Автор: Егор Холмогоров

ПРОБЛЕМА 2005

Помнится, в начале десятилетия «Единая Россия» начала пиар-кампанию вокруг «проблемы 2003». Якобы на 2003 год приходится пик выплат России по внешнему долгу и пик износа основных фондов. Поэтому, если всем миром, под руководством единороссов, беду не предотвратить, то страна разорится и в ней рухнет все, что только может рухнуть. 2003 году наступил, прошел, и оказался для России одним из самых мирных и оптимистичных за несколько последних десятилетий. Годом катастроф (природных, техногенных, террористических, политических) стал год 2004.

В новогоднюю ночь только спавшие лицом в салате не отметили «похоронного», трагического выражения лица президента Путина, поздравлявшего страну с наступлением года 2005. Года, в котором множество предшествующих катастроф грозит сложиться в одну большую политическую катастрофу, которая способна похоронить уже не отдельных лиц, даже не политическую систему, а суверенную государственность России как таковую. «Проблема-2005» сегодня является реальностью, и для того, чтобы пережить этот год, нашему народу понадобятся все мужество, мудрость и хитроумие, на которые он только способен.

Теория и практика суицида

«Проблема-2005», основная опасность, которая угрожает в течение 2005 года, формулируется очень просто — это угроза самоубийства власти. Попытка политической системы, сложившейся в России с 1991-93 годов и частично реформированной в 1999-2000, добровольно прекратить свое существование, «выйти из игры», выведя с собой капиталы и вывезя людей, а заодно упразднив и суверенное Российское государство как таковое.

Возможность такого политического самоубийства ни для кого сегодня не секрет. В течение прошедшей пятилетки нечто подобное произошло с режимом Милошевича в Сербии — отказавшимся от противостояния уличной революции, режимом Саддама Хусейна в Ираке, фактически самораспустившимся на третью неделю американской интервенции, с режимом Шеварднадзе в Грузии, опрокинутым «революцией роз». Наиболее масштабное политическое самоубийство мы наблюдали в конце прошедшего года на Украине — и тревожно примеряли происходившее на Майдане к ситуации в России.

Во всех случаях речь шла о самоликвидации политических режимов, по тем или иным причинам не угодивших США. Во всех случаях на смену «самоубийцам» приходили политические режимы настолько марионеточные по своему характеру, что говорить о самоопределяющейся суверенной государственности в этих странах не представлялось более возможным. Эффективность технологии смены режимов была настолько велика, что эксперты заговорили даже о существовании «политической атомной бомбы», технологии, которая обеспечивает Америке гарантированный успех в осуществлении политического переворота. Хотя никакой особенной новой «технологии» предполагать не приходится — речь идет о старинном правиле: «Осел, нагруженный золотом, способен взять любую крепость». С этой стороны речь идет о тотальном коррумпировании политической системы, о подкупе целого ряда ключевых должностных лиц внешней силой. Спокойное и относительно стабильное существование, а то и сохранение власти при новом режиме, многие чиновники предпочитают перипетиям политической борьбы, риску вооруженного сопротивления и положению «извергов преступного режима», руководящих «государством-изгоем».

Новшеством тут оказывается лишь тотальность этой политической коррумпированности. В то время как прежние технологии экспортирования переворотов и революций предполагали раскол в политической элите, ставку на переворот одной властной группировки против другой, современные технологии переворота предполагают именно соучастие «власти» и «оппозиции» в разрушении политической системы. Причем роль тех, кто играет за «власть», в каком-то смысле важнее и труднее. Им приходится изображать из себя не народных героев, а, напротив, опереточных злодеев, которых ненавидит весь народ и которые, в отличие от злодеев реальных, умеют только злить публику, но никак не навязать свою злодейскую волю хитростью и оружием. Подлинно новая черта новейших «революционных технологий» именно в том, что заказанная извне революция разыгрывается «в четыре руки», и представители «власти» способствуют своему свержению едва ли не с большим энтузиазмом, чем представители оппозиции. Происходит не просто смена власти, а тотальный коллапс политического пространства, политической системы как таковой.

Украинский случай был в этом смысле предельно показателен. Старая власть делала все для того, чтобы выставить себя в предельно невыгодном свете перед лицом украинского общества. Цинизм, продажность, беспринципность были настолько же демонстративными, насколько демонстративным было и бессилие политического режима в организации собственной самозащиты. Выборные фальсификации были нарочитыми, силовые структуры властям фактически не подчинялись, управленческая вертикаль распалась. А когда обнаружилось, что виртуальная украинская «революция» неожиданно спровоцировала вполне реальное сопротивление восточных регионов оранжевому перевороту, были приложены огромные усилия, чтобы нейтрализовать этот встречный поток и не дать ему разрушить целостный сценарий «народной революции против коррумпированного режима Кучмы-Януковича». Хотя «постановочность» революционного действа и вовлеченность в него всех мнимых антагонистов была настолько очевидной, что даже кое-где в западной прессе прозвучали (правда, довольно робко) голоса протеста против попытки подать государственный переворот как «народную революцию».

Петля Зурабова

В России первым и главным выводом из украинских событий было предположение, что «все это только репетиция того, что должно произойти в Москве». И появились многочисленные гипотезы того, «как оно все будет у нас». На роль «вождя революции» назначали то Лимонова, то Рогозина, то Березовского, то выискивали в верхнем эшелоне элиты ту «темную лошадку», которая попытается повести за собой народ. Но при этом недостаточно учитывался тот факт, что организованная «оппозиция» не является коренником в революционной тачанке. «Коренным» остается все-таки сам политический режим, который разыгрывает перед публикой драму самоуничтожения и легитимизирует любую оппозицию тем, что трудно себе вообразить что-то хуже, чем «эти негодяи у власти». Поэтому выискивать надо не столько куколки (или гниды, если говорить более точным языком) будущих революционных вождей, сколько признаки подготовки к «суициду власти» — будь то дрожание рук, нервическое покуривание или поиск орудий самубийства.

И тут, оказывается, далеко ходить не нужно. Веревка, на которой в любой момент может повеситься политическая система современной России, свита, завязана в прочную петлю и даже уже перекинута через потолочную балку. Правда, этот факт почему-то все обнаружили лишь тогда, когда петля затянулась на шее, и с начала года страну начали сотрясать массовые акции социального протеста, равных которым Россия не знала за весь «путинский период».

«Монетаризация льгот» — самая бессмысленная, абсурдная и вредительская из всех квази-либеральных реформ последних лет — начала приносить свои плоды. Плоды абсолютно закономерные. Поскольку, не имея никакого экономического и финансового смысла, особенно в государстве, бюджет которого лопается от излишка «нефтедолларов», эти реформы били по самым основам той социальной системы, которая была создана нашим народом за советский период и которая в наибольшей степени отвечала его представлениям о правильном и справедливом социальном устройстве. Ни всевозможные «повышения цен», ни чубайсовская «приватизация», ни ужесточение трудового законодательства, ни даже реформа ЖКХ не несли в себе такого протестного потенциала, как «монетаризация льгот». Чубайс крал то, что и не находилось в нашей личной собственности. Повышения цен били по карману, но не по чувству справедливости. Даже реформу ЖКХ возможно было оправдать тягостным состоянием отрасли. «Монетаризация» же была формально абсолютно невинной реформой, от которой, как утверждали официальные пропагандисты, никто ничего не теряет, просто льготы заменяются живыми деньгами. Но именно эта «замена», даже будь она проведена безукоризненно честно и без того административного хаоса, который наблюдается в реальности, являлась бы разрушением всего строя русской социальности. Строя, основанного именно на идее бесплатности, несвязанности с денежными отношениями и «чистоганом» определенных социальных гарантий.

Наша система социального обеспечения была построена на социалистическом принципе бесплатных услуг как единственно возможной формы выполнения целого ряда социальных обязательств. Все нынешние поколения граждан России выросли с представлением, что есть вещи, за которые просто не надо платить или надо вносить чисто символическую плату. И это воспринималось не как «отрыжка социализма», а как значительное достижение нашей цивилизации, благодаря которому в целом ряде сфер — медицина, образование, обеспечение старшего поколения, — человек освобожден от необходимости унижать себя денежными расчетами по любому поводу. И от коммерциализации этой сферы как таковой. Были вещи, которые полагались человеку по той единственной причине, что он родился и трудился в великой стране.

Система бесплатных (для рядового человека) социальных льгот была мощнейшим фактором поддержания национального достоинства. «Коммерциализация» социальной сферы, и в позднесоветский период, и, особенно, в период постсоветский, хотя и воспринималась всеми как неизбежное зло, но в ней видели скорее появление дополнительных и более качественных услуг. И то: вопрос качества до сих пор остается спорным — существуют миллионы людей, которые никогда, по принципиальным соображениям, не пойдут к платному врачу или в платный ВУЗ, поскольку, по их мнению, материальная заинтересованность врача или преподавателя не совместима с объективной и качественной работой. Представить себе систему, в которой платный социальный сектор существует вместо, а не вместе с бесплатным, большинство народа и по сей день не в силах. И только этот «недостаток фантазии» избавляет страну от более серьезных социальных потрясений.

«Коммерциализация» социальных льгот, превращение бесплатных услуг в якобы компенсируемые государством платные — это унижение, это разрушение, в глазах рядового гражданина, всего социального космоса, это утрата государством всякого права на существование, поскольку единственным и самым надежным основанием легитимности существующей власти в глазах народа, и по сей день, оставался тот факт, что она платила по счетам.

И «монетаризация», как в теории, так и в совершенно унизительном ее практическом исполнении, к которому чиновники оказались полностью не готовы, привела к фактическому политическому дефолту государства. Для этого дефолта не было никаких реальных экономических или политических причин. Он не был вынужден ни состоянием бюджета, ни макроэкономическими требованиями. Хотя и без того социальные обязательства для нормального государства, собирающегося существовать не 2-3 года, а десятилетия и столетия, обычно перевешивают любые «макроэкономические» показатели. Никакой экономический рост не может быть куплен ценой критического повышения социальной нестабильности.

Единственной причиной подобной реформы могло бы стать желание полностью дестабилизировать и разрушить формировавшуюся ни одно десятилетие социально-политическую систему. Некоторые российские либералы не скрывали, что хотят именно этого. Они заявляли, что борются прежде всего с народным представлением о государстве как о «народной кассе», которая должна платить в критических случаях. Но они при этом забывали оговориться, что конечной целью для них является ликвидация не только подобного представления о государстве, но и самого государства как суверенной, основанной на исторической традиции политической единицы.

Борьба с «социальным государством» была и остается для них борьбой с традиционной российской государственностью как таковой и с любыми остатками ее традиции в нынешних государственных учреждениях. Однако крайне сомнительно, что подобные либеральные проекты могли бы быть приняты государством, не имеющим тяги к политическому суициду. Собираясь оставаться у власти достаточно долгий срок, ни одна власть не пошла бы на бессмысленную, не оправданную ни экономически, ни политически меру, которая полностью разорвала бы «социальный контракт». Готовность «злить народ» может быть только сознательной, и те, кто предложил и протащил подобную реформу, скорее всего, руководствовались именно стремлением к большим потрясениям, ролью того самого «бессмысленного и бессильного злодея», каковым должна быть власть по сценарию новейших импортных революций. Петля была изготовлена и прикреплена вполне сознательно, и голова в нее просунута совершенно добровольно.

Государство и контрреволюция

Бессилие «злодея» оказалось налицо так же, как и бессмысленность. Просчитать политические последствия «монетаризации» труда не составляло. Только очень ленивые или лукавые эксперты не предрекали социальных потрясений на первую половину 2005 года. Радикальная западническая оппозиция, «лондонский центр», патронируемый Березовским, также не скрывала своего стремления использовать социальное недовольство в целях ликвидации ненавистного «режима». Либеральные издания в течение всего прошедшего года пестрели призывами к «интеллигенции» осознать свое братство с народом, протестующим против той же власти, и сделать социальные требования тем тараном, который разрушит политическую систему. Однако, лишь столкнувшись с реальными протестующими толпами, состоящими из наиболее социально активной и непримиримой части населения — пенсионеров, ветеранов, инвалидов, власть с трудом начала осознавать, что у нее серьезные проблемы. Либо делать вид, что только теперь осознает.

В том, что со стороны значительной части политической элиты идет игра на сознательное разложение государства, не остается сомнений, если обратить внимание, допустим, на целенаправленную раскрутку «национал-большевиков» Эдуарда Лимонова из положения полумаргинальной партии на роль действительного силового центра новой оппозиции. Лимонов бросает своих мальчишек на штурм кабинетов непопулярных (да что уж там, действительно ненавидимых) социальных министров. За эти штурмы суд назначает им явно несоразмерные и жестокие срока наказания, в то время как «вождь» остается безнаказанным и регулярно получает эфир на телеканалах, на которых давно уже и муха не пролетит без дозволения сверху. А тем временем пострадавшие от рук лимоновцев социальные министры продолжают делать заявления, за которые заслуживают куда более серьезного наказания, чем погром кабинета. Достаточно вспомнить наделавшее шуму предложение не давать больным задерживаться в стационаре дольше пяти дней. Речь идет уже о сознательном глумлении над российским обществом, преследующим одну лишь цель — обозлить, направить национальную энергию на конфликт.

Социальный вопрос — это именно тот вопрос, с помощью которого российское общество можно довести до катастрофического взрыва. Ни потуги либералов изображать из себя «оппозицию диктатуре», ни угрозы и провокации террористов не имели и не могли иметь такого разрушительного эффекта. Социальная тема доведет общество до температуры кипения очень быстро. И менеджеры российской «оранжевой революции» это очень хорошо понимают. При этом и сама «революция», и страхи, с ней связанные, тоже без всякого труда могут быть вписаны в общий деструктивный план. Ведь неумная и неверная «самозащита» власти от революционных взрывов не меньше способствует их возникновению, чем беспомощная капитуляция. Вполне законный и понятный народный протест против «социального террора» вполне может быть объявлен «провокацией иноземных сил», от начала и до конца «проплаченный иноземными спецслужбами». На этом основании вполне могут быть предприняты попытки его игнорировать, подавлять его силовыми методами и списывать любой протест против чиновнических безобразий по иностранному ведомству. Подобное отношение к социальному протесту -— самая надежная гарантия, что он будет доведен до крайних форм, а порядочному человеку будет очень сложно выбрать верную сторону в конфликте.

России нужна полноценная тактика противодействия «импортной» революции. Тактика, которая приведет не к национальному расколу и политической катастрофе, а к национальному единству и укреплению суверенитета страны. Спровоцированный агентами «политического самоубийства» во власти социальный кризис должен быть развернут в противоположную сторону — не к разрушению, а к укреплению нации. И народ не должен в этой ситуации допустить «самоубийства власти», распада государственности и фактического ухода политической системы от ответственности за взятые ею обязательства. «Политический дефолт» должен быть для власти невозможен. Российская государственность должна сохраниться и обновиться, ни одна из внешних сил не должна получить полного контроля над российской политической жизнью и не может приобрести права самовольно смещать и назначать власть в России.

Для того, чтобы этого добиться, необходимо следующее:

1. Власть должна отказаться от гипноза неизбежности заказанной Вашингтоном «революции» и обратиться вместо мнимого источника легитимности — «мирового сообщества» и «цивилизованного мира», — к единственному подлинному ее источнику, — народу России, русской нации. Решительно опираясь на силу нации, государство может сохранить свой суверенитет сколь угодно долго. Надо понять, что не Россия слаба, а ее верхи в течении долгих десятилетий проводили трусливую и антинациональную по сути политику, и именно эта политика предательства и составляет ахиллесову пяту Российского государства.

2. Должны быть со всей решительностью изолированы от власти все агенты «политического суицида», то есть те, кто провоцирует и нагнетает социально-политический конфликт, руководствуясь принципом «чем хуже, тем лучше». Единственным критерием сохранения чиновничества у власти должна быть не преданность текущему начальству, которая вполне сочетается со способностью «слиться» в решающую минуту. Единственным критерием сохранения у власти, должна быть готовность защищать государство и нацию до последнего.

3. Власти необходимо осознать, что проведение реформ, «способствующих вхождению России в цивилизованное сообщество» (в котором, если правильно понимать слово «цивилизованный», Россия находится уже более тысячелетия), на практике ведет к деградации российской цивилизации и реальному падению уровня цивилизованной жизни в России. И именно поэтому цивилизованные жители России воспринимают эти реформы остро и болезненно. По странному «стечению обстоятельств» темпы подобного реформирования России значительно ускорились в период «после Беслана». Порой создавалось впечатление, что России предъявлен некий ультиматум, который спешно и без оглядки на общественное мнение выполняется. И подобное ускоренное реформирование продолжает подталкивать страну к пропасти. С прекращением бессмысленных, продиктованных исключительно интересами «глобального политического субъекта» реформ, внутриполитическое положение серьезно упрочится.

4. Наконец: тем, кто доведен до отчаянного положения, до ощущения, что «дальше так жить нельзя» и готов выйти на улицы, необходимо относиться к своей политической активности предельно взвешенно. К социальному протесту против бессмысленных и беспощадных реформ, к протесту против курса на национальное самоубийство не должен примешиваться элемент политической провокации. Социальному движению не нужны дирижеры из Лондона и Вашингтона, не нужна поддержка со стороны тех, кто более всех виновен в нынешних проблемах России. Протестуя против несправедливости существующей системы, не следует превращать этот протест в инструмент, с помощью которого Россия будет обращена в марионетку.

Россия обязана решить «Проблему-2005». Мы должны прекратить реформаторское издевательство над страной, подрывающее основы ее цивилизации и социальной жизни. И мы должны при этом не дать повторить над Россией операцию, которая успешно уже была проведена над Грузией и Украиной — когда реальное недовольство народа уровнем жизни и реальная утрата властью социальной базы были использованы для фактического сворачивания независимого существования этих стран, для превращения их в политические марионетки.

Россия может жить в мире. Россия может умереть, сражаясь. Но жить на коленях Россия не будет.