Автор: Егор Холмогоров

СТАЛИН И ПОБЕДА

Вопрос о сущностной, политической и политологической реабилитации Сталина давно назрел. И, можно сказать, перезрел. Мало того, на уровне массового сознания это, фактически, уже произошло.
Это окончательно зафиксировал тот ажиотаж, который вызвало 50-летие со дня смерти Генералиссимуса в 2003 году. Сегодня даже ругать Сталина, не делая определенных оговорок, позволяют себе лишь политические маргиналы. Однако ресталинизация является, пока что, стихийной. Это популистское движение, реакция на атмосферу политического, военного и социального унижения, в которой находится Россия при «антисталинистах». После того, как стали очевидны масштабы человеческих потерь нации всего за полтора десятилетия, случившихся без всяких войн, революций и расстрелов, то отпал даже аргумент от «ГУЛАГа», поскольку число жертв «демократии» давно превзошло все сколько-нибудь реалистичные оценки числа жертв репрессий.

«Перестроечная» версия истории попросту рассыпалась под ударами фактов. Не осталось, кажется, ни одного классического антисталинского мифа, который не был бы развенчан историками, кинодокументалистами, на худой конец, журналистами. Делается это с тем большим рвением, что ресталинизация истории становится ходовым товаром, на ней можно сделать имя и даже деньги, что не может не направлять молодые амбиции в соответствующую сторону.

Последней линией обороны «антисталинизма» остаются его собственные художественные придумки, исправно переносимые на экран в виде всевозможных «Московских саг» и «Детей Арбата». Однако, несмотря на высокий зрительский рейтинг, цели подобные сериалы не достигают, — зрители не столько следят за сюжетом, сколько любуются на артефакты прошлого, попавшие в кадр, и на красивых актрис, если таковые имеются. На вызывающие содрогание фразы типа «Нэт чэловэка — нэт проблэмы», — зритель обычно сердито соглашается: «Вот уж точно. Не будь Чубайса…».

Тыловая линия «антисталинизма» — это истерика. Визг, на который срываются некоторые «порядочные люди», стоит только подчеркнуть необходимость восстановить справедливое отношение к Сталину, хотя бы как к Верховному Главнокомандующему. Никто так и не может объяснить, какие у нас есть основания отказывать Главнокомандующему в триумфе Победителя, если находившаяся под его командой армия безоговорочно выиграла величайшую в мировой истории войну. Либо начинались отговорки, что «в 1941 все было плохо», и еще смешнее, — «если бы не пакт Сталина с Гитлером, войны бы вовсе не было», либо вовсе дело ограничивается заявлениями типа: «Не сметь! В войне победил не Сталин, а Народ».

Надо сказать, что эта последняя формула ещё работает. Поскольку, в отличие от всего прочего, она не является новоделом, а восходит ещё к советским временам, конкретнее, ко временам хрущёвской «десталинизации», к решениям пресловутого «двадцатого съезда».

Увы, позволив Хрущеву с присными насадить в СССР подобные настроения, мы, в итоге, создали нынешнюю ситуацию, когда в канун 60-летия Победы по Европе прокатывается волна реваншизма, оголтелым авангардом которой выступает бывшая наша, а ныне НАТО-вская Прибалтика. Сперва мы согласились на то, что «Сталин не лучше Гитлера», потом, в перестройку, что он «такой же как Гитлер», сегодня выясняется, что на взгляд наших западных соседей «Сталин хуже Гитлера». Что вполне логично: обслуживание немецких офицеров латышской девушке Вайре не было бы зазорно, а вот в ужасе перед русскими она бежала аж на край света. Вместо того, чтобы тихо есть отруби в еврохлеву у немцев, восточноевропейские славяне, а заодно и румыны вынуждены были под гнетом русских целых 40 лет заниматься строительством собственной государственности, развивать какую-то экономику, создавать армию, участвовать в каких-то учениях какого-то Варшавского договора… В общем, предаваться занятиям, к коим они согласно немецкой расовой теории (видимо, придется признать её справедливой хотя бы по отношению к Восточной Европе), были не приспособлены.

Но какое нам, в сущности, дело до этих «волнений Литвы». Сталин это часть нашей, русской истории. Нам надо понять что он дал или не дал нашей нации, в чем он перед ней виноват, а в чем его заслуга.

Не будем уходить далеко и пересматривать историю нэпа, индустриализации, коллективизации, культурной революции, национальной политики и репрессий. Остановимся на главном дискуссионном эпизоде — войне.

Если в Великой Отечественной победил не Сталин, то тогда придется предположить, что никакой Победы вовсе не было. Обратные утверждения основываются на невежественном обывательском представлении о Сталине как о политическом лидере, осуществляющем лишь «общее стратегическое руководство» войной и опирающемся в конкретных вопросах на мнение неплохо подобранных помощников. В этом случае к Сталину могут быть предъявлены обвинения за общестратегические ошибки, в то время как его причастность к конкретным достижениям и победам остается под вопросом.

Несмотря на огромную мемуарную литературу, интеллигентный обыватель обычно придерживается представления, почерпнутого из плохих фильмов, в которых Сталин обычно задает идиотские вопросы типа: «А сумеем ли ми разбит нэмцев?» и с трудом соглашается на дельные рекомендации военачальников. На самом деле, на Сталине, как руководителе государства, а затем как Верховном Главнокомандующем, были замкнуты все управленческие цепи в армии, промышленности, и политике. Он нес непосредственную ответственность за каждую мелочь. Это вовлеченность Сталина была тем большей, что уникальной особенностью его личности была исключительная память на детали, позволявшая ему свободно ориентироваться в вопросах, которые большинству руководителей государств и вооруженных сил попросту не известны в силу ограниченности интеллектуального ресурса.

Поэтому на Сталине лежит персональная ответственность как за все сделанные ошибки, так и, коль скоро война была сведена с безоговорочной победой над противником, за эту Победу.

САМ СЕБЕ ГЕНШТАБ. ПОЧЕМУ СТАЛИН НЕ ЕЗДИЛ НА ФРОНТ?

В интересах «борьбы с культом личности» и «десталинизации» в официальных историях и мемуарной литературе о войне руководство ею упорно деперсонифицировалось. Вместо реального главнокомандующего везде фигурирует безликая «Ставка», которая «учит», «советует», «рекомендует», «решает». По счастью, дело не дошло до маразма, и тогда, когда рассказывается о разговорах лично со Сталиным, не утверждается, что «состоялась встреча со Ставкой». Но везде, где мы читаем «Ставка» мы должны читать «Сталин». Достаточно произвести эту замену, и сразу станет понятен объем работы, совершавшейся Сталиным изо дня в день.

За время войны Сталин создал очень своеобразную структуру руководства вооруженной борьбой Советского Союза. Структуру сверхцентрализованную, но и наиболее прочную и работоспособную. В одних руках и одной голове было сосредоточено политическое, хозяйственное и чисто военное руководство. Будучи, фактически, учеником маршала Шапошникова, автора знаменитой работы о Генеральном Штабе «Мозг армии», Сталин ценил генеральное штабное командование очень высоко. В отличие от Германии, где Генштаб по сути прекратил свое существование и был раздроблен на несколько параллельных и жестко конкурирующих структур, каждая из которых самостоятельно выходила на Гитлера, и западных демократий, где штабное планирование и руководство были отделены от политического. В СССР «Ставка», то есть Сталин, объединяла все функции. Генштаб был оперативным рабочим органом Ставки, причем после отхода от дел больного Шапошникова его, фактически, возглавил сам Сталин. Номинальный начгенштаба А.М. Василевский вместе с Жуковым работал приводным ремнем сталинских решений, разъезжая по фронтам. Оба маршала, которых Сталин не раз в шутку предлагал объединить в одного, были ценными помощниками и советниками Сталина. Василевский достойно представлял «интеллектуальное» начала блестящего военного планирования. Жуков, наоборот, представлял начало яростно-волевое, умение любой ценой добиться того, что Сталин называл «большевистскими темпами». Но поручить кому-либо из них координацию всех военных усилий в положенном настоящему Генштабу объеме Сталин не решался. Роль «мозга армии» он взял на себя.

За годы войны Сталину удалось создать настоящий «большой Генеральный Штаб», воплощавший идеи Мольтке, Конрада фон Хетцендорфа и Шапошникова, добиться постоянного точного информирования Ставки о происходящем на фронте и беспрекословного исполнения ее директив и конкретных приказов. Сталину было в подробностях известно положение на всех фронтах, в армиях и корпусах, и, при этом, он имел целостную картину происходящего, позволявшую ему принимать верные решения.

Об уровне информационной четкости, которой добивался от всех Сталин, свидетельствует следующий эпизод, рассказанный начальником оперативного управления Генштаба генералом Штеменко:

«Как-то в одном из итоговых донесений за день, полученных с Воронежского фронта, было написано, что в результате успешной контратаки наших войск захвачено 100 орудий противника. Это донесение было принято по телеграфу начальником направления, перепечатано на машинке, заверено и, как положено, сразу представлено в Ставку. Утром И. В. Сталин по телефону спросил меня:

– Захвачены ли вместе с орудиями снаряды?

Я не знал. Он сказал:

– Поинтересуйтесь и доложите.

Срочно связался с начальником штаба фронта. Он тоже не знал и обещал немедленно выяснить. Часа через два Верховный Главнокомандующий позвонил и добавил:

– Если есть снаряды, то можно из захваченных фронтом орудий сформировать чуть ли не двадцать батарей. Так или нет?

Подтверждаю, что так. А он спрашивает:

– Не удалось выяснить, сколько снарядов?

– Пока нет, — отвечаю.

Он бросил трубку, явно, чувствую, недовольный.

Опять связался с начальником штаба фронта. На этот раз от него узнаю, что захвачено не 100, а всего 10 орудий, из них 6 разбитых и только 4 исправных; кто донес и почему так произошло — штаб разбирается.

Скандал был налицо. До вечера звонка не было, а при очередном докладе в Кремле Верховный Главнокомандующий сам напомнил об этих злосчастных орудиях. Как и предполагали, была буря: нам пришлось выслушать в свой адрес и по поводу штабов вообще много разных весьма выразительных слов о безответственности, халатности в работе, ротозействе, головотяпстве, отсутствии контроля... В конце концов А. И. Антонову было приказано лично дело расследовать и о виновных в искажении фактов доложить.

Выяснилось, что в донесении Военного совета фронта было написано 10 орудий, а когда передавали по аппарату Бодо, то телеграфисты цифру исказили и передали 100. Алексей Иннокентьевич доложил об этом и сказал, что приняты строгие меры контроля с целью не допускать впредь таких ошибок. Виновных не назвал.

Сталин посопел трубкой, прошелся вдоль стола с картами и сказал:

– Девчонок с телеграфа надо, конечно, предупредить, чтобы были внимательней... Но что с них возьмешь: они в содержании телеграмм не разбираются. А вот оператор, который принимал донесение, обязан был проверить подлинность цифры. Это же не две пушки, и не каждый день мы захватываем сразу такое количество орудий, а, пожалуй, первый раз с начала войны...

Он долго еще говорил на эту тему, а затем спросил:

– А кто принимал донесение из операторов?

Я ответил, что у аппарата был сам начальник направления.

– Вот его и снять! Назначить на менее ответственную работу, и не в Генштабе...»

(Штеменко С.М. Генеральный штаб в годы войны. — М., 1989. cc. 439-440).

Большинство «ошибок Сталина» приходится на тот период войны, когда не существовало отлаженной системы информирования Генштаба фронтами, когда ответственность была разделена между большим числом лиц, каждое из которых стремилось этой ответственности избежать. Классическим примером такой несогласованности была летняя кампания 1942 года, когда принятое решение о стратегической обороне было не выполнено в результате авантюризма руководителей направлений, до последнего обещавших Ставке успех. Генштаб при этом представлял собой лишь одну из сторон в системе согласований. У Сталина не было того инструмента, на котором он мог «играть». До войны у Сталина, очевидно, была иллюзия, что инструмент уже существует, поэтому он так был потрясен (о его искреннем потрясении, а не о мифической «растерянности», говорят все добросовестные участники событий) дезорганизацией советских войск в первые дни войны. За два с половиной года, «большевистскими темпами», Сталин создал такой же надежный инструмент военного управления, как создал перед этим инструмент управления политического. Уже в 1943 игра была практически безупречной. История германского руководства войной была историей расстройства «инструмента» в результате неумелой игры на нем, история советского руководства войной была, напротив, историей «настройки».

С этой работой Сталина как Главкома связан один очень важный антисталинский миф, имеющий широкое хождение. О том, что Верховный якобы боялся ездить на фронт по причине трусости. Обвинение абсурднейшее. Все, знавшие Сталина в период революционного подполья, печально знаменитых «экспроприаций» и Гражданской войны, отмечали его исключительную личную храбрость, кое-кому казавшуюся безумной. Даже Троцкий обвиняет Сталина в самоуправстве, упрямстве, жестокости, но только не в трусости. К тяжелейшим дням Битвы за Москву относятся слова Сталина, передаваемые его охранником Рыбиным. В ответ на вопрос, когда отправлять в эвакуацию полк Кремлевской охраны, Верховный ответил: «Если будет нужно, я этот полк сам поведу в атаку».

Нежелание Сталина выезжать на фронт, и, тем более колесить по свету, как это делал, допустим, Черчилль (и в самом деле не раз ставивший свою жизнь под серьезную угрозу), объяснялось его положением в системе военного командования. Черчилль был политическим руководителем, легко сменяемым премьером, Рузвельт и вовсе без всякого ущерба для Америки был заменен после своей смерти Трумэном. Сталин же не только был практически незаменим, но и постоянно находился на своем посту реального главнокомандующего, непрерывно отслеживающего военную обстановку. В этих условиях «знакомство с передовой» не давало ему новой информации, отрывало его от реального управления войсками, и подвергало его жизнь действительно ненужной опасности. В мемуарах практически любого крупного советского военачальника мы найдем истории о том, как удалось чудом избежать гибели при бомбежке. Заменить удалось Ватутина и Черняховского, с трудом бы нашлась замена и Жукову с Василевским, Сталину замены не было, и это понимали все. При этом достаточно набегавшийся под пулями Сталин, совершенно не нуждался в подтверждении личной храбрости. И то, что в ней сегодня кто-то сомневается, объясняется либо невежеством, либо зложелательством.

ВЕРХОВНЫЙ КОНСТРУКТОР ВООРУЖЕНИЙ. КАК ЗАЩИТИТЬ ПАХ СОЛДАТА

Cталин принимал самое непосредственное участие в разработке всех видов вооружений, применявшихся Советской армией в период войны. Он давал принципиальные задания, следил за их выполнением, давал рекомендации конструкторам, принимал решения по мельчайшим деталям оружия. Несомненно, Сталин обладал выдающимися политехническими знаниями, приобретенными им самостоятельно. Настоящая революция в вооружениях Красной Армии начинается в предвоенные годы, когда Сталин взял разработку вооружений под свой постоянный контроль, отодвинув на второй план промежуточные инстанции. Практически каждый вид советского вооружения, от легкого стрелкового до танков и самолетов, был создан конструкторами в сотрудничестве с руководителем страны.

Не будем приводить хрестоматийных примеров из мемуаров В.Г. Грабина, автора лучшей пушки Второй Мировой — 76-мм ЗИС-3, или авиаконструктора Яковлева. Приведем пример из мемуаров металлурга В.С. Емельянова, главного конструктора танковой брони. Причем по вопросу с танками не связанного, по сути — об экзотической «мелочи», выявляющей уровень внимания Сталина к вопросам вооружений.

«На заводе создана броневая защита для лыжников. Легкий щиток из броневой стали закрепляется на лыжах. Когда лыжник попадет в поле обстрела, то он может залечь, прикрепить щиток и передвигаться дальше ползком, толкая впереди себя закрепленную на лыжах броневую защиту…

Мы робко вошли. Положили лыжи, закрепили щиток и стали ждать… В руках у Ванникова [нарком вооружений] был автомат. Ровно в пять появился Сталин… подошел к щитку…, опустился на колени и, обращаясь к Ванникову, произнес:

– Дайте автомат.

Ванников подал автомат… Сталин лег на пол, просунул ствол автомата через щель броневого щитка и стал целиться. Он несколько раз менял положение передвигая щиток, вынимал ствол автомата из щели и снова просовывал его в щель. В кабинете стояла тишина. Только иногда раздавался лязг металла по металлу. Наконец Сталин поднялся, протянул автомат Ванникову и произнес:

– Щель для стрельбы лучше сместить на двадцать миллиметров вправо. Вот здесь, — он указал на место на щитке, — следует укрепить полочку, чтобы обоймы с патронами можно было класть. А то стрелок протянет руку к патронташу за обоймой, плечо у него приподнимется, выйдет из броневой защиты и снайпер может пристрелить его.

Конструктор держал блокнот и тщательно все записывал. А Сталин продолжал делать замечания:

– В последнее время много ранений в пах. При таких ранениях часто атрофируются нижние конечности. Для того, чтобы избежать таких поражений, необходимо удлинить открылки у щитка так, чтобы защитить и эту часть тела.

К Сталину подошел [маршал] Кулик и произнес:

– Надо обязать промышленность поставить армии… — и он назвал несуразное количество щитков.

Сталин взглянул на Кулика с каким-то пренебрежением и сказал:

– На заводах тоже большевики есть, они сделают столько, сколько сделать можно. Не думайте, что вы один беспокоитесь о вооружении нашей армии».

Всю войну советские солдаты воевали со «сталинским» оружием, и чем более плотной и творческой была работа Сталина с конструкторами, тем лучше было качество вооружений.

ОРГАНИЗАТОР И ВДОХНОВИТЕЛЬ. ТАЙНА ПРИКАЗА № 227.

Роль Сталина как «организатора и вдохновителя» Победы оспаривается значительно реже. Если можно пытаться кое-как сделать вид, что Сталин будто бы не был военным специалистом и не занимался конкретно военными вопросами, то оспаривать политическое руководство страной совсем уж анекдотично. Директивы и приказы Верховного главнокомандующего, писавшиеся Сталиным лично, постоянно разъясняли политический смысл и характер ведущейся Советским Союзом войны. Каждый из них представлял собой сплав политинформации, агитационного призыва и конкретных жестких распоряжений. Стиль Сталина уже заслужил должную оценку даже у политически далеких исследователей. Приказы и речи военного времени представляют собой один из лучших образцов публицистического искусства на русском языке. Ближайшие аналогии можно найти в посланиях Ивана Грозного и регламентах Петра I, также раскрывавших идеи и принципы русских властителей, однако как от одного, так и от другого, Сталин отличается четкостью мышления, конкретностью вопросов и ясностью образов. Все помнят «братьев и сестер» и «ни шагу назад». Не исключено, что и формула «наше дело правое», озвученная Молотовым, также принадлежит Сталину, принимавшему активное участие в составлении речи.

Поэтому «антисталинистами» оспаривается не сам факт такого руководства, а его благотворное влияние. Особенно досталось, например, приказу № 227: «Ни шагу назад!», который только ленивый не называет «жестоким» и «варварским». Между тем, этот приказ заключает в себе абсолютно железную, можно сказать — математическую логику, сконцентрированную в одном абзаце: «Каждый командир, каждый красноармеец и политработник должны понять, что наши средства небезграничны. Территория Советского Союза — это не пустыня, а люди — рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы и матери, жены, братья, дети... После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 млн. населения, более 80 млн. пудов хлеба в год и более 10 млн. тонн металла в год. У нас нет уже преобладания над немцами ни в людских ресурсах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину».

Сталин вступил, по сути, в противостояние с идеологией «скифской войны» накрепко въевшейся в русское военное сознание, подсознательно проникавшее в представления командиров и комиссаров. Мало кто заметил, что в приказе нет выпадов или упреков в адрес красноармейцев, то есть рядовых солдат. Сталин обращался не к армии которая, по утверждениям некоторых, «не хотела сражаться». Главный удар нанесен по паникующим или самовольничающим командирам — от командармов до комроты. И увещевания, и угрозы и репрессии адресованы именно им. «Ни шагу назад» — это призыв к командирам Красной Армии не «мнить себя стратегами», решающими можно отступать, или нельзя, есть место для маневра, или нет. Развитие «стратегического мышления» у солдат и офицеров, пытающихся соотносить свою боевую задачу чуть ли не с «общим положением на всех фронтах» и решать бессмысленна или нет защита того или иного рубежа в свете общей стратегической обстановки, — это главная опасность для любой армии. И солдат, и офицер, наряду инициативой должен иметь и известную «узость» мышления, позволяющую ему выполнять поставленную задачу несмотря ни на что. Именно эта мнимая «узость» породила то упорное сопротивление, которое в самом безнадежном положении оказывали окруженные советские части в 1941. В 1942, именно из-за того, что об окружении речи не было, шло отступление и осыпание фронта, такого упорства командиры не проявляли, и потребовался абсолютно конкретный и на пальцах разъясняющий пагубность «скифской войны» приказ №227, чтобы обвал был остановлен, превратившись в упорную оборону Сталинграда.

СТРАТЕГИЯ ЛЮДСКИХ РЕСУРСОВ. ПОЧЕМУ СТАЛИН ПОТЕРЯЛ МЕНЬШЕ СОЛДАТ, ЧЕМ ГИТЛЕР?

Мы уже говорили о выдающейся конкретности и математичности сталинского военного мышления. Вновь обратимся к мемуарам генерала Штеменко, проливающим свет на то, как Сталин себе представлял стратегический ход войны.

И. В. Сталин вдруг спросил:

« — А как думает молодой начальник Генерального штаба, почему мы разбили фашистскую Германию и принудили ее капитулировать?

…Оправившись от неожиданности, я подумал, что лучше всего изложить Сталину его собственную речь перед избирателями, произнесенную накануне выборов в Верховный Совет СССР 9 февраля 1946 г. Я сформулировал положение о том, что война показала жизнеспособность общественного и государственного строя СССР и его большую устойчивость. Наш общественный строй был прочен потому именно, что являлся подлинно народным строем, выросшим из недр народа и пользующимся его могучей поддержкой... Говорил о промышленной базе, созданной за годы пятилеток, о колхозном хозяйстве, о том, что социализм создал необходимые материальные возможности для отпора сильному врагу. В заключение сказал о высоких боевых качествах нашей армии, о выдающемся искусстве советских военачальников и полководцев.

Терпеливо выслушав меня до конца, И. В. Сталин заметил:

– Все, что вы сказали, верно и важно, но не исчерпывает всего объема вопроса. Какая у нас была самая большая численность армии во время войны?

– Одиннадцать миллионов человек с небольшим.

– А какой это будет процент к численности населения?

– Быстро прикинув в уме численность перед войной населения — 194 млн., я ответил: около 6 процентов.

– Правильно. Но это опять-таки не все. Нужно учесть и наши потери в вооруженных силах, потому что убитые и погибшие от ран бойцы и командиры тоже входили в численность армии...

Учли и это.

– А теперь,— продолжал Сталин,— давайте подсчитаем, как обстояло дело у Гитлера, имевшего с потерями более чем 13-миллионную армию при численности населения в 80 миллионов человек.

Подсчитали. Оказалось — больше 16 процентов.

– Такой высокий процент мобилизации — это или незнание объективных закономерностей ведения войны, или авантюризм. Скорее, последнее,— заключил Сталин.— Опыт истории, общие законы ведения войны учат, что ни одно государство не выдержит столь большого напряжения: некому будет работать на заводах и фабриках, растить хлеб, обеспечивать народ и снабжать армию всем необходимым. Гитлеровский генералитет, воспитанный на догмах Клаузевица и Мольтке, не мог или не хотел понять этого. В результате гитлеровцы надорвали свою страну. И это несмотря на то, что в Германии работали сотни тысяч людей, вывезенных из других стран...

Немецкие правители дважды ввергали Германию в войну и оба раза терпели поражение,— продолжал Сталин, шагая по балкону.— Подрыв жизнеспособности страны в первой и второй мировых войнах был одной из причин их краха... А какой, между прочим, процент населения был призван кайзером в первую мировую войну, не помните?

Все промолчали. Сталин отправился в комнату и через несколько минут вышел с какой-то книгой. Он полистал ее, нашел нужное место и сказал;

– Вот, девятнадцать с половиной процентов населения, которое составляло в 1918 году 67 миллионов 800 тысяч.

Он захлопнул книгу и, снова обратившись ко мне, сказал:

– На Гитлера работали сотни тысяч людей, вывезенных в Германию и превращенных, по существу, в рабов. И все-таки он не смог в достатке обеспечить свою армию. А наш народ сделал невозможное, совершил великий подвиг»

(Штеменко С.М. Генеральный штаб в годы войны. — М., 1989. cc. 557-559).

Этот замечательный диалог, наверное, лучший ответ тем, кто заявляет, что СССР понес в войне с Германией неоправданно большие потери, что Германия, проиграв, сохранила свой человеческий потенциал, что «побежденные живут лучше победителей».

В СССР перед войной жило 196 миллионов человек, а к моменту распада СССР — 290 млн. Совокупное население современных ФРГ и Австрии — 90 миллионов человек. То есть после войны «побежденные победители» увеличили свое население лишь на 1/8 от предвоенной численности, в то время как СССР увеличил численность своего населения на треть, русское население за тот же период увеличилось почти на половину, со 100 до 145 миллионов. Длительные дискуссии вокруг расчета безвозвратных потерь Советской армии и вермахта привела к выводу, что эти потери были практически равны, составляя около 8 миллионов человек, хотя немало находится и тех, кто значительно повышает цифру потерь вермахта, — до 11 и даже 13 миллионов. Но даже если взять нижнюю цифру потерь вермахта, то окажется, что Германия потеряла в боях только на Восточном фронте 10% своего населения, в то время как аналогичные потери СССР составили лишь 5% населения. Другое дело, что конечный демографический счет был не в пользу Советского Союза по абсолютным цифрам — 26 миллионов против 11 миллионов, и равным по проценту населения — 13%. При этом: на территории Германии война длилась 5 месяцев, а на территории СССР 4 года; СССР не проводил политику систематического геноцида населения Германии, а Германия его проводила; СССР не занимался систематическим уничтожением германских военнопленных, а Германия занималась, в результате из советского плена в Германию вернулись 3,5 млн. человек, а из немецкого в СССР 1,8 млн.

Учтя все это мы должны будем признать, что война велась Советским Союзом так, чтобы не привести к катастрофическому перенапряжению сил народа и это Сталину удалось. Даже несмотря на чудовищный террор гитлеровцев и забвение ими по отношению к «славянам» любых воинских кодексов чести, СССР не пережил демографической катастрофы. Довоенный уровень населения был восстановлен к 1954 году, то есть за время послевоенного правления Сталина. Людской «долг» Генералиссимус стране вернул. Хотя это демографическое восстановление негативно сказалось на уровне жизни советских людей. Все необходимые ресурсы приходилось делить на большее число ртов, чем с трудом восстановившим свою исходную численность немцам, а потому, разумеется, каждому немцу доставалось намного больше и антисоветская пропаганда получила еще один прекрасный повод поизмываться над тем, что «мы живем хуже». Если предположить, что послевоенный СССР зафиксировал бы население на уровне 200 миллионов, но при этом продолжал бы развивать производство, да еще и пользовался бы кредитами США, то скорее всего, его уровень жизни был бы значительно выше, чем в ФРГ. Но на прирост как-то никто не жаловался. И понадобились «рыночные реформы», чтобы Россия зажила так же, как «побежденные победители» в Германии, то есть распалась на части, вступила в полосу пресловутого «второго демографического перехода», и эпоху сокращения населения, замещаемого агрессивной миграцией. Но Сталин как Главнокомандующий и даже как политический руководитель, ответственности за Гайдара, Чубайса, Грефа и Зурабова не несет.

ТРОФЕЙНАЯ ГЕРМАНИЯ. ПОЧЕМУ СТАЛИН ПЕРВЫМ ИЗ РУССКИХ ПРАВИТЕЛЕЙ ПОСЛЕ НИКОЛАЯ I ПО НАСТОЯЩЕМУ ВЫИГРАЛ ВОЙНУ?

Русские государственные деятели XIX века на удивление не любили выигрывать войны. Или не умели этого делать. В награду за войну 1812 года Россия получила… Царство Польское, ставшее «Чечней» ХIХ века. И это вместо, хотя бы, Ионических островов, бывших десятилетие под властью России, имевших единоверное население, и исключительно необходимых для утверждения России в Средиземном море. Еще более выразительной была «награда» за кровь, пролитую русской армией в войне с Турцией 1877-78 годов. После безусловной победы, по условиям Берлинского трактата, заключенного на Берлинском конгрессе, где «честным маклером» работал Бисмарк, Россия возвратила себе устье Дуная отданное после Крымской войны и приобрела Карс и Батум, впервые завоеванные еще в ту же Крымскую войну. Зато не участвовавшая в войне и ненавидевшая Россию Австрия оккупировала Боснию и Герцеговину, а на престол Болгарии (за независимость которой вроде как и велась вся война) был посажен немецкий король из династии Баттенбергов (семейства совершенно скандального по происхождению, — оно возникло в результате морганатического брака принца Александра Гессенского, брата жены Александра II Марии Александровны, с дочерью польского сановника, Юлией Гауке). После такого итога войны Бисмарк вполне логично заметил, что «все Балканы не стоят костей одного померанского гренадера». Померанские гренадеры действительно не были нужны, поскольку по интересовавшим Германию счетам исправно платили гренадеры русские. Последней войной России, не колониального характера, принесшей серьезные трофеи, была русско-персидская война, после которой, согласно Туркманчайскому миру 1828 года, были присоединены Ереван и Нахичевань. Следующей должна была стать война Крымская и трофеи она сулила колоссальные, но и обернулась после смерти Николая I колоссальным поражением.

Теперь сравним это плачевное положение с результатами Второй Мировой, обеспеченными СССР именно сталинской дипломатией (факт, что именно Сталин несет ответственность за Тегеранский, Ялтинский и Потсдамский сговоры, а тем более за «Пакт Молотова-Риббентропа» не оспаривает, кажется, ни один даже самый яростный антисталинист). К 1941 году, проведя лишь одну локальную операцию против Польши, и одну кровопролитную, но локальную, войну против Финляндии, не вступая в Мировую войну, СССР возвратил в состав государственной территории России Западную Белоруссию, Западную Украину, Прибалтику, Карельский перешеек, Северную Буковину, создал военную базу на полуострове Ханко, впервые с XIII века прочно включил в состав России Галицию и Волынь (о возвращении Галиции Сталин мечтал еще с Советско-польской войны, и тот факт, что его план удара на Львов вместо бессмысленного похода на Варшаву, был отвергнут, стоил Советской России потери огромных территорий). Сталин прекрасно понимал, что каков бы ни был исход Мировой войны (кроме тотального разгрома Германией СССР), на эти приобретенные им территории уже никто не покусится. Одним дипломатическим маневром Сталин свел еще не начавшуюся войну в пользу СССР.

После окончания войны Сталин добился передачи СССР округа Петсамо, разделил с Польшей Восточную Пруссию с Кенигсбергом, ставшим Калининградом (Сталин стремился создать сильную, независимую Польшу, «откормленную» за счет Германии и развернутую против Запада, и вряд ли мог представить, что его преемники допустят новое превращение Польши в антироссийский форпост), изъял у Чехословакии населенное русинами Закарпатье, вернул России Курильские острова, половину Сахалина, а также контроль над КВЖД и Порт-Артуром. Вокруг западных границ СССР был создан кордон из сателлитов, куда вошел и находившийся под советской оккупацией обломок Германии, ставший ГДР, хотя Сталин продолжал надеяться на то, что в центре Европы появится сильная нейтральная Германия. Не вполне удачным считал Сталин развитие событий лишь на южном направлении, где СССР не удалось получить опеку над Ливией, отнять у Турции Проливы, Западную Армению, а у Ирана — Иранский Азербайджан. Но, в целом полученные всего за 6 лет территориальные приращения СССР были впечатляющими. Почти всюду, где это имело смысл СССР вернулся к границам Российской Империи 1904 года, а кое-где и перешагнул эти границы, реализовав старинные национально-имперские цели.

Короче говоря, полководец Сталин вернулся домой с трофеями. И народ, прежде всего — русский народ, не мог этого не оценить. С трофеями, как я уже сказал, русские солдаты не возвращались домой очень и очень давно. С такими трофеями — никогда. Вообще, решение Сталина не препятствовать тому, чтобы «пошла страна лимония — сплошная чемодания» было одним из самых мудрых его стратегических решений. Пресловутый чемодан был наглядным свидетельством ненапрасности, небессмысленности войны для простого солдата, психологической компенсацией за то, что Советская Армия не могла «посчитаться» с немцами по правилам кровной мести.

СССР не проводил по отношению к Германии террористической политики (хотя, с точки зрения «византийской» логики такой террор мог бы найти оправдание хотя бы в ослаблении будущего врага). Более того, в расположении советских войск были бы немыслимы надписи, подобные висевшим на оккупированной территорий СССР: «Вода в колодце только для немецких солдат. За приближение — расстрел».

Вопреки распространяемым сплетням о стихийном грабеже и мародерстве русских солдат, распределение трофеев было поставлено на организованные и вполне социалистические рельсы: «Как и многие офицеры, возвращавшиеся с войны, отец привез трофеи — мотоцикл Цундап (Zundapp-К350), два велосипеда и еще какую-то мелочь. В перестроечной печати иногда советских солдат пытались представить не освободителями, а грабителями, дерущимися из-за добычи, волокущими за собой домой полные машины отобранного имущества немецких граждан. Вполне допустимо, что отдельные случаи мародерства были, но отец рассказывал, что для того, чтобы привезти что-то с собой в Союз необходим был достаточно безупречный послужной список. Трофейная техника выдавалась со специальных баз в строгом соответствии с имеющимися предписаниями». В такой форме распределение трофеев напоминало, скорее, выдачу наград за службу. И вряд ли кто из потомков ветеранов Войны усомнится в том, что награды были вполне заслужены.

Благодаря трофеям Победа приобрела материальное, вполне ощутимое измерение. Не только личное, в виде «чемодана», но и общесоюзное — в виде новоприсоединенных земель, а также немецких репараций. Вывезенное в счет репараций промышленное оборудование сыграло в истории СССР двойственную роль. С одной стороны, «репарации» стали, по сути, второй индустриализацией, позволив советской промышленности наладить выпуск товаров народного потребления, многих из которых у нас раньше просто не было. Послевоенный «Москвич 401», ставший первым «народным автомобилем», впервые приобщивших простых граждан к радостям автовождения, производился на оборудовании «Опеля» и представлял собой копию немецкой модели «Опель-Кадет». СССР понадобилось бы не одно десятилетие для того, чтобы дойти в промышленном развитии до производства подобных товаров. История благосостояния всех развитых западных стран начиналась с масштабного ограбления колоний и соседей, а то и вообще собственного Юга, как США. Сталин предоставил СССР возможность совершить подобное «ограбление» на вполне законных основаниях, — в компенсацию за то, что было отнято и разрушено у нас, и в хотя бы малое возмещение за потерянные жизни. Другое дело, что, полагаясь на завезенное оборудование СССР, запустил многие необходимые отрасли и в чем-то подотстал, но это, опять же, вряд ли можно поставить в вину самому Сталину, а не его недостойным преемникам.

Русские воевали из века в век, если не из десятилетия в десятилетие. Однако крайне редко получали что-то существенное в обмен за понесенные потери. Чаще всего это были войны либо за выживание, либо за неверно просчитанные имперские интересы. Последние по настоящему крупные и исторически значимые территориальные приобретения война приносила вообще при Екатерине II. Со «времен Очаковских и покоренья Крыма» русские вообще не могли сказать, что получили хоть что-либо, хотя бы клочок земли от ведшихся ими больших войн (ну, если не считать таковыми завоевание Средней Азии или Кавказа). И способность Сталина обеспечить стране не просто «геополитические приобретения», но именно конкретные, ощутимые, трофеи, стала еще одним обстоятельством, резко выделяющим Вторую Мировую из чреды русских войн XIX-ХХ веков.

ЦАРЬ КОЛИЧЕСТВА И ЗНАМЕНИЯ ВРЕМЕНИ. ПОЧЕМУ СТАЛИН ПОБЕДИЛ ГИТЛЕРА?

У французского философа-традиционалиста Рене Генона есть очень красивая мысль о царстве количества, о новой мировой эпохе, на протяжении которой мир постепенно овеществляется, материальные законы начинают превалировать над духовными, материальные, «физические» энергии, над духовными энергиями. Мир отяжеляется и уплотняется, становясь непроницаем для священного. Не совсем, конечно: полная непроницаемость была бы гибелью мира, но возможность духовного воздействия на мир становится ограниченной. Материализация мира идет параллельно с вытеснением из него истинной духовной Традиции, с приближением конца времен, с усилением действия того, что апостол Павел называл «тайной беззакония», «мистерией аномии».

Однако ошибочно видеть в материализации причину, или, напротив, следствие духовной деградации. Логичней видеть в материализации защитную реакцию мира на возрастание «беззакония», осуществляемое некими таинственными путями. Мир тяжелеет, становясь неподъемным для сатанократической революции, слишком неповоротливым, чтобы перемещать его с помощью левитации, слишком «одномерным», чтобы подчиняться законам магии. Другими словами, не только сопротивление отступающей «Армии Апокалипсиса» сдерживает наступление антихриста. Ему сопротивляется и сама материализующаяся, утяжеляющаяся структура мира, становящегося менее проницаемым для подлинного антихристова духа, далекого, на самом деле, и от материализма и от атеизма, замешанного скорее на отравленной мистике и извращении религиозности. Мир становится слишком «труден и неудобен» для антихриста.

Русская Революция сокрушила тот мировой порядок, в котором Россия мыслила себя как Катехон, как вооруженная сила, удерживающая наступление «тайны беззакония». Дальнейшее развитие могло пойти по двум путям. Либо Россия станет на путь духовного революционаризма, станет подлинным «царством антихриста», каковым его считали многие в эмигрантском и катакомбном духовенстве, или, напротив, Россия «отвердеет», закапсулируется, «подморозится», не пропустив «дух тления» внутрь себя. Бывший семинарист Сталин сделал очень много для того, чтобы подлинное «беззаконие» в послереволюционной России не умножилось, а напротив — серьезно уменьшилось. Страна надолго ушла с дороги капитализма, либерализма, левацкого революционаризма, упадочной теософии и оккультизма, на которых ее одинаково ждала гибель. Отвердевшая Россия, освобожденная на какой-то период от разъедавшей ее духовной двойственности, приобрела необычайную экономическую, военно-политическую и культурную (если иметь в виду светский аспект культуры) мощь. Мощь, которой мы имеем полное право гордиться.

Бессмысленно, конечно, рядить сталинскую империю в византийскую тогу, а самого марксиста, в чем-то все-таки интернационалиста (несмотря на нескрываемый русский национализм) Сталина в одежды русских православных царей. Советская цивилизация не была, конечно, простым продолжением на новом витке православной русской цивилизации. Она была ее «материализацией», «овеществлением», но овеществлением талантливым и полным. Сталин был Царем Количества, его гениальный во многих отношениях ум был заточен под учет мельчайших материальных факторов и под оценку материальной действенности духовного. Именно эта способность правильно оценить духовное в его действенности привело его и к необычайно прочной фиксации положения РПЦ в послевоенные годы, на смену внутреннему и внешнему распаду и гонениям, пришли воссоединение униатов, восстановление целостности канонической территории РПЦ и забота Сталина о догматической чистоте в противовес новомодным модернизму и экуменизму. Сталинизм был, возможно, идеальной формой организации русского бытия в период «овеществления».

Эта вещественность, добротная плотность духовно обедненной, но богосотворенной материи, и помогла Сталину одержать победу на Гитлером, всецело погруженным в оккультный мир призраков, падших духов, магических сил и иррациональных действий. Иррациональность и темная мистика давали Гитлеру преимущество, пока он действовал против духовно разжиженных стран Европы. Столкнувшись с союзом двух очень разных «материальных» цивилизаций — Советской и Американской, призрачный характер гитлеризма должен был обнажиться и разрушиться. В мире, где не осталось места политической силе, руководимой высшим духом, Сталин стал полюсом сопротивления материи, количества, против падшего духа и выморочного «качества».

Сталин стал гением количества. Он концентрировал в себе бездну информации, единолично руководя не только фронтами, но и армиями, корпусами, дивизиями, даже полками. Он планировал талантливые военные операции, вроде знаменитых «Десяти сталинских ударов» Он разрабатывал вместе (а иногда и вместо) конструкторов лучшие образцы вооружений, из которых мощный тяжелый танк был, в итоге, назван его именем. Он произносил речи, доклады, отдавал директивы и приказы, разъяснявшие на уровне глубочайшего политического и даже нравственного анализа события войны. Он стремился сохранить Советский Союз от перенапряжения, чреватого экономической и социальной катастрофой, и смог этого добиться, в то время как Германия довела себя до экономического краха. Он обеспечил максимально выгодные для Советского Союза результаты войны, причем часть из них — еще до ее начала. Причем выгода была получена не только страной в целом, страной как Державой, но и ее гражданами. Всё это стоило нервов, боли и труда, и унесло в могилу отнюдь еще не старого, особенно по кавказским меркам, человека. Если сделанное Сталиным не заслуживает хотя бы теперь, спустя шесть десятилетий после падения Берлина, благодарной памяти потомства. Памяти, выраженной не только в кухонных разговорах, но в монументах, официальных формулах и полноценном историческом признании, то ни один победитель не заслуживает такой памяти.

Если Сталин не имеет права на Победу, то, значит, триумфы прочих правителей и полководцев — краденные. Права на славу и почитание не имеют ни Александр Македонский, ни Ганнибал, ни Цезарь, ни Траян, ни Петр Великий, ни Фридрих Великий, ни Суворов, ни Наполеон, никто из победителей позднейшего времени.