Автор: Юрий Нерсесов

ЗАДОЛГО ДО ВЛАСОВА

В последние годы историки как «демократической», так и «патриотической» ориентации очень любят разглагольствовать о советском коллаборационизме в годы Великой Отечественной войны, обвиняя в нем кровавый кремлевский режим. Они постоянно утверждают, что доселе российская история ничего подобного не знала. Мол, были, конечно, отдельные ренегаты, типа князя Курбского, а так весь народ радостно умирал за веру и Отечество.

В реальности дело обстояло куда менее благостно, и даже пришедший на Русь Бату-хан нашел вполне достаточно желающих воспринять идеологию тогдашних евразийцев. Существует немало источников, упоминающих о русских контингентах в составе ордынской армии, причем большинство их — от арабского историка Рашид-ад-Дина до «Ипатьевской летописи» — не имеют к завоевателям ни малейшего отношения и могут считаться вполне объективными.

Конечно, приравнивать проордынских князей к власовцам и полицаям не вполне корректно. Строго говоря, единого русского государства тогда не существовало, а решать свои частные вопросы с помощью кочевников для тогдашних князей было делом обычным. Будем также снисходительны и к московским боярам, присягавшим в Смутное время польскому королевичу Владиславу. Приглашение иноземцев на престол для Европы тех лет явление вполне нормальное, а в условиях Смуты XVII века Владислава с некоторой натяжкой можно считать столь же «законным», а вернее, беззаконным царем, что и Василия Шуйского с Лжедмитриями. Поэтому перейдем в следующее столетие и рассмотрим несколько эпизодов отношения России с откровенно враждебными государствами, когда ее возглавлял легитимный монарх, чьи права на престол никем не оспаривались.

Итак, 1708 год — разгар Северной войны. Армия Карла XII переходит Днепр у Головчина и вторгается на российскую территорию. А в это время в тылу у Петра поднимаются сразу три лихих атамана. Вышедший с отрядом запорожцев из их знаменитой Сечи беглый донской мятежник Кондратий Булавин берет штурмом столицу Войска Донского Черкасск. Присоединившиеся к нему батьки захватывают Царицын, осаждают Саратов и Азов, доходя порой до Тамбова и Пензы. В самой Сечи запорожский вожак Константин Гордеенко открыто переходит на сторону шведов вместе с гетманом Левобережной Украины Иваном Мазепой.

О «незалежной Украине» Мазепа при этом думал меньше всего. Давно известны его униженные письма посаженному шведами на польский престол Станиславу Лещинскому, в которых смиренный раб испрашивает для себя должность польского наместника в Литве и Белоруссии. Таким образом, в лице славного гетмана мы имеем редкое явление холуя в квадрате. Тут пан Мазепа даже превзошел Бандеру и Мельника. Сравнить его можно разве что с молдавскими полицаями, что питались объедками со стола румынской «шестерки» Гитлера маршала Антонеску.

В руках мятежников оказывается гетманская столица Батурин, важная крепость Переволочна и другие стратегические пункты. Благодаря оперативности Меньшикова, Батурин с его запасами продовольствия и боеприпасов не достался шведам, но тысячи казаков пополняют их ряды. Сколько их было неизвестно, но уже два года спустя после разгрома и бегства за границу беглецы дали крымскому хану 10 тысяч сабель!

Учитывая, что Петр и Меньшиков расправлялись с бунтующими станичниками самым свирепым образом, речь могла идти не менее чем о вдвое большем количестве. Даже в лояльных полках гетмана Скоропадского царили такие настроения, что в ходе Полтавской битвы к ним пришлось приставить 6 драгунских полков, дабы не перебежали. Но и при таких мерах предосторожности группа чубатых хлопцев сумела добраться до командующего Сконским драгунским полком принца Максимилиана Вюртембергского. Его высочеству было предложено присоединить к сконским драгунам 2 тысячи казачков, но принц по причине врожденной тупости отказался.

Мазепинцы и запорожцы приняли участие в русско-турецкой войне 1711–1713 гг., разоряя вместе с татарами тылы петровской армии. В феврале 1711 года к ним присоединились казачьи гарнизоны украинских крепостей Богуслав, Брацлав, Немиров и Новогеоргиевск. Хотя заявивший о выступлении на стороне хана 40 тысяч казаков старый подельник Мазепы Филипп Орлик скорее всего приврал, их без сомнения перебежало немало. В любом случае, речь идет о войске, численность которого вполне сопоставима с главной армией самого Петра, имевшего под Полтавой около 50 тысяч солдат.

Особо отличился, разоряя земли бывших соотечественников, участник булавинского похода атаман Игнат Некрасов. Именно в его честь ушедшие на татарскую территорию казаки и были названы некрасовцами. Потомки булавинцев воевали на стороне Османской империи и Крымского ханства едва ли не во всех русско-турецких войнах XVIII–XIX веков, порой разоряя деревни почище самых свирепых крымчаков. Не брезговали они и угоном «православных братьев» в полон с последующей реализацией товара на невольничьих рынках.

Может быть, столь непотребное поведение характерно только для худшей части казачества? Тогда перенесемся на берега Немана и поглядим, как вело себя местное население с переправой через эту тихую речку наполеоновской армии.

ДЕМОКРАТИЯ ОТ БОНАПАРТА

Западные губернии Российской Империи с большой прослойкой католиков и униатов встретили интервентов с распростертыми объятиями. Уже 1 июля 1812 года на территории Виленской, Гродненской и Минской губерний, а также Белостокского округа было провозглашено создание независимого Великого княжества Литовского. В считанные месяцы свежеиспеченная держава обзавелась 20-тысячной армией во главе с князем Ромуальдом Гедройцем. Армия состояла из пяти пехотных и пяти кавалерийских полков, трех егерских батальонов, а также жандармерии, национальной гвардии и особого татарского эскадрона Мустафы Мирзы Ахматовича. Отдельные литовские части воевали под знаменами императора до самого отречения Наполеона, оставив осажденный Гамбург уже по приказу Людовика XVIII.

В полном согласии с верховодящей в княжестве католической шляхтой действовало и тамошнее православное духовенство. Повинуясь предписанию главы Могилевской епархии Варлаама, местные батюшки принесли присягу на верность Наполеону, а потом исправно молились за его здравие. Вероятно, как и впоследствии молившиеся за Гитлера всечестные отцы зарубежной церкви, владыка Варлаам с компанией тоже пострадали от кремлевского тоталитаризма и видели во французском императоре своего избавителя.

Нашлись сочувствующие Наполеону и в самой Москве с окрестностями. Группа мужичков во главе с Филиппом Никитиным и Григорием Сафоновым отправила императору восторженное письмо, приветствуя его как освободителя от помещиков. Другие мужички резво присоединялись к французским мародерам и тащили вместе с ними все, что плохо лежит. Самые рыночно ориентированные ухитрились, добравшись до Москвы, вселиться в брошенные господские дома и выправить у новых властей справку на право собственности.

Еще радостнее захватчиков встретили столичные и подмосковные купцы-старообрядцы. До нашего времени дошли имена Иллариона Смирнова, Федора Гучкова (прадеда известного октябриста и масона) и Петра Наседкина. Последний даже возглавил созданный оккупационной администрацией муниципальный совет, ставший на короткое время подлинным оплотом российской «демократии» в ее нынешнем значении.

Под председательством Наседкина в особняке графа Румянцева на Маросейке собралось немало столь же видных купцов, а также чиновники, преподаватели московских учебных заведений и даже пара лакеев. Однако в отличие от демократов времен перестройки, наладить сотрудничество с наводнившими Москву грабителями и мародерами наседкинская компания не успела. Слишком уж недолго продержались в Москве ее хозяева.

В Смоленске аналогичным муниципалитетом заведовал титулярный советник Владимир Ярославцев, получивший за труды на благо единой Европы 200 франков от самого Наполеона. Московские и смоленские муниципалы старательно помогали оккупантам производить реквизиции, за что часть из них после освобождения загремела в Сибирь. Смоленский мэр Ярославцев покончил самоубийством в тюрьме, а купцу Гучкову удалось отмазаться, и его посадили лишь сорок лет спустя за крупное хищение. Подозреваю, что в период демократизации Александра II нашлись свои Волкогоновы и Радзинские, воспевшие достойных депутатов как жертв царского тоталитаризма.

КАЙЗЕРОВСКИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛ

Прошло сто лет, началась Первая мировая война и западные губернии Империи снова были оккупированы. И опять желающих повернуть штыки в другую сторону оказалось более чем достаточно, хотя ни германский кайзер Вильгельм, ни австрийский император Франц-Иосиф, ни младотурецкая хунта созданием коллаборационистских формирований особо не заморачивались. Тем не менее, одних только поляков и ополяченных белорусов с литовцами в Польский вспомогательный корпус завербовалось до 300 тысяч сторонников возрождения Речи Посполитой от моря до моря.

Организовала процесс созданная осенью 1914 года «Польская военная организация» будущего лидера Польши Юзефа Пилсудского. Едва возникнув, «организация» тут же установила связь с немецким командованием и предоставила свои проверенные кадры в распоряжение кайзера. Десятью годами раньше пан Юзеф уже ездил в Японию, с аналогичной целью но полного успеха не достиг. Щедрые самураи выдали нежданному гостю 20 тысяч фунтов на диверсии, однако его грандиозными планами создания легиона из военнопленных польской национальности не заинтересовались. Зато немцы выгодность предложения оценили сразу.

Польские бригады во главе с бывалым террористом Юзефом Пилсудским и его бравым начальником штаба Казимиром Соснковским совсем было уже собрались идти рубать клятых москалей, но тут политическая ситуация стала круто меняться. На стороне Британской империи и Франции выступили США, а в Швейцарии начал формироваться Польский национальный комитет, который союзники обязались признать в качестве полномочного представителя польского народа. В России из поляков начали формировать корпус Юзефа Довбор-Мусницкого, а во Франции — корпус Юзефа Галлера, и сталкиваться с ними в преддверии поражения Германии кайзеровским пособникам совсем не улыбалось. Поэтому Пилсудский с Соснковским неожиданно отказались приносить присягу и отважно сели в Магдебургскую крепость.

Другие национальные подразделения действовали активнее. Хотя австро-венгерские власти прямо запрещали вступать в галицийский добровольческий Легион Сичевых Стрельцов гражданам Российской Империи, тех это не останавливало. Многие пленные украинской национальности всеми правдами и неправдами пролезали как в легион, так и в украинские подразделения дивизий Франца-Иосифа. Не отставали от украинцев и финны. В германской армии из уроженцев Финляндии был образован 27-й егерский батальон, и нет никаких сомнений, что при появлении кайзеровских частей на территории страны его бы пришлось разворачивать в полк, а то и в дивизию.

Как и поляки, финны первоначально пытались сотрудничать с японцами в лице военного атташе в Петербурге подполковника Акаси. С его помощью лидер радикально-националистической Финляндской партии активного сопротивления Конни Циллиакус приобрел для своих боевиков и российских эсеров 2 тысячи винтовок с патронами, но операция провалилась. Зафрахтованный террористами пароход «Джон Графтон» сел на мель и большая часть груза попала в руки властей.

От финнов не отставали и прибалты. Правда, в отличие от коллаборационизма Второй мировой войны, ведущую роль здесь играли местные немцы. В мае 1917 года было основано «Германо-Балтийское общество», выступавшее за присоединение к Рейху Латвии и Эстонии. Уже 18 сентября «Общество» организовало созыв «парламента», обратившегося к Вильгельму II с просьбой о защите. Чуть позже, 22 сентября, курс в том же направлении взял и Литовский национальный совет. Созданный организацией с характерным названием «Лига нерусских народов» и тесно связанный с литовской националистической эмиграцией, совет решительно взял курс на отделение от России, которое и последовало 11 декабря 1917 года. Сейчас задним числом это объясняют страхом перед большевиками, но «Лига нерусских народов» возникла еще в апреле 1916 года, когда ленинскую гвардию было и под лупой не разглядеть.

Провозгласив свои свежеиспеченные государства монархиями во главе с принцами из числа родственников кайзера, героические борцы за независимость Финляндии и Прибалтики окончательно созрели для вхождения в Европу. Сейчас ситуация переменилась, и горячие прибалтийские парни предпочитают звать на царство граждан США, но принцип остается прежний: лечь под западного спонсора и сладостно ему отдаться.

Не остались в стороне и россияне мусульманского вероисповедания — из 12 тысяч пленных татар и башкир 1100 вступило в турецкую армию. Не приходится сомневаться: призывай царское правительство мусульман не в столь малом количестве, перебежчиков было бы куда больше.

Крайне неустойчивая позиция сложилась на Кавказе. Влиятельная среди мусульманского населения партия «Мусават», дабы избежать репрессий, формально отказалась от проекта присоединения будущего Азербайджана к Османской империи, не было сомнений, что это чисто тактический ход. Впрочем, ничем не лучше оказались и сугубо православные грузины. В 1914 году в Берлине обосновался переехавший туда из Швейцарии «Комитет независимости Грузии». Для действий против России «Комитет независимости» планировал создание в Турции грузинского легиона, в тылу собирался организовать повстанческое движение. С этой целью посланец «Комитета» Георгий Мачабели встретился в 1915 году с лидером грузинских меньшевиков Ноем Жорданией. Тот был не против восстания, но боялся, что немцы не успеют придти не помощь и мятеж либо подавит Россия, либо Грузию захватят турки. В итоге выступление отложили до лучших времен, зато когда ненавистная Империя наконец развалилась, старый социал-демократ так ревностно вылизывал сапоги германским хозяевам, что те расчувствовались и представили его к ордену.

АРИФМЕТИКА ПОЛИЦАЕВ

Разумеется, количество советских граждан, воевавших на стороне неприятеля во Вторую мировую войну, оказалось куда значительней, чем в эпоху Петра I, Александра I или Николая II. Так ведь и война была совсем других масштабов, и территорию противник захватил куда большую. Поэтому сравнивать масштабы советского коллаборационизма имеет смысл с аналогичным явлением в зарубежных странах, и обязательно с учетом размаха боевых действий.

По данным наиболее вдумчивого исследователя антисоветских коллаборационистских формирований С.И.Дробязко, в вермахте, СС и полицейских частях таковых насчитывалось около 1,2 млн. человек. К ним следует добавить боевиков Украинской Повстанческой Армии, Литовской Освободительной Армии, чечено-ингушской «Особой партии кавказских братьев» и прочих «борцов за свободу» подобного типа. Всего получается порядка полутора миллионов человек, из которых около трети составляли украинцы, столько же прибалты и кавказцы, а русских (без казаков) насчитывалось лишь 300 тысяч с небольшим.

В то же время через советские вооруженные силы, а также части народного ополчения, партизанские отряды и подпольные группы прошло не менее 36 миллионов человек — то есть в 24 раза больше. И даже учитывая, что несколько сот тысяч успело повоевать по обе стороны фронта, доля предателей в общем числе участников войны окажется в СССР не столь значительной.

Сравним хотя бы с Францией. В 1939–1945 гг. через вооруженные силы и военизированные формирования Третьей Республики и де Голля, включая партизан, прошло порядка 6 миллионов человек, из которых более 180 тысяч погибло. В то же время в ряды германской армии на европейском континенте вступило 200 тысяч граждан Франции. Еще до 500 тысяч числилось в воинских частях правительства Петэна, активно задействованных в боях с союзниками и антипартизанских операциях. Немало вишистских военных добровольно вступила в Африканский корпус Роммеля и дравшийся под Буденновском особый корпус генерала Фельми. С учетом многочисленных полицейских, гестаповцев и фашистских боевиков получается уже ближе к миллиону при 80 тысячах погибших.

Таким образом, доля коллаборационистов среди «людей с ружьем» во Франции, где у населения не было поводов ненавидеть режим за ГУЛАГ и колхозы, оказался куда выше советского. Аналогичная картина наблюдается и в других оккупированных странах Европы. Что же до государств типа Дании и Люксембурга, — там количество павших за фюрера многократно превосходит число жертв борьбы против него.

Та же картина наблюдалась и во времена Наполеона. Если в итальянских и германских государствах, а также в Бельгии с Нидерландами подавляющее большинство населения, как правило, было полностью лояльно к оккупантам, то в России пособники захватчиков все же оставались в меньшинстве, а прочие либо убегали, либо дрались. Конечно, в наиболее глухих местах Европы, типа Пиренейского полуострова, Южной Италии и Тироля наполеоновские войска столкнулись с сильным партизанским движением, однако подобные исключения лишь подтверждали правило. Хотя и в Российской Империи, и в СССР находилось немало изменников, все равно их всякий раз оказывалось куда меньше, чем в «цивилизованном мире».