Автор: Армен Асриян

ПОЛДЕНЬ УМЕР

Многие люди считают литературу чем-то несерьёзным. Политика, экономика — это да, это влияет на жизнь миллионов людей. А книжки — это так, забава высоколобых интеллектуалов или лёгкое развлечение для женщин средних лет.

Люди более осведомлённые относятся к этому иначе. Они помнят, что некоторые книжки, в том числе и художественные, очень даже воздействовали на мировую историю. Cоветская власть хорошо помнила, какую роль в её истории сыграла литература — начиная от «Капитала» и кончая агитационными брошюрами. В результате, впав в противоположную крайность, объявила бумагомарание занятием государственным и поставила его под свой прямой контроль. И была отчасти права: несколько не слишком талантливых литераторов умудрились нанести ей существенный ущерб.

Всё это, однако, касалось в основном «большой», «серьёзной» литературы: от неё ждали то ли подвоха, то ли пролития света на язвы общества. Мало кто обращал внимание на развлекательные жанры — всякие там детективчики или юморок. За ними приглядывали, не позволяя шалить, но и только. Как оказалось, напрасно: тот же «легальный» Жванецкий по своему разрушительному эффекту перекрыл сотню-другую профессиональных диссидентов. Но это смогли оценить только задним числом, когда было уже поздно.

Надо отметить, что из всех презренных жанров больше всего не повезло фантастике. Книжки про космос и пришельцев воспринимались как сорная трава на обочине «литературного процесса». Поэтому с середины шестидесятых годов советские фантасты едва ли не больше, чем своим непосредственным делом, занимались бессмысленной и безнадежной борьбой — пытались доказать представителям «настоящей литературы», что фантастика — тоже литература, а не «графоманский бред на тему «ты лети, моя ракета», сочиняемый жуликами для идиотов».

Пикантности ситуации придавало то обстоятельство, что среди тогдашних — как и нынешних — фантастов подлинных писателей было куда больше, чем среди писателей «настоящих». Тем не менее, сегодняшние деятели литературного мейнстрима, так же, как вчерашние секретари СП СССР, чужаков к кормушке «настоящей литературы» нипочем не подпустят. И плевать, что кормушка давно опустела, что премии сворачиваются одна за другой — ибо спонсорам одному за другим надоедает оплачивать деятельность крошечной тусовки, не интересную никому кроме членов самой тусовки, что на донышке остались последние копеешные гранты, за которыми и нагибаться зазорно…

Надо, однако, признать, что отношение «больших литераторов» к фантастическому жанру не столь уж необоснованно. Да, господа литераторы правы: фантастика и в самом деле не имеет с литературой почти ничего общего.

Для писателя итоговый и конечной целью является хороший текст. Для фантаста же этот текст — просто следы жизнедеятельности. Смысл деятельности фантаста — именно в его функционировании в качестве фантаста, не более того. Разумеется, читателям радость, если он, к тому же, окажется и писателем, и на выходе окажется приличная книга. И даже очень желательно, чтобы было именно так, а не иначе… Но совершенно не обязательно.

Фантасты — вернее, сообщество фантастов — выполняет совершенно иные, нелитературные функции. Она занимается тем, что работает с будущим.

Разумеется, фантасты не создают будущее и не предсказывают его. Это вообще не в человеческих силах. Скорее, они действуют как разведчики или лазутчики. Они проникают в разные варианты будущего и пытаются там что-то подсмотреть. Удалось им что-то высмотреть или нет, определяется просто: от этого зависит убедительность их фантастических миров. Убедительность, не имеющая ничего общего с «художественной ценностью» их текстов.

Имеется в виду вот что. Есть фантастические книжки, написанные отличным слогом и захватывающе интересные. Однако, читатель, наслаждаясь их художественными достоинствами, тем не менее чувствует, что описываемые события происходят в каком-то картонном, театральном мире, который на самом деле существовать не может и не должен. И есть другие книжки — иногда написанные очень скверно. Но читающий их человек почему-то ощущает, что так могло бы быть. А может быть и будет на самом деле.

Конечно, это ощущение будущего — штука капризная и меняющаяся со временем. Например, одно время описания постъядерного мира казались американцам чертовски убедительными, и соответствующая литература пользовалась бешеным спросом. Потом это чувство мрачной актуальности куда-то ушло, страшные миры «после атомной войны» стали казаться картонными. А через некоторое время в Союзе началась Смута…

НАШЕ СОВЕТСКОЕ ЗАВТРА

В Советском Союзе с будущим были большие проблемы. С одной стороны, советское будущее было жёстко предопределено: оно должно было быть коммунистическим и никаким иным. С другой — никто точно не знал, как этот самый коммунизм выглядит, а два разных изображения коммунизма противоречили самой сути идеологии.

Выходили из этого положения двумя способами. С одной стороны, имелась фантастика типа ефремовской, описывающая запредельно далёкое завтра — через тысячи лет. С другой стороны, существовала «фантастика ближнего прицела» на тему грядущих побед советской науки и техники. Её временной горизонт был задан сверху: забегать в будущее не более чем на пятилетку. По сути, это была разновидность производственного романа. Читать такое можно было только от большой тоски.

Самое же интересное — десятилетия и столетия — выпадало из поля зрения советских фантастов напрочь.

При всём том именно временная дистанция от двадцати лет до двух-трёх веков всегда была и остаётся для фантастики «эффективным расстоянием» для работы с будущим. Ближе лежит мёртвая зона прямого прогноза, дальше — туманы и болота непредставимого. Американская и японская фантастика активно осваивала и возделывала именно этот временной промежуток.

Единственным, пожалуй, убедительным описанием того, что произойдёт с советской цивилизацией через сто-двести лет, стали произведения Аркадия и Бориса Стругацких, объединённые в цикл, названный поклонниками «Миром Полдня» — по названию сборника «Полдень, XXII век».

Это был чертовски убедительный мир, где хорошие парни в кожаных куртках покоряли планеты, помогали отсталым цивилизациям, делали открытия, и вообще жили весело и правильно. Их ценности — Работа, Любовь, Дружба — были понятны и привлекательны любому нормальному человеку. Против коммунизма «по-стругацки» не возражали даже отъявленные антисоветчики.

ХИЩНЫЕ ВЕЩИ ВЕКА

Но, пока мы строили свой образ светлого будущего, мы упустили крайне интересный поворот истории — когда образы и модели будущего стали искусственно выращиваться в специализированных питомниках. Хищные мутантные модели с узкой специализацией, призванные не столько быть будущим, сколько уничтожать альтернативные версии будущего — пожирать, отравлять, заражать. Как говаривал один из героев тех же братьев Стругацких, будущее уже не ждет нас за поворотом, оно запускает свои щупальца в сегодня… К сожалению, мы слишком поздно спохватились, слишком любовно работали над своим проектом, вместо того, чтобы рубить эти щупальца.

Одним из таких дружелюбно протянутых щупальцев была та невнятная идеология, которая и отравила собой советский проект, а потом оформила собой наше настоящее. Неуютное и плохо приспособленное для жизни — но эту тварь никто и не задумывал как комфортную для нас модель будущего. У нее была совсем другая функция — убить Мир Полдня.

Сейчас мы уже как-то стали забывать, что горбачёвская болтовня одно время казалась привлекательной. Не сама по себе, а тем, что за ней стояло — обещание каких-то многообещающих перемен.

Между прочим, для того, чтобы понять происходящее, имело смысл внимательнее читать американскую фантастику. Примерно с середины семидесятых самые разные авторы стали настойчиво исследовать одну любопытную тему: невоенной конфронтацией «свободного мира» с нерыночными и недемократическими (пусть даже превосходящими «свободный мир» и технологически, и культурно) противниками. Обычный сюжет таких произведений — разложение и уничтожение «тоталитаризма» путём налаживания экономических и культурных связей, оказания гуманитарной помощи, и так далее. Некоторые рассказы на эту тему сейчас читаются как подробное руководство к конкретным мероприятиям, а также анализ последствий. Например, в рассказе Пола Андерсона «Рука помощи» подробнейшим образом описывается судьба двух планет, одна из которых приняла щедрую гуманитарную помощь Земли, а вторая отказалась от неё. Первая планета полностью утратила свою политическую самостоятельность, культуру, даже язык, и стала туристическим захолустьем… Узнаваемо, не правда ли?

Описывался даже «вывоз мозгов». В рассказе «Поворотный пункт» того же Пола Андерсона описывается, как земляне попадают на планету, населённую существами, интеллектуально превосходящими людей на несколько порядков. Ещё полвека — и они обгонят землян в развитии. Однако, хитрые земляне делают простую вещь: разрешают всем жителям планеты эмигрировать на развитую Землю — чтобы распылить немногочисленное население планеты среди землян. С большой пользой для самой Земли: гениальные эмигранты очень обогатят науку и культуру землян… Тоже - очень знакомая картинка.

Разумеется, было бы глупо полагать, что писатели-фантасты отрабатывали какой-нибудь заказ из ЦРУ. Разумеется, нет: люди просто выполняли свою основную функцию — разведку будущего. Кстати, ещё и потому, что люди занимались своим делом, не особо заморачиваясь «литературными достоинствами» и не борясь за право назваться «настоящими писателями» — победа осталась за ними.

Что же происходило у нас? В восьмидесятые годы роль фантастики на короткое время взяли на себя экономические трактаты. Абалкин, Аганбегян и Попов читались взахлёб, запоем — причём их основная аудитория состояла из тех же людей, которые до того зачитывались Стругацкими и Лемом. Эти трезвые на вид тексты, с тщательно выписанной «экономической» терминологией, с доказательствами неэффективности социалистической экономики и апологией свободного рынка, были на самом деле самой обычной фантастикой, даже не научной. Впрочем, в некоторых случаях литературная природа этих «экономических построений» даже и не скрывалась. Один из важнейших раннеперестроечных текстов, где впервые было введено в действие членистоногое словосочетание-паразит «Административная Система», сыгравшее впоследствии огромную разрушительную роль, был написанным в 1987 году рецензией на роман Александра Бека. Автором рецензии был Гавриил Харитонович Попов, впоследствии — ярый демократ, мэр Москвы, превративший её в помойку… Или возьмём сочинение Виталия Найшуля «Другая жизнь», созданное всё в том же 1987-м. Название трактата опознаётся как типичное для фантастического произведения. На самом деле в книжке сладострастно описывалась жизнь американского обывателя — с подробнейшим описанием материальных благ, которыми он наслаждается. Всё это предлагалось озверевшему советскому обывателю в одном пакете с описаниями волшебной Реформы, которая сделает всех богатыми и счастливыми...

Интересна, кстати, реакция самих Стругацких. С одной стороны, даже в период поздней перестройки они выступали с текстами на тему того, что «розовая гигиеническая задница капитализма» (выражение Аркадия Натановича) всё-таки не может считаться идеалом человеческого общества. С другой — на дочери Аркадия Стругацкого Марии женился ни кто иной, как Егор Тимурович Гайдар. А Борис Натанович охотно сравнивает этого человека с героями-»прогрессорами» из своих произведений, и всячески им восхищается.

Мы так и не построили стругацкий Мир Полдня. Нам вежливо разъяснили, что проект был порочен изначально. Хуже того — в разъяснениях активно участвовал один из авторов проекта. И осталось только гадать — действительно проект был безнадежен, или бывший «брат Стругацкий» просто был инициирован одним из первых, и теперь не несет за свои слова никакой ответственности, поскольку представляет собой всего лишь ходячий контейнер с боевым мутагенным вирусом.

ИМПЕРСКАЯ ФАНТАСТИКА

Так или иначе, после внезапно наступившего отрезвления практически вся фантастика оказалась в той или иной мере проникнута духом «имперского реванша». Люди не очень даже заметно для самих себя стали единомышленниками того же Александра Бушкова, подвергнувшегося в свое время своеобразному остракизму только за то, что его отрезвление наступило несколькими годами раньше.

Именно здесь и произошел конфликт с единственным выжившим учителем — ученикам оказалось не по пути с Борисом Натановичем Витицким, взявшимся по капле выдавливать из себя Стругацкого.

Начались поиски нового канона, поиски сумбурные, как сумбурна была и вся имперская фантастика, возникшая из опасной смеси яростного неприятия Нового Порядка и смутного чувства собственной вины и собственного соучастия в его победе. Сумбурные еще и потому, что мировоззренческие основы Мира Полдня оставались незыблемыми. Немало поспособствовал это сам Борис Николаевич, к тому моменту снова взявшийся за перо под псевдонимом «Витицкий» — своей яростной борьбой за признание Витицкого не просто единственным законным правопреемником торговой марки, но и единственным непререкаемым толкователем идеологии покойного писателя по имени «братья Стругацкие». А ведь следующими правопреемниками и верховными толкователями — по праву родства — могут оказаться аж супруги Гайдары…

В особенно помогли рассуждения патриарха о так и ненаписанной последней книге — «Белом Ферзе», долженствующем якобы не просто завершить «галактический цикл», но и привести его к примирению и согласию с Новым Порядком. В книге должна была описываться империя устроенная как бы тремя концентрическими кругами. Первый, внешний круг — это вся грязь империи, подонки, которыми она отгораживается от внешнего мира. Флот, порты, доки, портовые притоны… Второй круг — люди, как люди. Работа, дом, семья… И наконец третий — где просто филиал коммунистической Земли! Творцы, искатели, художники, ученые — совсем, как дома… И на недоумения земного агента должны последовать недоумения аборигена — позвольте, мол, а разве может быть иначе? Конечно может –отвечает тот, начинает тот, начиная описывать, как оно на Земле… Ну что вы, улыбается абориген, это вы в книжках каких прочитали. в жизни так не бывает… И с каким-то еще подленьким литературным подвывертом, чтобы ясно стало читателю — ну да, мол, прав абориген, и речь именно о наших книжках и идет.

После первого и естественного взрыва ярости, вызвали размышления о возможной правоте мемуариста. В чем, собственно, проблема? Да, было сказано «счастье для всех даром»... Но разве было сказано что формула счастья «работа, любовь, дружба» — существует для всех? Счастье для всех вполне может оказаться разным. Счастье для быдла и будет быдляцким, а формула высокого счастья — для внутреннего круга эффективных менеджеров. Почему бы и нет? И каким боком деятельность какого-нибудь Гайдара или от-террористов-чуть-не-умученного-Чубайса противоречит формуле высокого счастья? Да никаким...

Пришлось присмотреться к самой формуле, чтобы с удивлением обнаружить ее неполноту, чтобы не сказать кастрированность. Работа — да, эффективный менеджер комсомольского разлива тоже любит свою работу, более того, искренне считает ее чрезвычайно важной и полезной. Друзья — да, того же «чуть-не-умученного» вряд ли можно упрекнуть в том, что он хоть раз подвел кого-либо из своих друзей... Любовь… Мда-а…

Вдруг обнаружилось, что «любовь» — это отнюдь не «семья». И интернатская система воспитания в Мире Полдня, если посмотреть на нее чуть под другим углом, оборачивается казарменным миром Геометров из «Звездной пыли» Сергея Лукьяненко. Обнаружилось чудовищное зияние на месте понятий «долг», «вера», «родина»… Понятий, необходимых каждому нормальному человеку — в отличие от эффективных менеджеров.

И Мир Полдня рухнул. Начались уже сознательные поиски другой модели будущего — модели, основанной на понятиях, исключенных из мира Стругацких.

Сегодня рано говорить о том, что картина уже сложилась. Речь пока идет о более или менее точных попаданиях, ложащихся все ближе к яблочку мишени. Пока самым точным попаданием, пожалуй, можно считать роман Дмитрия Володихина «Конкистадор».

В романе описывается общество, сочетающее космическую экспансию, бурный технический прогресс и неуклонный экономический рост с консервативными, точнее — патриархальными устоями. Общество полиэтническое — поскольку планету, вместе с русскими колонизировали поляки, выходцы из Латинской Америки, ну, и других по мелочи. Общество республиканское и достаточно демократичное — просто потому, что — «Рано. Не доросли еще. Быть ЦАРСТВОМ — так прежде надо нам всем стать лучше. ЦАРСТВО требует высоты душ…»

Мир, описываемый Володихиным, основан на других принципах, нежели мир Стругацких. Ни разу не произнесенный на страницах романа, но совершенно отчетливо ощущаемый на всем его протяжении клич — «За Бога, Семью и Отечество» — представляет собой не просто оправданную, но и настоятельно необходимую редакцию старого боевого лозунга «За Бога, Царя и Отечество». Необходимую потому, что «Царь» и «Отечество» тавтологичны, если речь идет об истинном Государе. И потому, что в старой формуле русской государственности узким местом было именно зияние на месте семьи, рода, клана — отсутствие механизма, дающего человеку иную, дополнительную (кроме государственной) степень защиты от враждебного окружения — а в случае необходимости — и против государства — ибо и государству случается ошибаться, и гораздо чаще, чем хотелось бы. Не говоря уже о ситуациях вроде нашего предыдущего десятилетия, когда слившееся в унитаз государство оставило своего вчерашнего гражданина беззащитным не только перед враждебными стихиями, но и против варваров, у которых семья и род служат орудием конкурентной борьбы и порабощения «чужих».

Мир имперской фантастики не так светел и уютен, как мир Полдня. Но зато…

«Там есть жизнь, там есть мечта, там есть любовь, там есть счастье. И Бог милосерден, и друг тверд, и враг лукав…

Там ты чувствуешь себя своим среди своих, и это стоит дорогого. Ты готов с чем угодно расстаться, но только не с этим.

Там есть Государь, которому не зазорно служить.

Там есть твоя жена и твои дети, и ты каждой клеточкой знаешь, как это прекрасно — любить их.

Там есть Бог, верить в которого — счастье…

За нашими спинами — целая эпоха. Была она героической и пошлой одновременно, обещала много, умерла некрасиво... Но судьба есть, и есть куда идти. Перед нами — целый мир, надо только осмелиться выйти туда, вернуться туда. Прежний рай отцвел, но в вихре падающей листвы появились очертания истинного Рая. Прежняя эпоха уже передала нам эстафетную палочку. Здесь и сейчас нужно действие. Здесь и сейчас следует быть, следует состояться.Полдень умер... Встаньте, снимите шляпы, молчите. Да здрпавствует Полдень!» (Дмитрий Володихин, «Конкистадор»).

Новая линия фронта легла поперек вчерашних окопов. И по ту, и по другую ее сторону оказались вчерашние «люди Полдня».

Радоваться нечему, но и печалиться особо тоже нечему. Не мы начинали эту войну. Но когда нам предлагают служить перегноем для высокого счастья эффективных менеджеров — приходиться принимать вызов.