Автор: Игорь Пыхалов

ГОСУДАРСТВО ИЗ ЦАРСКОЙ ПРОБИРКИ

(продолжение)

В предыдущих главах своей статьи я рассказал о том, как из бывшей шведской провинции Финляндия стараниями неразумных правителей Российской Империи фактически превратилась в автономное государство со всеми присущими ему атрибутами. Как образно заметил в 1880-е годы один из депутатов народной партии Швеции: «Маленький финский лев, попав на широкую грудь русского орла, так окреп и вырос, что мы, оставившие его вам в виде хилого львёнка, не узнаём нашего бывшего вассала» (Бородкин М.М. Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И.Бобрикова. СПб., 1905. С.45). Великое Княжество получило собственные органы власти, денежную единицу, свою армию, почту, таможню. Власти Империи старались не вмешиваться в финские дела. Таково было положение дел, доставшееся в наследство взошедшему на престол в марте 1881 года императору Александру III.

ПРОМЕДЛЕНИЕ ЦАРЯ-МИРОТВОРЦА

Как пишет в своих воспоминаниях С.Ю.Витте, позиция Александра III в финляндском вопросе была следующей: «Мне финляндская конституция не по душе. Я не допущу её дальнейшего расширения, но то, что дано Финляндии моими предками, для меня так же обязательно, как если бы это я сам дал. И незыблемость управления Финляндии на особых основаниях подтверждена моим словом при вступлении на престол» (Витте С.Ю. Воспоминания. В 3-х т. Т.3 (17 октября 1905 — 1911). Царствование Николая II. М., 1960. С.258). К сожалению, чтобы осознать, что подобное благородство противоречит интересам России, государю потребовалось почти десять лет.

Тем временем сепаратистские процессы в Финляндии набирали обороты. Продолжалось вытеснение русских из всех сфер общественной жизни Великого Княжества. Например, согласно Высочайшему постановлению о частных железных дорогах, открываемых для общественного движения от 3(15) апреля 1889 года, сооружение железных дорог в Великом Княжестве было разрешено лишь финляндским гражданам (Сборник постановлений Великого Княжества Финляндского. 1889. №16. С.1). В соответствии с Высочайшим постановлением о праве финляндских граждан, принадлежащих к христианской вере не евангелическо-лютеранского исповедания, занимать должности и служебные места в крае от 30 октября (11 ноября) 1889 года, лица православного вероисповедания были лишены права преподавать историю в учебных заведениях Финляндии (Сборник постановлений Великого Княжества Финляндского. 1889. №33. С.10).

Любые самые робкие попытки сблизить Финляндию с остальной частью Российской Империи вызывали истерику местных властей. Так случилось, например, в 1885 году, когда Александр III повелел, чтобы по два финских батальона ежегодно командировались на лагерные сборы в Красное Село под Петербургом для совместного обучения с русскими войсками. Заметим, что финских военнослужащих отправляли не в какую-нибудь «горячую точку», а в окрестности имперской столицы, всего лишь в 30 км от финской территории. Однако финляндский сенат возмутился и попытался добиться отмены императорского решения. Когда же это не удалось, прокурор сената в знак протеста подал в отставку (Бородкин М.М. Краткая история Финляндии. СПб., 1911. С.171).

Вынужденный расхлёбывать последствия правления своих либеральных предшественников, Александр III счёл необходимым приступить к мерам по упразднению особой финляндской монеты, почты и таможни. Резолюция императора по этим вопросам гласила: «Таможенное объединение необходимо; это вещь нелёгкая и работа большая, но исполнить можно; что же касается почты, монетной и денежной части, то это непростительно, что это разделение ещё существует и соединение с общеимперской системой необходимо» (Там же. С.172).

Чтобы не допустить подобного развития событий, финляндские деятели стали доказывать, будто эти вопросы не могут быть решены без согласия сейма. Между тем даже согласно шведским конституционным актам, на которые так любили ссылаться сторонники финляндского сепаратизма, все перечисленные вопросы находились исключительно в руках монарха. В мае 1890 года Высочайшим манифестом почтово-телеграфное ведомство Финляндии было передано в подчинение российскому министерству внутренних дел (Там же). Что же касается монетной и таможенной реформы, то решить эти вопросы Александр III, к сожалению, не успел. Привыкший делать все не торопясь и основательно, он не смог предугадать своей преждевременной кончины, а непутёвый наследник похоронил планы отца.

УГОЛОВНОЕ УЛОЖЕНИЕ

Наиболее показательным эпизодом, демонстрирующим развитие сепаратистских тенденций в Великом Княжестве, стала история с принятием и отменой финляндского уголовного уложения.

Вопрос о новом уголовном уложении для Великого Княжества назрел уже давно. В 1888 году проект Уложения был вынесен на рассмотрение финляндского сейма и был им принят. 7 (19) декабря 1889 года, по докладу министра статс-секретаря Финляндии генерал-лейтенанта Эрнрота, принятый сеймом проект был утверждён Александром III. Уложение должно было начать действовать с 20 декабря 1890 года (1 января 1891 года). Однако в самый последний момент его вступление в силу было приостановлено Высочайшим манифестом от 1(13) декабря 1890 года. Чем же было вызвано подобное императорское решение?

Официальный русский текст уголовного уложения был опубликован в №39 сборника постановлений Великого Княжества Финляндского за 1889 год, вышедшем в свет 5 (17) апреля 1890 года. Он сразу же вызвал недоумение русской общественности. Одним из первых выступил с критикой законопроекта известный юрист профессор Н.С.Таганцев. (Тот самый, который три десятилетия спустя организовал известный заговор против большевиков и был расстрелян вместе со своим соратником, тоже убеждённым сторонником империи Николаем Гумилёвым). По мнению Таганцева, с точки зрения государственных интересов Российской Империи, претензии к Уложению можно было свести к трём группам:

«К первой должны быть отнесены постановления, затрагивающие международные отношения России к иностранным государствам и оказавшиеся несогласованными с началами, принятыми в законах Империи; ко второй, постановления, отделяющие интересы Финляндии от интересов России и приравнивающие последнюю, в отношении преследования на финляндской территории некоторых преступлений, к иностранным державам, и к третьей, постановления, отменяющие действие отдельных законоположений, восприявших обязательную силу как в Империи, так и в Великом Княжестве» (Таганцев Н.С. Высочайший Манифест 1/13 декабря 1890 г. и финляндское уголовное уложение. СПб., 1910. С.7).

Рассмотрим каждый из этих моментов подробнее. Во-первых, авторы Уложения фактически пытались представить Финляндию, являвшуюся составной частью Российской Империи, в качестве самостоятельного субъекта международного права. Однако как справедливо заметил профессор Таганцев:

«В международном отношении Финляндия всецело поглощается общим понятием России: только с Россиею ведутся дипломатические сношения; только при Российском Императорском Дворе находятся дипломатические представители иностранных держав; только России объявляют войну и с нею заключают мир; с Россиею заключаются договора о взаимной международной помощи против преступников, о выдаче их, о порядке международных судебных сношений и т.д. Очевидно, что по всем сим предметам особые постановления в местном уголовном уложении представляются совершенно излишними» (Там же. С.8).

Исходя из этого «естественно нужно придти к тому выводу, что и внешняя безопасность Финляндии должна охраняться теми же мерами, как и безопасность Империи: всякое посягательство на Финляндию есть посягательство на Империю и наоборот; Финляндия не может иметь отдельных от Империи врагов и союзников; не может иметь отдельные средства обороны, свою самостоятельную армию или флот, свои крепости и т.д.; отсюда понятно, что и постановления местного уложения о посягательствах на внешнюю безопасность государства, а в частности постановления об измене, должны быть не только аналогичны, но, по возможности, тождественны» (Там же. С.10).

Вторая группа претензий касалась тех положений законопроекта, в которых Россия по отношению к Финляндии фактически рассматривалась как иностранное государство. Разумеется, сказать об этом прямо его авторы не посмели. Однако подобный вывод естественным образом вытекал из статей уголовного уложения, в которых говорилось лишь о Финляндии и «иностранных государствах»:

«Таким образом, оказывалось, что подделку российских кредитных билетов, выпускаемых не государственным банком, а правительством, а равно подделку акций, облигаций, закладных листов российских общественных и частных банков, обществ и компаний, или нужно было признать вовсе не наказуемою, или же, что, с точки зрения государственных интересов России, представлялось ещё более невозможным, приходилось признать, что выражения “иностранное правительство” и “другое государство” объемлют собою как иностранные державы, так и Российскую Империю» (Там же. С.13).

Уложение не предусматривало ответственности за порчу публично выставленных российского флага или герба. Согласно §1 главы I, финляндец, учинивший за границею преступление против Финляндии или финляндского гражданина, подлежал наказанию без всяких ограничительных условий, а учинивший такие же преступления против России и русских граждан наказывался только в том случае, если последует особое Высочайшее повеление о судебном преследовании виновного. Согласно §2 той же главы не финляндский гражданин, совершивший заграницею преступление против России или русских граждан вовсе не подлежал наказанию. Таким образом получалось, что иностранец, убивший в Берлине русского и бежавший в Финляндию, оказывался в более выгодном положении, чем такой же преступник, бежавший в Данию, так как он не мог бы за такое деяние судиться в Финляндии и не мог бы быть передан для суда из Финляндии в Империю (Там же. С.13–14).

Мало того, согласно Уложению, финляндские граждане, совершившие преступления на территории Империи, должны были судиться в Финляндии. Профессор Таганцев иллюстрирует это следующим примером: «Таким образом, финляндец, приехавший на лайбе с дровами в Петербург и обругавший, положим, своего покупателя, подравшийся в пьяном виде с соотечественником или пырнувший его со злости ножом по тексту финляндского уложения мог быть изъят из-под действия наших законов и наказан в Финляндии по финляндским законам» (Там же. С.17).

Подобные правовые нормы ставили бы Россию в унизительно-подчинённое положение: «Признать за такими лицами право ответственности по финляндским законам значит поставить Империю в такое же отношение к Финляндии, в каком стоят Турция или Персия к Европейским государствам» (Там же).

Забегая вперёд, скажем, что именно такие сцены мы нередко наблюдаем сегодня, когда питерская милиция с подобострастием наблюдает кураж очередного финского «водочного туриста», приехавшего оттянуться в город на Неве.

Наконец, третья группа претензий к финляндскому уголовному уложению заключалась в отмене им действия общеимперского закона 1826 года. Как справедливо отмечает Таганцев, «законам местным не присуща сила отмены законов общих» (Там же. С.26).

Кроме того, русский перевод текста Уложения был сделан крайне неряшливо. Помимо многочисленных курьёзов, типа «приговор о недостоинстве» или «опасный для жизни ударяющий предмет», в ряде случаев шло прямое искажение смысла закона. Так, в русском переводе 2 главы 2 было сказано, что заключение в смирительном доме «назначается не менее 6 месяцев и не свыше двенадцати» вместо «не свыше 12 лет» в оригинале, в §1 главы 19 сказано «женатым» вместо «неженатым», в §2 главы 32 сказано «при особенно смягчающих» вместо «особенно отягчающих». Всего в докладе комиссии Таганцева указывалось 62 неясно или неверно изложенных параграфов (Там же. С.28–29).

Подобная «небрежность» имела гораздо более серьёзное значение, чем кажется на первый взгляд. Дело в том, что порядок принятия законов для Великого Княжества был следующим. Первоначально составлялся шведский текст, финляндский сенат делал с него русский перевод, который проверялся и исправлялся в статс-секретариате и затем передавался на Высочайшее утверждение. Получив таковое, русский текст юридически становился не переводом, а именно текстом закона, вполне равнозначным с шведским или финским текстом. Как отмечает Таганцев: «Одно такое изложение русского текста уложения, столь оскорбительное для государственного достоинства России, само по себе представляло уже вполне достаточное основания для приостановления введения в действие уложения» (Там же. С.30).

Интересно отметить, что одновременно с русским переводом финляндское уголовное уложение было переведено на французский язык, причём сделано это было очень грамотно и корректно. Впрочем, во французском переводе также имелась неточность. Дело в том, что согласно финляндскому уложению, уголовная ответственность наступала с 15 лет. Однако дети в возрасте от 7 до 14 лет могли быть по решению суда подвергнуты телесному наказанию (Сборник постановлений Великого Княжества Финляндского. 1889. №39. С.7). Сама по себе подобная воспитательная мера выглядит вполне разумной, однако категорически не вписывается в либеральное мировоззрение. Поэтому во французском переводе этот момент был убран. Очевидно переводчики опасались, что если в Европе узнают о том, что малолетних финских правонарушителей секут розгами, то это может повредить образу Финляндии как просвещённой европейской страны, угнетаемой русскими варварами.

Итак, министр юстиции и главноуправляющий кодификационным отделом при Государственном Совете представили Александру III подробную записку. Ознакомившись с ней, император 17(29) октября 1890 года повелел образовать Особое Совещание в составе министра юстиции, главноуправляющего кодификационным отделом, генерал-губернатора Финляндии и министра статс-секретаря Великого Княжества (Таганцев Н.С. Высочайший Манифест 1/13 декабря 1890 г. ... С.6–7).

В свою очередь, министр статс-секретарь по делам Финляндии написал объяснение, в котором пытался оправдаться, утверждая, что если в Уложение и «вошли постановления, дающие повод к указанному выше толкованию об отделении интересов Финляндии от интересов Империи и приравнения последней к иностранным государствам, то подобное толкование, не отвечающее, без сомнения, намерениям законодателя, может вытекать лишь из неудачного изложения сих постановлений». Однако Александр III наивностью не страдал, о чём свидетельствует наложенная им резолюция: «Не думаю, что это так!» (Бородкин М.М. Справки о «конституции» Финляндии. СПб., 1900. С.103–104).

1(13) ноября была создана комиссия под председательством профессора Н.С.Таганцева. 15(27) ноября комиссия представила свой доклад Особому Совещанию, которое, рассмотрев подробно её выводы и согласившись с ними по существу, доложило, в свою очередь Александру III. В результате Высочайшим манифестом от 1(13) декабря 1890 года введение в действие уголовного уложения было отменено и оно было возвращено для рассмотрения в финляндский сейм. При этом любители суверенитетов заранее ставились в рамки: «Постановления действующих законоположений, касающиеся производства дел по преступлениям и проступкам, совершаемым в Империи жителями Великого Княжества и в сём крае жителями Империи, сохранить в силе и по введении в оном нового уголовного уложения, с тем, чтобы присутственные места и должностные лица Финляндии при постановлении и исполнении приговоров о жителях Империи принимали в соображение права и преимущества, коими обвиняемые пользуются по законам Империи» (Таганцев Н.С. Высочайший Манифест 1/13 декабря 1890 г. ... С.4).

Разумеется, в Финляндии это решение вызвало бурю негодования. Рассматривая Манифест от 1(13) декабря 1890 года, профессор Гельсингфорского университета барон Вреде доказывал, что «не следует исполнять таких Высочайших постановлений, которые изданы без согласия сейма, если считается, что в установлении их сейм имел право участвовать». Мало того, распоясавшийся барон заявил, что «величайшей признательности и глубокого уважения заслуживают те финляндские судьи, которые не повиновались этому Манифесту, а стали судить по новому Уложению, несмотря на его приостановку, которую они считали незаконною» (Бородкин М.М. Справки о «конституции» Финляндии. СПб., 1900. С.106).

В результате обновлённое уголовное уложение, в котором были учтены основные российские требования, было утверждено лишь Высочайшим постановлением от 21 апреля (3 мая) 1894 года (Энциклопедический словарь. Т.XXXVа. СПб.: Ф.А.Брокгауз и И.А.Ефрон, 1902. С.943).

Проявленная императором твёрдость в отстаивании государственных интересов вызвала одобрение русской патриотической общественности. Как писал профессор Таганцев: «Державная воля Монарха остановила введение в действие уже опубликованного уложения, как только оказалось, что это введение нарушает государственные интересы и достоинство России. Русский народ имеет твёрдое основание верить и надеяться, что та же державная рука остановит и в будущем всякое подобное посягательство на интересы государства: совершившееся да будет наставлением для будущего» (Таганцев Н.С. Высочайший Манифест 1/13 декабря 1890 г. ... С.30–31).

Увы, после тяжёлой болезни 20 октября (1 ноября) 1894 года император Александр III скончался в Ливадии и его сменил Николай II. Помимо прочих недостатков, новый царь крайне слабо разбирался в финляндских делах, о чём красноречиво свидетельствует эпизод из мемуаров С.Ю.Витте. В начале 1890-х годов финляндский сейм принял решение о строительстве железнодорожной ветки, соединяющей рельсовую сеть Финляндии с сетью шведских железных дорог. Проект решения поступил к Витте, который, будучи в то время министром финансов, отвечал за железнодорожную политику. Сергей Юльевич дал положительное заключение. Однако у Александра III на этот счёт оказалось другое мнение:

«Государь мне сказал: “Я не согласен с вашим мнением о допустимости соединения финляндской сети железных дорог с шведскою; в случае войны это может служить для нас большим неудобством”. Я доложил государю, что всё равно неприятель может достигать финляндской сети посредством короткой переправы через пролив, отделяющий Финляндию от Швеции; на что его величество мне заметил, что если ещё мы соединим финляндские дороги со шведскими, то откроем второй путь для военного передвижения из Швеции в Финляндию. Так государь не согласился утвердить решение сейма» (Витте С.Ю. Воспоминания. Т.3. М., 1960. С.258–259).

Когда на престол взошёл Николай II, проблема всплыла опять и была решена прямо противоположным образом:

«При первом же после этого сообщения всеподданнейшем докладе государь мне говорит: “Сейм представил вторично решение о соединении финляндских железных дорог со шведскими. Генерал Ден мне доложил, что отец мой не утвердил это решение, хотя вы не встретили к этому препятствий, и что вам известно, почему мой батюшка не согласился с решением сейма”. Я доложил его величеству мой разговор с его отцом. На что государь меня спросил: “А как вы теперь по этому вопросу думаете?” Я ответил: “Я думаю, что ваш августейший батюшка был прав, во всяком случае, самое худшее в делах высшей политики это неустойчивость и колебания, подрывающие престиж монаршей власти”. На что государь мне сказал: “А я утвержу решение сейма, потому что я того мнения, что на Финляндию, как это она доказала, я могу вполне положиться, а финляндцы это вернейшие мои подданные”« (Там же. С.259).

МИССИЯ И СМЕРТЬ ГЕНЕРАЛА БОБРИКОВА

Вскоре будущий страстотерпец убедился, что его мнение насчёт верности финляндцев оказалось несколько преувеличенным. Царя просветил генерал от инфантерии Николай Бобриков, назначенный в 1898 году финляндским генерал-губернатором. Уже 18 августа того же года Николай Иванович подал императору записку, где без всяких прикрас изложил ему подлинное положение дел:

«Полное отсутствие русских людей в сенате, статс-секретариате, канцелярии генерал-губернатора, университете, кадетском корпусе и в составе земских чинов сейма дало весьма неблагоприятные результаты: финляндская окраина остаётся настолько же чуждой нам в настоящее время, насколько была во дни её завоевания...

Законодательствуя на сейме, финляндцы, где только возможно было, загородили доступ русским людям в местные учреждения. Ободрённые первыми своими успехами, финляндцы стали действовать смелее и доходили до публичных антирусских манифестаций, до призыва к неисполнению неугодных им постановлений правительства, до свободного осуждения действий высшей русской власти. Русские воззрения и русские чувства в крае в расчёт не принимаются, а, стремясь к обособлению, финляндцы тщательно обходят всё то, что внешним образом должно свидетельствовать о принадлежности их края к России.

Таким образом, они установили у себя свой особый национальный гимн, особые национальные цвета для флагов; на монетах бумажных, денежных знаках, памятниках, общественных зданиях и т.п. заметно преобладают финляндские гербы и шведские надписи. Ни в университете, ни в других учебных заведениях края, не возбуждается ни малейшего интереса к России, к её населению, истории и литературе. Русский язык преподаётся формально, для вида, а в учебниках истории и географии даются о России несоответствующие понятия. Самые торговые обороты края с Россией в последнее время стали заметно уменьшаться, тогда как экономические связи сближают народы более, чем другие факторы жизни» (Бородкин М.М. Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И.Бобрикова. СПб., 1905. С.67).

Действительно, к моменту назначения Николая Ивановича финские общественные деятели перестали даже для приличия скрывать ненависть к России. Особенно характерна тут написанная Захарием Топелиусом и выдержавшая к началу XX века 17 многотысячных изданий детская «Книга о нашей стране». В ней постоянно разоблачаются русские зверства, а «богоизбранный финский народ», напротив, восхваляется и превозносится до небес. «Часто, — говорит Топелиус, — они сражались один против десяти». Финны представлены со всеми наилучшими качествами. Финский язык «легчайший для изучения и звучнейший из языков на земле» и в этом отношении «подобен языку итальянскому». «В нём нет ни тех отвратительных шипящих звуков, ни тех твёрдых, которые имеются в славянских и лапландском языках» (Там же. С.135–136).

Чтобы слить Выборгскую губернию с остальной Финляндией, местные деятели стали пользоваться — так называемыми праздниками «пения и музыки». (В 1987–1988 гг. подобная технология активно использовалась прибалтийскими сепаратистами). На одном из праздников оратор сказал: «Господа! Хотя трудное и тяжёлое время переживает Финляндия, хотя Россия и унижает нас в глазах света и силится ограбить у нас дарованные нам права, но мы этого не допустим... Друзья! Будьте уверены, что русские хотят сделать вас своими рабами, будут попирать нашу религию и не станут пускать нас в наши церкви. Поэтому, ещё раз скажем: мы, финляндцы, способны, как один человек, лечь для защиты нашего дорогого отечества» (Там же. С.207).

Бобриков надеялся достичь большего сближения Финляндии с Россией. Какого-либо посягательства на финскую народность и культуру его меру не предусматривали, что впоследствии было отмечено и зарубежными наблюдателями. Например, немецкий публицист и путешественник Пауль Рорбах, прибывший в Гельсингфорс после апрельских беспорядков, был поражён, не найдя в Финляндии и признаков того угнетения местного населения, о котором постоянно сообщалось из Гельсингфорса: «Даже речи нет о том, что население чувствует себя придавленным под тяжестью грубого, мощного русского кулака» (Там же. С.472).

Николай Иванович всего лишь собирался объединить финские войска с остальной российской армией, ввести русский государственный язык в высшие административные учреждения края и дать русским людям, остававшимся на положении приниженных париев, права службы в Финляндии.

Генерал-губернатор энергично взялся за дело. Уже 12(25) января 1899 года, по его личному докладу, состоялось Высочайшее повеление не назначать впредь на вакантные должности сенаторов, губернаторов и начальников главных управлений лиц, не владеющих русской разговорной речью.

Осуществляя свою программу, Н.И.Бобриков водворил русский язык в сенате, увеличил число уроков русского языка в лицеях (гимназиях), учредил в Финляндии первую русскую газету, проектировал постройку моста через Неву с тем, чтобы соединить железнодорожные сети Финляндии и Империи, начал громадную работу по наделению безземельного населения землею и т.п. Он шёл к намеченной цели постепенно и последовательно.

Финляндские политические деятели остались крайне недовольны работой генерал-губернатора и принялись ему активно противодействовать. Они апеллировали к Европе — к той самой Европе, которая усилиями Наполеона I водворила французский язык в самых отдалённых уголках Бретани, Эльзаса и Прованса, которая в Англии требовала знания английского языка от каждого носящего мундир правительства или крупной компании. Новая русская газета бойкотировалась финляндцами и замалчивалась, чем они показывали, что не хотели даже духовного сближения с русскими. Мало-помалу финляндские политические деятели остановились на идее пассивного сопротивления всем русским требованиям и желаниям.

После введения нового устава о воинской повинности коноводы пассивного сопротивления стали подговаривать новобранцев не являться к призыву. Политика занесена была даже в стены храма. Для агитации, с целью вызвать сочувствие Запада к Финляндии, было организовано особое бюро печати. Появились подпольные издания. Короче говоря, все средства для борьбы с представителем русского правительства признавались желательными.

Порой доходило до маразма. В одном старом законе (1772 года) возражавшие сенаторы нашли перечень качеств, которым должен удовлетворять ШВЕДСКИЙ чиновник, и там, — заявляли они, — нет никакого требования по знанию РУССКОГО языка! В другом законе (1734 года) они раскопали статью, воспрещавшую судье писать приговоры на иностранном языке. Отсюда финляндцы делали заключение о неправильности введения русского языка в их краю.

Усилившаяся враждебная по отношению к России пропаганда побудила Бобрикова озаботиться упразднением финских армейских стрелковых батальонов. Получив после 1901 г. на это Высочайшее разрешение, он быстро расформировал их, чем изрядно облегчил властям подавление революционных выступлений. Существуй во время знаменитого Свеаборгского восстания финские батальоны, они скорее всего перешли бы на сторону повстанцев. В реальности же те получили помощь лишь от малочисленного отряда местных красногвардейцев.

Особенное недовольство высказали финляндские политики при появлении положения 3 февраля 1899 г., которым устанавливался новый порядок издания законов, касавшихся как Финляндии, так и России. Такой порядок ранее не был указан и естественно, что его должна была установить Верховная Власть при посредстве центрального учреждения Империи. Точно так же вполне нормальным представлялось новое требование, чтобы по законам, затрагивающим интересы всей Империи, провинциальный сейм Финляндии имел лишь совещательный голос.

Тем не менее, местные руководители оппозиции усмотрели в законе 3 февраля посягательство на весь общественный и политический строй Финляндии, нарушение их местных основных законов, даже попрание высшей справедливости. Сколько ни пыталось наше правительство образумить финляндскую оппозицию и разъяснить истинный смысл и значение закона 3 февраля, изданного в полном соответствии с началами государственного права, — ничто не помогло. Агитация и недовольство в крае росли. Закон самовольно объявили недействительным в Финляндии. Правительству пришлось временно выслать за границу некоторых особенно беспокойных лиц, но этого оказалось совершенно недостаточно.

Сразу после начала русско-японской войны недовольные элементы ожили и многократно усилили антиправительственную деятельность. Бобриков стоял непоколебимо среди разбушевавшихся мутных волн. Его настойчивость и последовательность были изумительны. Послышались угрозы по его адресу. Анонимные письма предупреждали его об опасности.

3(16) июня 1904 года в 11 часов утра Николай Иванович, как обычно, отправился на заседание сената. Когда генерал-губернатор поднимался по внутренней лестнице, при повороте в хозяйственный департамент раздались последовательно три выстрела. От полученных ран в ночь на 4(17) июня он скончался. Покушавшийся покончил с собой на месте преступления.

Убийца генерала Бобрикова, 29-летний чиновник Евгений Вольдемар Шауман происходил из заслуженной семьи финляндских патриотов. Его отец, сенатор Ф.В.Шауман за антиправительственные выступления был лишён воинского звания генерал-лейтенанта, после чего в знак протеста ушёл в отставку. Дядя террориста командовал финским драгунским полком и был снят с должности 14(27) ноября 1901 года, а полк расформирован ввиду антироссийских настроений. Можно только догадываться, чего натворили бы господа офицеры, сохрани они свои должности к началу революции 1905–1905 гг.

(Продолжение следует)