Автор: Александр Алексеев

ЖИТЕЙСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ КОТА МУРРА

Ураган «Катрина», что бы там ни говорили всякие синоптики, обрушился на «страну равных возможностей» совершенно не вовремя. Вместо того, чтобы неспешно подгрести к побережью Нового Орлеана где-нибудь в конце 1980-х годов, когда ничтожные американские военные расходы с радостью компенсировал сам «потенциальный противник», ураган выбрал именно тот самый момент, когда администрация Буша тратит все больше денег на войну в Ираке, а цены на нефть растут как на дрожжах, уверенно удерживая «стратегическую» планку где-то в районе 60 долларов за баррель.

Причины такого стихийного бедствия можно искать и находить сотнями и тысячами — от неблагоприятной геомагнитной обстановки до безалаберности американских спасательных служб. Люди, склонные к мистике, могут даже вспомнить о том, что ураган, согласно старинным преданиям, есть земное воплощение воздушного демона, начавшего свою карусель в открытом море и набирающего силу за счет вовлечения в смертельную круговерть все большего и большего количества людей и земной материи. Мол, сам смерч по природе подобен своему творцу: дьявольская безмятежность в пустом сердце, а вокруг этого «глаза» смертельная ненависть к человеку и всем делам его рук. Израильский религиозный деятель Йосеф Овадия даже объявил «Катрину» возмездием США за… поддержку шароновского плана размежевания. Впрочем, привычка этой публики объяснять любое событие, вплоть до пятен на Солнце, внутренними и внешними проблемами «избранного народа», давно и хорошо известна, и обращать на это внимание не стоит.

Куда полезнее остановиться на вполне прозаических и грубо материальных причинах случившегося. Неблагоприятная ситуация с дамбами, защищавшими от ураганов и приливов местность, расположенную ниже уровня моря, сложилась уже давно. Бывший руководитель американского корпуса военных инженеров Майкл Паркер, возглавлявший эту организацию в 2001-2002 годах, еще в те годы заявлял, что «всемирная война с терроризмом» лишает страну средств, необходимых для защиты американцев от врагов невидимых и неодолимых — от капризов природы. Конкретно, на нужды модернизации и ремонта новоорлеанских дамб с 2001 года выделено было 250 миллионов долларов при потребности в 500 миллионов. И, что еще хуже, ассигнования уменьшались год от года: за последний год из требуемых 60 миллионов инженерный корпус получил чуть больше 10. Все остальное ушло… правильно, вы угадали. На войну в Ираке.

Не стоит напрочь отрицать, что у страшной трагедии, постигшей Соединенные Штаты, есть некий моральный аспект, который трудно объясним рациональными средствами. Но он гораздо глубже, нежели исступленно-местечковое злорадство реба Овадии. И описать этот аспект в полной мере едва ли доступно кому-либо из простых смертных. Тем не менее, некоторые основные детали наметить все-таки можно.

HARD LOVE

Взвалив на себя где-то в середине XX века сброшенное изможденными англичанами «бремя белых», американцы быстро выветрили из этого «бремени» последние остатки того подвижнического духа, которые еще были у английских колонизаторов, воспетых Киплингом, и быстро превратились во «вселенского миротворца», сеющего страдания и смерть во имя продвижения демократии. Чаще всего как раз с воздуха, из поднебесья. И «воздушный демон» (пусть даже умозрительный) не замедлил предпринять «дружеское турне» по стране, рассылающей во все земные концы его верных поклонников и прислужников — уподобившихся ему осатаневших «миротворцев».

Считая себя «сияющим городом на холме», искренне полагая, что, раз на американском континенте нет никого, кто бы мог им всерьез противостоять, а океаны, надежно контролируемые атомными субмаринами и авианосцами, представляют собой труднопреодолимую преграду для любого агрессора, стратеги из Белого дома «закусили удила», вообразив себя кем-то вроде «стрелы в колчане Божием». Между прочим, типично сектантский стиль мышления.

Джорджа Буша вдохновляет на это очень респектабельный и миролюбивый евангелический пастор-харизматик Билли Грэм, который хорошо известен в России своими проповедями, призывающими к здоровому и благочестивому образу жизни. Отец Грэм вовсе не ханжа и не лицемер, как его представляют некоторые православствующие «активисты». Даже самого Буша в 1986 году он отвратил от алкоголизма и других пагубных привычек. Да так сильно, что тот, став президентом, все свои глобальные кровопролитные затеи стал описывать в таких выражениях: «Это освящение, цель, намеченная рукой праведного Бога». Ни больше, ни меньше…

На этом самом месте любой православный священник остановился бы и подробно растолковал, что все без исключения «харизматики» находятся в тяжкой душевной болезни, именуемой экстатической прелестью, влекущей за собой непомерную гордыню, глубокую ненависть к традиции и незаметное, но всецелое подчинение своей воли силам зла. Для нас же более интересно другое. Почему эта болезнь поголовно косит американцев, особенно протестантских пасторов и государственных служащих от среднего звена и выше? И что, собственно, они имеют в виду, когда «на голубом глазу» и с невинно-честным выражением лица заявляют россиянам, сербам, иракцам и прочим своим «подопечным», что любят их, заботятся о них и хотят им только добра? Неужели лгут?

Нет. Они абсолютно искренни. И это самое страшное. Поначалу для нас, но потом и несравненно больше — для них самих.

Во всей своей красе эта ужасная тайна открылась только сейчас, в Новом Орлеане, когда весь мир воочию увидел, что у массы тамошних жителей «единственной сверхдержавы» нет не только намека на патриотизм, не говоря уж о вере, совести и милосердии, но даже элементарного животного сострадания. Только жажда наживы и другие, куда более низменные инстинкты.

Напомним, что заметная часть погибших в Новом Орлеане – местные адепты «свободной любви», независимо от пола и возраста, а также многочисленные «делегаты съезда партии», приехавшие на этот «фестиваль жизни», который должен был состояться 31 августа и длиться несколько дней подряд. Не дождались. Вместо «вихря страсти нежной», о котором толкуют такие «эстеты», их увлек натуральный ураган гибельных страстей, который подхватил и развеял по ветру их души задолго до гибели тел. Как только такие «ураганные натуры» оказались рядом в критическом количестве, не замедлил явиться въяве тот самый смертоносный ураган, во имя которого они собрались в Новом Орлеане.

Иначе быть и не могло, так как Америка суть держава еще более «одноприродная», чем Российская Империя накануне своей гибели. Проще говоря, в ней есть всё для тела человека и почти ничего для его души. Разве что выпускники питерского Политеха, впаривающие массам по 10 долларов «каббалистические талисманы», то бишь красные шерстяные нитки, психоаналитики-фрейдисты и таблетки «экстази», которыми сейчас закармливают уцелевших страдальцев. А на таком убогом «багаже» можно уехать только в никуда, если не хуже.

И тут американские «одноприродники» чудесным образом смыкаются с «одноприродниками» другого рода — фанатичными аскетами времен прошедших, ставившими высшей целью умерщвление плоти и поголовное пустынножительство, так как повреждение разума у тех и этих поразительно сходное и влекущее за собой те же самые результаты для окружающих. Здесь-то и стоит сделать небольшое исторически-философское отступление, дабы полнее раскрыть суть мыслей не только «белых англосаксонских протестантов», но и вообще всех «одноприродников», особенно из славного германского племени.

«ТЕВТОНСКОЕ НЕИСТОВСТВО» И «ПРОТЕСТАНТСКАЯ ЭТИКА», ИЛИ «РЕБЯТА, ДАВАЙТЕ ЖИТЬ ДРУЖНО!»

Чтобы правильно истолковать «истинную любовь» американских «неоконсерваторов» к России, надо всего лишь понять, какая разница, например, между традиционным язычеством и современным. Или между традиционным исламом четырех толков и «чистым исламом», он же ваххабизм. Или между пророком Моисеем и его тезкой по отчеству Маймонид. Разница эта суть одна и та же, и эта разница единосущна разнице между Православием и «неопятидесятниками», «евангелистами», «методистами» и прочими «хлыстами».

Эта разница в том, что приверженцы традиционной веры любят и жалеют не только своих единоверцев, но и всех остальных людей вообще - в той мере, в какой те сами позволяют проявить к ним любовь и жалость. Таково важнейшее свойство настоящей, а не подложной традиции: любить и жалеть грешника и одновременно горячо ненавидеть его грех. Такое поведение, в свою очередь, невозможно без того, чтобы постоянно судить и осуждать прежде всего самого себя, раскаиваться, исправляться, подавая тем самым добрый пример остальным — не словом или делом, но опять же самой жизнью. А приобрести такой образ мысли невозможно без глубокого сердечного смирения перед Провидением. Или, по крайней мере, стремления к этому.

Напротив, все «неоконсерваторы» полны гордыни и самомнения, поэтому никогда не каются, просто не чувствуя в этом надобности: либо говорят, что, мол, «кайся, не кайся — все едино», либо, что еще хуже, считают себя и единоверцев уже спасенными, либо то и другое сразу. А смирение они презирают, путая его с забитостью, которой на самом деле тяжело больны сами, несмотря на видимую воинственность.

Так или иначе, постоянное смирение и покаяние как первейшие элементы истинной веры забрасываются ими под лавку, и все они остаются упорно нераскаянными, даже не признавая нужды в этом. Такое состояние издавна называется коротко и точно — окаянство.

Сие свойство от века подмечено у многих – но, к счастью, далеко не у всех - представителей германского племени, распространившего по всему миру «протестантскую этику» и «атлантическую цивилизацию».

Поразительное «единство противоположностей» современных «телесных» и древних «идеальных» «одноприродников» станет еще яснее, если посмотреть на пример, который явил Риму и миру во второй половине V века обыкновенный тевтонский мужичок по имени Тимофей из рода Герул. Ко двору он пришелся не на своей холодной родине, а в Египте, где за свои уклончивость и обтекаемость, чудесно слитые с непреклонностью и беспощадностью, стал священником в Александрии. И еще меткую «кликуху», переделанную в эпиграмме из имени его рода — «Элур», то есть «кот-вертихвост». Как бы мягкий, белый и пушистый «кот Тимошка», который просто не показывает зря своих острейших когтей и зубов — их просто не видно, до поры до времени. Этакая тонкая и культурная «белокурая бестия».

Добившись сана, «неистовый» Тимофей прикинул, под каким бы предлогом ему, простому попу, прибрать к рукам высшую светскую и церковную власть, изгнав из провинции императорских солдат и чиновников. Так как ратовать за «двустороннее разоружение», за «несокрушимую свободу» или за «озеленение Луны» он не мог по своему сану, то Тимофей решил задействовать настоящую (хотя и не очень существенную) зацепку в византийском православном богословии. Суть этой зацепки можно сформулировать так: «незавершенность понятийной христологии каппадокийской школы». Окончательно решить эту проблему византийцам удалось лишь два столетия спустя, в трудах свв. Леонтия Византийского и Максима Исповедника, а до этого почти вся патристика в Египте и Сирии довольствовалась понятийной системой Аристотеля. Хотя она и была чуть менее удачна, чем оказалась двумя веками позже каппадокийская, но тогда, после Халкидонского собора, расколовшего весь христианский мир на два враждебных лагеря, понятийное преимущество явно было на стороне «египтян». И Тимофей Элур понял, что такого шанса упускать никак нельзя.

Простому народу Александрии все эти христологические тонкости были, строго говоря, «до фени». Жителей всегда интересовали «прикладные аспекты» Элуровой христологии: римляне и византийцы ассоциировались у них прежде всего с грубыми и жестокими солдатами, с алчными чиновниками и сборщиками налогов, выгребающими все амбары до зернышка не хуже будущих продотрядчиков, наконец, с почти полным бескультурьем и незнанием как следует даже греческого языка, не говоря уж о коптском или сирийском. Так что семя Элура упало на более чем благодатную почву. Он учел еще и тот факт, что византийцы не слишком-то могли распускать руки в пределах Египта, который был «житницей Империи» и поставлял в Константинополь большую часть нужного византийцам хлеба.

Перетянув на свою сторону сотни горожан и монахов, среди которых было даже два епископа, Тимофей Элур для начала рукоположил себя в архиепископа Александрийского, хотя эта кафедра отнюдь не была вакантной — на ней уже шесть лет как сидел византийский епископ Протерий, назначенный взамен анафематствованного еретика Диоскора. Для того, чтобы устранить Протерия со своей дороги, Тимофей Элур написал… богословский трактат «Против Халкидона». Признавая в целом истинность православной христологии, Тимофей Элур «между строк» внес в нее малозаметную, но существенную «поправку», развитую его последователем Севиром: Христос и Церковь мистически-телесно никак не связаны, и утверждать сие было бы богохульством, так как плоти человека и Христа подобны, но никак не тождественны.

А на «упорных богохульников», по канонам, можно и нужно обрушивать не только обличительные речи, но и карающие длани. Тем более что, согласно концепции Тимофея Элура, все церковные драгоценности и украшения принадлежат не Богу, которому они в любом случае не нужны, а как раз тем, кто их «экспроприирует».

Это и было с самого начала главной целью Элура, богословские аспекты для него почти ничего не значили, ему было важно предоставить своих сторонников только «суду собственной совести». Вот вам и «протестантская этика» по-тевтонски за тысячу с лишним лет до классического германского протестантизма, не стесняющаяся переворачивать собственные ценности с ног на голову — «все по обстоятельствам». Подняв сначала на свои знамена имя св. Кирилла Александрийского, Тимофей Элур, обнаружив в его трудах твердо православный взгляд на связь Христа и Церкви, предал Кирилла анафеме.

То, что случилось вслед за выходом первого издания этого «кошачьего концерта», предугадать несложно: все церковные богатства попали в руки самого Элура, который отказался делиться ими с православными бедняками, уделив толику лишь своим приверженцам. Все православные священники, не успевшие спастись, умерли медленной и мучительной смертью как «упорные богохульники».

Разделил эту участь и Протерий, которого вытащили прямо из церковной крещальни, невзирая на святость места и праздник Пасхи, мучая его даже после смерти: «Они влачили израненный труп по всем местам города, без милосердия поражали ударами бесчувственное тело, рассекли его на части и не удержались, наподобие собак, кусать внутренности этого мужа; наконец, предав останки тела его огню, рассеяли даже пепел его по ветру, превосходя в свирепости всех диких зверей».

Самое интересное, при этом Тимофей Элур ни на минуту не уставал повторять, что он искренне любит православных, печалуется о них, смиряется перед их волей и заботится о спасении и душевном покое даже самого последнего варвара. Этот момент очень сердечно передал Н. С. Лесков в своем изводе старинной «Легенды о совестном Данииле», где пустынник, убивший пленившего его злобного эфиопа, по мнению Элура, достоин не лишения сана, а лишь похвалы:

«Патриарх был занят тем, как в это время стояли церковные споры Византии с римским папою, и, выслушав бедного пришельца, сказал ему:

– Что ты напрасно нудишь себя и без дела докучаешь пустяками нашему смирению. Ты был в неволе насилием, и в том, что ты убил некрещеного варвара, тебе нет никакого греха.

– Но меня мучит моя совесть — я заповедь помню, которою никого убивать не позволено.

– Убийство варвара к тому не подходит. Это не то что убийство человека, а все равно что убийство зверя; а если боишься ответа — иди в храм убежный.

Но Данила искал не того, и не утешили его слова Тимофея.

– Может быть, правду о нем говорят, что он не право держит учение Христово».

Тимофей Элур в самом деле искренне любил православных. И любовь американских «неоконсерваторов» к России той же самой природы. В этом и заключается вся разгадка.

«Кот Тимоха» любил православных точно такой же любовью, как проворный кот любит мышей — горячо и от всего сердца. Смирение Элура перед волей православных было таким же неподдельным, как и у кота, который, не поймав убежавшую мышь, сказал в сердце: «Слава Богу, сегодня пятница, постный день». Его беспокойство и забота об их благополучии были столь же чисты и глубоки, как у кота, встревоженного тем, что заветная мышь давно уже не возвращалась к выслеженной им норке. Наконец, любой кот, поймав мышку, несколько раз позволив ей вырваться, вообще поиграв с ней в свое удовольствие («покусав», словами хрониста, «внутренности этого мужа»), действительно милостиво дарует ее телу и душе покой, истинный и вечный, съедая ее без остатка.

Такова вся суть «протестантской этики»: богатство — все, «недочеловеки» — ничто, их можно и должно горячо любить, но лишь так, как кот любит мышей. Поэтому западные журналисты в обе чеченские кампании с удовольствием показывали «благородных чеченских воинов», которые кормили с ложечки раненых солдат, а сразу же по окончании прямого эфира зверски их убивали. Так же и созданный усилиями «советских антисоветчиков» милосердный и европейски благородный кот Леопольд, развеяв в прах все планы пары злобных хулиганствующих мышей, униженно молящих о прощении, изысканно поправлял «бабочку» а-ля Джеймс Бонд, загадочно улыбался а-ля Джоконда и назидательно предлагал: «Ребята, давайте жить дружно!». За этим местом предусмотрительно следовал титр «Конец фильма»…

А сейчас, подводя итог этому историко-философскому отступлению, мы вправе сделать об американцах тот же вывод, что и лучшие умы патристики полторы тысячи лет назад: любовь всех «одноприродников» к окружающим, а затем и к самим себе, есть любовь искренняя и чистая, но в силу однобокости и ущербности их мышления и миропонимания — глубоко изуверская.

КАЖДЫЙ САМ ЗА СЕБЯ, ОДИН БОГ ЗА ВСЕХ

Именно этими словами из пьесы «Гугеноты», посвященной как раз последствиям воинствующего протестантизма, предоставляющего всех своих приверженцев лишь «суду собственной совести», лучше всего описать ситуацию, которая сложилась в районе стихийного бедствия во время наводнения и в первые дни после него. Вся «гражданская сознательность», столь красочно воспетая не только в разных биллях и законах, но и в реальных эпизодах славной американской истории, ныне и в условиях глобального природного катаклизма оказалась такой же неустойчивой, как мыльный пузырь.

При первых точных признаках того, что дело всерьез запахло керосином, Новый Орлеан покинули как раз те самые должностные лица, которые должны были его защищать — полицейские и сотрудники служб безопасности. Сделали они это на служебном транспорте, не забыв прихватить с собой и членов своих семей. Понять их, наверное, как-то еще можно, но простить и оставить не то что на занимаемых должностях, а даже на свободе — едва ли. К тому же их вечная привычка «гнуть пальцы» в любой автодорожной проблеме не в последнюю очередь обусловила огромные пробки на дорогах, ведущих из города. Если бы они остались на местах до последней возможности и наладили бы хоть какое-то подобие правильной эвакуации — жертв стихии, безусловно, было бы на несколько порядков меньше.

Не лучшим образом повела себя и другая многочисленная группа местных жителей — частные предприниматели. Узнав о штормовом предупреждении, они побоялись эвакуировать большую часть своих складских запасов за пределы опасной зоны, дабы не лишиться денег на перевозку туда-сюда. В итоге те, кто не отправил запасы из Нового Орлеана загодя, за несколько часов до урагана уже не могли сделать это из-за пробок, и в течение нескольких часов потеряли все.

При этом торговцы съестными припасами даже перед лицом стихии так и не решились раздать их малоимущим горожанам, которые смогли бы продержаться на них до прихода спасателей. Но гораздо более пагубным для города оказалась непредусмотрительность владельцев оружейных магазинов. Помимо оружия, бывшего на витрине и на складах, в суматошном бегстве торговцы «забыли» собственные оружейные коллекции, в которых было оружие почти на любой вкус — если и не до полкового звена, то уж точно до батальонного. Про отсутствие всякой правильной эвакуации ювелирных магазинов можно и не вспоминать, но шайки местных грабителей, быстро применившиеся к обстановке стихийного бедствия, не забывали о самих магазинах ни на секунду.

От простых смертных ожидать подобной предусмотрительности было тем более излишне. Так что с того момента, как хляби небесные и морские более-менее закрылись, в районе Нового Орлеана создалась огромная по масштабу и доселе невиданная по своей взрывоопасности ситуация. Потоп плюс многотысячные враждующие криминальные группировки плюс огромные запасы оружейных магазинов плюс золото и драгоценности плюс просто покинутые дома и супермаркеты, наконец, плюс почти полное отсутствие каких бы то ни было стражей порядка.

Ни один российский террорист, не говоря уж о простых «уркаганах», никогда даже помыслить не мог бы о столь тепличных условиях для своей работы. В похожей ситуации были только уголовники, захватившие запасы оружия и следственный изолятор в Сухуми летом 1990 года, но тогдашние МВД и КГБ быстро и четко взяли обстановку под контроль руками сотрудников «Альфы» и «Витязя». Да и ураганы в те дни обошли прекрасный южный город стороной.

Другим слабым прообразом новоорлеанского хаоса можно считать землетрясение 1988 года в Армении, но и там мародерство удалось вскоре и решительно пресечь. Вообще, при всех «ужасах коммунизма», реальных и надуманных, советские граждане и «страха иудейского», и искренней взаимной выручки всегда проявляли гораздо больше.

А в «стране равных возможностей» все пошло совсем по-другому. Разграбив оружейные магазины и «экипировавшись» где-то на уровне отборных десантно-штурмовых батальонов, каковыми по численности они примерно и являлись, банды тут же затеяли кровавые «командные игры» между собой за самые лакомые кусочки «добычи» — ювелирные магазины, супермаркеты с электроникой, престижные жилые кварталы, больницы с запасами наркотических средств и тому подобное.

Немногочисленные полицейские, оставшиеся в городе, могли разве что охранять самих себя и свои дома, да и то лишь в светлое время суток. Ночью же город безраздельно переходил во власть мародеров. И так продолжалось никак не меньше недели. После захода солнца затопленные улицы Нового Орлеана заполнялись плавающими на лодках и прыгающими по крышам грабителями, которые убивали всех, кто вставал у них на пути, нередко затевая перестрелку между собой из-за особенно ценных «трофеев». На подступах к «призовым» объектам, по свидетельствам очевидцев из многих стран, в том числе и россиян, первые несколько ночей происходили почти полноценные уличные бои. Благо, избавляться от трупов вследствие затопления и наличия множества голодных аллигаторов было нетрудно.

Для национальных гвардейцев США, спешно отозванных из Ирака и привычных ко многим кровавым переделкам, Новый Орлеан стал символом сюрреалистического, почти магического ужаса, несравнимого с «райским времяпрепровождением» в иракской пустыне.

Открывшаяся перед ними картина, в самом деле, напоминала и до сих пор кое в чем напоминает какой-то депрессивный фантастический роман на тему «Локальный конфликт после ядерной зимы и всемирного потопа». Трупы, сотнями плавающие по улицам, тяжеловооруженные «гондольеры», открывающие шквальный огонь не только по гвардейцам, но и по спасательным вертолетам, сошедшие с ума немногочисленные местные жители, которым удалось пережить весь этот ад и спастись — все это зрелища отнюдь не для слабонервных.

Но наибольшим шоком для гвардейцев стало почти полное безразличие федеральных властей к этой страшной трагедии в сочетании с полным озверением их же собственных сограждан, которые скорее были готовы перестрелять всех спасателей до единого, чем прекратить грабежи и убийства. И после ввода гвардейцев, получивших безусловный приказ стрелять по мародерам на поражение, потребовалось несколько дней, чтобы только приступить к наведению порядка и подготовиться к откачке воды.

Даже рыбы новоорлеанского аквариума — и те… утонули, точнее, не смогли выжить в том адском коктейле, который залил весь город, не исключая и аквариума. Уцелела лишь морская черепаха по кличке «Мидас» — как-никак, все-таки не рыба, а рептилия.

Черные старожилы Нового Орлеана во время потопа проявили себя, скажем так, по-разному. Так как джаз временно утратил актуальность, то наиболее сознательные из черных новоорлеанцев не только спасались от последствий урагана сами, но и помогали это делать своим соседям, независимо от цвета кожи. К сожалению, другая часть обитателей местного «гарлема» повела себя совсем скверно. Вместе с присоединившимся к ним «анархистам» из числа белых и латиноамериканцев именно они в первые же дни стихийного бедствия разграбили львиную долю спешно покинутых хозяевами оружейных магазинов.

Самое страшное, тем не менее, может быть еще впереди. В стоячей воде с удовольствием начали размножаться не только банальные малярийные комары и холерные вибрионы, но и всякие экзотические микроорганизмы, которые гораздо опаснее для человека. За тот год, который, по замыслу администрации Буша, остался до начала восстановления Нового Орлеана и который она щедро отводит вездесущей мелюзге «на племя», поголовье и разнообразие этой дряни в условиях тропиков могут вырасти настолько, что спасать от эпидемии придется уже не соседние штаты, а все американское государство как таковое.

Но даже если бы не существовало всей этой заразы, страна, в которой «больше нет милосердия», как верно выразился один из новоорлеанских налетчиков, неизбежно обречена на внутреннее взаимоистребление.

ГОЛЛИВУДСКИЙ ОСКАЛ «АМЕРИКАНСКОЙ МЕЧТЫ»

Новоорлеанская трагедия показала, что «единственная сверхдержава», пытающаяся водворить «новый порядок» по всей земле, пасует перед первым же серьезным природным катаклизмом, случившимся на ее территории.

Американские политики просто не принимали всерьез вероятность таких стихийных бедствий и таких последствий. Расплачиваться же за такую недальновидность пришлось простым американцам, которых жаль от всей души — никакое злорадство здесь немыслимо ни для одного нормального человека. Их коноводы просто не понимают до конца, какие силы пробуждаются от разных безумных экспериментов с «перспективными направлениями» вроде геофизического оружия.

Но если бы сами жители Нового Орлеана, их соседи и федеральное правительство были бы едины в своей борьбе со стихией, а не разделились бы на «стадо» и грызущие его и друг друга «волчьи стаи», число жертв и величины убытков наверняка были бы несравненно меньше. И о взлете цен на бензин, равно как и о крахе нефтедобывающей промышленности, говорить бы уже не пришлось.

Но «протестантская этика» без компромиссов явила себя во всей красе. И грабители, и продавцы, и национальные гвардейцы — все в этой адской болотной каше считали себя котами, а остальных — мышами. На практике, как и предполагалось, получилась классическая «война всех против всех». Об «американской мечте» как единой государственной идее никто так и не вспомнил, хотя эта трагедия, как ни странно, тоже была воплощением главной и самой вкусной, но и самой чреватой части этой мечты: «Обогащайтесь. Каждый сам за себя, один Бог за всех».

Если Джордж Буш сделает из этого должные выводы и забудет о безумных планах ближневосточной экспансии — это будет единственно верный шаг, хотя и запоздалый. Надолго сохранить положение Америки как первой и единственной сверхдержавы уже невозможно. Крах ее геополитического могущества даже при немедленном переходе к изоляционизму и жесткой экономии неизбежен. Максимум, через несколько десятилетий. Может быть, через несколько лет. Всякие порывистые и агрессивные действия, оттягивая его на короткий срок, делают его еще более ужасным и необратимым. Увы, пока не похоже, чтобы это дошло до тех, кто вынашивает замыслы, озвучиваемые Бушем и его командой. На очереди — вторжение в Иран и Сирию…

…А тем временем ангелы разрушения, которые руками всяких кровавых диктаторов вроде Саддама и волею судеб до последнего удерживались связанными при великой реке Евфрат, с нехорошими улыбками начинают разминать затекшие конечности и похрустывать застывшими за многие века бездействия суставчиками. Буш же и те, кто стоит за ним — кое-как слушают и с треском заушным едят, не понимая, что в один момент они сами из гостей на пиру запросто могут превратиться в очередное блюдо…

Всякому беспощадному коту, который еще мнит себя героем, но незаметно для себя уже подзаплыл жиром, сразу же начинают отливаться многочисленные мышкины слезки. Причем не от самих мышей, а с абсолютно неожиданной стороны — например, от хозяйки с метлой. В нашей аллегории это планета Земля и стоящий у ее начала некий высший Закон, который не может безнаказанно преступить никто из земнородных.