Автор: Игорь Пыхалов

ЭСТАФЕТА НЕНАВИСТИ

Что может быть общего между основоположниками марксизма и советскими диссидентами времён Брежнева, бежавшими на Запад в поисках колбасы и свободы? Думаете, ничего?
Как бы не так! Есть такой вопрос, в котором голоса бородатых вождей мирового пролетариата сливаются в едином хоре с голосами их хулителей из числа продвинутой антисоветской интеллигенции. Речь идёт об исторической вине России перед Польшей.

Зоологическая ненависть Маркса и Энгельса к нашей стране никогда не составляла особого секрета. Причины их русофобии также известны. Авторы «Коммунистического Манифеста» всю жизнь мечтали устроить у себя дома пролетарскую революцию. Россия же порой не давала довести дело даже до буржуазной. Понятно, что от одного упоминания о русских будущих классиков просто трясло.

В самом деле, собираешься поднять германский пролетариат против эксплуататоров, а тут того и гляди прискачут казаки, вразумят бунтовщиков нагайками, на чём революция и завершится.

Благодаря антинациональной политике Александра I, подписавшего 14 (26) сентября 1815 года «Акт Священного Союза», наша страна взяла на себя обязательство поддерживать статус-кво во всех европейских государствах, даже когда это противоречило её интересам. К сожалению, взошедший на престол Николай I продолжал скрупулёзно выполнять обязательства своего старшего брата. Именно стараниями русских войск враждебная России Османская империя в 1833 году была спасена от разгрома восставшими египтянами, а в 1849-м лишь русские штыки помогли удержаться на шатающемся престоле другому нашему врагу австрийскому императору Францу-Иосифу. Впоследствии, когда в 1854 году Россия, воюя с Англией, Францией и Турцией, ожидала удара в спину от Австрии, Николай Павлович жестоко раскаивался за столь недальновидную политику: «Самый глупый из русских государей… я, потому что я помог австрийцам подавить венгерский мятеж», — признавался царь своему генерал-адъютанту Ржевусскому. (Тарле Е. В. Собрание сочинений в 12 томах. Т. VIII. М., 1959. С. 112). Увы, сделанного было уже не вернуть.

Выступая 22 января 1867 года в Лондоне на митинге, посвящённом 4-й годовщине польского восстания, Карл Маркс, отметил непреходящие заслуги поляков в спасении Запада от гипотетической русской интервенции: «Снова польский народ, этот бессмертный рыцарь Европы, заставил монгола отступить» (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 16. М., 1960. С. 205). Имелись в виду польские волнения в Пруссии в 1848 году, якобы заставившие Николая I отказаться от планов вооружённого вмешательства.

Закончил свою речь основатель вечно живого учения пафосной фразой: «Итак, для Европы существует только одна альтернатива: либо возглавляемое московитами азиатское варварство обрушится, как лавина, на её голову, либо она должна восстановить Польшу, оградив себя таким образом от Азии двадцатью миллионами героев, чтобы выиграть время для завершения своего социального преобразования» (Там же. С. 208).

Отличился в прославлении польских националистов и товарищ Ленин: «Пока народные массы России и большинства славянских стран спали ещё непробудным сном, пока в этих странах не было самостоятельных, массовых, демократических движений, шляхетское освободительное движение в Польше приобретало гигантское, первостепенное значение с точки зрения демократии не только всероссийской, не только всеславянской, но и всеевропейской» (Ленин В. И. О праве наций на самоопределение // Сочинения. 4-е изд. Т. 20. М., 1953. С. 403).

Справедливости ради следует отметить, что возглавив Советскую Россию, Владимир Ильич радикально изменил свою польскую политику. Но прошло ещё полвека, и вот уже издающийся в Мюнхене на деньги ЦРУ журнал «Континент» публикует не менее пафосную передовицу:

«Первое сентября 1939 года навсегда останется в истории человечества как дата начала Второй Мировой Войны, а 17 число того же месяца для народов нашей страны и России в особенности — это ещё и точка отсчёта национальной вины перед польским народом. В этот день два тоталитарных режима — Востока и Запада — при циническом попустительстве свободного мира совершили одно из тягчайших злодеяний двадцатого века — Третий разбойничий и несправедливый Раздел польского государства…

Разумеется, главную ответственность за содеянное зло несёт политическая мафия, осуществлявшая в ту пору кровавую диктатуру над народами нашей страны, но известно: преступления совершают люди, отвечает нация. Поэтому сегодня, оглядываясь в прошлое, мы — русские интеллигенты, с чувством горечи и покаяния обязаны взять на себя вину за все тяжкие грехи, совершённые именем России по отношению к Польше…

Но полностью осознавая свою ответственность за прошлое, мы сегодня всё же с гордостью вспоминаем, что на протяжении всей, чуть ли не двухвековой борьбы Польши за свою свободу, лучшие люди России — от Герцена до Толстого — всегда были на её стороне» (Мера ответственности // Континент. Мюнхен, 1975. №5. С. 5–6).

Как мы видим, идеи, высказываемые подписавшей данный опус кучкой представителей местечковой «русской интеллигенции» (Иосиф Бродский, Андрей Волконский, Александр Галич, Наум Коржавин, Владимир Максимов, Виктор Некрасов, Андрей Синявский) и примкнувшей к ним каркающей совестью нации в лице академика Сахарова, как две капли воды похожи на взгляды вождей мирового пролетариата. Однако в отличие от не обязанных любить Россию Маркса и Энгельса, эти субъекты родились и выросли в стране, которую потом долго и старательно обгаживали.

Я уже писал, что оплёвывание своей родины и преклонение перед поляками действительно являются давней традицией российской образованщины. Когда выехавший в эмиграцию Герцен в июне 1853 года основал в Лондоне «Вольную русскую типографию», второй из отпечатанных там брошюр стал обширный опус под названием «Поляки прощают нас!».

И это не просто отработка денег финансировавших типографию польских спонсоров. Нет, Александр Иванович явно вкладывает в текст душу. Вот что пишет Герцен о событиях 1772–1795 годов, когда Российская Империя не получила ни кусочка собственно польской земли: «По клоку отрывала Русь живое мясо Польши, отрывала провинцию за провинцией, и, как неотразимое бедствие, как мрачная туча, подвигалась всё ближе и ближе к её сердцу… Из-за Польши приняла Россия первый чёрный грех на душу».

А вот о мятеже 1830–1831 гг.: «После девяностых годов ничего не было ни доблестнее, ни поэтичнее этого восстания… Благородный образ польского выходца, этого крестового рыцаря свободы, остался в памяти народной… мы виноваты, мы оскорбители, нас угрызала совесть, нас мучил стыд. Их Варшава пала под нашими ядрами, и мы ничем не умели показать ей наше сочувствие, кроме скрытых слёз, осторожного шёпота и робкого молчания».

В заключении разбуженный декабристами лондонский изгнанник призывал российскую молодёжь всеми силами способствовать возврату польским помещикам отобранных имений: «Соединитесь с поляками в общую борьбу «за нашу и их вольность», и грех России искупится» (Поляки прощают нас! // Герцен А. И. Собрание сочинений в 30 томах. Т. 12. М., 1957. С. 87–93).

Создатели марксизма-ленинизма, духовный отец террористов-народовольцев, диссиденты брежневской эпохи… Какое поразительное родство душ! Перефразируя Маяковского, можно сказать:

Нет дороже западнику всякому

Эстафеты русофобского юродства:

Мы говорим Маркс, подразумеваем — Сахаров,

Мы говорим Энгельс, подразумеваем — Бродский!

ПОЛЬСКАЯ ТЮРЬМА НАРОДОВ

Совместными усилиями коммунистической и антикоммунистической пропаганды создан героический образ польского рыцаря, борющегося «за вашу и нашу свободу». Увы, действительность была прямо противоположной. Как известно, само название «Речь Посполитая» дословно означает «республика». Однако в этой республике «народом» официально считалась только шляхта, то есть польское или ополяченное дворянство. Все остальные сословия гражданских прав не имели. За свои привилегии шляхта цеплялась руками и ногами. Недаром уже во времена Александра I сейм Царства Польского отменил 530-ю статью действовавшего в Польше Кодекса Наполеона, позволявшую оброчным крестьянам выкупаться на волю.

Помимо польских крестьян, ясновельможное панство жестоко угнетало оказавшихся под её властью представителей других народов. О том, что украинцы и белорусы рассматривались как бесправное быдло, можно не напоминать. При этом, борясь за «освобождение Польши» и воссоздание польского государства, местные «патриоты» требовали его восстановления непременно в границах 1772 года, чтобы вернуть тем самым власть над своими украинскими и белорусскими холопами. Это признаёт и сам Энгельс:

«Поэтому, когда люди говорят, что требовать восстановления Польши значит взывать к принципу национальностей, то они этим только доказывают, что не знают, о чем говорят, потому что восстановление Польши означает восстановление государства, состоящего, по крайней мере, из четырех различных национальностей» (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 16. М., 1960. С. 163).

Помимо национальной, ещё более серьёзной была религиозная нетерпимость. «Польша всегда была чрезвычайно либеральна в религиозных вопросах, — заявляет Энгельс и тут же приводит аргумент, до сих пор считающийся неоспоримым свидетельством демократичности любого режима, — доказательством этого служит тот факт, что евреи нашли здесь убежище в то время, когда их преследовали во всех остальных странах Европы» (Там же. С. 165).

Действительно, евреи тогда нашли убежище в Польше. В 1367 году создатель централизованного польского государства Казимир III Великий выдал племени Авраама, Исаака и Иакова грамоту о привилегиях, каковых они не имели больше нигде. Однако результатом этого стал небывалый рост антисемитизма со стороны местного населения. Как писал в XVIII веке еврейский мыслитель Шломо Маймон (Шломо бен-Иехошуа), «вряд ли есть ещё такая страна, как Польша, где свобода [еврейского] вероисповедания и ненависть к нему соседствуют так близко» (Зильберт М. Феномен ашкеназских евреев. СПб., 2000. С. 21).

Причина подобного отношения вполне очевидна. Категорически не желавшее заниматься какой-либо полезной деятельностью ясновельможное панство охотно сдавало свои имения в откуп арендаторам-евреям, а уж те выколачивали из крепостных причитающиеся подати. Весьма велико было участие польских евреев в виноторговле (шинкарство). Более того, получила распространение милая практика сдавать евреям в аренду православные храмы:

«…а всё оттого, что старосты и паны в Украйне хотели увеличить свои доходы, жидов всюду ввели, всё в аренду отдали, даже церкви, ключи от которых у жидов были: кому нужно было жениться или дитя окрестить, должен был заплатить за это жиду-арендатору» (Соловьёв С. М. Сочинения. В 18 кн. Кн. V. Т. 9–10. История России с древнейших времён. М., 1990. С. 433–434).

Всячески потворствуя иудеям, паны были куда менее снисходительны к другим некатоликам. Даже Энгельс, рассуждая о якобы присущей полякам терпимости к иноверцам, проговаривается, что «Значительная часть этих православных в XVI столетии была вынуждена признать верховенство папы, и они стали называться униатами» (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 16. М., 1960. С. 165). Впрочем, не будем подробно говорить об украинском и белорусском населении Польши. Тому, что в отношении православных Западная Европа исповедует двойной стандарт, примеров несть числа. Достаточно вспомнить недавние события в Югославии.

Однако соплеменники Энгельса, немцы-протестанты, также подвергались гонениям и издевательствам. Один из самых вопиющих инцидентов, прогремевший на всю тогдашнюю Европу, произошёл в расположенном на западе Польши городе Торне (нынешняя Торунь), населённом преимущественно немцами. 16 июля 1724 года во время крёстного хода ученик иезуитского училища избил лютеранина, посмевшего не снять шапки. По окончании крёстного хода тот же ученик вновь затеял драку, за что был арестован местными властями. Товарищи арестованного попытались его отбить, в результате зачинщик тоже попал в тюрьму. Раздражённые ещё более, ученики схватили какого-то гимназиста-лютеранина, угрожая, что его не отпустят, пока их товарищи не будут освобождены. Не желая более терпеть подобные бесчинства, горожане ворвались в здание иезуитского училища, освободили заложника и как следует накостыляли юным дебоширам.

Начавшись с выходки хулиганствующих подростков, торунское дело закончилось трагически. Иезуиты подали жалобу в суд за «осквернение святыни». В результате бургомистр Ян Рёснер и девять человек горожан были приговорены к смертной казни, многие другие брошены в тюрьму. Кроме того, город обязали уплатить иезуитам 22 тыс. злотых за причинённые убытки, а в здании лютеранской гимназии был размещён католический монастырь Ордена Святого Бернарда.

Торуньское дело вызвало значительный резонанс в Европе. Англия, Дания, Швеция, Пруссия и Голландия выступили с протестами. Протестовал и Пётр I. За приговорённых вступился даже папский нунций. Однако поляки, как и положено, оказались святее Папы Римского. Приговор был утверждён сеймом и приведён в исполнение в Торне 5 декабря того же года (Шмитт Г. История польского народа. Т. 3. / Пер. с польского и примеч. Ю. О. Шрейера. СПб., 1866. С. 201–203).

Как дореволюционная, так и советская пропаганда придерживались панславизма, и поэтому в конфликте между поляками и немцами всегда принимали сторону первых. Между тем, в Речи Посполитой немцы действительно были угнетены. Уже говорилось, что в ходе разделов 1772–1795 годов Россия не получила земель, населённых собственно поляками, однако и к Пруссии в 1772 года отошли территории, 55% населения которых составляли немцы-протестанты. По повелению Фридриха Великого 28 сентября 1772 года польское крестьянство в присоединённых районах было освобождено от крепостного рабства вопреки яростному сопротивлению польской шляхты.

С НАПОЛЕОНОМ — БОГ! И МЫ С НАПОЛЕОНОМ!

«И действительно, белокурый сын Польши являлся в первых рядах всех народных восстаний, принимая всякий бой за вольность — боем за Польшу» (Поляки прощают нас! // Герцен А. И. Собр. соч. в 30 т. Т. 12. М., 1957. С. 88), — с пафосом восклицал Герцен. Каков же реальный послужной список этих белокурых бестий, пардон, «борцов за вольность»?

После ликвидации польского государства надежды жаждущих реванша шляхтичей были связаны с наполеоновской Францией. «С Наполеоном — Бог! И мы с Наполеоном!» — патетически заявил известный польский поэт Адам Мицкевич. Уже в 1797 году в Италии началось формирование польских легионов во главе с Домбровским.

Вскоре они в очередной раз были жестоко разгромлены Суворовым 17–19 июня 1799 года в битве при Треббии во время Итальянского похода русской армии. Впоследствии легионеры «завоёвывали свободу», участвуя в завоевательных походах Наполеона по всей Европе, вплоть до Москвы. Один легион боролся за «неподлеглость Ойчизны» даже в западном полушарии, рубая во славу французских плантаторов восставших негров Гаити и постепенно подыхая от жёлтой лихорадки.

Особенно отличились «борцы за вольность» в Испании, где местное население развернуло массовую партизанскую войну против наполеоновских захватчиков. В Испании находился так называемый Легион Вислы — четыре польских полка, причисленные к Молодой гвардии, а также три полка из армии вассального Наполеону Великого герцогства Варшавского. Поляки участвовали в сражении под Туделой, взятии перевала Сомосьерра, осадах и штурмах Таррагоны, Сагунто, Лериды, Тортозы и Валенсии, а также во множестве карательных операций против партизан.

Не обошёлся без ясновельможных панов и один из самых ярких эпизодов борьбы испанцев против иностранных поработителей — героическая оборона Сарагоссы летом 1808-го, и зимой 1808/1809 гг. В советских учебниках истории не раз воспроизводилась картина Франциско Гойи «Какое мужество!», посвящённая подвигу невесты одного из испанских бойцов Агустины Доменес. Во время штурма городских ворот после гибели всех артиллеристов Агустина сама открыла огонь из пушки, в одиночку задержав наступление врага. Не раз упоминали историки и о том, с каким восхищением говорил о сарагосцах осаждавший их маршал Жан Ланн, сам считавшийся в наполеоновской армии храбрейшим из храбрых.

Однако верные ложному принципу «дружбы народов» товарищи учёные стыдливо замалчивали тот факт, что активнейшими участниками обеих осад Сарагоссы были польские легионеры. Во время первой осады полк под командованием полковника Гжегоша-Йозефа Хлопицкого успешно штурмует монастырь Святого Иосифа и укрепление Монте-Терро. Затем 4 августа батальоны легиона берут монастырь Святой Инграссии, прорываются до улицы Косса, перегороженной артиллерийской батареей, но затем вынуждены отступить.

Первая осада не увенчалась успехом, однако в декабре 1808 — феврале 1809 гг. маршал Ланн взял город после многодневных уличных боёв. В них вновь отличились вислянские батальоны, вторично захватившие монастырь Святой Инграссии и взявшие монастырь Святого Франциска. Хороши борцы за свободу, подавляющие восстание народа, никогда не делавшего полякам ничего плохого, да ещё и рьяно придерживающегося католической веры!

(Продолжение следует)