Автор: Михаил Харитонов

ДЕНЬ РАЗМЕЖЕВАНИЯ

Первомай — хорошее слово, одно из самых удачных из всего советского лексикона. И один из самых удачных советских праздников.
Не так уж давно по историческим меркам — меньше тысячелетия назад — наши предки справляли день весеннего солнцестояния как начало нового года. Это, правда, происходило не в мае, а вовсе даже в конце марта. Но ведь май в наших северных краях — первый по-настоящему весенний месяц: март — проводы зимы, апрель — в лучшем случае генеральная репетиция настоящего тепла.
Ну и слово «первый» указывает на начало чего-то хорошего. Так что «Первомай» — это такой весенний Новый Год.

Как это ни покажется странным иным «белопатриотам», Первомай — отнюдь не «красная Пасха», а вполне традиционный русский праздник, точнее сказать — старомосковский.

Начало ему положил Пётр Великий, создатель многих российских праздников, включая Новый Год с ёлочкой.

Здесь могут насторожиться нелюбители «монарха-западника» и припомнить ему «ассамблеи», на которых неразвращённых русских юношей из хороших семей заставляли курить табак, пить водку ковшами и делать другие нехорошие дела. Но и тут они ошибутся: праздник, вопреки обыкновению, образовался сам собой.

Дело в том, что Пётр, круто поменявший быт не только народный, но и царский, среди всех прочих новшеств отменил традиционную царскую забаву — охоту в Сокольниках. Впоследствии же, занявшись строительством новой столицы, он и вовсе оставил «царские места». Свято место пусто не бывает, и с тех времён Сокольники стали излюбленным местом загородных гуляний москвичей. Особенно охотно они это делали как раз первого. «В особенности замечательно здесь гулянье 1-го Мая, на которое собирается почти вся Москва», — отмечалось в «Путеводителе по Москве и ее окрестностям» за 1872 год. Там же, впрочем, говорилось, что гуляние это было, скорее всего, установлено под немецким влиянием — дескать, немцы имели привычку в этот день раскидывать там шатры и, как сейчас сказали бы, устраиваться на природе. Это, надо сказать, странновато: ведь, согласно немецким легендам, в ночь с 30 апреля на 1 мая происходит «Вальпургиева ночь» — время, когда нечистая сила получает свободу, собирается на высокой недоступной горе Броккен вокруг сатаны и устраивает там шабаш. Впрочем, может быть, первого мая добропорядочные бюргеры как раз благочестиво отмечали очередное посрамление нечисти и избавление от её присутствия?

Так или иначе, но москвичам немецкая затея пришлась по душе. Отсюда же обычай стал распространяться по стране.

Революционным этот день тоже стал не сразу, а постепенно.

Дело в том, что с конца позапрошлого века расплодившиеся на Руси революционеры искали любую возможность для того, чтобы собраться вместе, спеть «Интернационал» и «Варшавянку» и поагитировать за социальную революцию. Для этих целей использовались даже шахматные кружки и общества борьбы за трезвость.

Первомайские же гуляния идеально подходили под формат несанкционированной, но разрешённой демонстрации, митинга или собрания. Тем более, что майские гуляния всегда имели некоторый политический подтекст: нетрудно догадаться, что ещё в петровские времена москвичи, отдыхая на природе, поругивали власть... Здесь же открывалось раздолье: вроде идёшь на пикник, а потом разворачиваешь кумачи, поёшь «Интернационал», а если опасно — просто тихо изучаешь очередную нелегальную брошюру про рабочий вопрос. Эти собрания получили название «маёвки» — слово, которое (забежим вперёд) имеет все шансы возродиться в новом контексте.

Совершенно отдельно от всего этого в 1889 г. Парижским конгрессом II Интернационала было принято решение о ежегодном праздновании 1 мая — в память о стачке чикагских рабочих 1886 года, которое закончилось битвой с полицией и многочисленными смертями. То есть Первомай был задуман как день скорби и гнева: по планам «интернационалки», в этот день рабочие должны были выходить на улицы с требованиями, подобными требованиям чикагских забастовщиков.

В Российской Империи первыми эту инициативу подхватили революционные поляки: в 1890-м майские демонстрации прошли в Варшаве. В еврейских местечках северо-запада праздник тоже стал популярным: «бундовцы» и прочие левые еврейские организации отмечали его на тайных собраниях с 1891. В 1892-ом эстафету подватил город на Неве. Наконец, в 1900 году в Харькове прошла первая открытая майская манифестация.

Дальше была революция пятого года, а за ней пришла и Октябрьская. Праздник был введён в официальные «красные святцы» под названием «День международной солидарности трудящихся».

Разумеется, со временем протестный потенциал, «скорбь и гнев» из него ушли — это считалось устаревшим и ненужным в стране победившего пролетариата. Ушла и «международная солидарность»: очень уж недружно в двадцатом веке жили всякие народы, мело было между ними классовой спайки.

Остался «Мир, Труд, Май», а само празднование стихийно приблизилось к некогда любимым народом гуляниям в Сокольниках.

ЧЁРНЫЕ ДНИ КАЛЕНДАРЯ

После переворота 1991 года страна осталась без всего. Нет, я не говорю о территориальных и материальных потерях, которые понесла страна (тут впору говорить о расчленёнке), не о сгоревших на книжках рублёвых вкладах, не о канувшем куда-то в нети порядке и безопасности. Опрокинулась и самая основа основ — календарь. Который на самом деле делится не на дни и месяцы, а на будни, выходные и праздники.

Сначала все праздники оставили на своих местах. Но стало непонятно, что же, собственно, празднуется. То, что произошло седьмого ноября, теперь перестало быть поводом для гордости. Двадцать третье февраля стал «днём откоса от армии». Девятое мая вроде бы ещё держалось, но, как выяснилось (трудами публицистов и телевизионщиков), в войну мы потеряли не двадцать, а сорок или пятьдесят миллионов человек, завалили немцев трупами, победили американской тушёнкой, да и вообще «весь цивилизованный мир делает это восьмого».

Про Первомай и говорить нечего: «мир — труд — май», да ещё и «права трудящихся». Какие такие права трудящихся? Трудящиеся должны молчать в тряпочку и не петюкать, жизнь принадлежит барыгам и бандитам, это и есть единственный верный путь… Ну и так далее.

Осталось только Восьмое марта, почему-то никем не поверженное во прах: обычай дарить в этот день барышням мимозки и розочки выжил. Но это и всё.

Появились, правда, новые праздничные дни, официальные и не очень.

Официальные были все как на подбор скучные и противные: например, «день российской Конституции» или ещё какой-то «день России». Начальство, конечно, их справляло, куда денешься. Но было слишком хорошо заметно, что это праздники именно начальства и никого другого.

Для того, чтобы быть поближе к народу, власти взяли манеру справлять некоторые традиционные праздники. Но традиционные не для русского народа, а для других, почище. Например, одно время самым заметным праздником в РФ стала еврейская Ханука, которую хасиды повадились отмечать в московском Кремле. Евреи были довольны, у русских же демонстрируемые в телевизоре пляски евреев в кремлёвских стенах вызывал у народа, мягко выражаясь, некоторое недопонимание… Потом руководство несколько одумалось, но осадочек остался.

На фоне позорной нищеты «дней конституции» и явного неприличия «ханук» единственными настоящими праздниками — точнее, символическими датами — остались дни траура. Благо, их становилось всё больше: история «новой России» состояла в основном из несчастий.

Более того, появились даже отдельные дни траура, у каждого свои. Одни отмечали память жертв осень девяноста третьего, другие — гибель Дмитрия Холодова, третьи — память Джохара Дудаева. Потом случились Курск и Беслан, которые, кстати, кое-кто предлагал сделать постоянными траурными днями.

Заодно «под траур» стали переписывать и советские дни. Девятое мая для некоторых — это день исторической ошибки наших дедов, лишивших нас баварского пива и немецкого порядка. Седьмое ноября — день другой исторической ошибки, лишившей нас Царя и Отечества (вообще-то всего этого мы лишились ещё в феврале — марте семнадцатого, но этого предпочитают не вспоминать). Ну а Первомай в такой логике — это день траура по загубленному несознательными рабочими массами российскому капитализму, «который дал нам столько Третьяковых и Рябушинских».

Но, как ни крути, любой день скорби — это антипраздник. Государство, весь календарь которого состоит из горестных дней, само себя убивает.

Хотя некоторые именно этого и хотят. Как сказал один умный русофоб, «в России всегда должен быть траур».

НАРОД БЕЗМОЛВСТВУЕТ

Что касается народа, то он реагировал на чехарду с праздниками по-своему.

Исчезновения Дня Конституции СССР и прочих второстепенных советских праздников перенесли спокойно. Ну нету СССР, значит, и Конституции нет. Новый же «День Конституции» все предпочли игнорировать. Честно говоря, в гробу видали счастливые граждане «эрефии» эту воровскую «конституцию». Или, например, «день России», который до сих пор называют «днём независимости». Независимости от чего? Опять же, в гробу мы видали такой праздничек.

Зато выросло значение Нового Года и всего с ним связанного. Традиционный советский праздник усилился тем, что рядом с ним появилось Рождество, да не одно, а два. Особо продвинутая и либеральная поросль «дорогих россиян» взяла моду праздновать «европейское Рождество» (то есть католическое). Другая часть, нововоцерковлённая, перестала отмечать Новый Год (на который приходится постный день), зато православное Рождество и «Старый Новый Год» (то есть новолетие по церковному календарю) отмечали с удвоенной силой. Основная же масса народа, глядючи на эти разногласия, поступила традиционно: стала отмечать все зимние праздники подряд. В результате получились «долгие зимние канинкулы», невиданные нигде в мире. Их фактическое узаконение, произошедшее недавно, только закрепило задним числом уже сложившееся положение дел.

Правда, радоваться этим зимним рекреакциям не получается. Потому что, за неимением иных радостей, основным занятием дорогих россиян в эти морозные дни стала долгая пьянка. Что, как ни крути, приносит радость только производителям горячительного да содержателям кабаков, всем остальным же только убавляет здоровья, а то и годов жизни.

Возникли и новые неофициальные праздничные дни, завезённые с Запада: день святого Патрика, святого Валентина и ещё Хеллоуин. Их распространяли через газеты, а также магазины и ларьки. Жители крупных городов узнали, что «весь цивилизованный мир» в день святого Патрика пьёт «Гиннес» (а что, хорошее пиво, почему бы не попить), в день святого Валентина нужно покупать розовые сердечки и открыточки, а в Хеллоуин — черепа, тыквы и бесовские хари. Поскольку во всех случаях подразумевается питие пива и прочие близкие к тому занятия, эти праздники прижились. Официально-календарными, однако, их объявлять всё-таки постеснялись. Хотя и странно: Хеллоуин, например, очень подошёл бы к политическим реалиями «эрефии» в качестве основного государственного.

Что касается отношения к Октябрю, Первомаю и прочим оставшимся — гвоздями в сапоге — советским дням, то отношение к ним напоминало возню с чемоданом без ручки: пользоваться нельзя, а выбросить жалко. К тому же начальники явно хотели «всё это отменить», что вызывало понятную реакцию — будем праздновать назло. Тут, правда, коса нашла на камень: начальство упёрлось и стало праздники переименовывать, а то и отбирать вовсе.

С 1992 года Первомай в России стал официально именоваться «Днём весны и труда». Тогда же начались разговоры о его отмене. Правда, вялые: праздник как-никак считался международным, то есть чуточку иностранным, а всё иностранное в Кремле тогда трогать боялись: вдруг это кому-нибудь не понравится в Вашингтоне или Брюсселе? Убедившись же, что Первомай проводится даже в странах Евросоюза, наши тогдашние боссы и вовсе стушевались.

С другой стороны, первомай был удобен в роли «запасного Октября». То есть дня, оставленного коммунистам в утешение за постепенно отбираемое седьмое.

Если кто помнит, отбирали его в несколько этапов. Сначала Октябрь сделали «Днём согласия и примирения». Примнряться никто не стал: коммунисты как выводили в этот день колонны под кумачовыми транспарантами, так и продолжали выводить. Потом были идеи сделать из него какой-нибудь другой день — ну хотя бы день смерти Льва Толстого на худой конец. Но отмечать всей страной день смерти Толстого, при всём к нему уважении, было уж как-то совсем слишком. Наконец, в позапрошлом году его решили вовсе исключить из списка, заменив четвёртым ноября. Тут-то и случилось страшное. Новому дню нашли применение русские националисты, пройдя по Москве Русским Маршем. Теперь, даже если на следующее четвёртое власти попытаются «ничего такого не допустить», дело уже сделано: праздник окрашен в совершенно определённые цвета и символическая привязка его именно к русскому национализму обеспечена…

С Первомаем же вышло совсем интересно. Столько раз менявшийся, но не изменившийся день и тут нашёл себе новое применение. Причём в своей традиционной манере — стихийно, без указания сверху.

Где-то начиная с двухтысячного года начало потихоньку рости число участников первомайских шествий и демонстраций. Сначала счёт стал идти на сотни тысяч по стране, и тенденция роста оказалась довольно устойчивой. Власть это заметила и забеспокоилась, но никаких решений не принимала.

Где-то начиная этак с 2003-го в обществе что-то забродило. Пошла кривая, косая, но вполне натуральная гражданская активность. Как будто в насмерть протравленном растворе выжили какие-то дрожжи и начали потихоньку выделять пузырьки газа.

Переломным оказался две тысячи пятый. Впервые за всю историю праздника на нём стали озвучиваться требования, не связанные непосредственно с «работой и зарплатой». Скорее, это было выражение накопившегося за зиму социального протеста. В Уфе 2005-го, например, на улицы вышли сторонники и противники президента Рахимова. В Перми, где число митингующих составило 90 тысяч, звучали остросоциальные лозунги. (Сейчас, кстати, исследователи-социологи говорят о Перми как об одном из центров формирования гражданского общества в России). В Петербурге на улицы вышли экзотические анархисты, ну а в Москве — вообще все кому не лень. А всего по России демонстрации прошли в 600 городах, и приняли в них участие 1,2 миллиона человек.

Первомайское движение поднялось и по СНГ в целом: народ пошёл на улицы и на Украине, и в Молдове, и в других «бывших республиках». Кстати, примерно то же самое имело место и во всём мире — с наступлением глобализации и обострением империалистических противоречий старый рабочий праздник становится всё более актуальным, особенно в «третьем мире».

Первомай же 2006-го прошёл по России (и не только по России) оказался сенсационным.

Во-первых, количеством вышедших на демонстрации. Только в одной Москве вышло тысяч тридцать, потом цифру подняли в два раза. По России счёт шёл где-то на полтора миллиона.

Но не это интересно: как раз явка была предсказуемой. Куда важнее то, что в этот весенний день на улицы вышли сторонники всех политических сил страны, которые только есть.

То есть вообще всех. Начиная с «партии власти» и кончая её самыми радикальными оппонентами.

ПРАВЫЙ ПЕРВОМАЙ

Не будем сейчас описывать успех традицонного коммунистического и социалистического Первомая. Он, разумеется, был (протестные настроения в стране сильны как никогда) — но не стал сенсацией. Этого ждали.

Основной же новостью стал «Правый Первомай», представленный сразу в несколких изданиях

Как известно, слово «правый» в российском политическом лексиконе имеет три значения.

Во-первых, «правыми» себя называют так называемые «традиционные правые» — в смысле, сторонники Гайдара, Чубайса и т.д. Люди эти дружно нелюбимы народом — за всё то, что они успели сделать со страной в ранние девяностые.

Есть также другие «правые»: это сейчас приличное название русских националистов. Первых «правых» они ненавидят, и это вполне взаимно. Эти «правые» нелюбимы властями — примерно с той же силой, с какой народ не любит правых номер один.

Наконец, есть ещё экзотическая порода «правых» — это «нео-левые», близкие, однако, по убеждениям к «правым» номер один. В частности, это новые «гельмановские» проекты — то есть уродцы, слепленные из грязи и палок политтехнологом и заодно «деятелем современного искусства» Маратом Гельманом. На Первомай им был выставлен один такой проект — так называемый «Интернационал» (точнее, Общественный союз «Интернационал» для борьбы с ксенофобией, фашизмом, расизмом и национализмом). Это антирусская организация, свинченная для нужд лидера партии СДПР Владимира Кишенина, который захотел стать «лидером национальных диаспор в Москве».

Теперь — как всё это выглядело.

Начнём с «гайдаровцев». Казалось бы, идейным сторонникам неограниченнго буржуинства и последователям Мальчиша-Плохиша (который, как мы помним, продал Отечество «за бочку варенья и корзину печенья») на Первомае делать нечего. Но, чуя конъюнктуру, деятеяли СПС таки провели своё празднество.

Оно было забавным. Активисты Московской городской и Московской областной организаций СПС собрались утром 1 мая на площади Мясницких ворот у метро «Чистые пруды». СПС стилизовал свое первомайское мероприятие под демонстрации советских времен, выйдя на улицы с лозунгами: «Партия СПС — ум, честь и совесть нашей эпохи», «Да здравствует всепобеждающее учение Гайдара-Чубайса» и т.д. В голове колонны, перед духовым оркестром, который уже стал постоянным участником правых шествий, активисты СПС несли триколор, который птенцы гнезда Чубайсова почитают своим главным символом.

После митинга на Лубянке правые отправились на Москворецкую набережную, где их уже ждали прогулочные речные трамвайчики.

Итак, правые устроили «свой первомай». В буржуинском стиле, с плаванием на речных трамвайчиках по Москве-реке и чуть ли не пикничками (наверное, с буржуинским вареньем и печеньем). Но важен сам факт. И «шутейные» транспаранты содержали лишь долю шутки.

С первых стоит перейти на третьих. «Гельминты»-»интернациональщики» устроили первого мая свою «антифашистскую демонстрацию». В районе метро 1905 года собралась толпа сугубо неместных — то есть кавказцев, таджиков, ещё каких-то подозрительных хмырей. Выглядело это, с одной стороны, забавно, с другой — страшновато. Особенно если учесть, что до того шли разговоры о создании «антифашистских отрядов самообороны» из мигрантов и им сочувствующих…

И, наконец, главное: на Первомай вышли русские националисты.

Разумеется, никто не разрешил бы — учитывая всё тот же злокачественный антирусский «антифашизм», охвативший страну. Однако, несколько националистических организаций — начиная от популярного Движения Против Нелегальной Иммиграции и кончая экзотическим Союзом Православных Хоругвеносцев — договорились с коммунистами об участии в общем марше под собственными знамёнами и со своими плакатами и растяжками. В последний момент мэрия свою символику националистам запретила. Толку от этого не было: пройдя вместе с коммунистами достаточную часть маршрута, ДПНИ развернула свои флаги и антимигрантские лозунги типа «Меньше эмигрантов — выше зарплата». Демонстранты скандировали лозунги «Труд, Нация, Порядок!», «Слава России, слава труду» (а некоторые подхватывали — «всех иммигрантов утопим в пруду») и даже — «России — русскую власть!» Не менее успешная первомайская акция националистов прошла в Петербурге, организованном несколькими русскими организациями. «Чемодан — вокзал — кишлак!», «Чурки — вон!»

Думаю, всем понятно, насколько эти призывы далеки от традиционных первомайских. Но столь же далеки от традиции было то, что провозглашали гайдаровцы.

Что же всё это означает?

НОВАЯ ЖИЗНЬ

Вывод прост. Первомай в очередной раз возродился. На этот раз — как весенний смотр всех политических сил, претендующих на ведение «уличной» политики. Да и какой бы то ни было политики

Уже можно сделать вывод, что 1 мая 2007 года на улицы выйдут все политические партии, которые только способны вывести больше десятка человек. И будут пристально следить друг за другом, считать численность колонн, сравнивать и делать выводы.

В принципе, идея такой «генеральной репетиции» витала в воздухе давно. Поскольку в России идёт возрождение политики как таковой, то возникает и потребность в «гамбургском счёте» — то есть в какой-то тестовой ситуации, когда можно реально оценить мобилизационный потенциал каждой партии и каждого движения. Оценить по головам: сколько именно

Почему именно Первомай?

Во-первых, настоящая уличная активность начинается всё-таки в тёплое время. Зимой, конечно, можно вытащить на митинг людей, где-то под тысячу — вполне реально. Но это именно что вытащить, назло врагам или по важному поводу. Весна — это другой коленкор.

Во-вторых, тематика. Дело в том, что «защита трудящихся и их прав» — тема, в общем-то, беспроигрышная. Кто против труда? Да никто. «Нет такой партии». Вопрос в том, как трудящихся защищать и как эти права обеспечивать. А вот по этому вопросу разногласия имеются кардинальные, что последний Первомай и продемонстрировал.

И, в-третьих, сила традиции. Так или иначе, первого мая народ потянется под солнышко — ведь он это делал на протяжении столетий. И, конечно, будет ругать власти, благо есть за что.

Остаётся только пересмотреть неудачное название. Конечно, никакой это не день «международной солидарности», равно как и «весны и труда». Наоборот. Это день политического размежевания, день вскинутых кулаков, косых взглядов и несовместимых в одном пространстве идей и лозунгов.

Но такова всякая настоящая политика.