Автор: Андрей Борцов

ПЕРВЫЙ ИМПЕРАТОР. ЧАСТЬ II

Историки и публицисты очень по-разному оценивают роль Петра Первого в истории России. Мнения располагаются в диапазоне от «великого преобразователя» до «тирана русского народа». Идут споры и о том, были реформы случайными, инициированными Петром, или же являлись следствием неизбежных исторических процессов.
Предвзятое отношение неизбежно приводит к расстановке акцентов на положительных или, наоборот, отрицательных событиях, при этом мнения о том, что именно считать положительным (отрицательным) тоже весьма субъективны.
Но при всем этом разбросе мнений нельзя оспорить, что Петр Великий был непохож на прежних правителей не только внешне, но и внутренне. Его личность очень сложна и противоречива, но при этом — цельна.

Не разделяя теории Гумилева, все же можно сказать, что Петр был именно что пассионарной личностью. И всего себя он посвящал становлению России как государства мирового уровня.

Процитирую отрывок из «Курса русской истории» В. О. Ключевского:

«Петр не сидел во дворце, подобно прежним царям, рассылая всюду указы, направляя деятельность подчиненных; но он редко становился и во главе своих полков, чтобы водить их в огонь, подобно своему противнику Карлу XII. Впрочем, Полтава и Гангуд навсегда останутся в военной истории России светлыми памятниками личного участия Петра в боевых делах на суше и на море. Предоставляя действовать во фронте своим генералам и адмиралам, Петр взял на себя менее видную техническую часть войны: он оставался обычно позади своей армии, устроял ее тыл, набирал рекрутов, составлял планы военных движений, строил корабли и военные заводы, заготовлял амуницию, провиант и боевые снаряды, все запасал, всех ободрял, понукал, бранился, дрался, вешал, скакал из одного конца государства в другой, был чем-то вроде генерал-фельдцейхмейстера, генерал-провиантмейстера и корабельного обер-мастера. Такая безустанная деятельность, продолжавшаяся почти три десятка лет, сформировала и укрепила понятия, чувства, вкусы и привычки Петра.

Если Петр не спал, не ехал, не пировал или не осматривал чего-нибудь, он непременно что-нибудь строил. Руки его были вечно в работе, и с них не сходили мозоли. За ручной труд он брался при всяком представлявшемся к тому случае. В молодости, когда он еще многого не знал, осматривая фабрику или завод, он постоянно хватался за наблюдаемое дело. Ему трудно было оставаться простым зрителем чужой работы, особенно для него новой: рука инстинктивно просилась за инструмент; ему все хотелось сработать самому. Охота к рукомеслу развила в нем быструю сметливость и сноровку: зорко вглядевшись в незнакомую работу, он мигом усвоял ее. Ранняя наклонность к ремесленным занятиям, к технической работе обратилась у него в простую привычку, в безотчетный позыв: он хотел узнать и усвоить всякое новое дело, прежде чем успевал сообразить, на что оно ему понадобится. С летами он приобрел необъятную массу технических познаний. Уже в первую заграничную его поездку немецкие принцессы из разговора с ним вывели заключение, что он в совершенстве знал до 14 ремесл.

Будничную жизнь свою он старался устроить возможно проще и дешевле. Монарха, которого в Европе считали одним из самых могущественных и богатых в свете, часто видали в стоптанных башмаках и чулках, заштопанных собственной женой или дочерьми. Дома, встав с постели, он принимал в простом стареньком халате из китайской нанки, выезжал или выходил в незатейливом кафтане из толстого сукна, который не любил менять часто; летом, выходя недалеко, почти не носил шляпы; ездил обыкновенно на одноколке или на плохой паре и в таком кабриолете, в каком, по замечанию иноземца-очевидца, не всякий московский купец решился бы выехать. В торжественных случаях, когда, например, его приглашали на свадьбу, он брал экипаж напрокат у щеголя сенатского генерал-прокурора Ягужинского».

Можно спорить о том, какую роль сыграли его реформы, но нельзя не уважать такого человека.

Кроме того, нельзя рассматривать деятельность Петра Первого, не учитывая того, что за 35 лет его правления лишь около полутора лет Россия не находилась в состоянии войны. Времени на неспешные раздумья попросту не было — надо было действовать, и, понятно, при этом совершались ошибки.

СТРИЖКА БОРОД

История не знает случаев, когда старое, отжившее, ретроградное уходит добровольно — это всегда происходит в сражении с новым. И тут Петру приходилось бороться с закостенелыми обычаями — ему было необходимо не просто слегка изменить ситуацию, но — сменить парадигму. Именно поэтому необходимы были комплексные меры во всех областях — от экономики и государственного устройства до указа о ношении европейской одежды.

Указ 1701 года: «Всяких чинов людям московским и городовым жителям, и которые помещиковы и вотчинниковы крестьяне, приезжая, живут на Москве для промыслов, кроме духовного чина и пашенных крестьян, носить платье немецкое, верхнее саксонское и французское, а исподнее — камзолы, и штаны, и сапоги, и башмаки, и шапки немецкие и ездить на немецких седлах, а женскому полу всех чинов, также и попадьям, и дьяконицам, и церковных причетников, и драгунским, и солдатским, и стрелецким женам и детям их носить платье и шапки и кунтушы, а исподние бостроги, и юпки и башмаки немецкие ж, а русского платья, и черкесских кафтанов, и тулупов, и азямов, и штанов, и сапогов, и башмаков, и шапок отнюдь никому не носить, и на русских седлах не ездить, и мастеровым людям не делать и в рядах не торговать. С ослушников указа в воротах целовальники берут пошлину, с пеших по 13 алтын по 2 деньги, с конных по 2 рубля с человека; мастеровым людям, которые станут делать запрещенное платье, указ грозит жестоким наказаньем».

Какие вопли приходилось слышать от славянофилов по этому и подобному поводу! Это же — какой ужас! — отход от самобытности!

Некоторый перегиб, конечно, есть — Петр не отличался излишней нерешительностью. Но этот пример служит очень хорошей иллюстрацией необходимости смены менталитета всех слоев населения с патриархально-умиротворенного на, образно говоря, прогрессорский. С. М. Соловьев писал («История России с древнейших времен»):

«Мы уже говорили прежде о смысле преобразования наружности русского человека — преобразования, решительно закончившегося при Петре. Теперь, говоря преимущественно о перемене платья, мы опять должны заметить, что нельзя легко смотреть на это явление, ибо мы видим, что и в платье выражается известное историческое движение народов. Коснеющий, полусонный азиатец носит длинное, спальное платье. Как скоро человечество, на европейской почве, начинает вести более деятельную, подвижную жизнь, то происходит и перемена в одежде. Что делает обыкновенно человек в длинном платье, когда ему нужно работать? Он подбирает полы своего платья. То же самое делает европейское человечество, стремясь к своей новой, усиленной деятельности: оно подбирает, обрезывает полы своего длинного, вынесенного из Азии платья, и наш фрак (пусть называют его безобразным) есть необходимый результат и знамение этого стремления; длинное платье остается у женщины, которой деятельность сосредоточена дома, в семействе. Таким образом, и русский народ, вступая на поприще европейской деятельности, естественно, должен был одеться и в европейское платье, ибо вопрос не шел о знамении народности (это вопрос позднейший), вопрос состоял в том, к семье каких народов принадлежать, европейских или азиатских, и соответственно носить в одежде и знамение этой семьи».

Преобразования шли комплексно. Всего за несколько десятков лет строится новая система управления, практически с нуля создается система образования, появляется периодическая печать, формируется регулярная армия современного типа, возникает военный флот. Появляются промышленные мануфактуры, развиваются кустарные промыслы, ремесла, налаживается торговля сельхозпродуктами. Взамен практически натурального хозяйства возникает общественное и географическое разделение труда. Город отделяется от деревни. Выделяются промысловые и земледельческие районы. Развивается внутренняя и внешняя торговля. Получает развитие русская культура и науки: математика и механика, физика и химия, география и ботаника, астрономия и «рудознатство». Казаки-землепроходцы открывают ряд новых земель в Сибири.

Именно благодаря Петру с политической изоляцией было покончено, международный престиж России укрепился. Можно сказать, что для «просвещенной Европы» все это было шоком: «русские лапотники» за краткий по историческим меркам миг создали государство мирового уровня.

После того, как русский народ разгромил считавшуюся непобедимой шведскую армию, Россия надолго укрепила свое международное положение. Ни до, ни после Петра за всю историю России не было такого продолжительного времени прочно огражденной внешней безопасности русского государства. Огромное, часто решающее влияние России на международное положение сказывалось спустя много десятков лет после Петра. Известна фраза, сделанная в конце XVIII века канцлером А. А. Безбородко молодым русским дипломатам: «Не знаю, как будет при вас, а при нас ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела».

Все петровские преобразования можно поделить на три этапа:

Первый (1699-1709гг). — изменения в системе государственных учреждений и создание новых, перемены в системе местного самоуправления, установление рекрутской системы.

Второй (1710-1718гг). — создание Сената и ликвидация прежних высших учреждений, первая областная реформа, проведение новой военной политики, широкое строительство флота, учреждение законодательства, перевод государственных учреждений из Москвы в Санкт-Петербург.

Третий (1719-1726) — начало работы новых, уже созданных учреждений, ликвидация старых; вторая областная реформа; расширение и реорганизация армии, реформа церковного управления; финансовая реформа; введение новой системы налогообложения и нового порядка государственной службы.

Давайте рассмотрим события того времени подробнее.

АДМИНИСТРАТИВНАЯ РЕФОРМА

Как уже писалось, Россия, доставшаяся Петру, была действительно небогатой страной, практически без промыслов, люди употребляли все средства, чтоб уклониться от платежа денег в казну. Нетрудно догадаться, что основной причиной являлась болезнь общества, воспитанного на так называемом кормлении. Необходимо было не просто ввести понятие общего государства взамен мелкотравчатых боярских вотчин, но преобразовать менталитет «моя хата с краю» на понимание всенародной пользы, на служении Русскому Государству, а не прислуживании чиновникам. Самих же чиновников надо было отучить смотреть на службу как на средство кормления, и века должны были пройти прежде, чем он мог отстать от этой привычки. Это — очень сложная задача, и не удивительно, что Петр не смог выполнить ее в полной мере. А его наследники не были им — и проблема вернулась.

Что показательно — в современности враги России сумели раздробить СССР, а сейчас взят курс на дальнейшее раздробление РФ, причем со стороны как либералов, так и ура-националистов, стремящихся собрать «элитных чистопородных русских» в заповедник «Русской республики» размером с гулькин нос. Хотя, думаю, это будет не заповедник, а заказник — в заповедниках-то вообще охотиться нельзя. Да, в СССР было много недостатков (дойдем и до этого периода), но была государственность. Верещагинское «за державу обидно» не понял бы боярин допетровской эпохи, и уж тем более это не понятно современным «эффективным собственникам». Как не понятно и «поколению Пепси».

Впрочем, не будем забегать вперед — я лишь хотел обратить внимание на роль Петра Первого в становлении Русской Империи, которая невозможна без сильной государственности.

Надо признать: административные реформы являлись, пожалуй, самыми неудачными из проведенных реформ. Ключевский писал: «Преобразование управления — едва ли не самая показная, фасадная сторона преобразовательной деятельности Петра; по ней особенно охотно ценили и всю эту деятельность». Можно даже сказать, что реформ в прямом смысле слова не было — были лишь непринципиальные изменения, которые проводились наспех, часто по принципу «не надо спешить выполнить приказ, его могут и отменить».

Цель всех реформ в этой области прозрачна: необходимость найти средства на покрытие расходов по ведению войн, что и объясняет поспешный и непоследовательный характер нововведений — не получилось одно, надо пробовать другое.

Небольшое отступление: существует устойчивое мнение о том, как Петр Первый увеличивал подати, выжимая все соки из народа и т. д. Процитирую «Мифы в русской истории» В. Х. Балаева («Дуэль» №25, 1998 г):

«Среди тех, кто признает неизбежность и необходимость петровских реформ, некоторые считают, что они не стоили тягот и страданий, перенесенных русским народом. То есть поднимается вопрос о цене, которую пришлось заплатить русскому народу за петровские преобразования. При этом речь идет лишь о масштабах жертв, а не о том, насколько они окупились. Историческая аксиома, в соответствии с которой без усилий и жертв никакой прогресс немыслим, что за прогресс надо платить, просто игнорируется.

Наиболее последовательно доказывал чрезмерность тягот, выпавших русскому народу в период петровских реформ, П. Н. Милюков (Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. М., 1919). Он писал, что «ценой разорения страны Россия возведена была в ранг европейской державы». Произвольно оперируя примитивной статистикой, Милюков доказывал, что в результате налоговой реформы Петра тяготы русского крестьянина возросли в 3 раза, а деятельность Петра разорила страну и привела к уменьшению ее населения.

Исследованиями С. Г. Струмилина, Е. В. Анисимова и многих других русских и зарубежных историков выводы Милюкова были убедительно опровергнуты (Анисимов Е. В. Податная реформа Петра I. Л., 1982). Было доказано, что резкое увеличение бюджетных поступлений явилось следствием не утроения налоговых тягот каждого плательщика, а главным образом их перераспределения. Население России достигло к 1724 г. 15 млн. человек (в 1678 г. имелось 5, 6 млн. жителей). Произошло не разорение страны, а рост ее экономического могущества. К 1725 г. была создана крупная промышленность, насчитывавшая до 300 предприятий. Если в 1700 г. выплавлялось 150 тыс. пудов чугуна, то в 1725 г. — 800 тыс. пудов. Зависимость России от импорта в результате деятельности Петра I или существенно сократилась, или прекратилась. Более того, Россия начала вывозить в зарубежные страны железо, высоко ценимое в Англии и Голландии, полотно и др. Так, если в 1700 г. в Россию из Швеции ввезли 35 тыс. пудов железа, то в 1726 г. только через Петербург и Ригу за границу продали более 55 тыс. пудов русского железа. С 1712 г. Россия перестала закупать в Европе оружие».

Кратко пройдемся по наиболее важным преобразованиям.

Первой административной реформой стало создание в 1699 году особого ведомства городов. Было введено местное самоуправление для городского купечества, а также населения поморских городов. Власть воевод отменялась. Выборные бурмистры должны были ведать судом и сбором денежных платежей. Во главе органов местного самоуправления была поставлена Московская ратуша.

С увеличением расходов на войну ратуша перестала справляться со своими обязанностями: «человеку трудно за очи всё разуметь и править». Было принято решение перенести центр тяжести управления на места — губернская реформа. По замыслу Петра, местные органы должны были заняться размещением и обеспечением войск в мирное время. В 1708 г. было провозглашено создание восьми губерний.

Однако главная задача губернской реформы — обеспечение армии за счет местных учреждений — выполнена не была, т. к. Северная война затянулась до 1721 г. и разместить в губерниях приписанные к ним полки не удалось.

При этом произошло смешение функций губернской и приказной администрации, в результате чего многие приказы были упразднены.

Пожалуй, положительным сдвигом был указ 1718 года об учреждении девяти коллегий: Чужестранных дел, Камер-коллегии (сбор доходов), Юстиц-коллегии, Ревизион-коллегии (ведомство финансового контроля), Воинской, Адмиралтейской, Коммерц-коллегии (торговля), Берг-коллегии и Мануфактур-коллегии (промышленность), а также Штатс-коллегии (ведомство государственных расходов). При этом многие старые органы государственной бюрократии были упразднены. Особенностью коллегий по сравнению с приказами стало более четкое разграничение сфер деятельности и, главное, — совещательный порядок ведения дел. Как пояснял сам Петр: «В коллегии предложенную нужду разбирают умы многие, и, что один не постигнет, то постигнет другий, а чего не увидит сей, то оный увидит».

Отметим, что до Петра Россия не знала органов управления торговлей и промышленностью. Создание и начало деятельности коллегий и Главного магистрата составляло суть происшедших перемен. Эти бюрократические учреждения явились институтами государственного регулирования национальной экономики, органами осуществления торгово-промышленной политики самодержавия.

Давая льготы мануфактуристам и купцам, государство Петра не собиралось устраняться из экономики и даже ослаблять свое воздействие на нее. Просто вся сила тяжести была перенесена с открытых форм принуждения на создание и деятельность административно-контрольной машины, которая могла направлять экономическую (и не только ее) жизнь страны в нужном государству направлении. Именно эта работа и была поручена вновь созданным специальным государственным учреждениям.

НОВЫЕ ЛЮДИ

Следует сказать несколько слов о выходцах из низов, которые благодаря своим талантам могли продвинуться при Петре в высшие слои общества. Опять же — изобретением Петра Первого такая возможность не является, еще Федор Алексеевича отменил местнические разрядные книги. Однако именно при Петре теоретическая возможность стала проявляться на практике.

Самый известный пример — это, пожалуй, Александр Данилович Меншиков, который был правой рукой императора. Несмотря на все свои недостатки, за которые Петр не раз грозил отправить его в ссылку и даже собственноручно бил, благодаря своим способностям он сохранял свое положение.

Ближайшие служащие Петра достигали высокого государственного положения именно личными заслугами и талантами, а не аристократичностью происхождения. Например, великий канцлер граф Гаврила Иванович Головкин, генерал-адмирал граф Федор Матвеевич Апраксин, дипломаты Толстой, Матвеев, Неплюев, Волынский — отнюдь не отличались родовитостью и вышли из рядов неродословного дворянства XVII в.; их предки или вовсе не играли роли до Петра, или стали заметны (вследствие личной выслуги) очень незадолго до него. Из людей же «голубой крови» на высоких административных постах при Петре удерживались представители трех фамилий: Борис Петрович Шереметев, ставший графом и фельдмаршалом; князья Голицыны — Дмитрий Михайлович, сенатор, и Михаил Михайлович, фельдмаршал; и князья Долгорукие, из которых сенатор Яков Федорович стал героем исторических преданий, как образец высокой честности и бесстрашия. Также из родовитых дворян можно еще упомянуть князя Никиту Ивановича Репнина, фельдмаршала.

Таким образом, Петр Великий не смотрел на «породистость» ни как на отрицательный, ни как на положительный фактор — важнейшими качествами он считал личные способности и готовность служить Отечеству. «Кадры решают все», — было сказано гораздо позже, но принцип de facto был открыт именно Петром.

В 1722 году был принят Табель о рангах — свод законов о порядке государственной службы. Табель обязывал всех дворян служить, и объявляла службу единственным способом получения любого государственного чина, причем открывались возможности продвижения по службе и выходцев из «подлого люда». При этом достижение восьмого ранга означало присвоение дворянства — заслуженного, а не по наследству. «Мы для того никому никакого ранга не позволяем, пока они нам и отечеству никаких услуг не покажут и за оные характера не получат».

«СЛОВО И ДЕЛО»

Мифы об «угнетении русского народа» со стороны силовых структур не стихают — «кровавая гэбня» стала уже нарицательным термином. Что показательно, атака идет по всем «историческим фронтам» — многие либералы с пеной у рта кричат не только о КГБ/ФСБ недавнего прошлого (и настоящего), но заходятся в истерике и при упоминании силовиков времен Сталина и Берии; чуть спокойнее, но настойчиво ищут «происки против истинной свободы» во всей русской истории.

Причина очевидна: ни одно государство не может существовать без силовых структур. Продвигая миф о безусловной вредности таковых, пропагандисты способствуют развалу русского государства. Все виды анархизма — это утопия, по крайней мере — на современном уровне развития человечества.

Типичное кликушествование от уже известного нам Бушкова («Дракон московский»):

«Я уже не говорю о том, что именно при Петре жутким цветком распустилось пресловутое «слово и дело» — венец петровского политического сыска, позволявший кому угодно принародно выкрикнуть обвинение против кого угодно…

Самый последний заключенный мог, прокричавши эти страшные слова, автоматически подвести под пытки практически любого человека.

Иван Грозный был сатрапом. Он мог, не чинясь, снести дюжину голов — но многие тысячи людей благополучно поживали себе в отдалении, поскольку не попадались сатрапу на глаза. Петр же создал систему, по которой всякий без исключения был признан винтиком. Жуткий механизм, обрекавший при определенном повороте дел всякого, правого или виноватого, на самую страшную участь. Есть разница меж спущенным на людей ради развлечения медведем и писаным руководством для пыток».

О том, что подобные тезисы всегда стыдливо умалчивают о том, что творилось в то же время в Европе, уже упоминалось в статье про Ивана Грозного, поэтому подробно раскрывать тему не имеет смысла. Напомню лишь то, что инквизиция в Европе прекратила свою деятельность как раз в XVIII веке, а уж она-то всегда работала по анонимным доносам. А что касается «правых и виноватых» — то можно посмотреть на известные события во Франции в конце века, хороший материал для сравнения. Современные гуманисты из принципа забывают, что отношения к человеческой жизни в разные времена было очень разным, и сравнивать события русской истории надо не с современной жизнью и тем более не каким-либо «идеалом», а с событиями нерусской истории того же периода. Очень познавательно, между прочим.

Давайте разберемся, что в действительности происходило в то время в области «слова и дела» (сведения в основном по книге Е. В. Анисимова «Русская пытка», С. -П., «Норинт», 2004).

Доносы, как нетрудно догадаться — изобретение отнюдь не Петра Первого. Еще Соборное Уложение 1649 года предусматривало наказание за недонесение:

«А буде кто сведав или услыша на царьское величество в каких людях скоп и заговор или иной какой умысел, а… про то не известит… и его за то казнить смертию без всякой пощады».

Однако нельзя не вспомнить, что для надзора за аппаратом управления была введена должность фискала. Слово остается ругательным до сих пор. По идее, их обязанностью было сообщать обо всех нарушениях законов, взяточничестве, казнокрадстве и других действиях, наносящих вред государству. На практике же фискалы нередко пользовались своим должностным положением для сведения личных счётов, а то и просто для вымогательства и обогащения. Тем не менее Петр поощрял фискалов, освободив их от подсудности местным властям, и даже ложный донос не карался: «ибо невозможно обо всем аккуратно ведать».

Это не значит, что фискалы действовали полностью безнаказанно — так, в 1722 году был казнен генерал-фискал А. Я. Нестеров за свои злоупотребления своим положением. И не значит, что их деятельность была во вред: тот же Нестеров в свое время раскрыл громадные хищения государственных средств губернатором М. П. Гагариным.

Наглядная иллюстрация сложности положения того времени: и без фискалов нельзя, и с ними — не лучше…

При этом Петра возмущали анонимные доносы, в отличие от «цивилизованной Европы» (об этом даже был особый указ от 25 января 1715 года, призывающий смело заявлять «о нужных и важных делах». Писать, присылать или подбрасывать анонимки, «подметные письма», считалось серьезным преступлением. Конечно, нельзя наивно думать, что содержание таких писем не изучалось, но тем не менее они официально сжигались палачом. Таким образом, Петр Первый даже в таких делал стремился привить народу ответственность и указать на необходимость открытого и честного служения государству.

Обвинение могло быть подано письменно, но чаще заявлялось устно, причем особенностью такой практики была необязательность приема у какого-либо чиновника. Можно было обратиться к любому государственному служащему, и тот был обязан вызвать офицера, два ход делу. Более того — можно было объявить «слово и дело государево» публично, при стечении народа; в этом случае, даже если местным чиновникам не очень-то хотелось вести расследование, они были вынуждены его проводить.

В качестве работы такой системы примера можно привести известное дело Салтычихи (1762 год). Шестеро ее дворовых, отправившихся заявить о творившемся произволе, были почти настигнуты погоней, но успели заявить «слово и дело!» у полицейской будки, после чего перешли под надзор полиции. Салтычиха подкупила полицейских чиновников, и арестованных ночью пытались перевести к ней на подворье. Однако, поняв, куда их ведут, подконвойные начали кричать «дело государево!», и сопровождающие не решились вести их дальше, опасаясь ответственности. Делу об убийствах был дан ход.

Таким образом, возможность заявить «слово и дело» работала против произвола на местах.

При этом изветы с большим сроком давности законно ставились под подозрение. «А ежели в тот день, за каким препятствием донесть не успеет, то, конечно, в другой день… по нужде на третий день, а больше отнюдь не мешкать».

Разумеется, система имела свои недостатки. Анисимов в своей книге упоминает случай, когда два монаха — Макарий и Адриан — были посажены за пьянство на цепь и тут же объявили друга на друга «слово и дело». Утром, протрезвев, они не смогли вспомнить, о чем, собственно говоря, хотели донести.

При этом попытка клеветы сурово каралась. В 1728 году дьячок Иван Гурьев донес на своего сокамерника, предъявив письмо, якобы выпавшее из его одежды. Следствие легко установило, что он сам приписал к вполне нейтральному письма соседа «возмутительное воровское». За то, что он «желал тем воровским умыслом привесть постороннего невинно к смертной казни… казнить смертию — четвертовать».

К тому же изветчика в сыске отнюдь не принимали с распростертыми объятиями. За ним устанавливался тщательный присмотр. Его обязанностью было доказать («довести») извет. За «недоведение» грозила смертная казнь.

Доказывать надо были при помощи фактов и свидетелей, причем описание ситуации требовало высокой точности — пересказ «воровских слов» рассматривался уже не как ложный извет, а как новое преступление, т. е. сказанное самим изветчиком.

Более того, если ответчик отрицал извет, то первым пытали изветчика (пытки в то время были практически обязательным явлением для следствия в любой стране), откуда и пошла известная пословица «Доносчику — первый кнут». Насколько мне известно, такой подход является уникальным.

Очень многие «зверства русской истории» при ознакомлении с фактическим материалом оказываются жупелами, которые некоторым выгодно поддерживать.

ЦЕРКОВНАЯ РЕФОРМА

Трудно найти кого-либо, кто не слышал о том, что Петр Первый упразднил должность Патриарха русской церкви и создал Синод, который de facto стал более государственным органом власти, чем церковным.

Многие православные искренне возмущаются этим решением, да и при жизни Петра был слух о нем как об Антихристе — слишком уж неожиданными для традиционного уклада были проводимые им в жизнь реформы.

Давайте попробуем непредвзято посмотреть на причины и следствия превращения церкви в подчиненную государству структуру.

Примечание: в этой статье не затрагиваются вопросы о христианстве как религии, равно как и о значении христианства как государственной религии для русского народа. Раскрывается исключительно вопрос взаимодействия церкви как религиозного института и светской власти, причем именно в означенное время.

Петр Великий положил свою жизнь на то, чтобы из второстепенной страны сделать Империю. Устремленный к этой цели, он не терпел пренебрежения к ней от других, вне зависимости от их положения в обществе.

В то время духовенство в любой стране стремилось занять положение «государства в государстве», а в дальнейшем — стать на более высокий уровень, чем светские правители. Этот концепт наиболее наглядно отработан католиками — достаточно вспомнить случаи, когда европейские короли были вынуждены совершать покаяние перед Папой Римским, власть которого распространялась на все католические страны. Смешно даже спрашивать, как Петр Первый отнесся бы к подобным отношениям с церковными иерархами.

Русское духовенство также стремилось провести идею единовластия патриарха, не зависящего от царя. Церковная верхушка при этом укрепляла свое положение в государстве как привилегированная собственница земельных владений. Во времена Алексея Михайловича церковные иерархи, забыв раздоры, объединились вокруг патриарха Никона и выступила против секуляризационных нововведений царя единым фронтом.

Привилегированное положение церкви было однозначным. Так, наряду с государственными судебными органами существовал церковный суд. Судебная компетенция церковной власти простиралась на всех церковных людей и крестьян, живших на патриарших, архиерейских и монастырских землях — иначе, чем «государство в государстве» это не назвать.

Такие полномочия церкви берут свое начало еще в Судебнике 1497 года: «А попа, и диакона, и черньца, и черницу, и строя, и вдову, которые питаются от церкви божиа, то судить святитель или его судия».

После принятия Соборного уложения 1649 года начали возникать серьезные противоречия между государственными органами и духовенством. Именно это уложение впервые запретило приобретение земель церковью. В гл. XVII, статьях 42-43 Уложения перечислялись все духовные власти и учреждения от патриарха до монастырей, которым впредь запрещалось принимать имения по духовным завещаниям на поминки усопших, как водилось в старину, под страхом конфискации в пользу государя.

На Соборе 1667 года было сформулировано следующее понимание духовной и царской власти: «Да будет признано заключение, что Царь имеет преимущество в делах гражданских, а Патриарх в делах Церковных, дабы таким образом сохранилась целою и непоколебимою стройность церковного учреждения». Однако Московский Собор 1675 года упраздняет действие «Монастырского приказа», светского учреждения, и это действие никак нельзя отнести к делам церковным.

Можно сказать, что имело место двоевластие: царь принимает определенный указ, а церковь ограничивает его действие.

К концу XVIII века духовенство полностью оформилось как привилегированное сословие: духовенство и его дети освобождались от подушной подати, рекрутской повинности; подлежали церковному суду по каноническому праву (за исключением преступлений государственной важности). По своей социально-классовой характеристике церковь четко относилась к феодалам: патриаршему двору, архиерейским домам и монастырям принадлежали на вотчинном праве огромные земли и приблизительно пятая часть крепостного крестьянства в стране. Экономическое могущество церкви обеспечивало ей определенную независимость от власти, что являлось основой для притязаний на вмешательство в государственные дела.

Отношение самодержавия власти к церкви неизбежно было двойственным. С одной стороны, церковь, осуществляя идеологическую функцию, внедряла в массы идею, что всякая власть, а царская в особенности, от Бога и повиновение ей является божественной заповедью («кесарю — кесарево»). Поэтому власть поддерживала и защищала церковь, а господствовавшая православная религия имела статус государственной религии. Но церковь не хотела мириться с подчиненным положением относительно государства.

К приходу к власти Петра ситуация, как не трудно догадаться, не изменилась. Характерным выражением ее в это время служит «Окружное послание», написанное патриархом Адрианом ко всей православной пастве вскоре после вступления своего на патриарший престол в 1690 году. Основная мысль, которая проходит через весь документ — это все та же идея Никона о превосходстве священства перед царством.

Посмотрим, что же писалось в послании, которое полностью называлось «Слово всякому, людям господним, каждому как должно чин звания своего хранить, благочестие и веру содержать православную, от чего отстраняться и чем наследовать спасение вечное» и по традиции распространялось повсеместно, т. е. доносилось до народа, а не было просто внутренним церковным документом.

С начальной строки первого своего обращения патриарх давал понять, что твердо стоит на позициях своих предшественников, Никона и Иоакима: «Два начальства вышнейших устроил Бог на земле, Священство, глаголю, и Царство — ово божественным служащее, ово человеческим владущее и пекущееся — ибо от единого и того же начальства оба сии происходят, человеческого жития к украшению».

Однако при этом «Царство власть имеет только на земле», а «Священство же власть имеет и на земле, и на небесах, ибо кого свяжет на земле — будут связаны и на небе, и кого разрешит на земле — будут разрешены и на небесах».

Обратите внимание — речь идет не только о духовной власти, но и вполне светской. Церковь согласно этому заявлению имеет власть «связывать на земле». Более того, государство (царство) обязано «церкви святой православной во всяких случаях и скудостях помощь подавать, паче же еретиков, раскольников и всяких наветников отгонять», а вот про обязательства церкви по отношению к государству — ничего не сказано.

(окончание следует)