Автор: Константин Крылов

РОЖДЕНИЕ НАЦИИ

Название далёкого карельского города Кондопоги стало известным всей России. Правда, телекомментаторы всё ещё не могут определиться с тем, куда ставить ударение. Зато народ разобрался: слово «Кондопога» теперь можно увидеть на стенах домов, даже на заборах — там, где раньше пи­са­ли «НБП» или другие трёхбуквенные слова.

Думаю, нет смысла подробно излагать кон­до­пож­с­кие события. Несмотря на постоянную ложь в СМИ, всем русским людям хорошо из­ве­с­т­но, что именно произошло. Можно сколько угод­но рассказывать сказки о «погроме палаток», о внезапном нападении взбесившихся местных жи­те­лей на мирных, пушистых чеченцев, можно об­ви­нять загадочных «русских экстремистов» в том, что они чуть ли не за неделю готовились к каким-то там событиям, «понаехали и разжигали». Вся эта помойная чушь, сколько её не лей, никого уже не интересует. Правду знают все.

Действия местных жителей были ответом на чудовищное по жестокости убийство чеченцами нескольких русских людей, которых резали но­жа­ми (людям ломали руки, отрезали уши, од­но­му из убитых — ещё живому — изрезали ножом лицо в мясо), а потом закололи. Кстати, число умерщвлённых чеченцами людей точно не­из­ве­с­т­но: официально говорят о троих (раньше го­во­ри­ли о двоих), но, учитывая систематическое враньё россиянских СМИ в подобных вопросах, в этом позволительно усомниться.

Власти отреагировали на события по-своему. Для начала они привычно заняли сторону кав­каз­цев. Потом, когда события пошли по на­ра­с­та­ю­щей, никакого присутствия руководящих то­ва­ри­щей не замечалось: все куда-то попрятались, бо­ясь сунуться под горячую руку. Прибывшие на место действия активисты одного из русских дви­же­ний — а именно, ДПНИ, Движения Против Не­ле­галь­ной Иммиграции — были вынуждены вы­с­ту­пать перед толпой и успокаивать людей, го­то­вых уже на всё. Логично было бы предположить, что они попытаются отомстить за зверски убитых — то есть устроят самосуд над чеченскими убий­ца­ми. Этого всё же не произошло. Собравшийся на сходе народ, вместо того, чтобы пойти убивать — что, заметим, было бы если не законно, то психологически понятно, — ограничился унич­то­же­ни­ем имущества убийц и изгнанием чеченской диаспоры из города.

Это, кстати, очень характерно. Люди не стали требовать крови — даже когда имели все ос­но­ва­ния её требовать. Всё, чего они добивались — это возможности жить по-человечески, по-русски, быть свободными людьми, а не рабами чу­же­зем­ных захватчиков, почему-то именуемых «миг­ран­та­ми» и пользующихся особым по­кро­ви­тель­ством властей.

Увы, когда стало ясно, что погрома не будет и начальству ничего не угрожает, оно вернулось, напуганное и обозлённое, и принялось за «ме­роп­ри­я­тия» — разумеется, направленные не про­тив убийц, а против жертв. Город наводнили внут­рен­ние войска, перед которыми была поставлена задача подавления русского бунта. По по­до­зре­нию в «причастности к беспорядкам» было схва­че­но около ста с лишним человек. Чеченцы, ра­зу­ме­ет­ся, ни разу не пострадали. Когда же народ пригрозил новыми возмущениями, с диаспорой начали вести униженные переговоры на тему «вы­да­чи убийц» — видимо, под определённые га­ран­тии. Диаспора кочевряжилась и требовала «вып­лат и компенсаций за имущество». А че­чен­с­кий командир Кадыров публично пообещал ра­зоб­рать­ся с кондопожцами. Как именно, про­го­во­ри­ла вслух журналистка Юлия Латынина, ра­бо­та­ю­щая рупором чеченской политики в Москве: она открыто угрожала русским людям «кадыровским спецназом», который, по её словами, «в той са­мой Чечне отрезает головы своих же со­оте­че­ствен­ни­ков и вешает их на водопроводные тру­бы». Эти детали, впрочем, пусть останутся на её совести или что там у неё вместо.

Ещё одно важное обстоятельство. Убийства, послужившие поводом к массовым народным выступлениям, было далеко не первыми в череде преступлений и насилия, творимых кавказцами в Кондопоге. Чеченцы давно и успешно тер­ро­ри­зи­ру­ют город, равно как и все русские города и сёла, где они появляются. Просто Кондопогу не смогли замолчать, как замалчивали до сих пор все рус­ские выступления против неруси. Так, известный журналист Дмитрий Соколов-Митрич приводит в своей книге «Нетаджикские девочки» (ра­зу­ме­ет­ся, не изданной: в многонациональной РФ) при­во­дит далеко не полный список российских «кон­до­пог»: станица Клетская, город Суровикино (Вол­гог­рад­с­кая область), село Богородицкое, село Ремонтное, город Сальск (Ростовская область), поселок Черниговский (Челябинская), райцентр Частоозерье (Курганская), город Углич (Ярос­лав­с­кая), город Удомля (Тверская), село Знаменское (Орловская), райцентр Малая Пурга (Удмуртия), село Сухие Аврали (Самарская), города Харагун и Приаргунск (Читинская), село Средняя Елюзань (Пензенская), село Яндыки(Астраханская), село Садовое (Астраханаская). Во всех случаях причина конфликта одна: кавказские общины, оби­ра­ю­щие и терроризирующие русское — или калмыцкое, удмуртское, чувашское, или другое «коренное» — население. Интересно, что между коренными народами никаких «кондопог» не случалось.

Во всех случаях власть наказывала коренное население за бунт и сопротивление, лебезила пе­ред чёрными насильниками и замалчивала про­ис­хо­дя­щее. Кондопога была первым случаем, когда заткнуть рот людям не удалось.

Почему, собственно? Один либеральный по­ли­тик в сердцах высказался так: «К сожалению, националистам удалось пробить ин­фор­ма­ци­он­ную блокаду». Тут замечательно как признание того, что блокада была, так и это самое «к со­жа­ле­нию». Когда дело доходит до «меж­на­ци­о­нал­ки», всякие ценности типа свободы слова (ко­то­рую наши либералы так любили отстаивать году так в восемьдесят девятом) тут же оказываются под ковром, а из-под ковра вытаскивается цен­зу­ра и прочая секир-башка. На сей раз, однако, и в самом деле не получилось – благодаря не­под­цен­зур­но­му интернету, нескольким радиостанциям, по разным причинам давшим в эфир ин­фор­ма­цию о событиях в городе. Ну и, наконец, сра­бо­та­ло то, что можно назвать «атмосферным фак­то­ром»: что-то такое уже давно висело в воздухе.

Все ждали одного: когда прорвёт. И дож­да­лись.

ИСТОРИЯ РУССКОГО ВОПРОСА

Положение русских в стране, которая всё ещё называется Россией, никогда не было особенно хорошим. Откровенно говоря, русские всегда не­сли на себе основную тяжесть государственного строительства, а вот к общему котлу их под­пус­ка­ли последними, приберегая самые сладкие ку­соч­ки для других народов, умных и бойких, умеющих торговать лояльностью и нравиться начальству (ну или пугать его, что одно и то же).

Даже если не брать в расчёт историю ор­дын­с­ко­го ига (хотя, может, и стоило бы), а по­смот­реть на времена исторические, то мы об­на­ру­жи­ва­ем странную закономерность. Русские всегда были оттеснены от самого вкусного: доходных бизнесов, управления, власти. Эти места всегда резервировались для кого-то другого.

В Российской Империи со времён Петра роль «доминирующего народа» играли немцы. Петровское германофильство, приведшее к ужасам бироновщины, к Миниху и Остерману, продолжалось и продолжалось. При этом, что характерно, наибольшую наглость и презрение к русским проявляли не иммигранты из Германии, у которых и в самом деле было чему поучиться, а остзейские немцы, умелые угнетатели, но отнюдь не культуртрегеры.

Кроме немцев, монополизировавших госаппарат, держащих в руках самые выгодные торговые и промышленные дела, империя проявляла необъяснимую благосклонность к отсталым народцам, а также к прямым врагам государства Российского. Например, финны как нация и Финляндия как государство были созданы в основном усилиями российской короны: «великое княжество Финляндское» обладало неслыханными правами по сравнению с русскими землями, а «финномания» - то есть откровенный финский национализм - прямо поощрялась. Необычайно ценились также поляки, исконные враги России: несмотря на постоянные измены, бунты и ненависть к русским, поляков холили и лелеяли, прощая любые грехи и даруя всяческие привилегии и послабления. Так же бережно относились к грузинам и некоторым другим особо оберегаемым народам. Русские же тянули лямку по полной.

Разумеется, находились те, кто считал такое положение нестерпимым. Достаточно вспомнить хотя бы то, что первое русское националистическое сочининение, написанное в 1849 году - «Письма из Риги» Юрия Самарина, чиновника по особым поручениям и мыслителя-славянофила - было посвящено актуальной тогда проблеме немецкого засилья на всех уровнях власти, в бизнесе и правоохранительных органах. За «Письма» Самарин был заключён в Петропавловку личным распоряжением царя-батюшки… Так что неудивительно, что русский герой, великий генерал Ермолов, на вопрос Александра Первого, какую награду он хотел бы получить за ратные подвиги, ответил – «Сделайте меня немцем, государь!»

Тема немецкого засилья была актуальна до самой революции.

ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗМ В ДЕЙСТВИИ

Можно как угодно относиться к идеалам социализма и коммунизма. Но тот факт, что во главе октябрьского переворота стала партия, чьей идеологией был русофобский «интернационализм», отрицать сложно. Так же как и огромную – по сути, решающую – роль инородческих сил (в том числе и военных: от знаменитых «латышских стрелков» до китайских воинских соединений) в Гражданской войне. И, наконец, «великорусский шовинизм» был объявлен главным врагом «пролетарской республики», а любые проявления русского национального духа преследовались.

Например, антисемитизм (под которым подразумевалось любое недовольство по отношению к «самому революционному народу») карался смертью. Постановление СНК РСФСР от 25 июля 1918 года предписывало ставить вне закона (то есть физически уничтожать) «погромщиков и ведущих погромную агитацию». По приказу Троцкого летом 1918 года перед строем было расстреляно 400 красноармейцев, обвинённых в погромах. Заметим, это были красноармейцы – с обычными русскими вообще не церемонились. Причём списать это на ужасы Гражданской войны нельзя: это была постоянная практика. Так, 12 января 1931 года Сталин, отвечая на вопросы Еврейского телеграфного агентства, заявил: «В СССР строжайше преследуется законом антисемитизм, как явление, глубоко враждебное Советскому строю. Активные антисемиты караются по законам СССР смертной казнью».

Не нужно, однако, думать, что русских убивали только за недостаточную лояльность к евреям. Нет, речь шла о систематическом подавлении русского национализма в пользу «национализма угнетённых народов», который считался прогрессивным и заслуживающим поощрения.

Это касалось всего, связанного с русской жизнью. Например, религиозные гонения обрушились фактически только на Православную церковь. Да, мечети и синагоги тоже иногда закрывали, однако мулл и раввинов никто особенно не беспокоил – они не считались опасными. В отличие от тысяч убитых православных священников.

Поношению и осмеянию подвергалась также русская культура. Тот накал русофобии, который царил в те времена, сравним только с девяностыми годами двадцатого века. Над русскими издевались устно и печатно, в русскую культуру втыкали перья мастера глума. «Толстозадая Рассеюшка» была их главной и излюбленной мишенью. В изобилии писались гнусные стихи, омерзителные пьесы, даже «исторические труды», где русская история представала в виде нагромождения глупостей и пороков. И конца-краю этому было не видно.

Уничтожение русского крестьянства – то же самое «раскулачивание» - тоже было чисто антирусской мерой. Другие народы не испытали на себе такого масштаба репрессий против всего сколько-нибудь зажиточного слоя населения. Но ещё более значительным по последствиям, хотя и менее известным, было уничтожение русского образованного городского слоя. У несчастных русских обывателей – благодаря искусственно организованному голоду, потом «дефициту» и «плохому снабжению» - было выманено всё сколько-нибудь ценное имущество. Достаточно вспомнить, как последние серебряные ложечки и золотые крестики сдавались в «торгсины», где на золото меняли хлеб, селёдку и ситец.

В результате народ был полностью ограблен. Достаточно ответить на простой вопрос - кто из русских унаследовал хоть что-нибудь из имущества дедов и прадедов? – чтобы это понять и прочувствовать. И, разумеется, никто никогда не выяснял, сколько и чего отобрали у русских – и кто нагрел на этом руки. Поскольку же речь шла о достоянии целого народа, масштаб прозошедшего трудно даже вообразить...

Отдельной темой является то, как «народная власть» обошлась с русской землёй – то есть с коренной Россией. Прежде всего было окончательно закреплено отделение от русских земель Украины и Белоруссии. Далее, оставшаяся «Российская федеративная социалистическая республика» была чем-то вроде пирога, от которого постоянно отрезали кусочки. В 1920 была образована независимая «Карельская трудовая комунна», в 1924 –Узбекистан и Туркмения, в 1936 году на исконно русских землях был сконструирован Казахстан. Русскую землю резали и резали, отдавая самое лакомое любым другим народам, кроме русских.

После Отечественной Войны ситуация изменилась. Советское руководство убедилось на практике, что ставка на «нацменов» проваливается. Обласканные советской властью, они охотно шли в услужение немцам – как те же чеченцы, когда-то охотно принимавшие участие в «расказачивании» и получившие от расправы над казаками максимальные выгоды. То же продемонстрировали и другие народцы-любимчики. Войну же выиграли русские, заплатив за это чудовищную цену: сначала жизнями лучшей части этноса, потом послевоенным голодом и разрухой, которая коснулась именно русских людей и русской земли. Пока кавказские джигиты – находящиеся под особым покровительством Иосифа Виссарионовича - объедались фруктами и шашлыком, русские ели слипшийся, сырой хлеб со жмыхом и работали от зари до зари. Но их хотя бы перестали публично унижать. Тема «великорусского шовинизма» исчезла со страниц партийной печати. Перестали расчленять территорию России: Сталин даже прирезал к ней Калининградскую область, Туву и Курилы. Немного, но, по крайней мере, настригать новых «союзных республик» он больше не стал.

При Хрущёве всё началось заново. Украине был демонстративно подарен Крым. Снова начались гонения на Церковь и на русскую культуру. Русофобская часть большевистского наследия вытаскивалась из подвалов и поступала в оборот. Если бы не Брежнев, то, скорее всего, дело дошло бы до нового русоедского погрома.

И во все времена РСФСР оставалась для всего Союза дойной коровой – кривой, косой, уставшей, с проеденной слепнями шкурой. Согласно экономической политике ЦК КПСС значительная часть полученного национального дохода, произведённого в РСФСР, где русский народ был в большинстве, постоянно перераспределялась в другие республики СССР, обеспечивая там опережающие темпы социально-экономического развития, оставляя Российскую Федерацию на уровне ниже общесоюзных показателей. В бюджеты республик Закавказья, Казахстана и Средней Азии полностью зачисляли налог с оборота, основной источник бюджетных поступлений, и подоходный налог с населения эти республики полностью забирали себе, все 100 процентов. Россия же в лучшем случае получала лишь половину того, что собирала, и никогда не пользовалась дотациями из общесоюзного бюджета, хотя играла решающую роль в его формировании. Обеднение русских по сравнению с народами других республик в числе прочих факторов вызывалось несправедливой политикой закупочных цен.

Опять же обратимся к цифрам. Средняя себестоимость центнера картофеля была 9,61 рубля, а государство платило около 6 рублей. Продажа на сторону была недопустима. Хлопок, рис, чай, цитрусовые требуют почти равных с картофелем трудозатрат, поэтому и цены на них во всём мире почти одинаковые, а если редко где и отличаются, то не более чем в 2–3 раза, и только в СССР картофель был в 20 раз дешевле закавказского мандарина и в 35 раз – лимона. Больше половины мяса и молока в стране поставляли российские крестьяне, но именно жители РСФСР меньше всех в СССР получали мясных и молочных продуктов. В Москву по выходным из ближайших областей ехали за колбасой.

Россия выпускала больше сельхозмашин и удобрений, и опять же ей от всего этого доставалось меньше по сравнению с любой другой республикой. Она же вырабатывала больше всех электроэнергии. Впрочем, не стоит забывать, откуда эта электроэнергия бралась. Территории изначальной России были затоплены – для того, чтобы создать водохранилища. Под водой оставались старинные русские деревни, города, памятники архитектуры. Это никого не волновало. Россия «шла на электричество» - в распыл.

И при этом РСФСР умудрялась занимать последнее место даже по протяжённости дорог с твёрдым покрытием на квадратный километр, уступая в том числе и Туркменской ССР, 65 процентов территории которой – пустыни.

Политика «преимущественного развития» касалась не только материальных ценностей. Все помнят национальные квоты, по которым представители всяких альтернативно одарённых народов занимали места в лучших вузах страны. Потом они же «фигурировали» в советской науке, особенно гуманитарной. Говорят, на Кавказе были сёла, заселённые кандидатами и докторами наук – возможно, это миф, но очень похожий на правду.

На этаком фоне времена бироновщины могли показаться прямо-таки торжеством русского духа.

ПОСЛЕ СОЦИАЛИЗМА

Сейчас мало кто помнит времена перестройки: очень уж всё происходило быстро и невнятно. Тем не менее, именно тогда были заложены основы той политики по отношению к русским, плоды которой мы пожинаем сейчас.

Как известно, главной силой, работавшей на расчленение Союза, были «национальные окраины». Все они составляли нечто вроде единого фронта, направленного против союзного руководства. Однако не менее важно, что этот единый фронт был скреплён ещё и русофобией. Все «националы» дружно ненавидели русских, за счёт которых жили, и мечтали о том, чтобы, во-первых, избавиться от них, и, во-вторых, поживиться за их счёт. Русские погромы по всем союзным республикам были не только приятным, но и экономически выгодным занятием: у русских отбирали дома, имущество, ценности, иногда вместе с жизнью.

Cоюзное руководство, вместо того, чтобы опереться на русских, начало усиленно сдавать последнее, что у них осталось. Мало кто сейчас помнит, что тот же Горбачёв собрался доделать то, что не успели ранние большевики – а именно, окончательно расчленить РСФСР, предоставив всем автономиям права союзных республик. Понятно, к чему бы это привело дальше.

В этом отношении даже разрушение Союза было, как ни отвратительно это говорить, меньшим злом, чем реализация горбачёвских планов. Если бы он успел это сделать, мы бы жили в стране, похожей на продырявленную тряпку – без Татарстана, без Якутии, без прочих территорий. Осталась ли бы у нас нефть и газ – тоже, кстати, большой вопрос…

После 1991 года началась новая эпоха. Она была новой во всём, кроме положения русских. Оно только ухудшилось – причём во всех отношениях.

Во-первых, русские, больше всех пострадавшие от переворотов начала века, вдруг оказались главными виновниками всех преступлений большевизма, и при этом совершенно непричастными к его достижениям. Понятно ещё, что антирусскую мифологию усиленно разрабатывали «новые независимые государства». Украинцы, спешно сочиняя историю «незалежной неньки», спешно переписывали историю голодовок, приписывая «голодомор» русским, которые, дескать, «изводили украинцев» (то, что русские голодали и умирали сами, разумеется, никого не интересовало). Грузины, не видевшие ни от России, ни от Союза, ничего, кроме ласки, тоже посчитали себя в чём-то обиженными – да так, что даже в современной Грузии, нищей и разваливающейся, русофобия зашкаливает за все мыслимые пределы. Даже жутковатые азиатские деспотии, образовавшиеся на месте бывших советских республик, и те вписали себе в учебники истории что-то про «русскую колониальную империю», которая их страшно угнетала (например, учила и лечила)… Но и в самой России, вроде бы русской стране, русские оказались предметом постоянных издевательств. Опять же, ограничимся перой штришков. Из девяностых: руководство одной из крупнейших на тот момент российских газет спустило редакторам указивку, в которой было чёрным по белому запрещено употреблять слово «русский» в каком бы то ни было позитивном контексте. То есть «русская мафия» писать было можно, а «русская слава» - нельзя. И из двухтысячных: лозунг «Слава России!» до самых недавних пор считался «жутким экстремизмом» - и даже когда Президент в официальной речи произнёс те же слова, отношение к ним не изменилось.

Что касается национальньного вопроса как такового. Казалось бы, ушли в прошлое времена «преимущественного развития национальных окраин». Казалось бы – потому что на самом деле паразитирование «республик» (теперь уже «независимых государств») на теле России не только продолжилось, но и усилилось. Россия поставляет многочисленным народцам-золоторотцам сырьё, энергию и всё что потребуют по бросовым ценам. Кроме того, Россия кромит орды мигрантов, которые сейчас усиленно заселяют исконно русские земли. В русских городах строятся мечети и медресе, чёрная нерусь лезет в органы власти и в правоохранительные структуры, она же подкупает чиновников и наводит свои порядки везде, куда только может дотянуться. Власти, опять же, смотрят на это с одобрением.

Два слова об экономическом положении русского народа. Практически все сколько-нибудь значимые бизнесы находятся в руках нерусских: кавказцев, евреев, китайцев, кого угодно, но только не русских. Чудовищное законодательство не позволяет заниматься сколько-нибудь честным бизнесом, а постоянные захваты и переделы собственности кладут конец всем попыткам хоть как-то устроиться. Самыми выгодными остаются криминальные и околокриминальные бизнесы – прежде всего наркоторговля. На это, равно как и на массовое спаивание остатков русского населения, власть не обращает внимания

В последние годы русоедская политика только набирает обороты. Легальная и нелегальная миграция захлестнули страну. Чудовищная «антифашистская компания», откровенно направленная на травлю русских людей и русского национального чувства, поощрила агрессивность диаспор. Чёрные убивают русских, уже ничего не боясь.

В таких условиях русский бунт уже неизбежен. Скорее, следут удивляться долготерпению народа, а также его природной незлобивости.

ОТ «ПОДМАСТЕРЬЯ» К «ОТЖИВШЕМУ ДЕДУШКЕ»

Нарисованная картина может показаться излишне жёсткой. Получается, что великий русский народ почти всю свою историю был утесняем и угнетаем инородцами – с ведома и одобрения русской же власти. Но, может быть, мы сами виноваты в том, что кто-нибудь всё время ездит на нашем горбу – не немцы, так евреи, не грузины, так чеченцы? Может быть, мы просто не способны жить самостоятельной народной жизнью?

Нет, это не так. К плачевному положению русских привели не их худшие, а их лучшие качества.

Начнём со времён петровского завозда немцев и последующего «засилья». Намерения Петра и последующих правителей страны были вполне понятны и даже оправданны. В самом деле: иностранцы знали и умели то, чего русские не знали, не умели, и даже не понимали, зачем это нужно. Необходимость ускоренного развития страны диктовала и «засилье». Русских как бы отдали в школу к немецкому мастеру – бесправным подмастерьем. Но не для того, чтобы он ему служил, а для того, чтобы поскорее научить полезным навыкам. Предполагалось, что, выучившись, народ выйдет из немецкой школы и заживёт самостоятельно. На русских накладывали самую тяжёлую ношу, но никто не имел в виду какого-то специального, нарочитого унижения. Всем было понятно, что Россия – русское государство, и когда-нибудь станет таковым в полной мере.

Об этой стороне дела – постепенной «национализации» Российской империи – сейчас говорят мало. Между тем, постепенный подъём русского национального самосознания имел место, хотя и происходил достаточно медленно. Здесь русским тоже приходилось учиться – зачастую, как ни смешно, у тех же самых немцев! Например, либретто оперы «Жизнь за царя» (она же – «Иван Сусанин») написал Г. Розен. Более того: написанный за несколько лет до Самарина, в 1844 году, трактат «Россия, захваченная немцами» был сочинён автором, носящим фамилию Вигель. Впоследствии немало российских немцев отметились как пламенные славянофилы. Идеологи панславизма – идеи объединения славянских народов под крылом России – были Мюллер и Гильфердинг. А в 1915 году, на волне национальных чувств, появился трактат Владимира Францевича Эрна «От Канта к Круппу», один из самых антинемецких текстов в истории мировой мысли…

Разумеется, русское самосознание жило не только и не столько работой умных немецких голов. Сами русские всё больше осознавали себя нацией. Опять же не будем писать об этом подробно. Но вот, например, ненавистный сейчас многим триколор возник именно как русский национальный флаг – в противовес имперскому чёрно-жёлто-белому полотнищу. Александр Третий во время коронации утвердил этот флаг как государственный именно на том основании, что он признан русским народом как свой.

Но это было с одной стороны. «Образованный класс» Империи – частично сам состоящий из инородцев, частично разложившийся под воздействием западной пропаганды, – а русофобия на Западе к тому времени сделалась общим местом, да и сейчас не перестаёт им быть, - всегда и во всём занимали антинациональную позицию. «Русская интеллигенция» ненавидела монархию, церковь, но особенно – народ. Эти люди радовались поражениям России в войнах, с удовольствием пересказывали любые гнусные слухи о властях и духовенстве, но главным наслаждением для них было именно издевательство над русским народом, который они считали самым диким, самым необразованным, самым отвратительным на свете.

Однако до поры до времени всё это варилось под спудом. Даже дикий выплеск «русского» терроризма ещё не предвещал грядущих катаклизмов.

Максимальный подъём русского национального чувства был связан с Первой мировой войной. Тогда русские, пожалуй, впервые ощутили себя единой нацией, а не просто «населением» или «подданными государства». Это выразилось – например, в переименовании 31 августа 1914 года столицы государства из Санкт-Петербурга в Петроград. Русские больше не захотели жить в городе, названном на чужом языке.

Россия, победившая в войне, довольно быстро стала бы русским национальным государством. Она к этому и шла.

Сейчас – когда уже, честно говоря, поздно – много рассуждают о том, была ли революция 1917 года предопределена. В принципе, если почитать публицистику того времени, становится ясно, что революции ждали абсолютно все, и хотели тоже все. Однако её ждали в совершенно другом виде – а именно, революции националистической, по образцу национальных революций в европейских странах. Впрочем, возможно, дело обошлось бы без стрельбы по Зимнему дворцу: монархия могла бы быть демонтирована – или мягко ограничена – без кровопролития. Но, так или иначе, все понимали, что дело идёт именно к этому.

Увы. Вместо национальной революции Россия получила революцию антинациональную.

Сказанное относится не только и не столько к Октябрю, сколько к Февралю. Именно так называемая Февральская революция (точнее, переворот) привёл к власти в России кучку предателей, откровенно работавших на уничтожение страны и народа. Достаточно вспомнить, что именно «февральские» правительства с лихорадочной поспешностью демонтировали Россию, раздавая направо и налево обещания независимости всем народам Империи, поощряли и пестовали украинский и белорусский национализм (в противовес естественному общерусскому).

Теперь о большевистской политике. Если ранние большевики проводили политику откровенно антирусскую, – и этого не скрывали, – то с поздним, послевоенным периодом всё было не столь однозначно. Гонения на русских прекратились, однако эксплуатация русского народа и русской земли «в интересах всей страны» осталась и даже усилилась.

Если продолжать всё ту же аналогию, то русский народ, вышедший из немецкой школы и переживший нападение разбойников-комиссаров, вернулся таки домой - оказался в положении «старшего брата», у которого умерли родители – Царь и Империя – но осталась огромная бестолковая «семья народов». Большевики сказали русским: вас вырастили и выучили, теперь вам нужно впрягаться в лямку – кормить, учить и выводить в люди ещё сто народностей, населяющих земли Империи, ведь их нельзя оставить голодными и невежественными. Русским пришлось впрячься в новую лямку: «тянуть семью», отдавать последний кусок крикливым младшим братишкам, а самому работать от зари до зари, чтобы всех прокормить. «Младшим» при этом прощалось всё, включая свинское поведение. «Старший» был всеобщим кормильцем и заодно ответчиком за всех. Однако и тут светило какое-то будущее: русские надеялись, что, в конце концов, все народы цивилизуются, научатся жить по-человечески и тоже начнут работать. Тогда будет полегче.

Получилось опять плохо. Народцы-золторотцы подросли и окрепли, после чего решили избавиться от постаревшего и усталого «старшего брата»: его самого убить, а оставшееся имущество – землю и имущество – поделить между собой. Для того, чтобы придать требованиям убедительности, его немножечко тыкают ножичком и вообще делает больно. Впрочем, кроме ножика, используется ещё и ласковое слово. В ход идёт всё та же идея служения, только в совсем уж извращённой форме: теперь русским внушается, что оии уже отжили своё, пора освобождать территорию, переписывать квартирку и вещички на других людей и отправляться на свалку подыхать. «Давай, дедушка, ложись-ка в гробик, не заедай жизнь молодёжи».

Что же касается нынешней российской власти, то она – за барашка в бумажке и за преданные заглядывания в глаза – дала себя убедить, что русские ей, в сущности, не нужны, а нужны более симпатичные народы, которые сейчас демонстрируют свою для неё полезность.

РУССКИЕ ВЗРОСЛЕЮТ

Русское национальное движение возникает на наших глазах. Ещё три-четыре года назад русские интересы не представлял никто. Нет, было немало людей, в том числе пишущих в газеты и выступающих по телевизору, которые называли себя «патриотами» и даже пытались что-то сказать о том, что русским нужно дать немножко пожить. Естественно, их не слушали, а если слушали – то продолжали «кушать дальше», как кот в басне Крылова.

Соответствующей была и идеология. Русские националисты не смели вслух произнести запретное слово «национализм», предпочитая называть себя «патриотами» - то есть стороннками своей страны, а не частью своего народа.

Патриотизм, опять же, сводился к доказательствам того, что русские ещё могут кому-нибудь да понадобиться, пригодиться, а поэтому их не нужно убивать сразу: пусть ещё поживут, поработают, чего-нибудь построят и послужат «мировой культуре». Например, популярная в те годы идеология «евразийства» вся была построена на том, что русские могут быть полезны для «великого евразийского проекта». Фактически, речь шла о возвращении к положению «старшего брата», только на худших условиях.

Самые же смелые русские патриоты мечтали о возвращении «монархии и порядка». Опять же, их мечтания не шли дальше возвращения положения «народа-подмастерья» - только учиться преполагалось уже не у немцев, а, скажем, у Церкви (идея «всенародного покаяния за гордыню безбожия») или ещё кого-нибудь.

И только сейчас возникает совершенно новое явление – русский национализм. Националисты – это люди, которые считают, что нужно отказаться от самой идее служения кому бы то ни было. Нам нечему больше учиться. Мы никому ничего не должны. Мы никому ничем не обязаны. И уж тем более мы не обязаны отказываться от своего, ужиматься и «освобождать место». Пусть лучше другие ужмутся и освободят место для нас.

Но почему эти настроения – вполне естественные – стали актуальны для нас только сейчас? Может быть, вся наша предыдущая история была ошибкой?

Нет, это не так. На самом деле наш народ входит в стадию взросления.

Чтобы понять, о чём речь, сравним историю народа с историей отдельного человека.

Представьте себе ребёнка. Он живёт для себя и делает то, что ему хочется. Когда весело, он смеётся, когда грустно – плачет. Когда хочет конфетку – берёт конфетку, когда хочет засунуть пальчик в розетку – суёт. Конечно, ему не всегда дают вкусную конфетку и не всегда позволяют засовывать пальцы в розетку. Но это чисто внешние ограничения. Если ему «дать волю», он и конфетами обожрётся, и пальчик сожжёт.

Потом ребёночек растёт. И его отдают в учёбу. То есть начинают заставлять делать то, чего он делать не хочет, что ему неинтересно, а главное – он не понимает, для чего это нужно. Ему приходится слепо верить маме с папой, которые говорят: «сынок, не выучишься – будешь дворником». И он верит, и учится, и насилует себя. Главное слово здесь – насилует. Он учится не только «наукам и ремёслам», но прежде всего преодолению собственных желаний, умению «себя заставлять», то есть воле, дисциплине и служению. Так он приходит в состоянии «юноши», «молодого человека».

Впрочем, в ту же самую пору он учится и преодолению чужих желаний. Он учится говорить «нет» (в том числе и родителям), учится упорствовать, ниспровергать авторитеты, и так далее. Но и для этого ему надобится воля и дисциплина.

И вот, наконец, взрослость. Взрослому человеку никто не говорит, что ему делать, а желающих поездить не горбу он умеет отшить. Он знает, что такое свобода, и стремится к ней. Он живёт для себя. Но тем самым он не возвращается в состояние ребёнка. Он умеет служить – хотя уже служит не чужим интересам, а своим собственным. Можно сказать, что он служит себе - но именно что служит, а не предаётся капризам и случайным желаниям, как дитя. Он достигает своих целей, но ради этого способен «заставлять себя». Он делает не то, что ему хочется, а то, что ему нужно. Эта способность служить своим интересам и отличает взрослого от ребёнка.

Например. Ребёнок ест то, что ему вредно. Юношу можно заставить или убедить не есть того, что ему вредно. Взрослый отказывается от такой пищи сам – если он, конечно, взрослый.

То же и с народами. Всякий народ переживал стадию наивного национального эгоизма, «детскости». Большинство народов такими и остаются. Другие же взошли на следующую ступень – служения отвлечённой идее, как правило - религиозной или политической. Такие народы строят пирамиды и воздвигают храмы, учат священные языки и отрекаются от собственного имени. Учатся «делать то, чего не хочется». Впрочем, они же учатся говорить «нет», умело бунтовать и свергать королей, что тоже требует самоотречения и дисциплины.

Заметим, что такую стадию проходили все великие народы. Европейцы, например, пережили Средневековье, когда народы служили идее всемирного христианства – не менее отвлечённой, нежели идея коммунистическая. А до того, во времена античности, европейцы учились у Азии – и были талантливыми и благодарными учениками. Так что нам нечего стыдиться: мы закончили с тем же куда быстрее, за века, а не за тысячелетия.

Но, наконец, наступает последняя стадия, взрослость. Ситуация, когда народ осознаёт, что никакой внешней идеи над ним больше нет, и единственая его святыня – он сам. Его национальные цели и есть то божество, которое отныне «не терпит других богов перед лицом своим». Народ, научившийся служить, служит отныне самому себе как своей же идее.

Это и есть состояние Нации, совершеннолетие народного духа.

Наша горькая и тяжёлая юность слишком затянулась. Впрочем, мы многому научились за эти века. Мы умный, образованный, сильный и дисциплинированный народ. Нам не хватает одного: осознания своих интересов как единственной и высшей цели нашего существования.

Русским пора становиться Нацией.