Автор: Андрей Борцов

ПЕРВЫЙ ИМПЕРАТОР. ЧАСТЬ III

Ломоносов называл Петра человеком, богу подобным, а Державин писал: «Не бог ли в нем сходил с небес?». Разумеется, не все от­но­си­лись к Петру Первому с та­ки­ми пиететом. Современники Державина, увлекавшиеся фран­цуз­с­кой фи­ло­со­фи­ей, начинали смотреть на дело Петра иначе. Тем, кто привык к отвлеченным об­ще­ствен­ным по­ст­ро­е­ни­ям, не могла нравиться деятельность реформатора, по­свя­щен­ная конкретным мелочам военного дела и государственного хозяйства. Она выглядела для них слишком низ­мен­ной и материальной. Типичный ин­тел­ли­ген­т­с­кий подход.

Некоторые аспекты деятельности Петра были рассмотрены в первых двух частях работы, из важ­ных вопросов осталось рассмотреть эко­но­ми­чес­кую и социальную деятельность. Казалось бы, тут все ясно — именно при Петре русская про­мыш­лен­ность раз­ви­ва­лась семимильными шагами, дог­нав и пе­ре­гнав Европу. Введение табеля о рангах по­зво­ли­ло продвигаться талантам с самого низа, а верхние восемь чинов да­ва­ли дворянство — мож­но смело сказать, что это были первые зачатки ме­ри­ток­ра­тии.

Тем не менее, помимо интеллигентского под­хо­да «какой-то Петр был не гламурный, фи», есть не­ма­ло публикаций, которые обвиняют им­пе­ра­то­ра именно в рамках его деятельности. Про­ци­ти­рую того же Бушкова, который прилежно собрал все, скажем так, специфические претензии.

«Иван Грозный, как много раз говорено, был сатрап. Он мог рубить головы и варить на ско­во­ро­дах, спускать на народ медведей и громить изоб­ли­чен­ные в сепаратизме города. Однако он — как лю­бой другой российский самодержец до Петра — вовсе не посягал на основы рынка.

Со временем, при наследниках Петра, про­мыш­лен­ность стала давать сбои, безнадежно от­ста­вать от европейской — потому что рабский труд, как тысячу раз говорено, непродуктивен. К началу XIX века отставание стало свершившимся фактом и аук­ну­лось впоследствии позорным по­ра­же­ни­ем в Крым­с­кой войне».

Я просто поражаюсь пылу таких вот об­ли­чи­те­лей — Петр, знаете ли, виноват в том, что про­изош­ло в XIX веке! При том, что без него многие ре­фор­мы были попросту остановлены. Впрочем, вот еще прекраснодушное:

«Строго говоря, порты на Балтийском море Рос­сии были и не особенно нужны. Торговля с Европой через Архангельск являла собой не то по­лу­сон­ное копошение, каким ее впоследствии стали пред­став­лять превозносившие Петра ис­то­ри­ки, а на­ла­жен­ное и мощное предприятие. Толь­ко за один год (что пол­но­с­тью подтверждается ино­с­т­ран­ны­ми ис­точ­ни­ка­ми) чистая прибыль от ар­хан­гель­с­ко­го то­ва­ро­обо­ро­та дала триста тысяч рублей — сум­ма по тем временам фан­та­с­ти­чес­кая».

Ну сами подумайте — зачем все эти порты вбли­зи Европы, когда можно возить все в Ар­хан­гельск, а уже оттуда — в Европу? В то время, конечно, когда северные моря не покрыты льдом. И так хо­ро­шо получается, не спеша…

Вот только Петр прекрасно понимал, что надо спешить. Впрочем, об этом было написано в пер­вой части статьи. Давайте лучше рассмотрим страш­ное преступление — посягательство на Ос­но­вы Рын­ка. Что именно предпринял Петр?

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ УСТРОЙСТВО

Начнем с предыстории. Задолго до Петра, в 1630 году, в Москву прибыло голландское по­соль­ство, которое привезло с собой комплексный план вклю­че­ния России в Мировой Рынок. Послы Бурх и Фел­т­д­риль предлагали Москве стать по­став­щи­ком хле­ба, льна, пеньки, поташа, смолы, леса. Речь шла не просто о торговле, а об организации эк­с­пор­т­но­го производства: с участием голландских фермеров-предпринимателей предполагалось све­с­ти об­шир­ные леса в Среднем Поволжье и со­здать огромные хлебные плантации; побочным про­дук­том при сжи­га­нии древесины были зола и поташ, которые так же предполагалось вы­во­зить. Гол­лан­д­с­кий проект был отклонен русским пра­ви­тель­ством, но тем не менее голландцы по­лу­чи­ли право скупать во внут­рен­них районах го­су­дар­ства все упо­мя­ну­тые по­сла­ми товары, за ис­клю­че­ни­ем хлеба.

Как легко видеть, представители Мирового Рын­ка были не прочь поживиться природными бо­гат­ства­ми России, но при этом строить что-то про­мыш­лен­ное не намеревались. Правительство же было, можно сказать, не особо против. На­гляд­но ори­ен­та­цию экономики того времени мож­но про­де­мон­ст­ри­ро­вать тем, что в 1620-х годах русская ко­пей­ка была девальвирована так, чтобы со­от­вет­ство­вать по цен­но­с­ти голландскому шти­ве­ру.

Когда в 1645 году умер царь Михаил Фе­до­ро­вич, царевичу Алексею было 16 лет, и он всецело подчинился влиянию своего воспитателя Мо­ро­зо­ва — власть оказалась в руках «партии реформ». Сле­ду­ю­щие месяцы стали свидетелями настоящей «бар­хат­ной революции»: родовитые бояре, воз­глав­ляв­шие при­ка­зы и ведомства, один за другим от­стра­ня­лись от своих постов и отсылались во­е­во­да­ми в дальние города. На смену им приходили не­знат­ные, но пре­дан­ные Морозову чиновники.

Военные нужды требовали денег, и Морозов по­пы­тал­ся собрать недоимки от прежних лет. Эта по­пыт­ка указывает на реформаторский характер пра­ви­тель­ства: оно возложило недоимки за сбор на­ло­гов на тех, кто их собирал — на воевод. Такая прак­ти­ка была неслыханной: чиновники при­ка­зы­ва­ли пла­тить родовитым боярам! Однако вско­ре пра­ви­тель­ство испугалось своей смелости и от­ме­ни­ло указ: для управления государством тре­бу­ют­ся не только идеи, но и воля к их вы­пол­не­нию.

Короче говоря, политика оказалась не­удач­ной; налоговая реформа провалилась. Характерной чер­той новой власти были беспредельные взя­точ­ни­че­ство и вымогательства. Почти все ино­с­т­ран­цы, ос­та­вив­шие записки о России тех дней, в один го­лос свидетельствуют об алчности Мо­ро­зо­ва, Ми­лос­лав­с­ко­го и их подчиненных. Это было ха­рак­тер­ной чер­той «западников», связанной с их пред­при­ни­ма­тель­с­кой деятельностью.

Вот в таком виде Петру досталась экономика. Можно смело провести параллель с со­вре­мен­ным положением России — от ориентации на про­да­жу природных богатств до взяточничества.

Петр же радел не о собственном кармане, а Рос­сии.

Ключевский пишет:

«Он познакомился с Западной Европой, ког­да там в государственном и народном хозяйстве гос­под­ство­ва­ла меркантильная система, ос­нов­ная мысль которой, как известно, состояла в том, что каждый народ для того, чтобы не беднеть, дол­жен сам производить все, им потребляемое, не нуж­да­ясь в помощи чужестранного труда, а что­бы бо­га­теть, должен вывозить как можно больше и вво­зить как можно меньше. Усвоив себе такой же взгляд по на­блю­де­ни­ям или самобытно, Петр старался завести дома всевозможные про­из­вод­ства, не об­ра­щая вни­ма­ния на то, во что обой­дет­ся их за­ве­де­ние. Его поклонник Посошков, ка­жет­ся, верно ис­тол­ко­вы­вал его мысль, говоря, что хотя в первые годы новое домашнее про­из­вод­ство обойдется и дороже за­мор­с­ко­го, зато по­том, упрочившись, оку­пит­ся. Здесь Петр ру­ко­во­дил­ся двумя со­об­ра­же­ни­я­ми: 1) Россия не ус­ту­па­ет другим странам, а пре­вос­хо­дит их оби­ли­ем разных природных бо­гатств, еще не тронутых и даже не приведенных в из­ве­с­т­ность; 2) раз­ра­бот­ку этих богатств должно вести само государство при­ну­ди­тель­ны­ми ме­ра­ми. Оба эти соображения Петр не раз высказывал в своих указах. Так он писал: «Наше Российское го­су­дар­ство пред мно­ги­ми иными зем­ля­ми пре­изо­би­лу­ет и по­треб­ны­ми металлами и ми­не­ра­ла­ми бла­го­сло­вен­но есть, которые до ны­неш­не­го вре­ме­ни без всякого при­ле­жа­ния исканы». За­ве­с­ти новое по­лез­ное про­из­вод­ство, шелковицу, ви­ног­ра­дар­ство, отыскать нетронутую доходную ста­тью и раз­ра­бо­тать ее, чтобы «божие благословение под землею втуне не оставалось», — это стало глав­ным пред­ме­том народнохозяйственных забот Пет­ра. Но в то же время это был крайне бережливый хозяин, зор­ким глазом вникавший во всякую хо­зяй­ствен­ную мелочь: поощряя разработку не­тро­ну­тых при­род­ных богатств страны, он дорожил ими, обо­ро­нял их от хищнических рук, от бес­цель­но­го ис­треб­ле­ния, особенно берег строевой лес, зная бе­с­тол­ко­вое отношение к нему русского на­ро­да, хло­по­тал об ископаемом топливе, торфе и каменном угле, думал о полезном употреблении вещей, ко­то­рые бросали за негодностью, из об­руб­ков и сучьев ко­ра­бель­но­го дерева предписывал делать оси и жечь поташ».

Обратите внимание: в Европе «для себя» ис­поль­зо­вал­ся концепт «каждый народ для того, что­бы не беднеть, должен сам производить все, им потребляемое», а России предлагали стать сы­рь­е­вым придатком. Наглядно показано от­но­ше­ние европейцев к России: никто не собирался «при­ни­мать ее в свой круг», а вот выкачивать прибыли — это все­гда по­жа­луй­ста. Ситуация, кстати говоря, ни­ког­да не ме­ня­лась, включая наши дни.

Политика, которой продвигалась про­мыш­лен­ность, была стандартной — метод кнута и пря­ни­ка. Но следует заметить, что пряник был боль­шим и вкусным. Льготы, которыми Петр по­ощ­рял про­мыш­лен­ность, были беспрецедентными. Ос­но­ва­те­ли фабрики или завода освобождались от ка­зен­ных и городских служб и других по­вин­но­с­тей, иног­да с неотделенными сыновьями и братьями, при­каз­чи­ка­ми, мастерами и их уче­ни­ка­ми, могли не­сколь­ко лет беспошлинно продавать свои товары и по­ку­пать материалы, получали без­воз­в­рат­ные субсидии и беспроцентные ссуды. Мануфактур-коллегия обя­за­на была особенно прилежно сле­дить за ком­па­ней­с­ки­ми фаб­ри­ка­ми, в случае их упадка рас­сле­до­вать причину и, если она ока­зы­ва­лась в недостатке оборотных средств, тотчас «чи­нить капиталом вспо­мо­же­ние». Промышленные предприятия ог­раж­да­лись от иноземной кон­ку­рен­ции зап­ре­ти­тель­ны­ми по­шли­на­ми (Таможенный устав 1724 г)., ко­то­рые до­с­ти­га­ли стоимости при­воз­но­го товара, если вы­ра­бот­ка этою товара на русских фабриках рав­ня­лась заграничному при­во­зу.

Обычным методом была постройка за ка­зен­ный счет нового завода, который потом — все на тех же льготных условиях! — отдавался пред­при­ни­ма­те­лям, причем иногда чуть ли не насильно. Так в 1712 г. велено было построить суконные фабрики и отдать торговым людям, собрав ком­па­нию, «а буде волею не похотят, хотя в неволю, а за завод деньги брать погодно с легкостью, дабы лас­ко­во им в том деле промышлять было». За­ве­де­ние фабрики или образование компании ста­но­ви­лись службой по на­ря­ду, своего рода по­вин­но­с­тью, а фабрика и ком­па­ния получали характер го­су­дар­ствен­но­го уч­реж­де­ния.

Таким образом строились мануфактуры во мно­гих отраслях — стекольной, пороховой, бу­ма­го­де­ла­тель­ной, парусинной, полотняной, шел­ко­ткац­кой, суконной, кожевенной, канатной, кра­соч­ной, ле­со­пиль­ной и многих других. Если в на­ча­ле XVIII в. в России выплавляли около 150 тыс. пудов чугуна, то в 1725 г. — более 800 тыс. пу­дов, а к концу XVIII в. — более 2 млн. пудов. С 1722 г. чугун начал про­да­вать­ся на экспорт. На­гляд­ная ил­лю­с­т­ра­ция, не так ли?

Всего Петр оставил после себя более двухсот фабрик и заводов по самым разнообразным от­рас­лям хозяйства.

Казалось бы, откуда взяться необходимости применения «кнута» при таких льготных ус­ло­ви­ях? Бери готовое дело задаром и торгуй бес­пош­лин­но, а за это лишь выполняй государственные заказы — которые автоматом обозначают, что в убытке не останешься. Тем не менее это обо­зна­ча­ет не­об­хо­ди­мость что-то делать, а по­том­ствен­ное дворянство привыкло лишь получать до­хо­ды, оби­рая своих кре­с­ть­ян догола. Известный ис­то­ри­чес­кий пример: в селе Дединове на Оке жили в свое удовольствие бра­тья Шустовы, никаким про­мыс­лом не за­ни­мав­ши­е­ся. Заявляли свой до­ход всего на две-три тысячи. Но в 1704 г. по­сту­пи­ли све­де­ния, что они унаследовали от дедов ог­ром­ное бо­гат­ство, которое пропивают, а не вкла­ды­ва­ют в ка­кое-либо дело. В результате было обнаружено и конфисковано 4 пуда 13 фунтов чер­вон­цев и зо­ло­та, а старых московских се­реб­ря­ных денег — 106 пудов.

Современная либеральная мысль ужасается та­ко­му произволу — как же так, отнять самое свя­щен­ное, частную собственность! Но Петр мыслил дру­ги­ми категориями: те, кто могут действовать на бла­го государства Российского, должны это де­лать. По такому завету он жил сам и требовал от других. Бо­га­теть отнюдь не возбранялось — но при этом надо было помогать богатеть Ро­ди­не. Достаточно вспом­нить пример Ивана Де­ми­до­ва и сравнить с упо­мя­ну­ты­ми Шустовыми…

В результате Петровской политики в эко­но­ми­чес­кой области за сверхкороткий срок была со­зда­на мощная промышленность, способная пол­но­с­тью обеспечить военные и го­су­дар­ствен­ные нуж­ды и ни в чем не зависящая от импорта. За 1695-1725 годы было построено мануфактур в десять раз больше, чем их было в XVII веке, а объем про­из­вод­ства уве­ли­чил­ся более, чем на порядок.

При этом, когда военные нужды уже не тре­бо­ва­ли сверхнапряжения экономики, Петр пошел на существенное изменение торго­во-про­мыш­лен­ной политики. Примерно с конца 10-х годов XVIII в., ког­да в успешном завершении войны никто не со­мне­вал­ся, была фактически ликвидирована мо­но­по­лия на экспортную торговлю, начало по­ощ­рять­ся ча­с­т­ное предпринимательство. Таким об­ра­зом, дра­ко­нов­с­кие меры не были самоцелью, а были вызваны войной.

ПОЛОЖЕНИЕ ТРУДЯЩИХСЯ

Можно выдвинуть две основные претензии, предъявляемые Петру Великому в этой области. Гу­ма­ни­с­ты и либералы очень любят возмущаться крепостным правом. Все тот же Бушков:

«При Петре на многочисленных, вы­ра­с­тав­ших, как грибы, заводах в основном работали рабы — бесправные люди, трудившиеся за харчи, заг­нан­ные за высокие стены на всю жизнь. В документах того времени сплошь и рядом встречаются слова «отдать в работу навечно»: не только на ору­жей­ные заводы, но и в прядильные мастерские, если речь идет о женщинах. Указ 1721 г. гласил, что все про­мыш­лен­ни­ки, даже не дворянского про­ис­хож­де­ния, имеют право покупать деревни с кре­по­с­т­ны­ми кре­с­ть­я­на­ми, которых вправе за­с­тав­лять по­жиз­нен­но трудиться на заводах и руд­ни­ках. Дошло до того, что с заводов запрещалось изымать бег­лых от по­ме­щи­ков крестьян, — но легко до­га­дать­ся, что эти «об­ла­го­де­тель­ство­ван­ные» беглецы ста­но­ви­лись рабами уже не по­ме­щи­ка, а фаб­ри­кан­та…»

Действительно, указом 18 января 1721 г. фаб­ри­кан­там и заводчикам из купцов дано было дво­рян­с­кое право приобретать к их фабрикам и за­во­дам деревни, причем с четким указанием: «Токмо под такою кондициею, дабы те деревни всегда были уже при тех заводах неотлучно». Так ма­ну­фак­тур­ным и заводским промышленникам была дана дво­рян­с­кая привилегия: право владеть зем­лей с кре­по­с­т­ным населением. Их положение было даже более привилегированным: укрывать беглых зем­ле­вла­дель­цы не могли.

Гуманисты, как всегда «нечаянно», упускают из вида два элементарных соображения.

Во-первых, если бы не было таких тягот у на­ро­да, которых никто и никогда не отрицал, — то ныне мы жили бы не в России, а кто где. В каком-нибудь польском или турецком про­тек­то­ра­те, на­при­мер. Полная аналогия: Великая Оте­че­ствен­ная Война, в которой народ понес тя­же­лые потери и при этом работал с напряжением всех сил. Более корректным будет рассмотрение и довоенного пе­ри­о­да, начиная с ин­ду­с­т­ри­а­ли­за­ции — если бы ее не было, то войну бы мы проиграли. Так что — надо было оставаться пат­ри­ар­халь­но-аргарной стра­ной и ждать, пока кто-либо соизволит нас за­во­е­вать?

Во-вторых, как и во всех случаях описания «зверств русских варваров», нет сравнения с «ци­ви­ли­зо­ван­ной Европой».

Возьмем, скажем, Англию. Первый фаб­рич­ный закон был принят лишь в 1802 году: он ус­та­но­вил для учеников в хлопчатобумажных и шер­стя­ных фабриках 12-часовой рабочий день. Как думаете — до его принятия рабочий день был меньше или боль­ше? Тем не менее, парламентские комиссии пер­вой по­ло­ви­ны XIX в. не раз сталкивались с на­ру­ше­ни­ем этого закона: рабочий день в про­из­вод­ствах, об­ра­ба­ты­ва­ю­щих волокнистые ве­ще­ства, был 15–16 ча­сов; в рудниках была обычной работа по 14–15 ча­сов в сутки. Ограничение ра­бо­че­го дня для детей 9–13 лет до 9 часов было при­ня­то за­ко­но­да­тель­но только в 1833 году.

Во Франции первый закон, регулирующий ра­бо­чий день, был принят в 1841 году. Он пре­дус­мат­ри­вал 12-часовой рабочий день для под­ро­с­т­ков 12–16 лет (для взрослых, понятно, боль­ше). Закон на прак­ти­ке стал выполняться далеко не сра­зу, до уже­с­то­че­ния законодательства в 1848 г. дети нередко ра­бо­та­ли по 13–14 часов, взрос­лые — не менее 14 часов, часто по 15–16 часов в сутки.

В России регламент Адмиралтейств-Кол­ле­гии 1722 г. устанавливал летний рабочий день в 12–13 часов, в остальное время года работа должна на­чи­нать­ся за час до восхода солнца и кончаться через час после заката. Регламентом 1741 г. для су­кон­ных фабрик был установлен средний ра­бо­чий Д. в 15 часов.

Нас, привычных к 8-часовому рабочему дню, числа впечатляют; но сравнение с Европой по­ка­зы­ва­ет, что ничего особенного в таком труде не было, более того — ограничение рабочего дня со сто­ро­ны государства в России появилось чуть ли не на век раньше, чем в «цивилизованных стра­нах».

Но наиболее показательна вторая претензия, озвученная в самом начале: политика Петра в об­ла­с­ти экономики помешала образованию Сво­бод­но­го Рынка и затормозила появление ка­пи­та­лиз­ма в Рос­сии.

Да, мануфактура при Петре, хотя и имела ка­пи­та­ли­с­ти­чес­кие черты, но использовала пре­иму­ще­ствен­но труд крестьян — посессионных, при­пис­ных, оброчных и др. — что de facto делало ее кре­по­с­т­ни­чес­ким предприятием. При этом в XVIII веке роль государства в экономике чрезвычайно воз­рос­ла. Обладая огромными финансовыми и ма­те­ри­аль­ны­ми ресурсами, а также правом нео­гра­ни­чен­но­го пользо­ва­ния землей и ее недрами, го­су­дар­ство взя­ло на себя глобальное ре­гу­ли­ро­ва­ние — что для страны такого размера, как Рос­сия, не просто це­ле­со­об­раз­но, а необходимо.

Крепостническая политика в про­мыш­лен­но­с­ти деформировала и процесс образования рус­ской бур­жу­а­зии. Став владельцами крепостных, ма­ну­фак­ту­ри­с­ты не ощущали своего со­ци­аль­но­го сво­е­об­ра­зия, а стремились повысить свой ста­тус пу­тем по­лу­че­ния дворянства.

Самыми важными последствиями актив­ного го­су­дар­ствен­но­го промышленного стро­и­тель­ства при Петре Великом были: 1. создание мощ­ной эко­но­ми­чес­кой базы, столь необходимой раз­ви­ва­ю­щей­ся нации; 2. существенное торможение имев­ших­ся тен­ден­ций разви­тия страны по ка­пи­та­ли­с­ти­чес­ко­му пути, на который уже встали ев­ропейские народы.

Натан Эйдельман в своей работе ««Ре­во­лю­ция сверху» в России» пишет:

«Итак, капитализм, буржуазия, которые на За­па­де уже выходят, а кое-где решительно выш­ли впе­ред, здесь, на Руси, как бы не заметны.

Но притом широчайшая торговля, ре­ши­тель­ное включение в европейскую экономическую си­с­те­му, поощрение российских изделий… ка­пи­та­лизм же, почти выброшенный из крупного про­из­вод­ства, уходит в деревню, в мелкие про­мыс­лы, к богатым крестьянам, которые нанимают бедных од­но­сель­чан рабочими; притом сами сель­с­кие бо­га­теи обычно — крепостные у помещиков и, лишь постепенно от­ку­па­ясь за огромные сум­мы, ста­но­вят­ся «клас­си­чес­ки­ми» буржуями… Бо­лее того, из свободных го­су­дар­ствен­ных кре­с­ть­ян выш­ло куда меньше «мил­ли­он­щи­ков», чем из кре­по­с­т­ных. Сав­ва Васильевич Мо­ро­зов был па­с­ту­хом — кре­по­с­т­ным помещика Рю­ми­на, потом набирал капитал извозчиком, наемным ткачом. Наконец, у него соб­ствен­ное дело, ворочает де­сят­ка­ми тысяч, однако лишь после четверти века пред­при­ни­ма­тель­ства выкупается с четырьмя сы­но­вь­я­ми на волю за 17 тысяч рублей ас­сиг­на­ци­я­ми».

Таким образом, система отнюдь не пре­пят­ство­ва­ла частному предпринимательству, бо­га­чом мог стать даже крепостной; но при этом те, у кого глав­ной целью было именно получение прибыли, а не благополучие страны, возмущались вме­ша­тель­ством государства — от принудительного пе­ре­се­ле­ния купцов в Петербург до ад­ми­ни­с­т­ра­тив­но­го ре­гу­ли­ро­ва­ния грузопотоков, когда куп­цам ука­зы­ва­лось, в каких портах и какими то­ва­ра­ми они мо­гут тор­го­вать, а где это делать ка­те­го­ри­чес­ки зап­ре­ще­но. При­чи­на ясна: при такой си­с­те­ме не­воз­мож­но было ско­ла­чи­вать состояния при помощи ростовщичества, захвата рынка, со­зда­ния мо­но­по­лий и так далее.

Однако апологеты рынка всегда исходят из того, что рыночная экономика apriori самая луч­шая. Сей­час не время подробно разбирать мифы о «са­мо­ре­гу­ля­ции рынка» и пр., замечу лишь то, что нет ни одного кризиса рыночной системы, ко­то­рый был бы преодолен рыночными ме­с­то­да­ми. Наглядная иллюстрация — период Великой Деп­рес­сии в США. А наглядный контрпример — до­с­ти­же­ния СССР, который не просто первым вышел в космос, но и спонсировал множество стран по­мель­че, а внутри у населения была та са­мая пре­сло­ву­тая уверенность в завтрашнем дне, которой нет сейчас даже у сред­не­го класса в «ци­ви­ли­зо­ван­ных странах».

Но дело даже не столько в этом — рынок по­рож­да­ет соответствующий менталитет.

Процитирую Илью Маслова:

«… вот начинаются первые буржуазные ре­во­лю­ции, и старые ценности сокрушаются, за­ме­ня­ясь новыми, хотя и восторжествовавшими лишь после восстания гёзов, но заложенными еще в пе­ри­од хри­с­ти­а­ни­за­ции как типично восточные цен­но­с­ти. Хо­ро­шо пишет об этом Вебер в книге «Про­те­с­тан­т­с­кая этика и дух капитализма».

Третье сословие, носители обывательской пси­хо­ло­гии, теперь рассматривали труд, а не ка­кие-то «абстрактные» (для них) подвиги вы­рож­да­ю­ще­го­ся королевско-воинского сословия, в ка­че­стве кри­те­рия праведности. Работа, труд в по­ни­ма­нии тре­тье­го сословия — это не только не­пос­ред­ствен­ное ис­пол­не­ние обязанностей в со­ци­у­ме («кто не ра­бо­та­ет, тот не ест»), но и един­ствен­ный способ выс­лу­жить­ся перед богом («бог за труды по­слал»), и един­ствен­ный критерий ин­ди­ви­ду­аль­но­го со­вер­шен­ства («если ты такой умный, то почему ты та­кой бед­ный? «). Ин­ди­ви­ду­аль­ное со­вер­шен­ство­ва­ние, не­воз­мож­ное для человека вне социума, под­ме­ня­ет­ся ко­ли­че­ствен­ным развитием в рамках это­го социума.

Ранее как воинское, так и жреческое сословия были освобождены от «общественно по­лез­но­го» деньгозашибательного труда, да еще и за­ни­ма­ли вер­х­нее положение в социальной элите вне за­ви­си­мо­с­ти от того, был ли служитель культа вер­хов­ным жрецом главного капища или не­иму­щим от­шель­ни­ком, а воин — князем или стран­ству­ю­щим во­и­те­лем. В тра­ди­ци­он­ном обществе их обя­зан­но­с­ти оче­вид­ны: мудрец не только хра­нит знания и отвечает на трудные воп­ро­сы, но и постоянно по­сти­га­ет бы­тие, размышляет о его сути, а воин не только за­щи­ща­ет имущество обы­ва­те­ля, но и не­ус­тан­но рас­ши­ря­ет границы Ой­ку­ме­ны, спо­соб­ствуя волевому пре­об­ра­зо­ва­нию мира в соответствии с философией, созданной мудрецами. И обы­ва­тель, человек «про­из­вод­ства», был для них не­об­хо­ди­мым, но не­сом­нен­но более низшим эле­мен­том социума, т. к. всего лишь пре­до­с­тав­лял базис для развития социума в тер­ри­то­ри­аль­ном и куль­тур­ном плане. Более того, обы­ва­тель сам осознавал себя ниже мудреца или во­и­на, рассчитывая бла­ги­ми по­ступ­ка­ми заслужить право в следующих жизнях стать та­ким, как они.

Когда же третье сословие дорвалось до вла­с­ти, все изменилось. Обыватель стал с пре­зре­ни­ем смот­реть на всех, кто не производил ма­те­ри­аль­ных цен­но­с­тей, того, что можно было бы по­тро­гать. Обы­ва­те­лю, зацикленному на ма­те­ри­аль­ном (как ему и положено богами), не нуж­ны ни вы­со­кое Ис­кус­ст­во, ни размышления фи­ло­со­фов, осо­бен­но таких сложных, как Шо­пен­га­у­эр или Фей­ер­бах, ни не­по­нят­ные ему «сла­ва», «доблесть», «честь». …

Отсюда — его эгоцентризм (ведь если сейчас не успеть взять от жизни все, завтра может быть по­здно!), его неприятие войн (правда, до тех пор, пока к нему самому во двор не въедет «фашист на тан­ке»), его презрение к ремеслу как воина («уби­вать людей — отвратительно!»), так и мудреца («без­дель­ни­ки все эти философы, статейки все кро­па­ют…»). Нет, зачастую обыватель под­де­лы­ва­ет­ся под идейного, высокодуховного человека, но это имен­но попытка выглядеть, за которой ни­че­го не стоит, и все его мысли остаются ис­клю­чи­тель­но обы­ва­тель­с­ки­ми… Поэтому, кстати, в обы­ва­тель­с­ком об­ще­стве рушится институт се­мьи — эго­цен­т­ризм на­ру­жу вылазит.

Вообще, это — осознанная позиция за­ви­си­мо­го, раба (об обывателях говорил еще Ари­с­то­тель: «Есть люди, которым рабами быть не толь­ко нуж­но, но и полезно»)… Обыватель — всегда раб, при­чем и бога, и других людей, и самого себя».

А Петр Первый пытался сделать из под­дан­ных государства — граждан. Тех, кто не от­де­ля­ет себя от государства, понимает стратегическое един­ство це­лей как личных, так и об­ще­ствен­ных. Соб­ствен­но говоря, такое население, со­сто­я­щее имен­но из граж­дан, и составляет Империю, и недаром имен­но Петр был первым Русским Императором.

Реалии того века не были ориентированы на народонаселение в целом, крестьяне и т. д. рас­смат­ри­ва­лись как не более чем предмет для эк­с­п­лу­а­та­ции (но и здесь Петр сделал многое — уже упо­ми­на­лись имена Демидова и Морозова), по­это­му ос­нов­ное внимание было обращено на дво­рян­ство. Петр хотел видеть новое благородное со­сло­вие, об­ра­зо­ван­ное и преданное интересам России, а не соб­ствен­но­му карману. Буржуазия на эту роль не под­хо­дит по определению: тот, у кого высшей цен­но­с­тью являются деньги, не способен ни на что более «высокое». Недаром в любой тра­ди­ци­он­ной си­с­те­ме торговец, каким бы он бо­га­тым не был, занимает достаточно низкое со­ци­аль­ное по­ло­же­ние.

Я не буду заявлять, что Петр настолько хо­ро­шо разбирался в экономике, особенно с учетом со­ци­альных страт, которые еще не были сфор­ми­ро­ва­ны. Тем не менее, вся его деятельность го­во­рит о том, что он отчетливо понимал, что день­ги дол­ж­ны работать на государство, а не на ча­с­т­ный кар­ман.

Да, разумеется, недостатки в экономической политике Петра были; но главным был курс на «пред­при­ни­ма­те­ля-гражданина» против «ча­с­т­но­го предпринимателя».

В этом-то и состоит претензия сторонников рынка: деятельность Петра не позволила на­чать­ся «свободному рынку», вместо этого был взят курс на укрепление государства и увеличение на­ци­о­наль­но­го достояния. Совсем наглядный при­мер: как ду­ма­е­те, стал бы Петр Первый раз­ме­щать «ста­би­ли­за­ци­он­ный фонд» в частной за­ру­беж­ной ком­па­нии, или применил бы его с пользой для страны?

ЧТО БЫЛО СДЕЛАНО?

Результаты преобразований, предпринятых в экономике Петром Первым, хорошо изложены в учебном пособии «Проблемы истории эко­но­ми­чес­ко­го развития России. Ч. 1. IX век — первая по­ло­ви­на XIX века» (Никулин Р. Л., Бредихин В. Е., Захарцев С. Н).:

«Внутренняя торговля в петровскую эпоху со­сто­я­ла из нескольких уровней. Низший ее уро­вень составляли сельские и уездные торжки, куда 2-3 раза в неделю съезжалось крестьянство и ме­с­т­ное ку­пе­че­ство, а высший — оптовая яр­ма­роч­ная тор­гов­ля. По всей России действовала сеть мелкой яр­ма­роч­ной торговли. Всероссийское зна­че­ние име­ли такие ярмарки, как Макарьевская близ Ниж­не­го Нов­го­ро­да, куда свозили товары с бас­сей­на реки Волги, Свен­с­кая под Брянском — глав­ный пункт товарообмена между Украиной и цен­т­раль­ны­ми районами России, и Ирбитская на Ура­ле, где про­ис­хо­ди­ла купля-про­да­жа сибирской пушнины и про­мыш­лен­ных то­ва­ров, пред­наз­на­чен­ных для на­се­ле­ния Сибири.

В целях развития торговли правительство в на­ча­ле XVIII века предприняло строительство ряда ка­на­лов, связывающих различные речные бас­сей­ны. Так, в 1703 –1708 годах был сооружен Выш­не­во­лоц­кий канал, связавший бассейн Волги с се­ве­ро-западными областями России. В 1720-х го­дах через Ивановское озеро были соединены бас­сей­ны рек Оки и Дона. …

В эпоху петровских преобразований в России резко возросло значение в экономике страны внеш­ней торговли, которая стала интенсивно раз­ви­вать­ся благодаря приобретению балтийских портов. Если в конце XVIII века единственным морским пор­том страны был Архангельск, на долю которого приходилась большая часть ее внешнеторгового обо­ро­та, то уже в 1726 году оборот Петербурга в 12 раз пре­вы­шал тор­го­вый оборот Архангельска, со­ста­вив 3953 тыс. руб. Фактически, в цар­ство­ва­ние Пет­ра I мор­с­кая тор­гов­ля России со странами За­па­да была пе­ре­не­се­на из Архангельска в бал­тий­с­кие порты: Санкт-Петербург, Ригу, Ревель, Вы­борг, Нарву. Осо­бо сле­ду­ет указать на зна­че­ние Риж­с­ко­го порта, годовой оборот ко­то­ро­го в середине 1720-х годов пре­вы­шал 2 млн. руб. Он открыл путь к ев­ро­пей­с­ко­му рынку юго-за­пад­но­му региону стра­ны: через За­пад­ную Двину за гра­ни­цу отправились боль­ши­ми партиями пенька, лен, парусина, кожи, сало, мед, воск и т. д. Тра­ди­ци­он­ным центром тор­гов­ли со странами Востока была Астрахань. Тор­гов­ля с Ки­та­ем осу­ще­ств­ля­лась через Кяхту.

Для русской внешней торговли был ха­рак­те­рен активный баланс, т. е. превышение вывоза над вво­зом. Например, в 1726 году вывоз из Рос­сии через Петербург, Ригу и Архангельск составил 4, 2 млн. руб., а ввоз — 2, 1 млн. руб. Такая го­су­дар­ствен­ная политика совпадала с принципами мер­кан­ти­лиз­ма, полагавшего приток в страну бла­го­род­ных ме­тал­лов важнейшим показателем ро­с­та национального богатства.

За первую четверть XVIII века некоторые из­ме­не­ния произошли в структуре русской внеш­ней тор­гов­ли. Главным предметом русского эк­с­пор­та было по-прежнему сельскохозяйственное сырье: в ос­нов­ном лен, пенька, кожи, мачтовый лес, ка­на­ты, по­таш. Од­на­ко с этого времени на­чи­на­ет­ся вы­воз за границу изделий молодой рус­ской про­мыш­лен­но­с­ти: железа и полотна. В рус­ском импорте пре­об­ла­да­ли про­мыш­лен­ные то­ва­ры: сукна, крас­ки, шел­ко­вые материи, а также колониальные то­ва­ры: чай, кофе, сахар, пря­но­с­ти.

В торговой политике петровского пра­ви­тель­ства четко прослеживается отстаивание го­су­дар­ствен­ных интересов, иногда даже в ущерб ча­с­т­но­му пред­при­ни­ма­тель­ству. Прежде всего, был рас­ши­рен список товаров, торговля которыми яв­ля­лась го­су­дар­ствен­ной монополией. Казна ос­та­ви­ла за собой ис­клю­чи­тель­ное право на про­да­жу таких ходовых товаров как икра, рыбий клей, ревень, смольчуг, поташ, пень­ка, табак, юфть, мел, соль, деготь, щетина, рыбий жир и т. д. Ущерб частным торговцам наносили и такие меры правительства, как принудительное пе­ре­не­се­ние тор­гов­ли с заг­ра­ни­цей из Архангельска в Петербург, запрещение пользоваться речными су­да­ми ста­рой кон­ст­рук­ции и др. Вместе с тем го­су­дар­ство практиковало пе­ре­да­чу монопольных прав на про­да­жу того или ино­го товара частным лицам. С конца второго де­ся­ти­ле­тия XVIII века политика го­су­дар­ства в этом воп­ро­се существенно из­ме­ни­лась: список товаров, тор­гов­ля которыми была объяв­ле­на казенной мо­но­по­ли­ей, стал быстро со­кра­щать­ся, что позитивно отразилось на раз­ви­тии частной тор­гов­ли.

Неизменной оставалась линия правительства на защиту отечественных производителей от кон­ку­рен­ции из-за рубежа. Как только русская про­мыш­лен­ность оказывалась в состоянии удов­лет­во­рить внут­рен­ний спрос на определенный вид продукции, сле­до­вал запрет на ввоз аналогичной продукции из-за рубежа. Так был запрещен ввоз в Россию ме­тал­ли­чес­ких игл, полотна, шелковых изделий. …

Таможенный тариф 1724 года не отвечал по­треб­но­с­тям дворянства, заинтересованного в ино­с­т­ран­ной продукции и в 1731 году был пе­ре­смот­рен, приняв менее протекционистский характер».

«В целом реальные доходы государства за пе­ри­од 1680-1724 годов выросли втрое. Это не оз­на­ча­ет, что налоговый пресс стал давить с трой­ной силой: на рост государственных доходов по­вли­я­ло и увеличение численности на­ло­го­пла­тель­щи­ков и возросшие поступления от раз­ви­вав­ших­ся про­мыш­лен­но­с­ти и торговли».

Добавить к процитированным фактам нечего.

СОЦИАЛЬНЫЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ

Тема социальных преобразований зат­ра­ги­ва­лась в этой статье неоднократно, но все же стоит под­ве­с­ти итоги. Что именно сделал Петр Первый в этой области?

«История России от древнейших времен до на­ча­ла XX в». (ред. И. Я. Фроянова):

««Табель о рангах» вводила в обиход 14 ран­гов: в военной службе — от прапорщика до ге­не­рал-фельдмаршала, во флоте — от «ар­тил­ле­рии кон­ста­пе­ля» до генерал-адмирала, в граж­дан­с­кой — от коллежского регистратора до кан­ц­ле­ра. … Все чины первых восьми рангов давали права по­том­ствен­но­го дворянства. Вместо «по­ро­ды» и «знат­но­с­ти» ос­нов­ны­ми условиями про­хож­де­ния служебной ле­с­т­ни­цы сделались при­год­ность к служ­бе и личные способности. Дво­ря­не отнюдь не всегда были до­воль­ны этими мероприятиями пра­ви­тель­ства. Им не нравились ежегодные смот­ры, отправка за границу для изу­че­ния разного рода наук. Но объективно все эти меры служили усилению дворянского сословия, хотя и спо­соб­ство­ва­ли сво­е­го рода «зак­ре­по­ще­нию» его.

Но особенно большое внимание Петр уделял школе. Первой школой, организованной Петром, была «Школа математических и навигацких наук» в Москве, впоследствии переведенная в Пе­тер­бург, где в 1715 г. она была преобразована в Морскую ака­де­мию. В Москве и Петербурге были открыты ин­же­нер­ная и артиллерийская школы. Во всех гу­бер­ни­ях ста­ли открываться «цифирные школы». По при­ка­зу Петра в епархиях были открыты цер­ков­ные шко­лы. Было значительно улучшено пре­по­да­ва­ние в Мос­ков­с­кой Славяно-греко-ла­тин­с­кой академии. Была открыта и медицинская шко­ла в Москве. При наи­бо­лее крупных ма­ну­фак­ту­рах со­зда­ва­лись ре­мес­лен­ные школы. Для улуч­ше­ния школьного об­ра­зо­ва­ния со­зда­ва­лись учеб­ни­ки.

Большое значение Петр придавал научным ис­сле­до­ва­ни­ям. Были организованы зна­чи­тель­ные гео­гра­фи­чес­кие экспедиции, началась ин­тен­сив­ная кар­тог­ра­фи­чес­кая работа. Сам Петр создал первую ас­т­ро­но­ми­чес­кую обсерваторию и под­го­то­вил про­ект создания Академии Наук. При Петре в России на­чи­на­ют свободно покупать и про­да­вать книгу. Ме­ня­ет­ся быт, особенно дворянства. Кодексом поведения молодого поколения стало «Юности честное зер­ца­ло, или Показание к жи­тей­с­ко­му об­хож­де­нию, со­бран­ное от разных ав­то­ров», где были изложены нормы культурного поведения в обществе».

Стремление Петра к образованию и науке — один из самых характерных показателей. Любому пра­ви­те­лю (либо правительству), если оно за­бо­тит­ся лишь о своей власти, выгодно нео­бра­зо­ван­ное население, не привыкшее мыслить. Петр же ра­бо­тал ради величия России, и ему тре­бо­ва­лись имен­но об­ра­зо­ван­ные со­рат­ни­ки, готовые изоб­ре­тать и про­дви­гать новое. Из дворян, ко­то­рые при­вык­ли лишь по­лу­чать деньги «за го­лу­биз­ну кро­ви», Петр хотел сде­лать аристократов в исконном смысле это­го сло­ва — «лучшую по­ро­ду», касту, которая будет ко­с­тя­ком русского на­ро­да.

Согласно новым правилам, дворяне с пят­над­ца­ти лет были обязаны служить рядовыми в ар­мии, чтобы иметь реальный опыт, позволяющий стать достойным офицером. Указ от 26 февраля 1714 г. решительно запрещает производить в офи­це­ры людей «из дворянских пород», ко­то­рые не служили солдатами в гвардии и «с фун­да­мен­та солдатского дела не знают». Воинский ус­тав 1716 г. гласит: «Шля­хет­ству российскому иной способ не остается в офи­це­ры происходить, кро­ме что служить в гвардии».

Сработал ли такой способ? Ключевский пи­шет о допетровской армии:

«.. дворянство не стояло выше остальной на­род­ной массы… Военное ремесло не развило в дво­рян­стве ни воинственного духа, ни ратного ис­кус­ст­ва. Свои и чужие наблюдатели описывают сословие как боевую силу самыми жалкими чер­та­ми. Кре­с­ть­я­нин Посошков в донесении боярину Головину 1701 г. «О ратном поведении», при­по­ми­ная недавние вре­ме­на, горько плачется о тру­со­с­ти, малодушии, не­уме­ло­с­ти, полной не­год­но­с­ти это­го сословного во­ин­ства. «Лю­дей на служ­бу на­го­нят множество, а если посмотреть на них вни­ма­тель­ным оком, то кроме зазору ничего не узришь. У пехоты ружье было пло­хо и владеть им не умели, только боронились руч­ным боем, ко­пь­я­ми и бер­ды­ша­ми, и то тупыми, и меняли своих голов на неприятельскую голову по три и по че­ты­ре и го­раз­до больше. А если на кон­ни­цу по­смот­реть, то не то что иностранным, но и са­мим нам на них смотреть за­зор­но: клячи худые, саб­ли тупые, сами скудны и бе­зо­деж­ны, ружьем вла­деть никаким неумелые; иной дво­ря­нин и за­ря­дить пищали не умеет, а не то что ему стрелять по цели хорошенько. Попечения о том не имеют, что­бы не­при­я­те­ля убить; о том лишь печется, как бы домой быть, а о том еще молятся богу, чтоб и рану нажить легкую, чтоб не гораздо от нее по­бо­леть, а то го­су­да­ря пожаловану б за нее быть, и на службе того и смотрят, чтоб где во вре­мя бою за кустом при­ту­лить­ся, а иные такие про­ку­ра­ты жи­вут, что и це­лы­ми ротами притуляются в лесу или в долу.

Конечно, нельзя сказать, что все дворяне в ре­зуль­та­те реформ стали рыцарями без страха и уп­ре­ка, но тем не менее именно при Петре русская армия начала одерживать убедительные победы, а по­зор­ная поговорка «Бегство хоть нечестно, да здо­ро­во» вывелась сама собой.

О военной реформе писалось в первой части статьи, здесь же я хочу обратить внимание имен­но на принцип «дворянин, как человек бла­го­род­но­го происхождения, обязан служить России».

ОБ «ИНОСТРАННОМ ЗАСИЛЬЕ»

Но если бы все были такими, как Петр… «Ма­с­те­ра, капиталисты и офицеры, которых пра­ви­тель­ство выписывало для внешней обороны и для внут­рен­них хозяйственных надобностей, вместе со сво­ей военной и промышленной техникой при­но­си­ли в Москву и западноевропейский ком­форт, житейские удобства и увеселения, и любопытно следить за московскими верхами, как они падко бросаются на иноземную роскошь, на привозные приманки, ло­мая свои старые предубеждения, вку­сы и привычки. Внешние политические от­но­ше­ния, несомненно, поддерживали эту на­клон­ность к иноземным удоб­ствам и развлечениям».

«Человеческое, слишком человеческое», — как писал великий философ.

Петра часто обвиняют в любви к ино­с­т­ран­но­му во вред русской культуре. Частично эта тема рас­кры­ва­лась ранее, когда обсуждалось, зачем были специальные указы о смене привычной одеж­ды на «заморскую». Рассмотрим второй аспект: при­гла­ше­ние иностранных специалистов. Со­ло­вь­ев пи­шет:

«Иностранцы приглашались в Россию на сле­ду­ю­щих условиях: совершенно свободный въезд, безопасность на пути и содействие всякого рода; свободное отправление веры; иноземцы не под­вер­га­ют­ся суду и наказаниям, по обычаю рус­ско­му, для чего учреждается Тайная военного совета кол­ле­гия, которая будет чинить правосудие, во-пер­вых, по за­ко­нам божеским, а потом по рим­с­ко­му граж­дан­с­ко­му праву и другим народным обычаям милостиво. Но, призывая отовсюду ис­кус­ных ино­с­т­ран­цев, Петр только для одного на­ро­да делал постоянное ис­клю­че­ние, для жидов. «Я хочу, — говорил он, — видеть у себя лучше народов ма­го­ме­тан­с­кой и языческой веры, не­же­ли жидов. Они плуты и обманщики. Я искореняю зло, а не рас­пло­жаю; не будет для них в России ни жилища, ни торговли, сколько о том ни ста­ра­ют­ся и как ближ­них ко мне ни подкупают»«.

Напоминаю, что столь льготные условия пре­до­с­тав­ля­лись не каждому желающему приехать в Рос­сию иностранцу — при­гла­ша­лись именно уче­ные, мастера высокого класса, военные спе­ци­а­ли­с­ты и др. Те, кто мог не только делать что-либо сам, но и обучать своей профессии. Наглядно ил­лю­с­т­ри­ру­ет этот концепт примечание об евреях (прим.: слово «жид» в то время не было ру­га­тель­ным, а имело такое же значение, как «еврей» в на­сто­я­щем) — общеизвестно, что главной их спе­ци­а­ли­за­ци­ей было именно ростовщичество и тому подобная фи­нан­со­вая де­я­тель­ность, а как Петр от­но­сил­ся к тем, кто желал копить, а не ра­бо­тать, уже описано выше.

При всем этом иностранцы изначально за­яв­ля­лись именно на вторые роли, а не первые. Ска­жем, Указ от 11 декабря 1717 года «О штате кол­ле­гий и о времени открытия оных» гласит, что «Ре­эстр лю­дям в Коллегия в каждой по сему: … Русские: Пре­зи­дент, Вице-Президент (Русской или ино­зе­мец); 4 Коллегии Советники, 4 Коллегии Ассесоры, 1 Сек­ре­тарь, 1 Натарий, 1 Актуарий, 1 Ре­ги­с­т­ра­тор, 1 Пе­ре­вод­чик…». Т. е. президентом должен быть все­неп­ре­мен­но свой, русский; ино­с­т­ра­нец может занимать пост не выше вице-пре­зи­ден­та. Из этого правила известны исключения, но это — именно что ис­клю­че­ния, обус­лов­лен­ные заслугами пе­ред Россией.

Те же иностранцы, которые хотели лишь на­жить­ся на рус­ских, выдворялись обратно. В ка­че­стве примера можно привести немца Нейгебауера из Лей­п­циг­с­ко­го университета, который был ре­ко­мен­до­ван саксонским посланником генералом Кар­ло­ви­чем в качестве учителя для царевича Алек­сея, к ко­то­ро­му и был оп­ре­де­лен в 1701 году «для на­став­ле­ния «в науках и нравоучении». Од­на­ко Ней­ге­ба­у­ер хотел слишком многого. Характерное выс­ка­зы­ва­ние из жалобы Ф. М. Апраксину: «Об­ре­таю столько го­не­ния, что не возмогу пре­тер­петь, по­не­же: 1) не хотят мне чина гоф­мей­сте­ра оставить, для которого меня Карлович сюда вы­вез…». Очень, знаете ли, страш­ные гонения — не дают чин гоф­мей­сте­ра. Да и «вы­во­зи­ли сюда» не а чином, а как наставника — хотя, конечно, Ней­ге­ба­у­ер и Кар­ло­вич могли думать ина­че. В ре­зуль­та­те Петр вы­с­та­вил Нейгебауера и при­ка­зал «ехать без отпуска, куда по­хо­чет, за то, что писался са­мо­воль­но гоф­мей­сте­ром и ближних лю­дей на­зы­вал варварами и бранил всякою жестокою бра­нью».

Нейгебауер обиделся и в 1704 году издал в Гер­ма­нии бро­шю­ру под заглавием: «Письмо од­но­го знатного немецкого офицера к тайному со­вет­ни­ку одного высокого владетеля о дурном об­ра­ще­нии с иноземными офицерами, которых москвитяне при­вле­ка­ют к себе в службу» — не первый и не пос­ле­дний пасквиль о России, на­пи­сан­ный ев­ро­пей­ца­ми.

Петр не хотел «европеизации» России в смыс­ле засилья ино­с­т­ран­цев; европейцы ему нужны были лишь временно. Клю­чев­с­кий, смягчив пос­ле­днее сло­во в предложении, пересказывает со­хра­нив­ши­е­ся слова Петра: «Европа нужна нам еще на несколько десятков лет, а там мы можем по­вер­нуть­ся к ней спиной».

Я не сомневаюсь, что Петр Великий так бы и сделал; но даль­ше правил уже не он…

ЗЕРКАЛО НРАВОВ

К вопросу социальных преобразований и куль­ту­ры относится и еще один распространенный миф: мол, русские были дики в быту, не­куль­тур­ны и хле­ба­ли щи исключительно лаптями. В ка­че­стве ар­гу­мен­та приводится издание в 1717 г. пе­ре­вод­ной кни­ги «Юности честное зерцало, или по­ка­за­ние к жи­тей­с­ко­му об­хож­де­нию», которая пред­став­ля­ла собой справочник по этикету.

«… в обществе в круг не плевать, а на сто­ро­ну, в комнате или в церкви в платок громко не смор­кать­ся и не чихать, перстом носа не чистить, губ рукой не утирать, за столом на стол не опи­рать­ся, руками по столу не колобродить, ногами не мо­тать, перстов не облизывать, костей не грызть, ножом зубов не чи­с­тить, головы не че­сать, над пи­щей, как свинья, не чавкать, не про­гло­тя куска не говорить…»

И опять обличители «забывают» сравнить «быт русских вар­ва­ров» с тем, что творилось в то же вре­мя на Западе. Иштван Рат-Вег, «Комедия кни­ги»:

«Странно выглядит знаменитый фран­цуз­с­кий бонтон, если изучать его по книгам писателей той поры. В 1766 году в Страс­бур­ге вышли правила хо­ро­ше­го тона, написанные неким месье Прево («Elements de politesse et de la bienseance ou la civilite, qui se pratique parmi les bonnetes gens. Par Mr. Prevost»). Отдельная глава в книге толкует о том, как надо раскланиваться, и пред­ла­га­ет вир­ту­оз­но скон­ст­ру­и­ро­ван­ные, сочащиеся изыс­кан­ной веж­ли­во­с­тью фразы, которыми вы можете при­гла­сить кого-нибудь на обед. Формулы эти по­ис­ти­не вос­хи­ти­тель­ны — но затем, увы, сле­ду­ют со­рок правил, как вести себя за столом.

Из них выясняется, что герои галантной эпо­хи, которые по­яв­ля­лись на обеде в кружеве, шел­ках, золотом шитье; которые с неподражаемой изыс­кан­но­с­тью вели к столу своих дам; которые на­шеп­ты­ва­ли им на ухо комплименты, на­по­ен­ные всем оча­ро­ва­ни­ем французского языка, — словом, эти непревзойденные ка­ва­ле­ры, сев за стол, вели себя, словно свиньи.

Вот отрывок из золотых правил: «Заняв ме­с­то за столом, снимите шляпу, сядьте на стул пря­мо, не разваливаясь и не опи­ра­ясь на стол; не тычьте лок­тя­ми соседей, не чешитесь, не тря­си­те ко­ле­ня­ми, не вертите головой без причины. Ни­че­го нет от­вра­ти­тель­нее, чем когда человек за сто­лом каш­ля­ет, плю­ет, смор­ка­ет­ся. Если уж никак нельзя ина­че, то при­крой­те лицо сал­фет­кой, осо­бен­но если прочищаете себе нос. Ни в коем слу­чае не по­ка­зы­вай­те, как вы проголодались, не смотрите с жад­но­с­тью на блюда, словно все го­то­вы сожрать. Когда мясо будет раз­ре­за­но, не лезь­те к нему со своей тарелкой пер­вым, а по­дож­ди­те, пока до вас дойдет очередь. Не кладите в рот новый кусок, если не про­гло­ти­ли еще пре­ды­ду­щий… Некрасиво ру­ка­ми брать жирную пищу, соус, сироп — по­то­му хотя бы, что это ведет к трем другим не­при­лич­ным ве­щам: 1) по­сто­ян­но­му вы­ти­ра­нию рук о сал­фет­ку, которая ста­но­вит­ся грязной, как кухонная тряп­ка, 2) вытиранию рук о хлеб, что еще хуже, 3) об­ли­зы­ва­нию паль­цев, что уже верх безобразия. … Если вы уже пользовались ложкой и хотите опять зачерпнуть ею супа из супницы, преж­де вытрите лож­ку, так как за столом могут оказаться чув­стви­тель­ные го­с­ти, которые больше не станут есть суп, куда вы окунули ложку, побывавшую у вас во рту. Нельзя ничего бросать на пол; и нельзя, если вы что-нибудь уронили, поднимать и класть об­рат­но в тарелку. Во время еды рот держите закрытым, чтобы не чавкать, как животное; во время питья нельзя из­да­вать горлом звуки: соседу ни к чему считать ваши глотки».

Милое, идиллическое рококо!»..

Знаете ли, щи лаптем хлебать, конечно, не­куль­тур­но, но вот брать руками соус или сироп… Да и «зерцало», об­ра­ти­те внимание, — пе­ре­вод­ное.

Впрочем, именно на этом примере имеет смысл от­ме­тить и отрицательный эффект ре­форм. Имен­но с Петра на­ча­лось разделение дво­рян­ства и про­сто­го русского народа не только в сословном плане, но и в культурном. Стан­дар­т­ное свойство че­ло­ве­че­ства — заимствовать внеш­нее и не замечать внут­рен­не­го смысла. Петр не смотрел на со­слов­ные пред­рас­суд­ки и при­тя­за­ния, он работал на пользу всего народа. После него, как нетрудно догадаться, плоды работы пре­об­ра­зо­ва­те­ля были повернуты в пользу одного гос­под­ству­ю­ще­го сословия. Эта идея, кстати го­во­ря, пришла имен­но с «ци­ви­ли­зо­ван­но­го за­па­да» — именно там пропасть, раз­де­ля­ю­щая про­стой народ и правящий класс, была не просто ко­ли­че­ствен­ной «кто богаче живет», но ка­че­ствен­ной — простой народ настолько не счи­тал­ся за людей, что в принципе не интересовал выс­ший свет. Известное выс­ка­зы­ва­ние Марии-Ан­ту­а­нет­ты «У них нет хле­ба? Так пусть едят пирожные» — это вовсе не ци­нич­ный юмор, а на­гляд­ная де­мон­ст­ра­ция от­но­ше­ния к таким низменным воп­ро­сам. Ну не знает при­двор­ная дама, что там ест народ. Не барское это дело…

При всем отношении к крепостным — вклю­чая и про­да­жу, и проигрыш в карты — такое не­зна­ние для русского душевладельца было по­про­с­ту не­воз­мож­но. А вот именно с заимствования внешней ино­зем­ной культуры и полное от­чуж­де­ние дво­рян­ства от народа, включая (в более по­зднее время) чуть ли не полный переход на фран­цуз­с­кий язык вместо род­но­го русского. Впрочем, тема русского дво­рян­ства — для отдельной ста­тьи.

Пожалуй, суть социальных преобразований Пет­ра Ве­ли­ко­го можно выразить его же фразой. 30 декабря 1701 года было запрещено под­пи­сы­вать­ся уменьшительными име­на­ми («Ивашка» и пр)., па­дать пред царем на колена, зимою сни­мать шапки перед дворцом. Петр обосновал это так: «Менее низкости, более усердия к службе и вер­но­с­ти ко мне и государству — сия то почесть свой­ствен­на царю».

Лучшие почести Императору — это верность и усердие в службе на благо государства, а вовсе не азиатское низ­ко­пок­лон­ство.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Ключевский констатирует: «Реформа, со­вер­шен­ная Пет­ром Великим, не имела своей прямой целью перестраивать ни политического, ни об­ще­ствен­но­го, ни нравственного по­ряд­ка, ус­та­но­вив­ше­го­ся в этом государстве, не на­прав­ля­лась за­да­чей по­ста­вить русскую жизнь на непривычные ей за­пад­но­ев­ро­пей­с­кие основы, ввести в нее новые за­им­ство­ван­ные начала, а ограничивалась стрем­ле­ни­ем во­о­ру­жить Русское государство и народ готовыми за­пад­но­ев­ро­пей­с­ки­ми средствами, ум­ствен­ны­ми и ма­те­ри­аль­ны­ми, и тем по­ста­вить го­су­дар­ство в уровень с завоеванным им по­ло­же­ни­ем в Европе, поднять труд народа до уровня про­яв­лен­ных им сил. Но все это приходилось де­лать среди упорной и опасной внеш­ней войны, спешно и принудительно, и при этом бороться с народной апатией и косностью, вос­пи­тан­ной хищ­ным при­каз­ным чиновничеством и гру­бым зем­ле­вла­дель­чес­ким дворянством, бороться с пред­рас­суд­ка­ми и страхами, внушенными не­ве­же­ствен­ным ду­хо­вен­ством».

Известно — об этом писалось в начале статьи — что реформы задумывались задолго до Петра. Но если де­я­тель­ность Петра не вносила по срав­не­нию с прошлым ничего радикально нового, то по­че­му же реформы Петра при­об­ре­ли у по­том­ства и даже современников Петра репутацию ко­рен­но­го государственного переворота?

Все просто: Петр Великий опередил свое вре­мя — он мыслил категориями будущего, пре­об­ра­зуя Россию в го­су­дар­ство со строгой системой уп­рав­ле­ния, сильной арми­ей и флотом, мощной не­за­ви­си­мой экономикой, которое может ока­зы­вать силь­ное влияние на международ­ную по­ли­ти­ку.

Народ же, от крепостных и до знатного на­ро­да, смот­рел лишь в «здесь и сейчас» — и ре­ши­тель­ные пре­об­ра­зо­ва­ния Петра производили пос­ле ос­то­рож­ной и мед­ли­тель­ной по­ли­ти­ки пре­ды­ду­щих пра­ви­те­лей оше­лом­ля­ю­щее впе­чат­ле­ние. Не видя ис­то­ри­чес­кой пер­с­пек­ти­вы, люди пы­та­лись объяснить но­во­вве­де­ния государя его лич­ны­ми кап­ри­за­ми. За разрушенными и вве­ден­ны­ми вновь частностями об­ще­ствен­но­го быта они не ви­де­ли ни общей сущ­но­с­ти старого и нового, ни по­ст­ро­е­ния новой си­с­те­мы, ни важности раз­ру­ше­ния ста­рой. Про­сто от­дель­ным фактам ста­ро­го про­ти­во­по­с­тав­ля­лись от­дель­ные же факты нового — а при таком подходе сложно увидеть что-либо, кроме бесцельного раз­ру­ше­ния… И уж тем более не ук­ла­ды­ва­лось в го­ло­вах, что пет­ров­с­кие реформы были подчинены ин­те­ре­сам не от­дель­ных со­сло­вий, а всего го­су­дар­ства.

* * *

Что можно сказать об итогах деятельности Пет­ра? Мне очень понравилось сравнение, ко­то­рое, че­с­т­но го­во­ря, было приведено в одном ре­фе­ра­те по истории, выложенном на множестве сай­тов «для студентов» (ав­то­ра не привожу имен­но по причине того, что мало ли кто сдал — а того, кто написал, тут уже трудно найти):

«Контраст с Турцией, другой важной страной у во­с­точ­ных границ Европы, особенно по­ра­зи­те­лен. И Тур­ция, и Россия были полуевропейскими го­су­дар­ства­ми. В течение двух столетий до прав­ле­ния Петра Турция была развита экономически, куль­тур­но и с точки зрения во­ен­ных сил (по этой при­чи­не она больше продвинулась вперед на всех сво­их тер­ри­то­ри­ях, чем Россия). Но око­ло 1700 года не было турецкого султана, который бы при­нял бы важ­ность быстрой европеизации и стал бы раз­ви­вать страну в этом направлении. Сле­до­ва­тель­но, пока Россия, на­чи­ная со времен Петра, делала ги­ган­т­с­кие шаги впе­ред, Турция лишь мед­лен­но пле­лась. … Сегодня, конечно, мы вос­при­ни­ма­ем пре­иму­ще­ство рус­ских над Турцией как само собой разумеющееся».

Очень наглядная иллюстрация.

А вот что писал историк М. Н. Погодин в 1841 году: «В руках [Петра] концы всех наших нитей со­еди­ня­ют­ся в одном узле. Куда мы ни оглянемся, вез­де встречаемся с этой колоссальною фигурою, ко­то­рая бросает от себя длинную тень на все наше прошед­шее и даже застит нам древнюю историю, которая в настоящую минуту все еще как будто дер­жит свою руку над нами, и которой, кажет­ся, ни­ког­да не потеряем мы из виду, как бы далеко ни ушли мы в бу­дущее».

Вне зависимости от личного отношения к ме­то­дам проведения реформ, нель­зя не признать: Петр Ве­ли­кий является одной из величайшей фи­гур рус­ской ис­то­рии. Именно потому, что если бы не было его — то не было бы и России как Им­пе­рии.