Автор: Андрей Борцов

ЧТО ТАКОЕ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ?

(Продолжение, начало в № 11)

Поясню окончание рассуждения. Возьмем ка­кую-нибудь распространенную идею и по­смот­рим, как ее понимают разные категории народа. Ну, что-ни­будь совсем яркое и показательное, на­при­мер: «Во всем виноваты евреи». Как этот тезис по­ни­ма­ет­ся?

Интеллектуал понимает, что «во всем» ви­но­ват кто-то один быть не может, и что евреи бы­ва­ют разные. Одно дело — какой-нибудь олигарх, дру­гое — лауреат Нобелевской премии по фи­зи­ке ака­де­мик Гинзбург. При этом интеллектуал в курсе исторической роли евреев, знаком с осо­бен­но­с­тя­ми национального менталитета и так да­лее. Ре­ко­мен­да­ций «что делать вообще» он да­вать не будет, если не известны условия задачи. Скажем, со­вре­мен­ные условия и условия русского на­ци­о­на­ли­с­ти­чес­ко­го государства (когда/если та­ко­вое будет) весьма отличаются. Обобщенно: ин­тел­лек­ту­ал имен­но анализирует данные и ре­ша­ет задачу, не подгоняя ее под некий ответ за­ра­нее.

Простой обыватель, не отягощенный из­лиш­ним интеллектом, сведет вопрос к известному шаблону: «Бей жидов — спасай Россию».

А что сделает интеллигент? Реакция будет по «глубине проработки» ровно такой же, как в пре­ды­ду­щем случае, только «наоборот». Очень мно­го криков про антисемитизм, фашизм и так да­лее. Важно то, что реакция, можно сказать, до­о­соз­нан­ная — в отличие от интеллектуала, ин­тел­ли­гент не задумывается над проблемой, у него уже есть го­то­вое решение, базирующееся на его культурных ценностях. Тот интеллект, который у него есть, он направит на рационализацию своей точки зрения. Однако мышление у интеллигента своеобразно (об этом тоже поговорим потом под­роб­нее). Клас­си­чес­кий пример: любовь к афо­риз­му Черчилля о том, почему среди англичан мало антисемитов — мол, они не считают евреев умнее себя. Ин­тел­ли­ген­ты радостно подхватывают: ка­кая глубина мыс­ли! какая отточенность слога! как верно под­ме­че­но! антисемиты и прочие фа­ши­с­ты считают ев­ре­ев умнее себя, и поэтому их не любят!

При этом интеллигенты в принципе не спо­соб­ны «сделать второй ход»: фашистов не лю­бит тот, кто считает фашистов умнее себя.

И дело не в том, что интеллигенты глупы — отнюдь, IQ у них может быть вполне высок. Про­сто весь он идет не на понимание, а на ра­ци­о­на­ли­за­цию того, что заклинило в мозгах.

На очереди — гуманизм и демократия. Про гуманизм я писал неоднократно, но как-то ми­мо­хо­дом. Сейчас имеет смысл процитировать боль­шой отрывок из переписки с Н. Губиным, ко­то­рый полностью раскрывает суть вопроса.

Я, слегка затронув раньше эту тему, назвал гуманизм «иезуитским знаменем». Теперь обо­сную этот тезис. Итак, суть гуманистического течения — лозунг «Человек превыше всего». Все ос­таль­ное вытекает отсюда. А что вытекает?

«Все — ради человека», «Ничто не стоит сле­зин­ки ребенка» (несколько утрирую) и т.д. Чтобы это было действительно однозначное по­ни­ма­ние, уточню еще. Не «все — ради человека Васи Пуп­ки­на», а «все — ради человека». Не «самое цен­ное богатство планеты — человек Вася Пупкин», а «про­сто человек». Не «человек Вася Пупкин — вершина эволюции», а, опять-таки, «просто че­ло­век».

Гуманизм провозглашает максимальную цен­ность «человека вообще». При безличном упот­реб­ле­нии этого существительного равнозначным становится определение «любого человека», или «каждого человека».

А теперь — из мотивационной психологии:

«Мотив» — то, ради чего совершается де­я­тель­ность. Из этого следует, что любая де­я­тель­ность, обусловленная каким-либо мотивом, име­ет цель. А целеориентированная активность жи­во­го организма называется «поведением». В ос­но­ве поведения лежат потребности живого орга­низ­ма, над которыми надстраиваются ис­пол­ни­тель­ные действия, служащие их удовлетворению.

Во всем этом нужно только помнить одно: первичной формой потребности является нужда — то, что необходимо для сохранения и развития конкретного индивида (Васи Пупкина). Именно на ее восполнение направлены инстинкты. Для Homo Sapiens характерно то, что те его потребности, которые связаны с задачами его физического су­ще­ство­ва­ния, отличны от аналогичных по­треб­но­с­тей животных. Но, тем не менее, они су­ще­ству­ют, и они — первичны.

В силу наличия разума, в силу обитания че­ло­ве­ка в социуме, на базе этих потребностей стро­ят­ся различные поведенческие тактики. Эти по­треб­но­с­ти развиваются (поскольку их удов­лет­во­ре­ние обус­лов­ле­но уже социальными фак­то­ра­ми), мас­ки­ру­ют­ся, «украшаются», но они — первичны.

«Социально-адаптированные» и «развитые» потребности подразделяют по характеру де­я­тель­но­с­ти — пищевая деятельность, защитная, по­ло­вая, познавательная, коммуникативная и пр. Субъек­тив­но потребности репрезентируются в виде эмоционально окрашенных желаний, вле­че­ний, стремлений, а их реализации — в виде оце­ноч­ных эмоций.

И вот некое лицо или группа людей заявляет: «человек (любой, см. выше) — превыше всего». Но фактически истинной и первичной целью лю­бо­го поведения любого разумного животного яв­ля­ет­ся одна-единственная цель «я — превыше все­го».

Потому, что с одной стороны — в основе ос­нов всех мотивов, порождающих все действия, является сохранение индивида, а с другой сто­ро­ны — самоосознание любого разумного су­ще­ства включает в себя понимание «когда закончусь Я, закончится ВСЕ».

Позднейшее примечание: речь идет не только о физиологическом существовании. Как было от­лич­но сформировано Хайлайном: «Тому, кому не за что умереть, незачем и жить».

Как можно относиться к субъекту (или уче­нию), которое, фактически, говорит «самое цен­ное — это не я, конкретный Вася Пупкин, а че­ло­век вообще (любой человек)»?

Тут возможны две трактовки:

Человек (социальная группа), заявляющий это — просто лжет. Мотив лжи — а он всегда най­дет­ся — «политический капитал», «стремление быть правильным», «удачное прикрытие» и пр., а фактически — желание получить личные льготы, прикрываясь «общественным» знаменем.

Человек истинно верует в идею гуманизма и пойдет за нее «на костер» — это психически боль­ной человек. Потому, что можно идти против «осоз­нан­ных желаний», но нельзя идти против инстинктов. Тут особо расписывать не буду, до­с­та­точ­но просмотреть доступную литературу по фанатизму.

Гуманизм — это «разговорное» течение. Фа­на­ти­ки действия (в психопатологическом смысле этого слова) в нем не описаны, отсутствуют также клинические случаи «гуманистического фа­на­тиз­ма». Из этого я делаю вывод, что подавляющее большинство гуманистов попадают под первую трактовку. Т.е. им по какой-то причине выгодно называть себя гуманистами. А причина, какой бы она ни была, изначально связана с личной вы­го­дой. Вы встречали гуманиста, который всю свою зарплату переводит куда-то, чтобы «людям было лучше»? Или гуманиста, который, вместо того, чтобы кричать «люди живут в ужасающих ус­ло­ви­ях» — вселяет в свою благоустроенную квар­ти­ру десяток бомжей с вокзала? Именно поэтому гуманизм — насквозь лживое течение. Пока все идет на уровне «заявлений и деклараций», это не сильно бросается в глаза, но картина резко ме­ня­ет­ся, когда доходит до «материальных цен­но­с­тей» или «корпоративных интересов».

Именно поэтому гуманизм опасней фашизма, например. Когда человек знает, что ему нужно защищаться от явной опасности, он, под­го­то­вив­шись, защищается более успешно. Но, не видя опасности, человек (не «средний», а каждый кон­к­рет­ный), дает гуманизму развиваться, запускает настолько глобальные социальные процессы, что они становятся практически необратимыми. «Че­ло­ве­ка вообще» — не существует, и поэтому, на­при­мер, все материальные средства, которые ухо­дят «в гуманизм» — уходят в песок, они никогда не достанутся конкретному Васе Пупкину, при­ни­мав­ше­му участие в их создании. Так, спра­ши­ва­ет­ся, на хрена этому Васе отдавать «куда-то» то, что он может потратить на свои потребности?

А вот тут гуманизм выходит на новый уровень лживости — он начинает формировать об­ще­ствен­ное мнение. Применив незамысловатую под­ме­ну понятий: «гуманизм — за человека, значит, если ты не гуманист — ты против человека (че­ло­ве­че­ства)».

Хотя фактически верной является такая трак­тов­ка этого «доказательства от противного»: «Гу­ма­низм — за кого-то, если я не гуманист — зна­чит, я за себя».

Обезличенное понятие никогда не будет кон­к­рет­ным. Поэтому гуманизм всегда будет против конкретного человека… Именно поэтому я за­яв­лял, заявляю, и буду заявлять, что гуманизм бес­че­ло­ве­чен, т.к. его понятие «человек вообще» не распространяется на меня лично.

Вот, собственно говоря, и все. Гуманизм — это специально придуманная идеология мно­го­це­ле­во­го назначения. Лживость ее описана только что; а в чем цели гуманизма?

· Гуманизм способствует ухудшению че­ло­ве­че­ства как вида, противодействуя введению ев­ге­ни­чес­ких мер;

· Гуманизм мешает эффективным дей­стви­ям против террористов и т.п.;

· Гуманизм подменяет справедливость ми­ло­сер­ди­ем — даже для маньяков отменяют смер­т­ную казнь и радеют за «гуманные условия зак­лю­че­ния»;

· Гуманизм призывает к терпимости к де­ви­ан­т­но­му поведению;

· Гуманизм нацелен на «раздачу пря­ни­ков», даже если «дать кнута» не только эффективнее, но является единственно возможным вариантом. На примере той же Франции: бесполезно за­даб­ри­вать мигрантов, они лишь наглеют и требуют большего.

Список можно продолжать и продолжать; отмечу общее направление — гуманизм против развития в целом и перераспределяет ресурсы в пользу того, что в лучшем случае просто от­тя­ги­ва­ет ресурсы на себя, а обычно — препятствует прогрессу прямо или косвенно.

УЖАСНЫЙ ТОТАЛИТАРИЗМ И СИЯЮЩАЯ ДЕМОКРАТИЯ

С. Кара-Мурза, «Интеллигенция на пепелище родной страны»:

«Сразу заметим: понятия «свобода» и «де­мок­ра­тия» были приняты на веру, без изложения их смысла.

Напомню молодым: при дешевых ценах в СССР были лимиты на подписку газет и жур­на­лов, квоты давались по предприятиям, иногда люди тянули жребий. Для интеллигенции это было символом тоталитарного гнета. Хотя средняя куль­тур­ная семья выписывала 3-4 газеты и 2-3 тол­стых журнала. «Литературная газета» выходила тиражом в 5 миллионов экземпляров! Убив «то­та­ли­та­ризм», интеллигенция доверила режиму чисто рыночными средствами наложить такие лимиты на подписку, что на 1997 г. ЛГ имеет лишь 30 тысяч подписчиков! Демократические жур­на­лы выходят лишь благодаря фонду Сороса, ти­раж «Нового мира» упал с 2,7 миллионов в со­вет­с­кое время до 15 тысяч в 1997 г. И никакого гнета в этом интеллигенция не видит.

Мне смысл свободы в контексте всей нашей реформы открыл в блестящей, поэтической лек­ции виднейший теолог Израиля рабби Штай­н­зальц в 1988 г. Его тогда привез в СССР академик Ве­ли­хов, и это было событие. Еще большую службу сослужил бы России Велихов, если бы опуб­ли­ко­вал ту лекцию. Состоялась она в Институте ис­то­рии естествознания АН СССР, где я работал. Раб­би Штайнзальц, в прошлом историк науки, вроде бы приехал рассказать об истории науки в Из­ра­и­ле, но, выйдя на трибуну, сказал: «Я вам изложу са­мую суть Талмуда». Для меня это была, по­жа­луй, самая интересная лекция, какую я слышал.

Лектор осветил три вопроса: что есть че­ло­век, что есть свобода и что есть тоталитаризм — как это дано в Талмуде. (Потом то же самое, по сути, написали философы западного общества Гоббс и Локк, но, по-моему, хуже). Человек, ска­зал рабби, это целостный и самоценный мир. Он весь в себе, весь в движении и не привязан к дру­гим мирам — это свобода. Спасти человека — значит спасти целый мир. Но, спасая, надо рев­ни­во следить, чтобы он в тебя не проник. Проникая друг в друга, миры сцепляются в рой — это то­та­ли­та­ризм. Рабби привел поэтический пример: вот, вы идете по улице, и видите — упал человек, ему плохо. Вы должны подбежать к нему, помочь, бросив все дела. Но, наклоняясь к нему, ждущему помощи и благодарному, вы не должны до­пу­с­тить, чтобы ваша душа соединилась, слилась с его душой. Если это произойдет, ваши миры про­ни­ка­ют друг в друга, и возникает мик­ро­ско­пи­чес­кий очаг тоталитаризма.

Я спросил самого авторитетного сегодня тол­ко­ва­те­ля Талмуда (недавно он назначен ду­хов­ным раввином России): значит ли это, что мы, рус­ские, обречены на тоталитаризм и нет нам ни­ка­ко­го спасения? Ведь я ощущаю себя как личность, как «Я», лишь тогда, когда включаю в себя ча­с­ти­цы моих близких, моих друзей и моих предков, частицы тела моего народа, а то и всего че­ло­ве­че­ства. Вырви из меня эти частицы — что ос­та­нет­ся? И мой друг таков, какой он есть, потому, что вбирает в себя частицы меня — наши миры про­ни­ка­ют друг в друга, наши души соединены. Зна­чит, если мы от этого не откажемся, мы будем осуждены, как неисправимое тоталитарное об­ще­ство?

На этот вопрос рабби не ответил — хотя я и сидел рядом с ним за столом президиума».

В серии статей «Русский характер» я уже пи­сал, что для русских характерно как раз об­щин­ное устройство, а не атомарное, как для ев­ро­пей­цев Запада. А тут оказывается, что русские про­сто обречены на тоталитаризм…

Кстати, а что это такое — тоталитаризм? Дей­стви­тель­но ли он настолько страшен, как нас пы­та­ют­ся убедить?

«Тоталитаризм — одна из форм государства (тоталитарное государство), характеризующаяся его полным (тотальным) контролем над всеми сферами жизни общества, фактической лик­ви­да­ци­ей конституционных прав и свобод, реп­рес­си­я­ми в отношении оппозиции и инакомыслящих (напр., различные формы тоталитаризма в фа­ши­с­т­с­кой Италии, Германии, коммунистический режим в СССР, франкизм в Испании и др. с кон. 20-х гг. 20 в).».

Ну и? Государство, вообще говоря, и должно контролировать все сферы жизни общества. Об­ра­ти­те внимание — общества, а не личной жиз­ни, как часто пугают. Ликвидация кон­сти­ту­ци­он­ных прав и свобод — обычная демагогия, так как можно просто подправить эту самую кон­сти­ту­цию, и все будет ровно по закону. Пример в чуть меньшем масштабе: недавняя отмена графа «про­тив всех» при голосовании и минимального про­цен­та явки голосующих. Теперь может придти один человек, кого-либо он выберет в обя­за­тель­ном порядке — все, законно избранный депутат.

Репрессии в отношении инакомыслящих? Этим отличаются далеко не только страны из спис­ка. За примерами ходить далеко не надо: как сей­час относятся власти к русским националистам?

Более того. Если назвать тоталитаризмом (как «ругательным» термином) ситуацию, когда про­во­дят­ся репрессии против инакомыслящих (об­ра­ти­те внимание: ничего не сказано про то, что хочет оппозиция по отношению к государству и народу — может, гораздо лучшего, чем су­ще­ству­ю­щее общественное устройство?), то как назвать об­ще­ствен­ное устройство, когда репрессии идут против государствообразующего народа, как сей­час в РФ?

Это, уважаемые читатели, называется де­мок­ра­ти­ей. У нас же в РФ сейчас не тоталитаризм, а демократия, не так ли?

Демократия — это, с теоретической точки зрения, такая форма правления государством, которая осуществляется через прямое на­ро­дов­ла­с­тие (прямая демократия) либо через пред­ста­ви­те­лей, избираемых народом или какой-то ча­с­тью народа (представительная демократия).

А с практической точки зрения?

«Современное понятие демократии пред­по­ла­га­ет также не просто власть большинства, а власть большинства при учете и уважении прав и интересов различных меньшинств: по­ли­ти­чес­ких, национальных, этнических, социальных, куль­тур­ных, а также прав, свобод и интересов каждой отдельной личности».

Вот вам загадка с ходу: если большинство бу­дет издавать законы «под себя», то интересы раз­лич­ных меньшинств соблюдаться не будут. Они на то и меньшинства, что их интересует то, что большинству в лучшем случае безразлично — но тогда и законы мешать не будут, не так ли? Вы­хо­дит, что интересы меньшинств, представляющие интерес для законодательства — это именно те ин­те­ре­сы, которые вызывают от­тор­же­ние у боль­шин­ства. Чтобы не бегать далеко за при­ме­ром, достаточно вспомнить попытки про­ве­с­ти гей-па­рад в мае этого года.

Итак, получается, что на деле демократия (в современном виде, Афины не берем) — это такое социальное устройство, при котором дек­ла­ри­ру­ет­ся, что большинство имеет власть, но при этом законы издаются «под меньшинства». Вам тут ничего странным не кажется?

Демократия, как ни странно на первый взгляд, приводит в современных условиях не к жизни со­глас­но воле большинства, а к тому, что любая перверсия в мозгах населения получает наи­ме­но­ва­ние «демократической свободы» и начинает не просто отстаиваться, но и получать пре­иму­ще­ство перед большинством de facto. Наглядные примеры — антирасизм в Штатах, сексуальные меньшинства всех видов и так далее. Всегда мож­но объявить себя угнетенной стороной, пред­ста­ви­те­лем какого-либо меньшинства и на этом ос­но­ва­нии требовать к себе льготного, ис­клю­чи­тель­но­го отношения. Это и называется «до­с­ти­же­ни­я­ми демократии».

Лично мне куда больше по душе старый доб­рый тоталитаризм. Да, при тоталитаризме может быть множество законов и формальных правил, которые меня не устроят, но в этом случае хотя бы будет четко ясно: враги — вот те. А при де­мок­ра­тии на справедливое возмущение «да как же так можно!» в ответ видишь ехидную улыбку: сами выбирали, чего жалуетесь?

В современности совершена подмена сути понятия «демократия». Когда-то демократия была демократией… В Древней Греции и т.п. Сейчас же под брендом демократии везде подсовывается охлократия.

Кто будет избран? Тот, за кого про­го­ло­со­ва­ло большинство. Причем избирательное право всеобщее (демократия, кстати говоря, родилась в рабовладельческом обществе). Ни один ра­зум­ный человек не рискнет утверждать, что все, при­ни­ма­ю­щие участие в голосовании, разбираются в по­ли­ти­ке, экономике и т.д.. Но, как ни странно, не вызывает недоумения то, что согласно их го­ло­сам решается судьба как политики, так и эко­но­ми­ки через избираемых ими депутатов. Как мо­жет человек понять, разбирается ли кто-то дру­гой в определенной области, если сам в ней ни­че­го не смыслит?

Таким образом, надо понравиться боль­шин­ству, говоря проще, толпе. Достаточно легко по­нять, чего жаждет толпа, или, что одно и то же, средний человек, — безбедного существования, гарантий спокойствия, отсутствия не­об­хо­ди­мо­с­ти постоянно повышать свой уровень (средний человек всегда либо считает себя образцом для подражания, либо уверен, что нечего «быть слиш­ком умным») и, желательно, не думать вообще ни по какому поводу.

Итак, чтобы быть избранным, надо потакать народу во всем и оказывать ему знаки уважения; естественно, внешние. Таким образом, всегда из­бе­рут не самого знающего в управлении, по­ли­ти­ке, экономике или другой нужной области, а са­мо­го красноречивого и обаятельного. Более того, немаловажно и количество денег, затрачиваемых на избирательную компанию. Как поступил бы разумный человек, если бы его попросили выб­рать из нескольких кандидатов? Он попросил бы их биографии, планы, которые они собираются после избрания осуществить в экономике, со все­ми выкладками и обоснованиями, и, после изу­че­ния этих и других материалов, сделал бы свой выбор. Как поступает обычный избиратель? Де­ла­ет то же, что и всегда — смотрит телевизор и читает газеты. И кто там будет больше обещать и чаще фигурировать, за того он и проголосует. Даже если это будут Бивис и Баттхед.

«Великий человек толпы. Легко дать рецепт того, что толпа зовет великим человеком. При вся­ких условиях нужно доставлять ей то, что ей весь­ма приятно, или сначала вбить ей в голову, что-то или иное было бы приятно, и затем дать ей это. Но ни в коем случае не сразу; наоборот, следует завоевывать это с величайшим напряжением, или делать вид, что завоевываешь. Толпа должна иметь впечатление, что перед ней могучая и даже непобедимая сила воли; или, по крайней мере, должно казаться, что такая сила существует. Силь­ной волей восхищается всякий, потому что ни у кого ее нет, и всякий говорит себе, что, если бы он обладал ею, для нее и его эгоизма не было бы границ. И если обнаруживается, что такая сильная воля осуществляет что-либо весьма приятное тол­пе, вместо того, чтобы прислушиваться к же­ла­ни­ям своей алчности, то этим еще более вос­хи­ща­ют­ся и с этим поздравляют себя. В остальном та­кой человек должен иметь все качества толпы: тогда она тем менее будет стыдиться перед ним, и он будет тем более популярен. Итак, пусть он бу­дет насильником, завистником, эксплуататором, интриганом, льстецом, пролазой, спесивцем — смотря по обстоятельствам» — Ф. Ницше, «Че­ло­ве­чес­кое, слишком человеческое»

«Цель, которая ставится перед собой любым якобы народным правительством — обеспечить сытое и по возможности не обремененное мыс­ля­ми существование наибольшему количеству аборигенов, чтобы быть переизбранными на сле­ду­ю­щих выборах. Опора на толпу неизбежно вле­чет за собой снижение умственного уровня вла­с­ти. При возникновении малейших трудностей в экономике под сокращение идут научные и кос­ми­чес­кие программы, в ненужности которых уве­рен обыватель. Средства информации ублажают вместо того, чтобы просвещать, или затевают бес­плод­ные дискуссии, отупляющие массовое со­зна­ние. Фальшивая еда и варварски гуманная ме­ди­ци­на пополняют ряды уродов, делая не­из­беж­ным генетический упадок. Итог может быть разным. Самый благоприятный исход — цивилизация, с каждым поколением добивающаяся все более высокого жизненного уровня и медленно схо­дя­щая на нет вследствие успехов в де­мог­ра­фи­чес­кой политике. Чаще — повальные эпидемии, го­лод, крах биосферы, лихорадочные попытки ос­во­ить другие планеты, проваливающиеся из-за недостатка технических средств, и новое вар­вар­ство среди свалок забытых предков. Самый кру­той вариант — войны за менее разграбленные земли, за еду и топливо и под конец са­мо­унич­то­же­ние, предписанное теорией только то­та­ли­тар­ным режимам». — П.В. Воробьев, «С2»

Вот к этому и сводится вся демократия — де­пу­та­там надо добиться избрания, и для этого луч­ше всего, чтобы электорат был как можно менее умным и как можно более внушаемым. Тогда на него легко воздействовать лозунгами типа «Го­ло­суй­те сердцем!», а мозгами пользоваться — это лишнее.

Но что это мы все о грустном. Давайте о чем-нибудь веселом!

Вам что-либо говорит имя: Жан Антуан Ни­ко­ла Кондорсе?

Французский философ и математик написал работу, посвященную проблемам принятия кол­лек­тив­ных решений в ходе выборов депутатов, в которой описал презабавнейшие вещи.

Процитирую пример из его работы (вык­лад­ки сокращаю, они арифметические).

Пусть будет три кандидата: A, B и C. Выpажение A>B>C означает, что голосующий пpедпочитает кандидата A кандидату B, а кан­ди­да­та B — кандидату С.

Пусть 60 голосующих дали следующие пpедпочтения:

23 человека: A > C > B

19 человек: B > C > A

16 человек: C > B > A

2 человека: C > A > B

А теперь интерпретируем результаты.

Голосование по системе относительного боль­шин­ства даст такие результаты: за А — 23 че­ло­ве­ка, за В — 19 человек, за С — 18 человек. Таким образом, в этом случае победит кандидат А.

А вот при голосовании по системе аб­со­лют­но­го большинства кандидаты А и В выйдут во второй тур, где кандидат А получит 25 голосов, а кандидат В — 35 голосов и победит.

Так какое же из видов голосования отражает волю большинства? Кондорсе предложил прин­цип ранжировки всех кандидатов, что в корне от­ли­ча­ет­ся от используемых систем выборов. На приведенном примере: большинство считает, что В лучше А (35 против 25), С лучше А (37 против 23) и что С лучше В (41 против 19).

Таким образом, воля большинства по Кон­дор­се выражается в виде трех суждений: C > B; B > A; C > A, которые можно объединить в одно от­но­ше­ние предпочтения C > B > A и если необходимо выбрать одного из кандидатов, то, согласно прин­ци­пу Кондорсе, следует предпочесть кандидата С.

Видите, как все весело и интересно? Не буду пересказывать все забавное, описанное ма­те­ма­ти­ком, упомяну лишь про один из вариантов «па­ра­док­са Кондорсе». Пусть у нас имеются три че­ло­ве­ка, голосующих по трем вопросам. Первый их них голосует да-да-нет, второй — да-нет-да, третий — нет-да-да. Суммарный итог го­ло­со­ва­ния подсчитывается как соотношение сумм го­ло­сов «да» и «нет» по каждому из вопросов. В рас­смот­рен­ном случае суммарный итог голосования будет «да-да-да». Этот итог не отражает мнения ни одного из голосовавших и, естественно, не удовлетворяет никого.

А теперь самое веселое: в каком году это было написано? В 1785. В одна тысяча восемьсот семь­де­сят пятом, ага. И что, кто-либо озаботился сме­ной систем голосования, которые — ма­те­ма­ти­чес­ки доказано! — не адекватны?

Более того, лауреат Нобелевской премии Кен­нет Эрроу уже в XX-м веке проанализировал про­бле­му подробнее, и доказал, что не существует рациональных правил общественного выбора, учитывающих мнение всех членов общества — т.н. теорема Эрроу. Он выделил пять условий, ныне общепризнанных как существенные для де­мок­ра­тии, при которой социальные решения при­ни­ма­ют­ся путем выявления предпочтений от­дель­ных личностей, иными словами — по ре­зуль­та­там голосования. Как выяснил Эрроу, всем пе­ре­чис­лен­ным условиям в совокупности отвечает толь­ко диктаторский, но не демократический вы­бор. Иными словами, нужно выбрать какого-ни­будь произвольного члена общества и осу­ще­ств­лять общественный выбор в соответствии с пред­поч­те­ни­я­ми этого «эталона». Других ра­ци­о­наль­ных с точки зрения математической науки правил не существует.

Так что демократическое голосование не яв­ля­ет­ся адекватным даже с сугубо математической точки зрения, без учета возможных подтасовок и «голосования сердцем».

Самое интересное в этом вопросе — то, что от всеобщего избирательного права никуда не деться. Психологическая значимость стремления к справедливости (которая понимается именно как «арифметическое равенство») очень высока. Это стремление является одним из самых активных сложных мотивов, для достижения которого субъект способен пойти на очень многие ли­ше­ния. Вот что, например, говорит Платон о стрем­ле­нии к справедливости («Государство»): «Когда человек сознает, что он поступает не­спра­вед­ли­во, то, чем он благороднее, тем менее способен негодовать на того, кто, по его мнению, вправе обречь его на голод, стужу и другие подобные муки: это не возбудит в нем гнева… А когда он считает, что с ним поступают несправедливо, он вскипает, раздражается и становится союзником того, что ему представляется справедливым, и ради этого он готов переносить голод, стужу и все подобные этим муки, лишь бы победить; он не откажется от своих благородных стремлений — либо добиться своего, либо умереть».

Всеобщее избирательное право — это не что-то навязанное, а проявление стремления народа к справедливости, вот и все.

Но, обратите внимание, я говорил именно о всеобщем избирательном праве, а не о «де­мок­ра­тии». Да и Гитлер пришел к власти в результате честных выборов, Сталин — тоже не са­мо­наз­на­чил­ся…

Не надо ловиться на шаблоны, которые уси­лен­но навязываются. Думать надо са­мо­сто­я­тель­но, не шарахаясь от «страшных слов», опе­ри­ро­вать фактами, а не мифами. Как пример, С.Г. Кара Мурза, «Потерянный разум»:

«Эта деформация мышления изживается очень медленно, это видно и на удивительной судьбе живучего слова «тоталитаризм». 29 августа 2001 г. я участвовал в «круглом столе», собранном в «Литературной газете» и посвященном ин­т­ри­гу­ю­щей теме: куда девается природная рента (то есть доход от земли и ее недр), в нынешней РФ? Были видные специалисты и ведущие эко­но­ми­с­ты, включая академиков Д.С. Львова и В.В. Иван­те­ра. Вел заседание А.С. Ципко. Спора по первому вопросу не было — рента, по закону при­над­ле­жа­щая государству, отдается, вопреки закону, «круп­но­му капиталу». В общем, все признали и тот факт, что эта рента изымается «олигархами» из хозяйства, оно хиреет и никак не позволит снос­но жить большинству народа.

Все при этом также были согласны в том, что при советском строе рента обращалась в ка­пи­та­лов­ло­же­ния — как в хозяйство, так и в науку. Один экономист в качестве шутки сказал, что и сейчас можно было бы воссоздать Госплан для изъятия и использования природной ренты. Но, как до­ба­вил он, для этого необходим тоталитаризм. И почти все засмеялись — нет, они не хотят то­та­ли­та­риз­ма, они хотят демократии. И продолжили — как лучше наладить взаимодействие пра­ви­тель­ства с олигархами, по мелочам. У меня мелькнула мысль, что за одним столом сидят люди и лю­до­е­ды — и обсуждают кухонную утварь. Так велика была магия слова тоталитаризм, что даже по­чтен­ные академики не решились сказать: господа, что за чушь вы говорите! Все эти идеологические би­рюль­ки имеют ничтожное значение по сравнению с тем, что страна в этой системе экономики явно не может выжить — вот о чем должны думать экономисты».

В заключение хотелось бы указать на то об­сто­я­тель­ство, что, вообще говоря, интеллигенты именно что поддерживают идеологически гу­ма­низм, демократию и др. Они отнюдь не изоб­ре­та­ют новые концепции, по которым идет развитие общества, а лишь служат глашатаями той или иной нужной точки зрения. Искренне считая ее своей.

Вы спросите, кому нужной? Вопрос явно вы­хо­дит за рамки статьи.

РАЗВЕРСТАЯ ПРОПАСТЬ

Но вернёмся к нашему учебнику куль­ту­ро­ло­гии, в котором перечислены «неизменные сущ­но­с­т­ные признаки» интеллигенции. Итак,

Второе: «единство духовной природы че­ло­ве­ка-интеллигента и людей, чьи интересы и по­треб­но­с­ти он выражает».

Очень интересное заявление, наглядно по­ка­зы­ва­ю­щее своеобразие мышления ин­тел­ли­ген­тов. В психологии это называется конфабуляция: вера пациента в собственные ложные идеи.

Да, интеллигенты с самого начала по­зи­ци­о­ни­ро­ва­ли себя выразителями интересов народа — вот только народ спокойно сдавал их в око­ло­ток, позмущаясь агитацией против царя. Или вот пример от Лихачева: «Как некое духовное со­об­ще­ство интеллигенция заявила о себе 14 декабря 1825 года на площади Петровой. Восстание де­каб­ри­с­тов знаменовало собой появление боль­шо­го числа духовно свободных людей. Декабристы выступили против своих сословных интересов и интересов профессиональных (военных в том числе). Они действовали по велению совести…»

Обратите внимание: интеллигент Лихачев че­с­т­но сам пишет, что декабристы выступали про­тив сословных и профессиональных интересов. То есть, никак уж не за «весь народ». Чьи ин­те­ре­сы и потребности выражали декабристы, если подумать?

Своего класса и сословия? Нет, как уже ска­за­но. Дворян? Не смешно. Простого народа? А та­ко­вой вообще вряд ли заметил, что произошло… Более того — декабристы не преследовали даже своих интересов.

Они просто устроили, как выражаются сей­час, пефоманс. С не очень-то хорошими по­след­стви­я­ми. «Не пропадет ваш скорбный труд», — писал Пушкин, предусмотрительно не уточняя, в чем, собственно, этот труд заключается? В том, что «декабристы разбудили Герцена»?

То, что интеллигенция напрочь оторвана от народа, чаяния которого она берется защищать и о единстве с которым она заявляет, было по­нят­но и самим интеллигентам, если у них хватало для этого интеллекта. А. Блок, «Интеллигенция и ре­во­лю­ция»:

«У буржуа — почва под ногами оп­ре­де­лен­ная, как у свиньи — навоз: семья, капитал, слу­жеб­ное положение, орден, чин, бог на иконе, царь на троне. Вытащи это — и все полетит вверх тор­маш­ка­ми.

У интеллигента, как он всегда хвалится, такой почвы никогда не было. Его ценности не­ве­ще­ствен­ны. Мы бездомны, бессемейны, бесчинны, нищи — что же нам терять?»

Народ всегда укреплен в Традиции. Она мо­жет принимать разные формы, в том числе, вре­ме­на­ми, и отнюдь не полезные; но всегда есть преемственность, есть Род и есть Земля.

Интеллигент же отрывается от корней (имен­но поэтому среди интеллигентов такое ко­ли­че­ство космополитов) и витает где-то в мире своих идей, которые сцепляются с действительностью лишь по какой-либо случайности.

А.М. Камчатнов, «О концепте интеллигенция в контексте русской культуры»:

«В социальном плане интеллигенция не­уло­ви­ма; из двух врачей, адвокатов или офицеров один становился интеллигентом только в том слу­чае, если ставил интеллигентские ценности выше интересов своего органического сословия, класса или группы, то есть в случае аксиологического отщепления от социальной группы. О не­ор­га­нич­но­с­ти, то есть внесоциальности интеллигенции писали многие русские мыслители, приведем лишь два высказывания. Говоря простым языком, рус­ская интеллигенция «идейна» и «беспочвенна». Это ее исчерпывающие определения.

Таким образом, всякий интеллигент — это отщепенец, и потому он вступает в противоречие с органической жизнью и историческим бытием общества и государства. Из этого противоречия было два выхода. Один заключался в том, чтобы оставить заемные идеи, изучать русскую жизнь и составлять о ней русские понятия; по этому пути, пути Пушкина и Гоголя, Киреевского и Хомякова, Достоевского и Лескова, Данилевского и Ле­он­ть­е­ва, пошли немногие. Панургово стадо ин­тел­ли­ген­ции побрело за Белинским, Герценом, Пи­са­ре­вым, Чернышевским, Плехановым и Лениным, пытаясь переделать русскую жизнь в со­от­вет­ствии с чужими идеями.

Что касается отношения интеллигенции к на­ро­ду, то, с одной стороны, интеллигенция с уто­ми­тель­ным постоянством твердит о народном благе как высшей цели своей деятельности, с дру­гой стороны, народ никогда не отвечал ин­тел­ли­ген­ции взаимностью. Очевидный факт стойкой неприязни народа к интеллигенции не только не осмыслен, но и не отмечен в словаре Ю.С. Сте­па­но­ва, а его одного достаточно, чтобы задуматься над вопросом о том, можно ли считать субъектом исторического самосознания народа группу лю­дей, не любимую самим народом? Дело в том, что интеллигенция никогда не знала горячо лю­би­мо­го ею народа, относилась к нему как к внешнему объекту. Парадокс интеллигентского отношения к народу заключается в том, что во имя своего идола можно принести любое количество жертв, хотя сам по себе идол понимается как высшая форма служения благу народа.

Между интеллигенцией и образованным сло­ем русских людей лежит пропасть, и не заметить ее может только слепой. Единственное, что их сближает, — это наличие образования, однако сами интеллигенты усиленно подчеркивали, что далеко не всякий образованный человек может быть причислен к интеллигенции.

Отношение к Традиции — вот что разделяло и разделяет интеллигенцию и русский об­ра­зо­ван­ный слой: «Только беспочвенность как идеал (от­ри­ца­тель­ный) объясняет, почему из истории рус­ской интеллигенции справедливо исключены та­кие, по своему тоже «идейные» (но не в ра­ци­о­на­ли­с­ти­чес­ком смысле) и во всяком случае про­грес­сив­ные люди, как Самарин, Островский, Пи­сем­с­кий, Лесков, Забелин, Ключевский и множество других. Все они почвенники — слишком ко­ре­нят­ся в русском национальном быте и в ис­то­ри­чес­кой традиции». Федотов прав: великое мно­же­ство образованных русских людей, ис­тин­ных твор­цов русской культуры, никак нельзя при­чис­лить к русской интеллигенции — Ло­мо­но­сов, Дер­жа­вин, Карамзин, Крылов, Гри­бо­е­дов, Пуш­кин, Лер­мон­тов, Гоголь, Хомяков, Ки­ре­ев­с­кий, Тют­чев, Гон­ча­ров, Фет, До­с­то­ев­с­кий, Ле­он­ть­ев, С. Со­ло­вь­ев, Вл. Соловьев, Чай­ков­с­кий, Бо­ро­дин, Му­сор­г­с­кий, Ру­бин­ш­тейн, Брюллов, Суриков, Ле­ви­тан, Ло­ба­чев­с­кий, Че­бы­шев, Мен­де­ле­ев, Пав­лов, Клю­чев­с­кий, Ро­за­нов, Блок, Ахматова и мно­гие и многие дру­гие. …

Итак, если к концепту интеллигенции под­хо­дить не с абстрактных, внеисторичных по­зи­ций (что до некоторой степени свойственно Ю.С. Сте­па­но­ву), а с конкретно-исторических, то ин­тел­ли­ген­ци­ей можно назвать одержимую духом от­ри­ца­ния Традиции исторической Рос­сии асо­ци­аль­ную, псевдорелигиозную, кос­мо­по­ли­ти­чес­кую сек­ту отщепенцев, самозванно провозгласившую себя носителем са­мо­соз­на­ния народа, взявшую на себя ответственность за судьбу России и ее народов».

Поправлю Камчатнова: интеллигенция не взя­ла на себя ответственность, а именно что «про­воз­г­ла­си­ла себя носителем самосознания на­ро­да».

Пожалуй, к тому, что народ (причем как «про­стой народ», так и интеллектуалы) ни­ког­да не считали интеллигенцию «своей», стоит добавить, что и сама интеллигенция отделяла народ от себя. П. Струве, «Интеллигенция и революция»:

«Когда интеллигент размышлял о своем дол­ге перед народом, он никогда не до­ду­мы­вал­ся до того, что выражающаяся в начале дол­га идея лич­ной ответственности должна быть адресована не только к нему, интеллигенту, но и к народу, т. е. ко всякому лицу, независимо от его про­ис­хож­де­ния и социального по­ло­же­ния. Аскетизм и под­виж­ни­че­ство ин­тел­ли­ген­ции, полагавшей свои силы на служение на­ро­ду, несмотря на всю свою привлекательность, были, таким образом, ли­ше­ны прин­ци­пи­аль­но­го морального значения и вос­пи­та­тель­ной силы.

Интеллигентская доктрина служения на­ро­ду не предполагала никаких обязанностей у народа и не ставила ему самому никаких вос­пи­та­тель­ных задач».

Интеллигенция, выражая стремление слу­жить народу, одновременно презирает та­ко­вой. Когда интеллектуал ставит перед собой задачу «сделать что-либо для народа», то он автоматом учи­ты­ва­ет, что надо не заниматься об­ла­го­де­тель­ство­ва­ни­ем, но и поднимать уро­вень народа — об­ра­зо­ва­тель­ный, культурный и т.д. Интеллигент же — это барчук, сни­зо­шед­ший до народа, желающий помочь лишь исходя из своего каприза: «это так бла­го­род­но!». При этом рассматривать народ как рав­но­прав­но­го партнера, с которым надо вза­и­мо­дей­ство­вать, попросту не придет в голову.

Вся разница лишь в том, что барчук по­ни­ма­ет, что подобный порыв — это лишь кап­риз, и не комплексует по этому поводу, а ин­тел­ли­гент со­че­та­ет такое же отношение «к быдлу» од­но­вре­мен­но с искренним желанием помочь. Очень слож­ный мазохистский ком­п­лекс… Ин­те­рес­но, что бы сказал по этому по­во­ду Фрейд?

АНТИПАТРИОТИЗМ

Снова обратимся всё к тому же учебнику.

Третье: «верность народу, патриотизм, ак­тив­ное подвижничество, творческая одер­жи­мость»

Про «верность народу, активное под­виж­ни­че­ство, творческая одержимость» можно не пи­сать — частично это уже разобрали, а все ос­таль­ное прекрасно укладывается в обычный мес­си­ан­с­кий комплекс. Представляет интерес лишь при­пи­сы­ва­ние интеллигенции пат­ри­о­тиз­ма. Честно говоря, я озадачен: вот уж чего нет, того нет. Ви­ди­мо, мысль авторов учебника при­бли­зи­тель­но такова: «интеллигенция всегда хочет, чтобы было лучше народу, а, сле­до­ва­тель­но, радеет и за го­су­дар­ство, в котором живет народ». Мысль очень кривая, но я лично так и не считаю.

Насколько же на самом деле патриотична ин­тел­ли­ген­ция?

П. Струве: «В облике интеллигенции, как идей­но-политической силы в русском ис­то­ри­чес­ком развитии, можно различать по­сто­ян­ный элемент, как бы твердую форму, и эле­мент более из­мен­чи­вый, текучий — со­дер­жа­ние. Идейной формой русской интеллигенции является ее отщепенство, ее отчуждение от го­су­дар­ства и враждебность к нему».

С. Кара-Мурза, «Интеллигенция на пе­пе­ли­ще родной страны»:

«Как бы ни был интеллигент, который с эн­ту­зи­аз­мом ринулся за Горбачевым и Ель­ци­ным, за­щи­щен идеологическим угаром, ци­низ­мом или гибкостью ума, он уже не может не признать пе­ред самим собой: смысл проекта, в котором он принял участие, ясен; этот про­ект, какими бы иде­а­ла­ми он ни оправдывался, оз­на­ча­ет пресечение всей предыдущей тра­ек­то­рии России, ее раз­ма­лы­ва­ние в пыль для по­ст­ро­е­ния нового, чуждого порядка; боль­шин­ство народа этого проекта не понимает и не при­ни­ма­ет.

Но уже первый крик «иного не дано!» пред­ве­щал новый тоталитаризм ре­во­лю­ци­он­но­го тол­ка. Вершить судьбы страны снова взя­лась левая интеллигенция.

По традиции многие связывают левизну с ин­те­ре­са­ми трудящихся, социальной спра­вед­ли­во­с­тью и равенством. Да, долгое время ле­виз­на была союзником этих принципов. Но гораздо глубже — философская основа. Ле­вые — это те, кто счи­та­ет себя вправе вести (а вернее, гнать) людей к сформулированному этими левыми счастью. Ку­мир демократов Ми­лан Кундера сказал: «Дик­та­ту­ра пролетариата или демократия? Отрицание по­тре­би­тель­с­ко­го общества или требование рас­ши­рен­но­го производства? Гильотина или отмена смер­т­ной казни? Все это вовсе не имеет значения. То, что левого делает левым, есть не та или иная теория, а его способность претворить ка­кую угод­но теорию в составную часть кича, на­зы­ва­е­мо­го Великим Походом».

Наша демократическая интеллигенция уве­ре­на, что по сравнению с Европой Россия Ива­на Гроз­но­го была чуть ли не людоедской стра­ной, где кровь лилась рекой. И это убеждение — символ веры, его не поколебать никакими разумными доводами. Если Ракитову сказать, что за 37 лет царствования Грозного было каз­не­но около 3-4 тысяч человек — гораздо мень­ше, чем за одну только ночь в Париже тех же лет (называют 12 тыс)., он не возразит, но его убеждение нис­коль­ко не поколеблется. Нис­коль­ко не смутится он, если напомнить, что в тот же период в Ни­дер­лан­дах было казнено около 100 тысяч человек. Все это он знает, но не может отказаться от сугубо религиозной уверенности в том, что Россия — изначальная «империя зла». Все его ми­ро­о­щу­ще­ние рух­нет, если будет поколеблена эта вера».

Да уж… Как-то не особо заметен пат­ри­о­тизм, я бы сказал. Все дело именно в том, что для ин­тел­ли­ген­та народ — это дек­ла­ри­ро­ван­ный объект служения, а государство — это именно «империя зла», которая этот народ уг­не­та­ет. При этом ин­тел­ли­ген­ту не ин­те­рес­но заниматься рутинным обустройством го­су­дар­ства (да и нет у него к это­му спо­соб­но­с­тей), он положит все силы на про­дви­же­ние очередной Великой Идеи.

«Весь XIX век интеллигенция борется с им­пе­ри­ей, исповедует безгосударственный, без­вла­с­т­ный идеал, создает крайние формы анар­хи­чес­кой идеологии. … Всегда было про­ти­во­по­ло­же­ние «мы» — интеллигенция, об­ще­ство, народ, освободительное движение, и «они» — го­су­дар­ство, империя, власть». Н. Бердяев, «Русская идея»

Показное свободолюбие, внешняя не­за­ви­си­мость поведения и суждений имеет целью именно разрушение государства. «Ин­тел­ли­ген­ция как со­ци­альный феномен»:

«Обычно интеллигенция отделяет от го­су­дар­ства «страну» и «народ», объявляет «об­ще­ство» угнетенной жертвой государства. Од­на­ко если ненависть к русскому государству и пожелание ему всяческих бед и скорейшей по­ги­бе­ли яв­ля­ют­ся для интеллигенции ос­нов­ным инстинктом, то идеологические отношения со страной и на­ро­дом имеют характер сложно диалектический. От открытого презрения к «быдлу» и «этой стране — тюрьме народов», недостойных своей ин­тел­ли­ген­ции, до по­кло­не­ния Народу и по­зи­ци­о­ни­ро­ва­ние себя как печальницы его судьбы и за­с­туп­ни­цы перед Властью, горький плач о «угнетенной своим же государством несчастной России». Спе­ци­аль­но эти извивы интеллигентских воззрений мы разбирать не будем, т.к. они всё равно так или иначе обслуживают главное направление — дис­к­ре­ди­та­цию государства, про­ти­во­по­с­тав­ле­ние его обществу».

Именно так. Что бы не происходило в об­ще­стве, интеллигенция всегда будет против го­су­дар­ства. Даже если она будет офи­ци­аль­но на него работать. Это – прямое следствие «обостренной любви к свободе», о которой будем говорить чуть позже.

Государство, конечно, ограничивает сво­бо­ду — оно не может ее не ограничивать. Функция го­су­дар­ства заключается в уп­рав­ле­нии, а уп­рав­ле­ние всегда подразумевает некие правила. Ко­то­рые, понятно, каким-либо об­ра­зом ограничивают свободу…

Вот вам лично хотелось бы отмены Пра­вил дорожного движения, чтобы ав­то­мо­би­ли­с­ты мог­ли ездить свободно, без ог­ра­ни­че­ния свободы?

Надеюсь, что читатели могут просчитать си­ту­а­цию на два хода вперед. А вот ин­тел­ли­ген­ты — не могут. Верность Идее не до­пус­ка­ет двух­хо­до­вок. Против ПДД нет выступлений только по­то­му, что цель мелковата — ис­тин­ный ин­тел­ли­гент всегда мыслит ис­клю­чи­тель­но на го­су­дар­ствен­ном уровне.

И ему всегда не терпится испытать что-то но­вое.

Где-то со последней трети XIX-го века ин­тел­ли­ген­ция взяла на вооружение идею со­ци­а­лиз­ма. Повозившись с ней в разных ва­ри­ан­тах вплоть до «шестидесятников», ин­тел­ли­ген­ция наигралась — началась эпоха дис­си­ден­тов. В 1986 году начался истинно ин­тел­ли­ген­т­с­кий проект – так на­зы­ва­е­мая Пе­ре­строй­ка, что, в свою очередь привело к рас­па­ду СССР в 1991г. и последующим реформам радикального либертарианского толка.

И сейчас клика изряднопорядочных от­нюдь не стремится спасать положение, а ра­бо­та­ет на дальнейшую либерализацию.

Очень хорошая иллюстрация «пат­ри­о­тич­но­с­ти» («Интеллигенция как социальный фе­но­мен»):

«В.И.Ленин (VIII съезд, ПСС, т.38, стр.198-199):

«К нам присосались кое-где карьеристы, аван­тю­ри­с­ты, которые назвались ком­му­ни­с­та­ми и на­ду­ва­ют нас, которые полезли к нам потому, что коммунисты теперь у власти, по­то­му что более честные «служилые» эле­мен­ты не пошли к нам работать вследствие своих отсталых идей, а у ка­рь­е­ри­с­тов никаких идей, нет никакой честности. Это люди, которые стремятся только выс­лу­жить­ся, пускают на местах в ход принуждение и ду­ма­ют, что это хорошо».

О каких таких честных «служилых» эле­мен­тах мечтает В.И.? Об оплеванном ин­тел­ли­ген­ци­ей рус­ском бюрократе. Честный слу­жи­лый элемент не идет к большевикам из-за «своих отсталых идей». Советский го­сап­па­рат формируется из «эле­мен­та» вдох­нов­лен­но­го идеями исключительно пе­ре­до­вы­ми, т.е. из интеллигенции (пре­иму­ще­ствен­но ев­рей­с­кой).

Какие «отсталые идеи» русской бю­рок­ра­тии целый век презирала и высмеивала ин­тел­ли­ген­ция: дисциплина, субординация, ори­ен­та­ция на карьеру на госслужбе, от­вет­ствен­ность, верность долгу, идеал служения Оте­че­ству и патриотизм (что интеллигенцией тре­ти­ро­ва­лось, как подлое желание выс­лу­жить­ся перед начальством, ра­бо­леп­ство, дес­по­тизм, обскурантизм, тупость и про­чее). После февраля 1917г. пришедшая к власти ин­тел­ли­ген­ция принялась утверждать свои лю­би­мые передовые идеи: безначалие, народная де­мок­ра­тия, чиновники — это плохо, го­су­дар­ство есть чудовищная машина насилия (клас­со­во­го) и принуждения свободолюбивого на­ро­да (че­ло­ве­ка), и существует как временное неизбежное зло, в скором светлом будущем его совсем не должно быть. Чему ж удив­лять­ся, что доставшееся ин­тел­ли­ген­ции го­су­дар­ство удалось развалить за пол­го­да (еще долго продержалось, крепкое было), и следом при­шел кровавый хаос Гражданской вой­ны».

Интеллигенция может искренне заб­луж­дать­ся в продвижении тех или иных идей куль­тур­но­го плана; но стремление развалить Рус­ское го­су­дар­ство у интеллигенции всегда чет­ко осознано. За­бав­но, но мотивируют они это именно заботой о народе…

(Продолжение следует)