Автор: Егор Холмогоров

ПОЛЮС ХОЛОДА

Сравнение речи Владимира Путина в Мюнхене с «Фултонской речью» Черчилля или с выступлением Хрущева размахивающего ботинком в ООН, безусловно, неуместно. Хотя бы в силу исторических фактов. Выступление Черчилля в Фултоне было болтовней отставного политика, пусть и влиятельного, пусть и в присутствии президента США, но все-таки не более чем речью отставника. Путин же твердо дает понять, что списывать его со счетов рано и прежде чем он уйдет (если он вообще уйдет), он заложит политическую парадигму еще как минимум на следующие пять лет.

Сравнение с Хрущевым и ботинком еще более натянуто, поскольку, когда Хрущев стучал ботинком в ООН, он не выступал, а протестовал против речи одного из западных ораторов. А когда Хрущев выступал в ООН и обещал закопать капиталистический мир, ботинка в его руках не было. И сравнивать предельно интеллигентную, в чем-то даже извиняющуюся речь Путина с эскападами Хрущева, — обидно как для Хрущева, говорившего в сознании силы находящейся на подъеме сверхдержавы, так и для Путина, который в своих словах был предельно политкорректен.

То, что на очень сдержанную речь президента России последовала нерво-истерическая реакция западной, особенно американской, прессы, вышедшей в применявшихся к Путину эпитетах за грань всяких приличий, говорит, прежде всего, о том, что там не готовы ни к какой критике со стороны России. Более того, прекрасно осознали, что любая Россия — красная, белая, черная, наверное даже «голубая» — всё равно представляет собой угрозу самому существованию Запада. «Как два различных полюса, во всем враждебны мы» — и никакие наши разговоры о «демократии», никакие попытки встроиться в «мировой рынок», никакие попытки хоть до позеленения изображать из себя «толерантность» ничего тут не изменят.

Очень точно эта абсолютная враждебность проявилась в случае российско-белорусской «газовой войны». Казалось бы, безответственные российские политики и бизнесмены развязали эту войну к ущербу России и Белоруссии, выступили против последней страны на территории бывшего СССР твердо придерживающейся ценностей советской цивилизации и антилиберального, антизападного курса. Казалось бы Западу было бы логично с восторгом поддержать эту антирусскую по сути авантюру наших политических аферистов. Однако ничего подобного не произошло. Напротив, объятья Запада оказались раскрыты… для Белоруссии и лично Александра Григорьевича Лукашенко.

Как заявил один из высоких чиновников Евросоюза — «после происшедших событий Белоруссия стала более открытой для Европы»… Это как? Что, Лукашенко «оппозиционеров» из тюрем выпустил? Промышленность приватизировал? Пенсии у колхозников отобрал? Гей-парад в Минске провел? Да вроде бы нет, внутреннее устройство Белоруссии всё то же. «Открытость Европе» для западнистов равна «закрытости от России» - и ничего больше. Неважно как ты устроен и неважно как устроена Россия, будь ты хоть сто раз тоталитарным диктатором, будь Россия хоть тысячу раз розово-демократической страной, все равно Запад будет с теми, кто против России – всегда и любой ценой.

Впрочем, друг, как известно, познается в беде и в ссоре. Неожиданно оказалось, что Российско-белорусский союз был мифом совсем не только потому, что им пренебрегали наши чиновники. По тому восторгу, по тому упоению, с которым многие в белорусской элите восприняли новое положение в рядах антироссийского геополитического фронта, с каким замиранием сердца обсуждаются перспективы «дружбы с Литвой», «энергетического альянса с Украиной», «топливной независимости с помощью Запада», «сближения с Польшей» и так далее, становится ясно, что предшествующий союз Белоруссии с Россией со стороны белорусской элиты был вынужденным. Белорусам не хотелось менять свою полусоциалистическую (точнее антикапиталистическую) систему. И вынуждены были, отталкиваемые Европой, прибиваться к России. Как только оказалось, что европейцы готовы открыть Лукашенко объятья несмотря на его «неевропейский» режим, белорусская элита радостно в них бросилась.

Так что еще раз приходится с грустью констатировать вслед за Александром III: «у России только два союзника — армия и флот», и других нет и быть не может. Действительным союзником России можно быть лишь в качестве её части, а не в качестве независимого и флиртующего с «мировым сообществом» государства. Поскольку «мировое сообщество» готово дать любую взятку, лишь бы увеличить количество врагов России в мире. Еще раз повторимся — любой России. Какой бы то ни было России. Если Россия едина, если она занимает сколько-нибудь заметную часть мировой карты, если она называется «Россией», а не «Московским улусом» и «Казанским халифатом», если обладает ядерным и другим современным оружием, она для «Европы» расширившейся до половины мира включая Америку, — враг.

Именно поэтому столь неубедительно для русского общества прозвучали некоторые вежливые реверансы Путина в адрес Запада и президентские призывы к «честности». За жесткой и вежливой критикой глобальной политики США и Европы, последовали практические предложения, которые для русского общественного мнения явно неприемлемы: меры по ядерному разоружению, предложения запретить вывод оружия в космос, обиженные формулы вроде той, что Россия сама уничтожила у себя тоталитарный режим, а вы нас все равно обижаете, расширяете НАТО и наращиваете обычные вооружения в Европе… Единственным отходом от этой «голубиной» риторики был намек на явную анахроничность договора о запрете ракет средней и меньшей дальности, связавшего руки лишь России и США (впрочем, этот горбачевский договор с самого начала был откровенно изменническим).

Гораздо более реалистично оценивает современное положение в мире Русская Православная Церковь, подчеркнувшая в недавних заявлениях, что «По мере совершенствования технологий контроль над распространением ядерного оружия становится все более проблематичным, а идея всеобщего разоружения превращается в утопию». Да и сам Путин, когда в прошлом послании Федеральному Собранию говорил о том, что «товарищ волк кушает и никого не слушает» значительно более реалистично оценивал перспективы разоружения и вообще конвенционального поведения Америки в условиях, когда ее новый министр обороны настаивает на её еще большем вооружении. Конкретные предложения Путина разоружиться, начать следовать международному праву, учитывать роль ООН, к сожалению, более всего напоминают призывы к порядку в дурдоме периода самоуправления.

Однако все вежливые оговорки Путина восприятия на Западе его речи не изменили. Президенту так и не удалось скрыть, что мы понимаем — речь идет о принципиальной враждебности Запада нашему существованию, а не о враждебности к тем или иным нашим конкретным шагам. И президент не захотел скрывать другого — отныне Россия намерена разговаривать с миром как сильная держава.

С «позиции силы», не в смысле угрозы, а в смысле осознания своих расширяющихся возможностей, прежде всего — экономических.

И в этом качестве Путин подчеркнул, что Россия возвратилась к той внешнеполитической идеологии, которая была для нее наиболее естественна последние полтысячи лет. Внешнеполитической идеологии и стратегии России как анти-сверхдержавы. То есть как международной силы, которая не имеет ни возможностей, ни желания диктовать миру всеобщий порядок по своему образцу и не пытается всем и каждому навязывать своё видение мира, но которая своими вооруженными силами, своей дипломатией и своей мощью препятствует установлению любого другого насильственного глобального порядка, любой другой глобальной гегемонии.

Это не сверхдержава, это именно «анти-сверхдержава», это не второй полюс мира, это своеобразный «антиполюс», если хотите «полюс холода», который «подмораживает» существующий мир, не давая ему расплавиться в котле глобального всеединства. Эта внешнеполитическая роль можно сказать исторически, богословски и геополитически обусловленная. Геополитически она предопределена положением России как «Хартленда», серединного пространства Евразии, а значит и всего обитаемого мира. Это пространство само по себе может быть самодостаточным, однако оно делает не-самодостаточными любые другие геополитические пространства, разделяет их, мешает любой «мировой системе» склеиться в некое единое целое. Отсюда и неустранимость России из любого геополитического расклада (о которой несколько раз напомнил Путин) и попытки её оттуда устранить.

Именно это и ничего больше так раздражает Запад в России. Все попытки выстроить глобальный, всеохватывающий и всё интегрирующий «мировой порядок» разбиваются о невозможность включить в него Россию и тем самым сделать его по настоящему тотальным. Какой бы не была очередная «мировая система» созданная западнистами, почему-то оказывается, что Россия с нею находится в «противофазе». Строили европейцы строили развитой капитализм, и ужасно злились на мешающую его развитию «варварскую» самодержавную Россию, которая представлялась им главным тормозом мирового прогресса. «Тормоз» сорвали в феврале 1917 (с позволения сказать с «годовщиной» нас, кстати). Однако уже в октябре 1917 произошел новый переворот, который вновь вырвал русское пространство из капиталистической «мировой системы», вновь сделал его анти-пространством, анти-полюсом Запада. Над ним и в самом деле опустился «железный занавес», о котором говорил Черчилль в Фултоне. Занавес, непроникаемые для диктата Запада. Этот анти-полюс в какой-то момент стал столь силен, что, казалось, еще чуть-чуть и он сковырнет западный «полюс», закопает его, как грозился Хрущев. Другое дело, — чтобы действительно кого-то закопать нужно было быть Сталиным, но никак не Хрущевым.

И сегодня вновь, разрушенное, разорванное на 15 кровоточащих кусков, завернутых в блестящие но рваные обертки либерализма и западничества, великое Русское Пространство, обретает свою динамику и силу. Обретает не благодаря кому-то, — каким-то конкретным начальникам, партиям и политическим тусовкам, а потому, что это пространство и этот народ, это пространство создавший, не могут жить иначе, могут лишь быть сильными, или же умереть. Многие, конечно, предпочли бы умереть, точнее убить Россию, чтобы схватить свои «сто грамм» на ее похоронах, но эти многие из всевозможных «тусовок», а никак не из толщи, народной глубины России. Хочет того или нет, но все его слова, даже самые извиняющиеся, звучат из этой глубины и на её фоне и потому вызывают у западнистов трясучку в коленях. Даже если «президент России» споет мурлыкающую песенку про «давайте жить дружно», он все равно будет казаться брюссельским мышам страшным «котом Леопольдом», у которого где-то припрятан «озверин».

И здесь нас подстерегает главная и большая опасность. Та особая уверенность, которую демонстрирует Путин, связана с тем, что современная Россия находится сегодня в неплохом экономическом положении. Более того, есть уверенность, в некоторой стабильности этого положения на ближайшие годы, а может и десятилетия, связанные как с тем, что спрос на наши энергоносители постоянно растет, так и с тем, что в ожидаемом примерно через десять лет долгосрочном полувековом подъеме мировой экономики Россия вполне может попытаться занять очень весомое и выгодное для себя место. Ис каким бы скептицизмом не относились политмаргиналы к «нефтедолларам», — ясно, что их раздражает не то, что у России такой неизящный фактор силы, а то, что фактор силы у России вообще есть и мешает петь ей преждевременную панихиду.

Однако слишком велик соблазн начать «играть с чертом по его правилам», то есть пытаться выстроить конкуренцию между Россией и Западом как экономическую конкуренцию. Мы уже испытали такой соблазн в 1950-60-е годы, когда полагаясь на советский экономический рост Хрущев и Брежнев пообещали советским людям «уровень жизни» сопоставимый с западным и даже обгоняющий его и победу социализма в мирной конкурентной борьбе. Между тем экономика, тем более — рыночная экономика, это сфера существования Запада и более никого. Тут он царь и бог, тут он устанавливает правила и более никто. Экономика как таковая и есть изобретение западной цивилизации — другие цивилизации и другие эпохи знали только «хозяйство», и «экономику» в смысле «домохозяйства».

Не иначе. Россия существует совсем в иных координатах — координатах пространства, военный силы и силы смысла. Русские непревзойденные мастера овладения пространством и превращения его в политический, военный и хозяйственный инструмент. Русские как никто больше умеет защищать это пространство, ничтожно малыми силами перекрывая гипертрофированно большие расстояния. Наконец, русские непревзойденные мастера смыслов, которыми это пространство и это военная сила, сочетается вместе, цементируются в великую идею. Православие, «Третий Рим», самодержавие, империя, коммунизм, русская нация, реставрация будущего — все эти великие смыслы оказываются в русском пространстве не просто словами, не просто идеологическими этикетками, но подлинной властью, которая способна перемещать народы, создавать и упразднять царства, решать жизнь и смерть людей и всего мира.

Вот здесь, на этом поле, поле подлинной несравнимости России и Запада, и следует сегодня и завтра и всегда играть России. Не прогибаться под изменчивый мир и даже не прогибать его под себя, а создавать свой мир, и уж затем делать его всеобщим миром. В этом смысле, противостояние России и ЕвроАмерики, обозначенное Путиным в его «Мюнхенской речи», — должно быть не противостоянием Севера и Юга, Востока и Запада, то есть однопорядковых начал, просто географически различных полюсов. Это должно быть противостояние несравнимого. Магнитного полюса Земли, притягивающего к себе со всей планеты «сольдо» незадачливых буратин, и её Полюса Холода.