Автор: Егор Холмогоров

АТОМНОЕ ПРАВОСЛАВИЕ: САРОВСКАЯ ЛЕКЦИЯ

(начало)

Атомный Век начался не в Лос-Аламосе и не в Хиросиме и Нагасаки, а здесь, в Сарове, тогда Арзамасе-16. До тех пор, пока атомная бомба имелась лишь у одной стороны, американцев, она оставалась всего лишь самым мощным огнестрельным оружием. Американцы и по сей день не осознали в полной мере отличие атомного оружия от огнестрельного, и на самом деле психологически и по сей день остаются в Веке Огня. Не случайно их любимые игрушки — это, по прежнему, авианосцы. Атомный век начался тогда, когда атомное, а затем и термоядерное оружие появилось у России.

Именно в этот момент возникла и начала развиваться военно стратегическая ситуация, которую можно определить как атомный клинч. Суть этой ситуации, которая завела в тупик обычные модели войны «по Клаузевицу», войны как «продолжения политики другими средствами», характерной для Века Огня, прекрасно описал израильский ученый Мартин Ван Кревельд в книге «Эволюция войны». Ядерное оружие нельзя применить, поскольку за это последует неминуемый ответ. Воевать без применения ядерного оружия против ядерной страны нельзя, поскольку в случае поражения она все равно его применит. Ядерное оружие против неядерной страны нельзя применить, поскольку в этом случае вмешается ядерная страна. Применять обычные вооруженные силы против неядерной страны также приходится с осторожностью. Если речь пойдет о территориальной аннексии, об изменении стратегического баланса, то немедленно вмешаются ядерные страны, и все снова зайдет в тупик.

Война как таковая в принципе оказалась в тупике, в котором весело резвятся всевозможные повстанцы, террористы, негосударственные армии и так далее. Только они могут воевать относительно безнаказанно. Только мятежевойна, как определил её наш эмигрантский военный теоретик Евгений Эдуардович Месснер, является еще хоть как то работающей формой войны. Именно поэтому, кстати, большие державы так охотно использовали ее друг против друга в Холодной войне. Советский Союз поддерживал мятежевойны во Вьетнаме (и против Франции и против Америки), в Алжире, в Мозамбике, на Ближнем Востоке. Американцы, поставив эксперименты в Анголе и Никарагуа, сумели втянуть СССР в полномасштабную войну в Афганистане. Причем во всех случаях, когда регулярная армия великой державы оказывалась втянута в мятежевойну, она либо терпела поражение, либо не могла одержать победы. Наша победа в Чечне является в этом смысле единственным хотя бы относительным исключением. Мы сидим на порховой бочке, но огонь пока удалось загасить.

Атомный клинч является только частью того тупика, в который зашел западный путь социального развития. Практически во всем спектре хозяйствования, научно-технического развития, политических процессов и т. д. мир уперся в существование предельных технологий, то есть таких технологий, которые упираются в порог возможного, нужного и мыслимого для человека. В сфере вооружений — это возможность с помощью ядерного оружия уничтожить все человечество какое угодно количество раз. Возможность, которая абсолютно ничего не дает в плане достижения военного превосходства, поскольку такая же возможность есть и у других. В сфере информации — это перепроизводство информации, которое делает излишнюю информацию просто неусвояемой человеком, да и жизненно важная для нас информация попросту тонет в потоке информационных шумов. Хуже того, люди выходят на те технологии, которые не только обессмысливают сами себя, но и становятся для нас попросту опасными, например биотехнологии, дающие возможность перемонтировать генетический код.

На ту же пороговую линейку мы выходим и практически во всех иных областях. Мы можем развивать технологии, которые изменят пути достижения предельного барьера — развивать новую энергетику, изобретать новые материалы, можем улететь на Марс, начать летать на всяких фантастических флаерах вместо езды на автомобилях, но все это уже будут пляски под крышей, которую установили предельные технологи. В той же военной сфере можно попытаться разоружить противника быстрее, чем он нанесет ответный удар. Американцы, следуя своей западной логике, так и пытаются сделать, развивая ПРО. Но все это шулерство сработает только против слабого, только в случае если Россия будет держать свой ядерный потенциал на минимальном уровне и плохо за ним ухаживать. Против сильного противника все эти американские хитрости не сработают.

Все это я разжевываю настолько подробно, чтобы стала яснее та философия, к которой нас подталкивает ядерный век. Ни о каком «прав тот, у кого револьвер быстрее» тут уже не может идти и речи. Опередить противника нельзя, можно только помешать опередить себя. Вновь, как и в железную эпоху, наступает время сдерживания, но только уже не по принципу «не делай другому», а по принципу «не дай сделать с собой».

В классификации Крылова это четвертая этическая система, обозначаемая как Север: «Как я не поступаю с другими, так и другие не должны поступать со мной». Крылов справедливо замечает, что ранний, примитивный этап этой этики сводится к «не пущать». «Чего я не делаю, того пусть и другие не делают», что ведет к распространению всевозможных уравнительных запретов, довольно неэффективных. Сейчас именно такая эпоха и именно с помощью этих неэффективных инструментов простого сдерживания люди будут пытаться какое то время бороться с возникшими предельными проблемами. Сколько за последние полвека накопилось режимов нераспространения, ограничения, контроля и т. д. и насколько они мало выполняются — трудно себе даже представить.

Однако, суть этой этической модели совсем не в том, чтобы мешать другим делать то, что хотят они, а в том, чтобы препятствовать сделать это с собой. «Пусть все, но не я». На уровне смыслов социальной системы эта модель соответствует селекции, то есть четкому и недвусмысленному отбору, различению бытия и ничто, различению необратимому. Смысловая матрица здесь устроена по модели: как бытие стало ничто, каким образом и почему было отвергнуто то, что отвергнуто. Снова важную роль играет выбор, но это не столько выбор, сколько отказ. Быть против чего то, исключать определенные возможности как отвратительные, неэтичные тут в чем то даже важнее, чем быть «за». Причем исключать эти возможности приходится не «вообще», — навязать кому то своё «вообще» тут будет вряд ли возможно, а для себя: «я», или «мы» «в этом не участвуем», даже если на этом свихнулся весь свет. Мы согласны быть белыми воронами, только бы никто не лез к нам воронье гнездо, а если кто нас обидит, тот три дня не проживет.

Тут же поворачивается и метафизическая ориентация обществ, которые уперлись в атомный предел. Ни о каком утопизме здесь уже речь не идет и идти не может. Возможности социального совершенствования, строительства рая на земле, уже закрыты, поскольку виден край для этого совершенствования и ничего райского на этом краю нет. А значит, как и в сфере этики и социальных смыслов, в сфере метафизики нам приходится возвращаться к моделям Осевого Времени, но с обратным знаком. Если прежде священное было трансцендентно мирскому и открывало себя в мире через определенную связь, то теперь приходится скорее говорить о том, что мир трансцендентен священному, что ему приходится быть активным субъектом, который прорывается на встречу Откровению, конструирует для себя свое будущее в неких священных координатах.

Блажен муж иже не иде на совет нечестивых…

И вот тут мы сталкиваемся с той самой развилкой, которую обозначили в самом начале. Помимо пути Закона, который вместе с предельными технологиями зашел в тупик, перед нами есть две дороги, «путь Жизни и пусть Смерти, и различие между ними большое», как говорится в одном древнехристианском тексте. У нас есть выбор между путем Благодати и путем Мятежа. Которые оба срывают замки между священным и мирским, имманентным и трансцендентным. Но вот только срывают они их совершенно по разному.

В случае пути Мятежа мы переходим к тому, что небезызвестный Фрэнсис Фукуяма назвал «наше постчеловеческое будущее». Мы стараемся обратиться к той самой альтернативной онтологии, которую выстраивает «отец лжи и человекоубийца искони». Мы пытаемся снять с себя те самые «смирительные рубашки», которые для нашей же пользы одел на нас Господь. Мы превращаемся в нелюдей, которые обладают или думают, что обладают некими «магическими способностями», могут произвольно манипулировать реальностью. Причем этот соблазн будет тем больше, что мир потихонечку начнет поддаваться (ведь эти возможности в нем и в самом деле имеются, просто замки навешены крепкие) и освоение этих возможностей сперва будет казаться заводящим не слишком далеко.

Другой путь, путь Благодати, это активное обращение к духовной традиции, к уже данному нам Откровению о Спасении, принесенном Иисусом Христом, и о стяжании Духа Святаго, как завещал нам преподобный Серафим. Причем это стяжание тоже в какой то момент выводит нас на неизвестную нам прежде онтологию, но совсем другим путем, путем законным, царским, и, при этом, узким и тернистым. Ведь вспомним о том, что святые могли реально делать все то, на что претендуют и претендовали всевозможные маги, начиная со знаменитого Симона Волхва. Но одни это делали силою веры, другие — силой бесов. Первое духовно безопасней, зато второе кажется что проще.

И вот здесь и нам, русским, и всем нациям на земле, предстоит главный выбор, главная смысловая селекция. Либо сказать «Да» пути Мятежа и «Нет» пути Благодати, либо все таки сделать наоборот. И в зависимости от этого выбора будут дальше развиваться события. Выбор большинства наций, в общем то, предопределен — западная логика «расширения возможностей» тянет на путь Мятежа как в омут, ведь он и обещает расширение возможностей до практически немыслимых границ. Выбор России, выбор Севера, в общем то, не предопределен, поскольку у нас с одной стороны есть традиция, православная традиция, насыщенная православными ценностями культура. Это с одной стороны. А с другой — есть логика соревнования с Западом, которая нас может подтолкнуть на второй путь из страха упустить что то, что есть у них. Это понятный и знакомый страх любой нации, которая втянута в «догоняющую модернизацию».

И вот здесь очень важно понимать логику эпохи, которая требует не расширения возможностей до беспределья, а ясного и ответственного взвешенного выбора. Безусловно, этот выбор очень тяжел. Можно вспомнить знаменитое размышление отца Андрея Кураева из работы «О нашем поражении»:

«То, что требуется от христиан в «эру Водолея» — просто выстоять. Вопреки всему не отречься от Христа словом, делом, мыслью и не участвовать в оккультных играх. Мученик — это не только тот, кто идет на плаху. Если у христианина рак, и врачи бессильны, но родственники уговаривают его сходить к «потрясающей целительнице», в случае отказа он примет поистине мученический венец».

Не принять ту онтологию, которая может открыться и обязательно откроется на пути Мятежа — это само по себе религиозный подвиг. Но сегодня, в отличие от середины 1990 х, когда отец Андрей писал цитированные строки, у нас есть несколько больше надежды на прорыв к Абсолюту из взбунтовавшегося против Бога мира не поодиночке или малыми группами, а все таки организованной колонной с надежным боевым охранением. Мы можем рассчитывать сделать свой выбор в пользу пути Благодати не только как индивиды, но и как нация. И Атомное Православие как идеология говорит именно об этом, о необходимости защиты с помощью предельных технологий, которые, на самом то деле, на кривой козе не объехать, именно этого предельного выбора нации в пользу святости.

Последняя война

Напоследок у нас остался вопрос о тех политических системах, которые возникают в Атомный век, которые продуцируются и Северной Этикой и эсхатологической метафизикой. Уже сегодня очевидно, что абсолютное государство, каким мы его знали и любили с XVI века, попросту распадается, поскольку перестает справляться с важнейшими военно-политическими функциями. Для страны, не обладающей мощным ядерным потенциалом, такое государство попросту не нужно, поскольку все равно не может защитить от ядерной угрозы, не обладает суверенитетом. Для ядерной державы оказывается в каком то смысле ненужным столь громоздкое государство, поскольку для обслуживания ядерного оружия на самом деле нужно гораздо меньше людей и производственных мощностей, чем для содержания обычных вооруженных сил. А с другой стороны, даже громоздкое государство оказывается почти беззащитным против мятежевойны, против терроризма и родственных ему форм. Причем чем дальше, тем больше оно будет расшатываться под их ударами.

Государство должно будет перестать претендовать на всецелого человека, на то, что оно может дать ему все необходимое от люльки до гроба и даже загробной жизни. Но как только оно перестанет на все это претендовать, то оно тут же начнет расползаться и уже расползается под давлением этнических мафий, транснациональных корпораций, меньшинств, групп давления, террористических организаций и так далее. Скорее всего, большинство государств мира превратится в высокотехнологичные крыши, которые ядерным оружием прикрывают определенную совокупность сообществ, структур и мафий. Возможно, они сами превратятся в государства-корпорации, которые будут заинтересованы в продвижении в «постчеловеческое будущее», в отличие от сегодняшних государств, скатывание в это будущее пока сдерживающих. Но это всё перспективы для государств, которые так и откажутся от выбора пути и превратятся из субъектов в объекты или для тех, кто выберет путь Мятежа, хотя в пределе путь Мятежа ведет, как мы прекрасно знаем, ко всемирной империи антихриста.

А каков же будет путь Севера, путь России если она все таки выберет путь Благодати? Этот путь, как мы уже отметили, не противоречит пути Закона, не требует отказа от государственности и нации, напротив, как говорит пример Византии и Православной Руси, он предполагает достаточно сильную государственность, охраняющую для людей возможность стяжания Благодати как способа полноты онтологической реабилитации, обретения полноты человечества и богочеловечества. Это государство нужно, таким образом, не как реализация утопии посюсторонней комфортной жизни, а как средство защиты сделанного нами предельного выбора от возможных военных и ментальных угроз.

Особенностью Атомного Века является то, что в условиях атомного клинча все большую роль начинает играть война сознаний, попытки подорвать боевой дух соперника, его политическую целостность, сознание своей идентичности, образ себя. Это попытка навязать нам чуждые смыслы и заставить сделать неправильный выбор. Пока атомный клинч сохраняется, пока в результате таких вот косвенных ударов одна из сторон не теряет военный паритет, война ведется, прежде всего, смысловыми средствами. И поэтому наряду с традиционной военной защитой современное русское государство должно обеспечивать нации смысловую защиту, защиту от ментальных угроз.

Если в области предельных военных технологий нам надо просто не терять уровня, эффективно поддерживать ситуацию атомного клинча, то в области смысловой защиты нам нужно отстраивать ситуацию практически с нуля. Страшнейшая катастрофа нашей страны в 1990 е годы была связана именно с тем, что советским государством защита смыслового суверенитета была упущена и провалена, что вполне естественно для системы, основанной на типичной утопической идеологии Века Огня и не справившейся с вызовами Атомного Века. Современная ситуация на этом поле в России может быть описана практически в тех же терминах, в каких описывались национально-освободительные войны в Китае или во Вьетнаме и других странах, ведшиеся в традициях партизанской войны по Мао Цзэдуну и Че Геваре. Национальные партизаны сперва прочно обосновались на периферии смыслового поля, добились истощения и самодискредитации оккупационных сил, в данном случае — прозападных либералов, а затем начали глубокий рейд на центр смыслового поля, сейчас уже вплотную приблизившийся к столице. Другое дело, что не надо, как это делают некоторые, путать войну сознаний и войну политических движений или войну автоматов.

В результате этой национально-освободительной войны сознаний сегодня уже фактически вырабатывается новый правящий слой России, который я предложил именовать смыслократией. Эта элита вполне способна будет служить приводным ремнем традиционной для России политической системы, которую можно обозначит как национальное самодержавие и для которой не столь уж принципиально, будет это президентская республика с элементами демократии, соборная монархия или что то еще. Суть смыслократической элиты — в контроле над выбором, над смысловой селекцией и защита предельного выбора нации от возможных попыток ее искажения. При этом важным свойством смыслократической способности является возможность нелинейно и не причинно влиять на события, если огрублять, то можно сказать, что это способность вызывать или, напротив, блокировать определенные события и процессы силой мысли, иногда даже не выраженной в слове.

И вот здесь есть тонкая опасность, в которую ни в коем случае нельзя скатиться. Смыслократия очень похожа на магию, к которой будут обращаться нации, выбравшие путь Мятежа. Возможно, она отчасти будет захватывать те возможности в мироздании, которые будут вскрываться по мере эсхатологического расшатывания наложенных на мир ограничений. И по этой линии очень легко будет скатиться к изменению предельного выбора, к выбору в пользу пути Мятежа, в пользу вступления на «постчеловеческие» рельсы. И для тех, кто представляет наше смыслократическое сообщество, сегодня такая опасность, такой риск исключительно высоки. Нам и в самом деле хочется увидеть русских сильными и могучими сверхлюдьми, забыв о том, что это будут уже не люди, а нелюди.

Поэтому новая русская государственность, направленная на конструирование русского будущего как эсхатологического перехода к Абсолюту, не может быть смыслократией в чистом виде. Она обязана быть дополнена агиократией и агиополитикой, то есть непрерывным обращением к священным символам, священным реальностям и непосредственной помощи святых. Именно такова была практика и Византии, и Православной России, основанная на интенсивнейшем привлечении благодатной помощи власти и на изощренных агиополитических процедурах.

Надо помнить, что никакая самая совершенная человеческая система не полна, поскольку принадлежит она к падшему миру. Тем более она неполна в тот момент, когда напряжение между путем Благодати и путем Мятежа становится максимальным. Поэтому с уверенностью можно сказать, чтоб без агиополитики, без прямого участия и живых и отошедших ко Господу святых в управлении нашим государством мы ничего в этой реальности Атомного Века не добьемся. Именно поэтому я в самом начале сформулировал мысль, что не только без великодержавности мы не сохраним Православия, но и без Православия мы не сохраним великую державу. Речь тут не только и не столько о Православии как о социальной реальности, сколько как о благодатной живой силе, способной сокрушить наших врагов.

Геополитика этой грядущей православной державы предельно точно обозначена Вадимом Леонидовичем Цымбурским как геополитика «Острова России», то есть геополитика селективной выделенности из мира, исповедания принципа «Пусть все, но не я». Другое дело, что границы этого Острова России, на мой взгляд более динамичны, чем это представляется Цымбурскому. Это могут быть и границы исторической России СССР, и даже более широкие границы. Но Россия должна быть готова и к критическому сжатию. Правда не столько под воздействием сепаратизма и прочих стихийных сил, с которыми русской смыслократии и агиократии вполне по силам справиться. Речь идет о последнем вызове, последней угрозе торжествующего мирового Зла, перед которым может не устоять даже великая православная Россия.

В этом случае сбудется предсказание преподобного Серафима о канавке Божией Матери в Дивеево: «Эта канавка до небес высока! Землю эту в удел взяла Сама Госпожа Пречистая Богородица. Тут у меня, батюшка, и Афон, и Киев, и Иерусалим! И как антихрист придет, везде пройдет, а канавки этой не перескочит!». Остров Россия может в конце времен сжаться и до этого клочка земли, огороженного канавкой. Но эта канавка будет поистине «до небес высока», поскольку на небе она будет упираться в тысячи и миллионы русских святых, населяющих Царствие Небесное и защищающих оттуда Русскую Землю.

То последнее поражение, которое пророчит Откровение пути Благодати в этом мире, будет, на самом деле, последней и величайшей победой. И напротив, победа на путях Мятежа обернется для всех «победителей» тягчайшим поражением. Как пел приснопоминаемый Александр Непомнящий:

И будет Hюpнбеpг обязательно

Hад всеми победителями,

И над каждым, кто сдал свой Бpест на милость

Последним земным хозяевам.