Автор: Андрей Фролов

ВОИНЫ И РАЗБОЙНИКИ

Чтобы не пересказывать то, что уже многократно было пересказано другими авторами по «делу Ульмана», скажем о паре важных деталей, большинством из них оставленных в тени.

Итак, у 513 й разведгруппы, которой командовал капитан Ульман и которая состояла, кроме него, из лейтенанта Калаганского и прапорщика Воеводина, был приказ «оседлать тропу» в районе чеченского села Дай и, заняв удобное место для засады, проверять все едущие по дороге машины. Так вот, «УАЗ», который попробовали «тормознуть» разведчики, на команду остановиться не отреагировал, а, напротив, с ходу попробовал сбить Ульмана, едва успевшего отскочить в сторону. Это во первых, и этого, с точки зрения Устава, уже было бы более чем достаточно, чтобы «забить» эту машину. И, во вторых, что совсем не понравилось Ульману и его людям — у прибавившего газу «козла» открылась задняя дверь.

«НЕТ, РЕБЯТА, ПУЛЕМЁТА Я ВАМ НЕ ДАМ»

И каждый раз из окон прямо с пулемёта

Отстреливались мы от басмачей,

Они всегда в таких лихих налётах

Теряют своих лучших сволочей.

Из старой «афганской» песни

Здесь мы сделаем небольшое отступление, суть которого позволит нам лучше понять, почему Ульман и его люди без колебаний и угрызений совести открыли огонь по машине с «мирными жителями».

Всякий человек, служащий обществу с оружием в руках, будь то военный, милиционер, агент спецслужб или кто то ещё, в подозрительной и опасной для него и для других ситуации должен мгновенно принимать решение и действовать. Если сравнивать человека с компьютером, то можно сказать, что такие ситуации у человека в погонах должны обслуживаться не «программным способом», то есть не путём раздумий и компромиссов, а «на жёсткой логике», которая действует мгновенно и представляет собой комплекс тщательно выработанных и безукоризненно отработанных условных рефлексов. Всякие попытки действовать «рассудительно» приводят, в лучшем случае, к ранению или гибели самого «силовика», в худшем — к гибели десятков или даже сотен других людей, имевших несчастье в этот момент оказаться рядом.

Например, 16 января 1935 года полицейский сержант штата Флорида Дан Маккебби, пришедший арестовывать живую легенду американской оргпреступности на семейном подряде «мамашу Баркер», вежливо выполнил обращённую к нему просьбу «мамаши»… на секундочку отвернуться, чтобы она смогла вылезти из под одеяла и накинуть на себя халатик. Он думал, что надетый на нём бронежилет защитит его от любого неприятного сюрприза. Разумеется, вместо одежды миссис Баркер вынула из под подушки кольт и всадила галантному сержанту в затылок три пули. Затем она стала стрелять по окружившим дом агентам сразу из двух винтовок, а её сын Фредди, тут же выскочивший из под одеяла, поддерживал её ураганным огнём из пулемёта. Бой длился почти 4 часа и унёс жизни 38 сотрудников полиции и ФБР.

Какое отношение к этой истории имеют несчастные «мирные чеченцы», погибшие от рук «ГРУшных головорезов»? А самое непосредственное. Если бы не идиотская вежливость незадачливого сержанта Дана Маккебби, позволившего «мамаше» добраться до винтовок, а её сынку — до пулемёта, то почти все погибшие при ликвидации «мамаши Баркер» полицейские и агенты, скорее всего, остались бы целы и невредимы. И если в усмиряемой Чечне «мирный житель» упорно уклоняется от попыток военных познакомиться с ним поближе, а вместо этого делает какие то телодвижения, подозрительно похожие на подготовку к открытию огня, то отнюдь не стоит думать, что это такая милая горская шутка. Будет много дороже себе и другим.

В Америке после эпического побоища с «мамашей Баркер» в главной роли необходимые выводы были сделаны. Теперь любой американский полицейский, даже проверяющий документы на дороге, в любой мало-мальски подозрительной ситуации делает это исключительно с наведённым на водителя «стволом». Водителю, в свою очередь, предписывается медленно выйти из машины, медленно вытащить документы и положить их на крышу автомобиля. Как и руки. Резко опустил руку в карман — получай пулю безо всякого предупреждения. Посмотрим, в какой ситуации оказался капитан Ульман со своими подчинёнными.

Главный четырёхколёсный герой этой истории, «УАЗик», имеет тесный, но удобный «кормовой отсек». Именуемый в военно-милицейском просторечии «собачником», так как именно туда при выезде на задание лучше всего посадить верного Джульбарса или Мухтара.

А те военные, которые к собакам прямого отношения не имеют, могут подтвердить, что в УАЗовском «собачнике» может, в крайнем случае, поместиться и двуногий боевой товарищ, которому на опасных участках дороги поручается охрана тыла. Так как «собачник» довольно тесен, а огневая мощь для такой задачи требуется более или менее терпимая, такому бойцу обычно дают РПК с тяжёлой, но компактной «дурой» на 75 патронов. Для того, чтобы в критической ситуации с РПК было удобнее управляться, лучше перед самым началом стрельбы открыть заднюю дверь.

Вся группа Ульмана отлично это знала. Те, с кем она сражалась — тоже знали.

Что из этого следовало для разведчиков, должно быть понятно. Ждать, пока из открывшейся задней двери высунется вайнахский «пулемётчик молодой», который обрушит на разведгруппу «дождь свинцовый и густой», значило бы пойти по стопам американского сержанта Дана Маккебби. И, возможно, получить в качестве посмертной награды за свою вежливость Дарвиновскую премию.

Но Ульман и его люди приняли другое решение. Единственно верное в той ситуации. Открыть огонь первыми.

И они это сделали, убив ехавшего рядом с водителем пожилого чеченца и ранив ещё двоих.

Дальнейшие приказы, отданные разведчикам, были ещё более несуразными, если не сказать преступными. Им предписывалось выйти на дорогу и проверять все едущие машины. То есть группа «засвечивалась» окончательно. Более идиотский приказ для группы кадрового спецназа ГРУ едва ли можно придумать.

Конкуренцию в этом плане может составить разве что американская операция 1980 года «Орлиный коготь» по освобождению заложников из захваченного иранскими революционерами посольства США в Тегеране. Заброшенные ночью на «базу подскока» «Пустыня-1» бойцы отряда «Дельта» к рассвету обнаружили, что из всех бескрайних просторов пустыни Деште-Кевир начальство умудрилось высадить их рядом с… оживлённой автотрассой. Ехавшие по которой иранские водители с изумлением смотрели на вконец обнаглевших «фаранги» и на их «пикник на обочине». Потыкавшись туда сюда в обе стороны от дороги, спецназовцы, чтобы достать хоть какие то средства передвижения, попробовали «спешить» мотоциклиста. Что характерно, они не преуспели даже в этом — владелец мотоцикла, несмотря на выстрелы рейнджеров, не растерялся под огнём, прибавил газу и был таков. Учитывая, что часть вертолётов при посадке на объект разбилась и сгорела в песчаной буре, «это был провал». Вернёмся, однако, к группе Ульмана.

Правда, оружия в подстреленном группой Ульмана УАЗике не оказалось. Но вины водителя это не снимает. К тому же Ульман, скорее всего, подумал, что командующие операцией знают о водителе и пассажирах «УАЗика» то, чего не знает его группа. Что это - разведчики боевиков, которые всегда запускаются вперёд без оружия. Так что этих чеченцев нужно расстрелять. После запроса Ульмана приказ был повторён и подтверждён, после чего, строго по Уставу, он был выполнен, сделав военными преступниками не группу Ульмана, а тех, кто ею командовал.

Подобных случаев по всей России со временем будет всё больше и больше, если не остановить мутный вал анархии и бандитизма, который в последнее время уже захлестнул страну. Поэтому для того, чтобы группа Ульмана всё таки вернулась с задания, надо получить представление о том, кто ей противостоял и что надо предпринять, чтобы подобных дел в дальнейшем не могло возникнуть в принципе.

О ТЕХ, КТО «ЗА НАРОД И ЗА ВОЛЮ»

«… Боже мой! Соня Перовская! Как можно так низко пасть! Ей на следствии сказали, что, если она назовет всех участников, она избежит виселицы. Она воскликнула: «Не боюсь я вашей виселицы!» Ей заговорили о Боге — она закричала: «Не боюсь я вашего Бога!» — «Кого же вы боитесь?» — спросили её. — «Я боюсь за благополучие моего народа, которому служу…» Тогда ей сказали, что она не будет повешена, но выведена на площадь и отдана на суд народа… Она заплакала и стала умолять казнить её, но не отдавать народу…».

П. Н. Краснов. «Цареубийцы».

«Правозащитники», упорно защищающие чеченских боевиков и их пособников, настаивают на том, что боевики — это вовсе не продажные головорезы, а отважные партизаны, которые готовы положить жизнь за свой народ и за его свободу. Для того, чтобы раскрыть обман, который таится за этими словами, достаточно рассмотреть по отдельности каждый из четырёх вопросов, которые должно обратить к этому утверждению.

Прежде всего, действительно ли чеченские боевики сражаются за свой народ и не боятся предоставить себя на его суд?

Далее, действительно ли чеченские террористы смертники — благородные герои, по собственной воле идущие на смерть ради своего народа?

Можно ли сказать, что чеченцы — народ свободный, боящийся утратить свою свободу и сражающийся, чтобы её сохранить?

Наконец, являются ли чеченские боевики «партизанами» в классическом смысле этого слова?

На первый вопрос, особенно при тщательном и беспристрастном рассмотрении, придётся ответить скорее отрицательно. Чеченские боевики за время своей «деятельности» в обеих чеченских войнах и между ними приобрели немало кровных врагов. Они чувствуют себя в безопасности лишь до тех пор, пока рядом с ними нет тех, кто может отомстить за погибших близких. Поэтому большая часть «старой гвардии» Дудаева-Масхадова, решившая всё таки сложить оружие, поторопилась сделать это посредством перехода в МВД Чечни, где им снова выдали оружие, и, что гораздо важнее, личные гарантии безопасности от Рамзана Кадырова.

Это интересное новшество, подрывающее родоплеменную структуру чеченского общества, будет держаться лишь до тех пор, пока президентом Чечни будет Рамзан Ахмадович, притом более-менее лояльный правящему режиму России и получающий от него огромные деньги. Как только исчезнет хотя бы одна из этих трёх составляющих — Кадыров, Путин (или «преемник»), деньги — Чечня, к сожалению, погрузится в кровавую анархию, где все сразу примутся выяснять между собой отношения, которые до сих пор не было возможности выяснить.

Так что, предложи пленным боевикам и даже многим «чеченским милиционерам» из числа боевиков просто «пойти в народ» (не в горы, не к своей банде, а именно в селения, которые пока что действительно лояльны России и с чьими жителями они воевали) — они, скорее всего, захотят этого ещё меньше, чем «Соня Перовская». Если та на русском сходе и имела некий малый шанс уболтать простодушных обывателей (уболтала же Вера Засулич оправдавших её присяжных), то с вайнахами, пусть и лояльными России, но потерявшими в братоубийственной войне своих родных и близких, такой номер не пройдёт однозначно. Коль скоро к ним в руки попал кровник, то никаких вопросов, что с ним делать, больше быть не может. Только ответ, и только один — прямо здесь, прямо сейчас и обязательно холодным оружием! Как описывал это классик, который «наше всё» — «в горло сталь ему воткнул / И трижды тихо повернул».

Пожалуй, что в этом и есть какая то сермяжная правда. Но есть и беда. Прежде всего, для самих чеченцев. Она заключается в том, что единой чеченской нации пока что так и не сложилось, а чеченцы из враждебных лагерей могут сплотиться только перед лицом внешнего врага. Да и то не всегда — тот же Руслан Гелаев весной 2000 года не смог продержаться в Комсомольском больше пары недель именно потому, что Арби Бараев, имевший кровно-родственные претензии к Гелаеву, вопреки приказам Масхадова не пришёл к нему на помощь. В то же время есть примеры других народов, в том числе кавказских, у которых узкое кровное родство, будучи важным, не важнее национального единства и военной дисциплины.

Теперь разберёмся с вопросом о героическом и добровольном самопожертвовании.

В статье «Русская реконкиста», опубликованной в декабрьском номере «Спецназа России» за 2006 год, мы показали, что старинный «вайнахский ислам» на самом деле представляет собой синкретический культ из православного христианства, кавказского ислама и кавказского же язычества. Удельный вес последнего при этом решительно преобладает. Такая ситуация сохранялась вплоть до конца XX века, когда защитники «вайнахского ислама» вынуждены были сдать свои позиции под мощным натиском ваххабитов. Вскоре, однако, при поддержке российских властей ваххабиты были повержены, а позиции «вайнахского ислама» — в значительной мере восстановлены. Поэтому данное учение остаётся актуальным до сего дня. Следовательно, для того, чтобы установить, отвечает ли «самопожертвование» чеченских террористов смертников вайнахской и вообще кавказской мусульманской традиции, следует поочерёдно установить меру соответствия этого «самопожертвования» традициям православного христианства, кавказского ислама и язычества.

С православной точки зрения, самоубийство, в общем, неприемлемо. Тем не менее, самопожертвование с целью защиты Родины, спасения товарищей и т. д. — вполне допустимо и считается высоким подвигом. Один из наиболее известных героических поступков такого рода — самопожертвование рядового Тенгинского пехотного полка Архипа Осипова, который в марте 1840 года после того, как горцы взяли укрепление Михайловское, по приказу начальника гарнизона штабс капитана Лико взорвал крепостной пороховой погреб. Вот как описан этот эпизод Кавказской войны в посвящённой герою статье А. Пронина «Братцы, помните моё дело» («Братишка», октябрь 2000 г.):

«…19 марта Лико собрал солдат и офицеров гарнизона и произнес речь, в которой заявил о намерении защищать Михайловское до последней капли крови, а если неприятель не будет отбит и овладеет валами, взорвать пороховой погреб. Все единодушно поддержали командира. На вопрос штабс капитана, кто готов поднести фитиль к боезапасу, вызвался Осипов. Лико тотчас вручил ему ключ от погреба. Никто не сомневался, что Архип сдержит слово — в гарнизоне его знали как человека серьезного, набожного и смелого, исправного солдата.

Иеромонах отец Паисий благословил Лико, Осипова и их соратников на ратный подвиг. После этого были приняты все возможные меры предосторожности. Солдаты видели своего доблестного начальника проводящим бессонные ночи на валах и уже не находили иного выхода из угрожавшего им положения, как только честную смерть с оружием в руках, и приготовились встретить врага. Стали готовиться встретить по христиански и смерть: исповедались, причастились, оделись в чистое белье и мундиры. Архип же просил сослуживцев, кто останется в живых, не забыть передать, что был, мол, солдат, который взорвал «погребок этот», может, найдутся добрые люди, которые крест поставят на месте его геройской гибели. «Братцы, помните мое дело!» — сказал солдат товарищам, будто наверняка знал о скорой своей гибели.

Утром 22 марта многочисленные толпы горцев пошли на штурм Михайловского. В разных исторических источниках количество штурмовавших варьируется от 1500 человек до 11 тысяч. Первый приступ был отбит картечью и ружейным огнем, а после второго тенгинцы ударили в штыки и отбросили противника прочь. Дрогнувшие горцы отступили, представители двух черкесских племен — убыхи и шапсуги — начали выяснять отношения, обвиняя друг друга в нерешительности. Тогда черкесские князья договорились приказать коннице, наблюдавшей за штурмом издали, преследовать и рубить всех, кто повернет от валов Михайловского вспять, уклоняясь от штурма (надо же, у «свободных горцев» — и подлинная советско-азиатская традиция применения заградотрядов! Впрочем, как мы увидим ниже, есть указания на использование их Ахеменидами ещё во времена греко-персидских войн. — А. Ф.). Пешие, видя безвыходность своего положения, снова с диким гиканьем устремились на приступ. Одолев своей многочисленностью гарнизон, оттеснили его с трех сторон к завалам.

Лико и его брат поручик Краусгольд появлялись в самых горячих местах неравного рукопашного боя, разгоревшегося в форте. Осипов же во время штурма носил на бастионы боеприпасы, а затем, подобрав ружье убитого солдата, принял участие в бою. После того как противник почти полностью овладел бастионами, он бросился к пороховому погребу. К этому времени раненный двумя пулями и порубленный шашкой Лико лежал, истекая кровью, на земле. По одним утверждениям, он здесь и умер, по другим — скончался, уже будучи в плену.

Перестрелка затихала, горцы добивали отдельные группы не сложивших оружие солдат, когда оглушительный взрыв поднял в воздух обломки деревьев, камни и целые куски разорванных стен. Урон врагу был нанесен значительный, на лицах уцелевших читались смятение и ужас. Об этом поведали под присягой почти 50 защитников Михайловского, вернувшихся из плена (всего было пленено около 80 человек, в том числе два офицера и иеромонах)».

Обратимся к аналогичному подвигу в кавказском исламе. Характерно, что последние примеры такого героизма были показаны кавказскими мусульманами как раз в боях против ваххабитов, пришедших «освобождать» Дагестан. Об этом повествует статья П. Евдокимова «Вторжение» («Спецназ России», август 2002 года):

«… Первыми в село Карамахи вошли бойцы Дагестанского ОМОНа и Внутренних войск. Бандиты позволили им втянуться в село. На улицах — ни души. Тишина. Группа капитана Саражутдина Алиева дошла практически до мечети (это центр села), когда бандиты открыли по ней огонь.

Милиционеры приняли бой. Старшина ОМОНа Аббас Шихсаидов отстреливался до последнего патрона, после чего гранатой подорвал себя и двух бандитов. Так же поступил и другой боец — Раджаб Зуманов. В общей сложности в Карамахи погибло тринадцать человек. Удалось спастись только двум милиционерам. Попавшие в плен омоновцы были разрублены на куски.

Мурад Шихрагимов был ранен в обе ноги. Несмотря на боль, этот мужественный человек двое суток полз к своим. И не просто полз, а тащил на себе тяжелораненого товарища».

Итак, и здесь мы видим столь же достойные настоящих героев поступки, что и в православной воинской традиции. Никаких «промывок мозгов» посредством «задушевных» бандитских песенок, никаких шприцев с наркотическими и психотропными средствами, которыми ваххабитские «шахиды» накачивались перед боем, никаких поясов со взрывчаткой и заминированных грузовиков, никакого звериного отчаяния и необдуманных поступков. Напротив — неизменное хладнокровие, чёткое осознание своего долга и помощь товарищам даже с огромным риском для жизни. Напомним, что ваххабиты своих раненых (особенно «тяжёлых») либо добивают, либо бросают в какой нибудь пещерке. Добивать особенно любили арабские наёмники, а бросать в пещерах — полевые командиры вроде Руслана Гелаева.

Наконец, исследуем примеры героического самопожертвования в язычестве. Так как кавказское язычество, несмотря на многочисленные его рудименты, уцелевшие до сего дня, в целом исследовано и систематизировано довольно слабо, обратимся к истории «эталонных» язычников — древних греков и римлян.

Классическими примерами древнегреческого героизма изобилует история греко-персидских войн. Но нам для точной характеристики героического самопожертвования древних греков будет достаточно двух примеров — подвигов спартанского царя Леонида и Скиллиаса, знаменитого пловца и ныряльщика из города Скиона.

Для представления о подвиге царя Леонида лучше не прибегать к сомнительным источникам вроде американской агитпроповской поделки «300 спартанцев» (достаточно сказать, что в этом фильме персы представлены как смуглый мультирасовый сброд, что совсем не так — по признанию самих древних греков, главное внешнее отличие тогдашних персов от европейцев заключалось в азиатской одежде), а обратиться к VII книге «Истории» Геродота, именуемой «Полигимния»:

«…220. Рассказывают также, будто сам Леонид отослал союзников, чтобы спасти их от гибели. Ему же самому и его спартанцам не подобает, считал он, покидать место, на защиту которого их как раз и послали. И к этому мнению я решительно склоняюсь. И даже более того, я именно утверждаю, что Леонид заметил, как недовольны союзники и сколь не охотно подвергаются опасности вместе с ним, и поэтому велел им уходить. А сам он считал постыдным отступать. Если, думал Леонид, он там останется, то его ожидает бессмертная слава и счастье Спарты не будет омрачено. Ибо когда спартанцы воспросили бога об этой войне (еще в самом начале ее), то Пифия изрекла им ответ: или Лакедемон будет разрушен варварами, или их царь погибнет…

222. Итак, отпущенные союзники ушли по приказу Леонида. Только одни феспийцы и фиванцы остались с лакедемонянами. Фиванцы остались с неохотой, против своей воли, так как Леонид удерживал их как заложников; феспийцы же, напротив, — с великой радостью: они отказались покинуть Леонида и его спартанцев. Они остались и пали вместе со спартанцами. Предводителем их был Демофил, сын Диадрома.

223. Между тем Ксеркс совершил жертвенное возлияние восходящему солнцу. Затем, выждав некоторое время, выступил около того часа, когда рынок наполняется народом. Такой совет дал царю Эпиальт. Ибо спуск с горы скорее и расстояние гораздо короче, чем дорога в обход или подъем. Наконец, полчища Ксеркса стали подходить. Эллины же во главе с Леонидом, идя на смертный бой, продвигались теперь гораздо дальше в то место, где проход расширяется. Ибо в прошлые дни часть спартанцев защищала стену, между тем как другие бились с врагом в самой теснине, куда они всегда отступали. Теперь же эллины бросились врукопашную уже вне прохода, и в этой схватке варвары погибали тысячами. За рядами персов стояли начальники отрядов с бичами в руках и ударами бичей подгоняли воинов все вперед и вперед (вот они откуда, заградотряды! — А. Ф.). Много врагов падало в море и там погибало, но гораздо больше было раздавлено своими же. На погибающих никто не обращал внимания. Эллины знали ведь о грозящей им верной смерти от руки врага, обошедшего гору. Поэтому то они и проявили величайшую боевую доблесть и бились с варварами отчаянно и с безумной отвагой.

224. Большинство спартанцев уже сломало свои копья и затем принялось поражать персов мечами. В этой схватке пал также и Леонид после доблестного сопротивления и вместе с ним много других знатных спартанцев. Имена их, так как они заслуживают хвалы, я узнал. Узнал я также и имена всех трехсот спартанцев. Много пало там и знатных персов; в их числе двое сыновей Дария — Аброком и Гиперанф, рожденных ему дочерью Артана Фратагуной. Артан же был братом царя Дария, сына Гистаспа, сына Арсама. Он дал Дарию в приданое за дочерью все свое имущество, так как у него она была единственной.

225. Итак, два брата Ксеркса пали в этой битве. За тело Леонида началась жаркая рукопашная схватка между персами и спартанцами, пока наконец отважные эллины не вырвали его из рук врагов (при этом они четыре раза обращали в бегство врага). Битва же продолжалась до тех пор, пока не подошли персы с Эпиальтом. Заметив приближение персов, эллины изменили способ борьбы. Они стали отступать в теснину и, миновав стену, заняли позицию на холме — все вместе, кроме фиванцев. Холм этот находился у входа в проход (там, где ныне стоит каменный лев в честь Леонида). Здесь спартанцы защищались мечами, у кого они еще были, а затем руками и зубами, пока варвары не засыпали их градом стрел, причем одни, преследуя эллинов спереди, обрушили на них стену, а другие окружили со всех сторон».

Скиллиас же навеки вошёл в историю как герой-одиночка, который в 480 г. до н. э. вместе со своей дочерью Гидной сделал для победы греков у мыса Артемисий не меньше, чем весь греческий флот. Когда часть персидского флота бросила якорь у берегов Магнесии, Скиллиас и Гидна, зная о надвигающейся буре, незаметно подплыли к кораблям из бухты у подножия горы Пелион и перерезали якорные канаты. Шторм, бушевавший три дня, уничтожил десятки персидских кораблей. И греки, несмотря на то, что численное преимущество по прежнему было на персидской стороне, узнав о подвиге Скиллиаса и его дочери, смело вступили в бой с персидским флотом у мыса Артемисий и разбили персов.

Теперь обратимся к жертвенным подвигам героев древнего Рима. Один из них, Гораций Коклес, проявил себя во время войны молодой Римской республики с царём города Клузия, этруском Порсенной, у которого нашёл «политическое убежище» свергнутый римский царь Тарквиний Гордый. Когда войско Порсенны заняло Яникульский холм, римские воины, охранявшие мост через Тибр, соединяющий этот холм с остальными римскими владениями, бежали. Только Гораций Коклес остался на занятом этрусками берегу и приказал бегущим римским воинам разрушить мост у него за спиной. Этруски с изумлением смотрели на одного-единственного воина, прикрывавшего разрушение моста. Гораций Коклес прервал их замешательство, бросив в лицо знатным этрускам оскорбление. Он назвал их царскими рабами, которые, не имея собственной свободы, пришли отнимать чужую. После этих слов этруски набросились на Коклеса и убили бы его, но он, увидев, что мост у него за спиной уже разрушен, бросился в Тибр и под дождём этрусских стрел переплыл его прямо в доспехах.

Порсенна, поняв, что взять Рим штурмом не получится, обложил город со всех сторон. В Риме начались болезни и голод. Тогда то и решил проявить себя другой римский герой, знатный юноша по имени Гай Муций, который пообещал сенаторам, что постарается убить царя Порсенну любой ценой, даже ценой своей жизни. Спрятав оружие под одеждой, он пробрался в этрусский лагерь и убил человека в пышной одежде, которым, однако, оказался не Порсенна, а его секретарь. Схваченный царскими телохранителями, Гай Муций честно признался, кто он и зачем пришёл, после чего добавил: «Как враг, я хотел убить врага, и так же готов умереть, как готов был совершить убийство. Но знай, царь, я лишь первый из длинного ряда римских юношей, ищущих той же чести. Мы объявили тебе войну. Не опасайся войска, не опасайся битвы. Ты, один на один, всегда будешь видеть меч следующего из нас». Назвать имена сообщников Гай Муций решительно отказался, и когда Порсенна стал угрожать сжечь Муция заживо, тот подошёл к пылающему жертвеннику и спокойно опустил правую руку в огонь. Будто не обращая внимания на то, что его рука горит, Гай Муций спокойно сказал царю: «Вот тебе доказательство, чтобы ты понял, как мало ценят своё тело те, которые провидят великую славу!». Потрясённый Порсенна велел отпустить его и, не дожидаясь, пока к нему пожалуют 300 других знатных римских юношей, поклявшихся его убить, поторопился заключить с Римской республикой мирный договор и убраться восвояси.

Ничего похожего на героизм древних греков и римлян в «подвигах» чеченских и прочих кавказских бандитов мы не видим и близко. Потому что этих бандитов нельзя назвать свободными людьми, в чём и заключается ответ на третий вопрос. Напротив, как показывает сравнение подвигов царя Леонида и Архипа Осипова, свободные люди — это как раз те, кого не надо подгонять кнутами или шашками, кого не надо накачивать наркотиками и «зомбировать», чтобы те согласились отдать свою жизнь. Свободные люди идут на смерть добровольно, и стоять у них за спиной с оружием наготове не надо. Если надо стоять — значит, это не свободные люди.

Этот вывод подтверждается и другими историческими примерами из числа эпизодов европейско-азиатского противостояния. Султан Сирии и Египта Салах-ад-Дин Юсуф ибн Айюб, заставивший считаться с собой самого Ричарда Львиное Сердце, тем не менее, проигрывал ему в качестве своего войска. Потому что армия Ричарда состояла из свободных дворян, обязанных королю только службой в течение 40 дней в году и ничем больше. А в армии Салах-ад-Дина все были, по сути, рабами, полностью обязанными своим имуществом и своими званиями своему господину и ни на что не способными без «великого кормчего», как последний сам и признавался: «Мое войско ни на что не способно, если я не поведу его за собой и не буду каждый миг присматривать за ним». Нетрудно догадаться, которого из двух монархов кавказцы считают героем и образцом для подражания — Ричарда или Салах-ад-Дина…

Пол Хлебников в своём труде «Разговор с варваром» правильно указывает на водораздел между европейским (включая Россию) и азиатским миром, так как последний отрицает свободу человеческого выбора, насаждая предопределение, фатализм, и, как следствие — недоразвитие человека как личности: «… На самом деле не единобожием объясняется противостояние исламского мира и христианской Европы. Нет, корни этого противостояния нужно искать в других, нравственных и идеологических, разногласиях. В исламе, например, преобладают общинное начало и абсолютное подчинение вождю (азиатские ценности), а в Европе прославляется вольница и свободное объединение личностей (древнегреческие ценности). Народовластие, права человека, свобода личности, гражданственность — все эти идеи чужды исламу.

По исламской вере над миром царствует «бесчеловечный» Бог (по словам Владимира Соловьева), а по христианской вере Бог явился человеком в виде Иисуса Христа, братом всех людей. Для мусульман Бог недоступен. Христиане же, радуясь пришествию Христа, верят, что Бог близок, что Он среди них».

Разберём более подробно отношение чеченских боевиков к собственной и чужой свободе.

Ваххабиты — это в наибольшей степени те люди, которые добровольно отдали «чужому дяде» свою свободу и отнимают у других людей чужую. Это подтвердил даже чеченский полевой командир Хож-Ахмед Нухаев, который считается сторонником традиционного кавказского ислама. В книге «Разговор с варваром» он говорит об этом однозначно: «… В ваххабизме организационные моменты очень сильны, подчинение строгое. Есть эмир, и остальные ему подчиняются. Освобождаясь от традиций, они освобождаются и от тормозов религии. Остается только внешняя форма — единобожие, а все остальное трактуется с позиции строительства государства. А те традиции, которые в других странах всегда тормозят строительство государства, у них не тормозят…

…Люди не защищены ни кровно-родственной системой, ни государством. Все одинокие. И вот приходит ваххабит и объясняет самые простые вещи: здесь единобожие, здесь подчиняться надо, здесь враг, здесь убить надо… и все.

Поэтому я говорю, что ваххабизм — это идеология, по которой проще всего построить организацию, сосредоточить силы и двигаться вперед. Это новая культура, не связанная с корнями. Ваххабизм делит общество на единицы. Все традиционные, клановые и общинные моменты, все кровно-родственные связи, которые ему мешают организоваться, он отрицает. А когда отрицается традиционное, когда люди просто становятся человеком-единицей, такими людьми легче управлять. Наказывать можно свободно. Правильно, неправильно — никто уже не обсуждает».

Не очень, впрочем, ценят жизнь отдельного свободного человека и «традиционные» чеченцы, как в этом признаётся всё тот же Нухаев: «… Человек, не имеющий кровно-родственных связей, — раб. Если вы просто так придете в Чечню, вас никто не примет. Но вы можете стать под защиту одного из кланов (кланы — это у кельтов, а не у вайнахов. — А. Ф.) как свободный человек».

Самое главное, что жизнь даже интегрированного в родоплеменную структуру вайнаха, как правильно указал Хож-Ахмед Нухаев, имеет лишь относительную ценность, ценность в связи с его родовыми связями и личными заслугами. А кровная месть предполагает ту самую коллективную ответственность, на применении которой настаивают чеченцы и которая напрочь отвергается всякими международными писульками, в изобилии подписанными Горбачёвым, Ельциным, Козыревым и так далее:

«… Закон говорит: тот, кто безвинного убьет, — ему не будет прощения. Но кто безвинный? Вот здесь играет этот коллективный момент. Скажем, человек берет кого то и убьет. Тогда уже родственники потерпевшего будут смотреть: кто был убийца и кого убили. Если убийца был какой нибудь незначительный человек, а погибший был какая то достойная личность, они скажут: ну мы среди вас достойного вашего убьем. Это будет правильно.

Принцип кровной мести касается только людей в пределах одного общества. Мстить может только ближний. Он может мстить родственникам до седьмого колена

Там, где мы говорим о кровном возмездии, от этого не воюют народы между собой. Даже кланы между собой так не воюют. Есть просто виновные и невиновные. Виновных никто не защищает. В этой системе невозможно виновного защитить, потому что против него там начинает весь народ работать. Коран говорит: вот виновный. За виновного не может заступаться никто. В его клане, наоборот, все будут рады, если виновного захотят те убивать, а не кого то из них. Вот у кого жертва есть, они делают выбор. То ли виновного убивать, то ли среди его родственников достойного убивать. Они думают. Захотят — простят, захотят — убьют. Вот такие принципы работают».

Что интересно, сам Нухаев в глубине души отлично понимает, что значит быть рабом и что значит быть по настоящему свободным человеком, то есть аристократом духа. Но никоим образом не решается применить эти принципы к самим чеченцам. Потому что тогда свободных среди них окажется на изумление мало, как оно и есть на самом деле:

«… Рабский менталитет проявляется у человека не в отношении к закону или государству, а в повседневной жизни, в отношении к соседу например. Рабами можно назвать тех людей, которые не берут на себя ответственности за общие дела, которые постоянно ворчат от безделья, которые не уважают друг друга, которые пакостят ближнему, которые, будучи оскорбленными, оскорбляют других, будучи униженными — унижают других, не помогают, а ставят палки в колеса. Рабы готовы нарушить любой порядок, лишь бы получить еще крошки со стола или пропихнуться к началу очереди. Раб — это тот, кто сорит у себя в подъезде, кто хамит чужому, кто пренебрежительно относится ко всему окружающему, а потом еще жалуется на судьбу.

Аристократ — это человек, который, наоборот, берется убрать мусор за другими, починить то, что сломано, который помогает любому бедствующему, даже постороннему, который на грубость отвечает вежливостью, на жестокость — добротой, на уныние — радостью и надеждой, на недоумение — уверенностью, на всеобщее замешательство — спокойствием, на беспорядок — кропотливой работой. Этот человек несет на своих крепких плечах невзгоды других, он принимает ответственность. Он истинный хозяин положения.

И в благоустроенном обществе таким хозяином-аристократом является почти каждый».

И ещё один важный момент. По-настоящему свободный духом человек никогда не будет нуждаться в том, чтобы отнять свободу у другого человека и наслаждаться его подчинённым состоянием. Если кто то радуется, что ему удалось приобрести рабов — такого человека назвать свободным уже нельзя по определению. И наоборот. Даже если свободный духом человек вдруг потеряет свою личную свободу и окажется в рабстве, он всё равно останется более свободным, чем его хозяин. Но и рабовладелец может быть свободным человеком, если относится к своим рабам как к своим близким, как к равным ему по достоинству людям, лишь волею судеб оказавшимся в подчинённом положении.

А у чеченцев с этим плохо. И поэтому то многие из них, не желая работать сами и через труды своих рук стать свободными от чужого труда, стремятся заполучить себе других людей в качестве рабов. И такие «прирождённые рабовладельцы» свободными быть никак не могут. Они — рабы собственных страстей и пороков, а более всего — своей гордыни и низменных представлений о других людях. Быть свободными духом, даже если случай заставит их прислуживать другим людям, у них получается из рук вон плохо.

И для того, чтобы это понимать, вовсе не обязательно придерживаться какого то «особо духовного» мировоззрения, вроде православного — это было очевидно даже древним язычникам, которым до сих пор наследуют язычески мыслящие вайнахи. Чтобы проиллюстрировать эту мысль, приведём фрагмент из письма Сенеки под номером XLVII, направленное к Луцилию: «…(1) Я с радостью узнаю от приезжающих из твоих мест, что ты обходишься со своими рабами, как с близкими. Так и подобает при твоем уме и образованности. Они рабы? Нет, люди. Они рабы? Нет, твои соседи по дому. Они рабы? Нет, твои смиренные друзья. Они рабы? Нет, твои товарищи по рабству, если ты вспомнишь, что и над тобой, и над ними одинакова власть фортуны…

(5) Часто повторяют бесстыдную пословицу: «Сколько рабов, столько врагов». Они нам не враги — мы сами делаем их врагами. Я не говорю о жестокости и бесчеловечности, — но мы и так обращаемся с ними не как с людьми, а как со скотами (увы, вайнахи преуспели в этом побольше римлян. Те держали в подземных тюрьмах (эргастулах) только опасных рабов, а эти в своих зинданах — практически всех. — А. Ф.)…

(10) Изволь ка подумать: разве он, кого ты зовешь своим рабом, не родился от того же семени, не ходит под тем же небом, не дышит, как ты, не живет, как ты, не умирает, как ты? Равным образом и ты мог бы видеть его свободнорожденным, и он тебя — рабом. Когда разбит был Вар, фортуна унизила многих блестящих по рождению, готовых через военную службу войти в сенат: одних она сделала пастухами, других — сторожами при хижинах. Вот и презирай человека того состояния, в которое ты сам, покуда презираешь его, можешь перейти.

(11) Я не хочу заниматься этим чересчур обширным предметом и рассуждать насчет обращения с рабами, с которыми мы так надменны, жестоки и сварливы. Но вот общая суть моих советов: обходись со стоящими ниже так, как ты хотел бы. чтобы с тобою обходились стоящие выше. Вспомнив, как много власти дано тебе над рабом, вспомни, что столько же власти над тобою у твоего господина.

(12) «Но надо мною господина нет!» — Ты еще молод; а там, глядишь, и будет. Разве ты не знаешь, в каких летах попала в рабство Гекуба, в каких — Крез, и мать Дария, и Платон, и Диоген?

(13) Будь милосерден с рабом, будь приветлив, допусти его к себе и собеседником, и советчиком, и сотрапезником. — Тут и закричат мне все наши привередники: «Да ведь это самое унизительное, самое позорное!» — А я тут же поймаю их с поличным, когда они целуют руку чужому рабу.

(14) И разве вы не видите, как наши предки старались избавить хозяев — от ненависти, рабов — от поношения? Хозяина они называли «отцом семейства», рабов (это до сих пор удержалось в мимах) — домочадцами. Ими был установлен праздничный день — не единственный, когда хозяева садились за стол с рабами, но такой, что садились непременно, и еще оказывали им в доме всякие почести, позволяли судить да рядить, объявляя дом маленькой республикой.

(15) «Что же, надо допустить всех моих рабов к столу?» — Нет, так же как не всех свободных. Но ты ошибаешься, полагая, будто я отправлю некоторых прочь за то, что они заняты грязными работами: этот, мол, погонщик мулов, а тот пасет коров. Знай: не по занятию, а по нравам буду я их ценить. Нравы каждый создает себе сам, к занятию приставляет случай. Одни пусть обедают с тобой, потому что достойны, другие — затем, чтобы стать достойными. Что бы ни осталось в них рабского от общения с рабами, все сгладится за столом рядом с людьми более почтенными.

(16) Нельзя, Луцилий, искать друзей только на форуме и в курии; если будешь внимателен, то найдешь их и дома. Часто хороший камень пропадает за неимением ваятеля; испытай его, попробуй его сам. Глуп тот, кто, покупая коня, смотрит только на узду и попону, еще глупее тот, кто ценит человека по платью или по положению, которое тоже лишь облекает нас, как платье.

(17) Он раб! Но, быть может, душою он свободный. Он раб! Но чем это ему вредит? Покажи мне, кто не раб. Один в рабстве у похоти, другой — у скупости, третий — у честолюбия и все — у страха. Я назову консуляра — раба старухи и богача — раба служанки, покажу самых родовитых юношей в услужении у пантомимов. Нет рабства позорнее добровольного. Так что нечего нашим слишком разборчивым гордецам запугивать тебя. Будь с рабами приветлив, покажи себя высоким без высокомерия: пусть они лучше чтят тебя, чем боятся.

(18) Кто нибудь скажет, будто я зову рабов надеть колпак, а хозяев лишаю их достоинства, когда говорю, что лучше бы рабы чтили их, чем боялись: «Неужто так прямо он и говорит: пусть рабы чтят нас, как будто они — клиенты или утренние посетители?» — Кто так скажет, забывает, что и с хозяина хватит того, чем довольствуется Бог — почитания и любви. А любовь не уживается со страхом».

Проповедь христианства имела успех в древнеримском обществе потому, что для неё подготовили почву такие замечательные философы стоики, как Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий (пусть последний и преследовал христиан). А в мусульманском мире стоицизм считался слабостью, недостойной настоящего мусульманина. Поэтому то в так называемом «исламском обществе» встретить нормальные отношения между людьми — большая редкость. В постхристианском, впрочем — редкость не меньшая.

«ПАРТИЗАНЫ АНАРХИИ» ПРОТИВ «ПАРТИЗАН ПОРЯДКА»

Приходит бабка в военкомат.

— Дайте мне партизанскую медаль и льготы!

— А вы партизанили?

— Сама то нет, а партизан снабжала — носила им сало, хлеб, молоко…

— Да, без жратвы не повоюешь…

— А как же! Они мне все «данке, данке»…

— Так то ж были немцы!

— Немцы, немцы. Но из ГДР.

Анекдот эпохи застоя

Разобравшись с вопросом, можно ли считать чеченских сепаратистов борцами за свою свободу (нельзя, так как они воюют за то, чтобы оставаться в рабстве у самых низменных страстей, именно это рабство и называя «свободой»), надлежит разобраться с вопросом, можно ли считать их «партизанами».

Как ни странно, ответ на этот вопрос будет скорее положительный. Да, можно. Но с большими оговорками.

Лик современной «партизанской войны» (лучше сказать, оскал) первыми уловили военные мыслители Русского Зарубежья, столкнувшиеся с ним нос к носу во время Гражданской войны в России. Один из них, полковник Арсений Зайцов, в своём труде «Новые веяния в военном деле» охарактеризовал его так:

«… Не от славных русских партизан 1812 года — Дорохова, Фигнера, Сеславина и других — ведёт своё родословие современная партизанская война. По существу дела, её родоначальником является небезызвестный по русской гражданской войне атаман (или «батько») Махно. Его классический приём — партизанить, а затем распыляться по деревням, где его бойцы обращались в мирных поселян. Этот приём и создал легенду о «неуловимости» Махно. И много, очень много неудач белых армий приходится занести на счёт именно «махновщины»».

Более того, эта самая «махновщина» была фактически «канонизирована» в европейском и советском массовом сознании «канонизацией» аналогичных героев. Единственная беда заключается в том, что эти самые герои повинны не только в нарушении присяги (а это — единственная формальная причина, позволяющая однозначно назвать военного человека предателем), но и в многочисленных военных преступлениях.

Для примера можно привести того же Иосипа Броз Тито. Современные «красные» обожают смаковать «зверства», совершённые в Югославии казаками и солдатами Русского Охранного Корпуса. Скромно умалчивая о том, что эти казаки и солдаты сражались на стороне… законного югославского правительства. Вместе со значительной частью югославской кадровой армии под командованием генерала Недича, рассудившей, что формальная верность присяге и оперативное подчинение немцам — всё же лучше, чем переход на сторону титовских «партизан», по сути, самых настоящих «махновцев», совершивших никак не меньше военных преступлений, чем пресловутые «казаки», но, в отличие от последних, оставшихся абсолютно безнаказанными.

Другой пример «воинской этики» типа «с ног на голову» — канонизация Шарля де Голля как безусловного лидера французского Сопротивления. Не подчинившись приказу верховного главнокомандующего французской армией маршала Петэна, подписавшего капитуляцию Франции, и отказавшись уйти в отставку, Шарль де Голль стал позиционировать себя как единственного настоящего лидера французской нации, а всех, несогласных с его сомнительными шагами — как предателей.

Об этих двух примерах канонизации «махновщины» и, как следствие, шизофрении массового и особенно офицерского сознания очень правильно высказался в своё время главный военный преподаватель Русского Охранного Корпуса и последний начштаба Корниловской дивизии генерал Евгений Месснер:

«… Миниатюрная, но весьма характерная картина расщепления духа народа обнаружилась в Сербии: отбросив завет предков «Только согласие бережёт Сербию», люди кинулись в кровопролитное несогласие: генерал Недич с нацистами, полковник Михайлович с демократами и бандит Тито с коммунистами разорвали и тело, и душу Сербии…

…Время сейчас своеобразное: лучший воин Франции, Петэн (спасший французскую армию от оплаченного германцами разложения весной-летом 1917 года, а Францию от «социальной революции» по русскому образцу — А. Ф.), закопан на тюремном кладбище, глава Резистанса, де Голль — в чести и на вершине власти. Это своеобразие времён влияет на дух воинства и на стратегию. В воинстве снижена культура воинской добродетели. В стратегии — оползень с высот классического искусства регулярного воинства в низину джаз-банда всенародного воевания. Тотально, от мала до велика, независимо от пола, народ участвует в тотальной войне, применяя тотально-многообразное оружие: тяжёлое оружие боя, облегчённое оружие партизанского воевания, потайное оружие партизанского воевания, потайное оружие террора и диверсии, дешёвое «оружие слово» и общедоступное «оружие» — вредительство и саботаж».

Вообще сходство образа мыслей «батьки» и чеченских «партизанских командиров» просто разительное. Считая своих людей идеальными и никак не повреждёнными грехопадением личностями, они напрочь отвергали необходимость всякой организации и всякого общественного порядка. Более того, и Махно, и Хож-Ахмед Нухаев, по сути, ратовали за погружение всего общества в стихию примитивнейшего натурального хозяйства, когда ни интеллектуалы, ни инженеры, ни рабочие просто-напросто не нужны.

Пример. Когда захваченные чеченскими боевиками в заложники русские строители-энергетики спрашивали их: «Зачем же вы похищаете и убиваете нас, мы ведь строим вам электростанции и линии электропередач?», то получали весьма характерный для воинствующих варваров ответ: «Триста лет прожили при лучине, и ваше электричество не нужно».

И не менее характерный «перл» от «батьки». Когда голодающие железнодорожники «вольного» махновского «государства» обратились к Нестору Ивановичу с просьбой выдать им зарплату, то получили ровно такой же ответ: «Повстанцы разъезжают на тачанках, ваши железные дороги не нужны. Пусть же тот, кто катается в поездах, и расплачивается с вами».

ПРОЙТИ ИЛИ ПОГИБНУТЬ!

Для друзей — всё, для врагов — закон.

Франсиско Франко, генералиссимус.

Из вышесказанного следует единственно действенный способ превентивной борьбы с чеченскими «партизанами» и будущими «делами Ульмана». Прежде всего, первым же национальным руководителям, которые придут к власти в России, надо принять национально ориентированную Конституцию и разорвать все «международные договорённости», сущность которых лучше всего охарактеризовал тот же Е. Э. Месснер:

«… Красный Крест хочет контрабандой протащить воспрещение истребительного оружия, осторожненько включив туманную о том фразу в проект Конвенции о защите населения. Проект этот, плохо защищая население, выдаёт с головой офицеров, давая всеми параграфами возможность каждому пострадавшему от войны лицу возбуждать против офицеров обвинения в совершении «военных преступлений», ставя им в вину поступки, проистекающие от естества войн и от природы воинской дисциплины. Конвенция 1949 года, не воспретив гражданам убийство воинов из за угла, воспретила взятие заложников и репрессии: воинство выдано на произвол террористов…

«Победителей не судят». Это значит: прощаются воину ошибки в ведении военных операций, раз довёл до победы. Теперь же «победителей не судят» стало означать: победителей не надо наказывать за беззаконные действия, побеждённых же можно казнить за законные. Победа или поражение определяют отношение к военным преступлениям — такова «мораль века»».

В самом деле, если чеченские «партизаны» напрочь отказываются следовать «конвенциям» (носить опознавательные знаки, не снимать их, не прикидываться мирными жителями, подчиняться подписанному верховным командованием приказу о капитуляции… Русские партизаны обеих Отечественных войн эти правила, в общем, соблюдали), то почему русские солдаты и офицеры должны обращаться с ними «по букве» рассчитанного на совершенно других людей закона, причём даже не русского, а «общечеловеческого»? Здесь куда более уместны приказы генерала Ермолова и сотрудников ВЧК, наводивших некогда порядок соответственно в Чечне и на Черноморском побережье, включая и Новороссию.

Ермолов: «… В случае воровства на линии, селения обязаны выдать вора. Если скроется вор, то выдать его семейство. Если, по прежнему обыкновению, жители осмелятся дать и самому семейству преступника способ к побегу, то обязаны выдать ближайших его родственников. Если не будут выданы родственники — аулы ваши будут разрушены, семейства распроданы в горы, аманаты (заложники) повешены».

И сокращённая выдержка из приказа-обращения ВЧК к населению Черноморья, датированного октябрём 1920 года:

«1. Станицы и селения, которые укрывают… зелёных, будут уничтожены, всё взрослое население — расстреляно, всё имущество — конфисковано.

2. Все лица, оказавшие бандам содействие — немедленно будут расстреляны.

3. У большинства… зелёных остались в селениях родственники. Все они взяты на учёт, и в случае наступления банд — все взрослые родственники сражающихся против нас будут расстреляны, а малолетние высланы в Центральную Россию.

4. В случае массового выступления отдельных сёл, станиц и городов — мы вынуждены будем применять к этим местам массовый террор: за каждого убитого советского деятеля поплатятся сотни жителей этих сёл и станиц…».

Да, это жестоко, Да, со своим народом так поступать нельзя. И в том, что так всё же поступали — главнейшая историческая ошибка и тягчайшая вина большевиков. Ну а если народ не просто «не свой» (не в узко-этническом, но в чисто гражданском смысле: для многих вайнахов и дагестанцев, увы, адат и шариат значат куда больше, чем Конституция РФ и Уголовный Кодекс), а деструктивный и антисистемный — то не только можно, но и нужно. Потому что других способов борьбы с такой «партизанщиной» человечество так и не придумало. Кроме, разве что, тотального геноцида. Который ещё хуже, потому что это — преступное свидетельство собственного бессилия перед вызовами, которые бросает история.

И меньше всего на этом пути, суровом, но благородном пути обретения Россией настоящего воинства с настоящей воинской этикой, надо слушать всяких там «правозащитников». Пусть сможет пара-тройка недобитков уползти в Лондон и, прикрывшись бронёй британского паспорта, орать в эфире «Свободы»: «Это фашизм! Фашизм не пройдёт! No pasaran!»

Мы то знаем, что эти истеричные крики «No pasaran!» не в ладах с элементарной исторической истиной. Которая выражается совсем другими двумя словами.

Теми самыми, которые сказал Франсиско Франко, торжественно вступив в Мадрид.

«Han pasado».

«Они прошли».

Пройдём и мы.

Или же, все вместе, сойдём с исторической сцены и пропадём без вести. Как пропала ещё до завершения судилища 513 я разведгруппа капитана Ульмана.