Автор: Егор Холмогоров

ЗАЧЕМ РОССИИ НУЖЕН ФЛОТ: СТРАТЕГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ

Представление о России как о «сухопутной державе», для которой флот имеет второстепенное значение, основано на недопонимании геополитического положения России как чрезматериковой державы, созданной акватической цивилизацией. А утверждение, что ненужность флота для России якобы доказала военная история основано на недоразумении. Точнее на двух недоразумениях, связанных с незнанием общей военной и военно-морской истории и с несистемным, избирательным восприятием русской военной истории.
Не раз и не два приходилось слышать утверждения, что в то время как в истории морских держав, таких как Англия и США, флот и морские сражения играли решающую роль, — в истории России флот никакого крупного значения не имел. А в последней крупной войне — Великой Отечественной, хотя Сталин и строил перед самым её началом большой флот, судьба России решалась в сухопутных сражениях, а не на море.
В опровержение этого тезиса совсем не обязательно цитировать классические изречения русских императоров — Петра I: «Всякий потентат, который едино войско сухопутное имеет, одну руку имеет, а который и флот имеет, обе руки имеет» и Александра III: «У России лишь два союзника — армия и флот». Оба императора считали армию и флот двумя одинаково важными инструментами в деле защиты безопасности России и осуществления её внешней политики. Но дело, в конце концов, не в изречениях, а в реальной военно-исторической практике.

Миф о «морской войне»

Представление о том, что в военной судьбе России флот никогда не играл решающей роли основано, как ни парадоксально, на чрезмерном преувеличении значения флота в войне. Это преувеличение берет свое начало от превратного толкования доктрины американского историка и геополитика Альфреда Тайера Мэхена о морской силе. Мэхен полагал, что морская сила являлась и является решающим фактором военной истории, что только те государства, которые имеют надежную морскую силу, могут одерживать и закреплять за собой победы. Вульгаризация доктрины Мэхена привела к тому, что у некоторых сформировалось представление о самостоятельном значении морской силы, которое якобы не зависит от мощи сухопутной армии.

Таким образом, мнение о необходимости морской силы парадоксальным образом превратилось в мнение о её достаточности.

Защитники идей флотофобии по сути берут это преувеличенное представление о значении морской силы и, опираясь на него, заявляют, что Россия никогда не создавала и не может создать флота, который был бы достаточным инструментом её обороны, в то время как у других держав такие флоты якобы есть. Стало быть, Россия и не может тягаться с этими морскими державами, ей всё равно придется иметь большую сухопутную армию. Следовательно, разоряться на флот попросту незачем, — ведь всё равно такого флота, который сможет вести чисто морские войны, мы не создадим.

Между тем, никаких отдельных «морских войн» в военной истории никогда не существовало, не существует, и существовать не может. Невозможна война, в которой одна сторона с помощью всего лишь флота способна нанести решительное поражение другой стороне, обладающей и армией, и флотом. В любой войне для того, чтобы разгромить противника, в первую очередь необходима сильная сухопутная армия.

К классу чисто морских войн могут быть отнесены разве что войны, предметом спора в которых является только морское пространство и ничего больше.

Классическим примером такой войны являются англо-голландские войны, с которых Мэхен и начинает свою книгу о роли морской силы в истории. Ни англичане, ни голландцы не оспаривали территории друг друга, они решали исключительно вопросы морского права, а потому морских сражений для выявления победителя было вполне достаточно.

Морским сражением дело может ограничиться и в том случае, если из разделенных водным пространством противников только одна сторона ставит в войне решительные цели — например, стремится высадить десант, в то время как второй стороне вполне достаточно оказать противодействие высадке.

В этом случае уничтожающего этот десант морского сражения и в самом деле будет вполне достаточно. Таким образом, например, англичане смогли защитить себя от нашествия Непобедимой Армады. Разбив испанцев (во многом благодаря счастливой случайности) на море, англичане своих целей в войне достигли, ибо и в мыслях не имели высаживать в Испании ответный десант.

В истории России был, кстати, безусловно, успешный пример ведения такой «морской войны» с ограниченными целями, которого мы, к нашему национальному позору, совершенно не помним. Речь идет о русско-шведской войне 1788‑90 гг.

Европейская политика, опасавшаяся усиления России, спровоцировала удар с двух флангов: в 1787 году войну объявила Турция, а в 1788 году, когда все русские силы были отвлечены на юг, — внезапное нападение предприняла Швеция.

Шведы имели практически двойное превосходство в силах на выбранном ими нейшлотском направлении (38 тыс. против 19 тыс.). Россия вела оборонительную войну, причем практически исключительно с помощью Балтийского флота и Архангельской эскадры. Война шла в непосредственной близости от столицы — Санкт-Петербурга, создавая тем самым дополнительную опасность.

В результате «сухопутной» России, не отвлекая сил от борьбы против Турции (где русские полководцы и флотоводцы также били противника и на суше, и на море), с помощью одного лишь флота удалось сдержать второго противника и вынудить шведов эвакуировать южную Финляндию, истощив шведский флот и вынудив Швецию к миру. Всего этого удалось достичь с помощью серии морских сражений при Гогланде, Эланде, Роченсальме, Красной Горке и Выборге.

Не будь у России такого мощного инструмента воздействия на обстановку, как флот, она была бы вынуждена пойти на уступки либо Турции, либо Швеции, либо обоим противникам сразу, а, вернее всего, и не пыталась бы отстоять Крым и Новороссию, за которые, собственно, и шла война.

Так что, если война не ставит глобальных задач и достаточно просто отбить противника, вынудив его к миру, Россия вполне способна этого достичь с помощью одного лишь флота.

Держава, располагающая сильной сухопутной армией, с помощью морского сражения вполне может нанести решительное поражение противнику, такой армией не обладающему. Классическим примером такой войны является Пелопонесская война между древними Афинами и древней Спартой.

К началу войны спартанцы не имели флота, однако у них была армия, безусловно превосходившая афинскую. В сухопутном сражении афиняне были обречены на быстрое поражение, но, опираясь на свой мощный флот, они могли держать в страхе и подчинении своих союзников, жителей островных государств, и наносить им значительный ущерб с помощью десантных операций, внезапных атак с моря и морской блокады.

Именно древние Афины являлись классическим образцом талассократии, то есть морской державы, с архетипа которой списывались морские державы нового времени, противопоставляя себя «сухопутной державе», списанной со Спарты.

Большинство этих описаний современных морских держав представляют собой не более чем перепев древнегреческого памфлета «Афинская полития», принадлежащего неизвестному автору, которого долгое время считали известным историком Ксенофонтом.

«Войско гоплитов, которое кажется в Афинах наиболее слабой стороной, таково и на самом деле и афиняне думают, что врагам своим уступают и в ка¬честве, и в численности, а союзников, которые вносят им подать, превосходят всех даже и на суше. При этом они убеждены, что войска гоплитов им вполне доста¬точно, если превосходят им своих союзников. Подданным сухопутной державы возможно, собравшись из малень¬ких государств в один пункт, сражаться соединенными силами; между тем подданным морской державы, поскольку они являются островными жителями, не¬возможно соединить свои государства, потому что море их разделяет, а их властители являются господами над морем. А из тех подчиненных афинянам государств, которые лежат на материке, боль¬шие подчиняются из страха, а маленькие, главным обра¬зом, из нужды: ведь нет такого государства, которое не нуждалось бы в привозе или вывозе чего‑нибудь, и значит ни того, ни другого не будет у него, если оно не станет подчиняться хозяевам моря.

Затем власти¬телям моря можно делать то, что только иногда удается властителям суши, — опустошать землю более сильных. Можно подходить на кораблях туда, где или во¬все нет врагов, или где их немного, а если они прибли¬зятся, можно сесть на корабли и уехать.

Поступая так, человек встречает меньше затруднений, чем тот, кто собирается делать подобное с сухопутной армией. Далее: властителям моря можно предпринять пла¬вание как угодно далеко от своей родины, а войску сухопутной державы невозможно от своей земли отойти на расстояние многих дней пути, потому что такие передвижения медленны, и невозможно, идя сухим пу¬тем, иметь с собой запасов провианта на долгое время.

При этом тому, кто идет сухим путем, надо проходить через дружественную страну или же пробиваться, по¬беждая в сражении. Тому же, кто едет по морю, можно высадиться там, где он имеет превосходство, а в том мес¬те, где он этого не имеет, можно не высаживаться, а про¬ехать мимо, пока не придет к дружественной стране или к более слабым, чем он сам.

Затем, от неурожая плодов, насылаемого Зевсом, сухопутные державы серьезно страдают, морские же переносят это легко, потому что не всякая земля в это время страдает, и, та¬ким образом, из благополучной местности доставляется все нужное тому, кто владычествует над морем… Кроме того: у всякого материка есть или высту¬пивший вперед берег, или лежащий впереди остров, или какая‑нибудь узкая полоса, так что те, кто владычествуют на море, могут, становясь там на якоре, вредить жителям материка».

Интересно, что автор псевдоксенофонтовой политии указывает и на то единственное слабое место афинян, которое составляло их несомненный недостаток по сравнению, например, с позднейшей Великобританией.

«Одного только не хватает афинянам: если бы они владычествовали над морем, живя на ост¬рове, им можно было бы, вредя, при желании, другим, не терпеть ничего худого, пока сами владычествуют над морем, причем и земля их не пострадала бы, и вра¬гов не пришлось бы сверх того ожидать к себе. Но, при настоящем положении, больше всего страдают от прихода врагов крестьяне и богатые афиняне, тогда как демо¬кратический элемент, хорошо зная, что ничего из его достояния враги не сожгут и не уничтожат, живет беспечно, не боясь их прихода. Помимо этого, если бы афиняне жили на острове, они освободились бы и от другой опасности: что когда‑нибудь их государство будет предано кучкой людей, будут открыты ворота и ворвутся враги».

На этих несомненных преимуществах Афин, как морской державы, была построена стратегия Перикла в Пелопонесской войне. Запереться за стенами, предоставить спартанцам опустошать территорию Аттики, а самим сосредоточиться на морских экспедициях против берегов Пелопонеса, блокаде и спецоперациях, вроде захвата группы знатных спартанцев на острове Сфактерия, вынудившего Спарту пойти на перемирие.

До какого‑то момента могло казаться, что «морская держава» Афины, даже не обладая сухопутной армией, сможет принудить Спарту хотя бы к отказу от противодействия афинской гегемонии.

Но, — все в одночасье изменилось, когда спартанцы, по совету перебежчика из Афин Алкивиада, построили на золото заинтересованного в поражении Афин персидского Великого Царя свой флот. Теперь у спартанцев были и великолепная сухопутная армия, и боеспособный флот, а у Афин оставался только хороший флот при весьма посредственной армии.

В этих условиях, разгромив афинян в морской битве при Эгоспотамах (впрочем, вряд ли можно назвать морской битвой истребление стоящего на якоре флота, большая часть команды которого была в это время на берегу), спартанцы нанесли Афинам решающее поражение. Решающее потому, что ничего, кроме флота Афинам противопоставить было нечего. Если бы у них имелась способная к борьбе со Спартой сухопутная армия, война могла бы продолжиться.

Кстати, пример Пелопонесской войны показывает, что в создании флота исходно сухопутным государством и в его победе над морской державой ничего трудного и невозможного нет. Но он показывает также и то, что если морская держава не имеет возможности противопоставить врагу сухопутную армию, её судьба зависит от сражения на море.

Наконец, еще одним, практически уникальным случаем в истории, когда исход войны был решен морским сражением, был последний акт гражданской войны в Риме. Между Цезарем Октавианом, с одной стороны, и Антонием и Клеопатрой — с другой.

В битве при Акции разгром флота Антония флотом Октавиана, под руководством Марка Агриппы, и в самом деле определил исход войны. Однако и в этом случае мы имеем дело с исключительным обстоятельством, — Антоний был морально подавлен поражением и бегством Клеопатры, и сам бежал в Египет. Его сухопутная армия, будучи предана полководцем, сдалась Октавиану.

В данном случае морское сражение решило судьбу войны, прежде всего, благодаря своему моральному значению, Антоний был сломлен и признал поражение, хотя, если бы он продолжил борьбу на суше, исход войны был бы предопределен.

Всё вышесказанное означает, что необходимо выполнение определенных, очень специфических условий, чтобы морская сила сама по себе могла решать стратегические задачи и определять исход конфликта.

В абсолютном же большинстве случаев, вне зависимости от того, идет ли речь о войнах, которые ведет «морская держава», главную силу которой составляет флот, или же держава, обладающая как армией так и флотом, морская война является составной частью комбинированной войны, являющейся сочетанием сухопутных и морских действий. Выиграть нормальную войну только на море ни одна держава не сможет, будь она хоть сто раз морской и обладай она абсолютным морским превосходством.

Большинство великих морских сражений, изменивших ход великих войн, были лишь прологом (или, напротив, финальным аккордом) в войнах сухопутных армий и имели значение только как часть комбинированных военных действий.

Начнем с древности.

Саламинское сражение, в котором греческий флот разбил персидский флот, лишило персов абсолютного превосходства в силах. Ксеркс вынужден был удалиться из Греции, снабжение его войск было сильно осложнено. Всё так. Однако в Греции осталась значительная по размерам армия Мардония, без победы над которой греки не могли рассчитывать на выигрыш в войне. Лишь разгром персов при Платеях смог превратить в действительность ту стратегическую возможность, которую создала морская битва при Саламине.

В наполеоновских войнах Нельсону победой при Абукире и в самом деле удалось сделать бессмысленным поход Наполеона в Египет, оторвав Бонапарта от базы во Франции и вынудив его вернуться. Однако означало ли это победу Англии над Францией?

Отнюдь. Срыв одного стратегического замысла привел Бонапарта к другому, — он стал императором Франции и причинил англичанам массу беспокойства. Сражение при Трафальгаре похоронило планы Наполеона высадить десант на Британских островах и сокрушить морское могущество Англии. Однако дало ли это англичанам победу? Снова нет. Трафальгар сам по себе решил только оборонительную задачу.

Для того, чтобы навсегда обезопасить себя от Наполеона, англичанам понадобился не Нельсон, а Веллингтон, который, высадившись сначала в Испании, затем смог разбить Наполеона при Ватерлоо. Даже участия сухопутных союзников — России, Пруссии, Австрии, — Англии оказалось недостаточно. Чтобы сокрушить Наполеона, пришлось создавать мощную сухопутную армию и вступать в кровопролитное сражение.

В ходе Крымской войны этой «морской державе» также не удалась ни одна из чисто морских операций (налет на Кронштадт, на Соловки, на Петропавловск‑Камчатский). Чтобы одержать хотя бы ту ограниченную победу, которой англичанам удалось добиться в этой войне, понадобилось высаживать численно превосходивший русские силы соединенный англо-франко-турецкий сухопутный десант в Крыму, прибегать к военному шантажу России со стороны Австрии и лить кровь элитной кавалерии под Балаклавой.

Заметим кстати, что, в свою очередь, не будь у России флота, Севастополь пал бы мгновенно, английские морские атаки не были бы отбиты и поражение России было бы гораздо более унизительным.

В Русско-Японской войне Цусима, хотя и была финальным аккордом в поражении России, не была его причиной. Если бы России удался убедительный разгром японской армии на суше, если бы грамотно был использован успех при Ляояне, если бы была одержана победа при Мукдене, то 2‑я Тихоокеанская эскадра была бы не последней ставкой России, битой при Цусиме, а одной из разменных карт.

Свести войну к чистой ничьей возможно было даже без торжества на море. Японии пришлось приложить усилия к победе, — как на суше, так и на море, — чтобы быть признанной победительницей. С другой стороны, если бы Россия при Цусиме победила, то русский флот создал бы на театре военных действий новую обстановку, которую пришлось бы грамотно использовать русской армии.

В Первой мировой войне «морской державе» Великобритании опять же не удалось ограничиться действиями на море. Англичанам пришлось высадить на континенте огромную для них армию, которая много лет вела активные боевые действия и несла большие потери. Даже сухопутную войну англичанам не удалось полностью переложить на французских и русских союзников. А вот войну на море они действительно вели практически в одиночку, с помощью лишь США в последний год войны. И каким бы ни был результат Ютландского сражения английского и германского флотов, — сам по себе он ничего ни одной из сторон не давал. Он имел значение только в комплексе с ходом сухопутной войны.

Во Второй мировой войне, война на Тихом Океане может вновь показаться примером классической морской войны морских держав — Японии и США. Однако «чистая» морская победа — Перл-Харбор, исхода войны не предопределила. Победу американцев при Мидуэе так же трудно считать источником всех их побед в этой войне — и японцам и, особенно, американцам пришлось потратить значительное время, ресурсы и, главное, человеческие жизни, чтобы в многочисленных десантных операциях «выковырнуть» силы противника с тихоокеанских островов.

Война на Тихом Океане была не «морской», а «десантной». Финальным аккордом этой войны было не морское сражение, а атака с воздуха: атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки, осуществлявшаяся, кстати, не с моря, а с авиабаз на Марианских островах.

Таким образом, военная история не подтверждает мифологему о существовании какой‑то специфической «морской войны», ведение которой доступно только «морской державе» и недоступно державе сухопутной.

Как мы видели, — даже решающие морские сражения дают эффект только вместе с применением сухопутной армии и могут остаться бесплодными, если сухопутная армия неспособна одержать победу. Следовательно, не подтверждается и предположение, что война на море — это некое особое «барское дело», которое доступно избранным. Пример Спарты и Древнего Рима в Пунических войнах подтверждает как раз обратное: обладающая сухопутной силой держава может создать мощный флот и одержать победу над так называемой «морской» державой — как на море, так и на суше.

Впрочем, ссылаться на какие‑то древние и заморские примеры нам должно быть попросту стыдно. История Северной войны, в ходе которой России Петра Великого удалось отнять у Швеции Ингерманландию, Эстляндию и Курдяндию, дает блестящий пример сочетания сухопутных и морских побед и их тесной взаимозависимости. Перелом в войне, наступивший после Полтавской битвы, потребовал, однако, закрепления превосходства России над Швецией в ряде морских побед — при Гангуте, Эзеле и Гренгаме. Разгром Швеции на море сделал ее беззащитной перед русскими морскими десантами и вынудил подписать мир на продиктованных Петром условиях. Россия не вела какую‑то эзотерическую и вымышленную «морскую войну». Она воевала на суше и на море, используя «две руки» и только так смогла одержать победу.

В истории Северной войны любопытен пример грамотной нейтрализации возможностей «морской державы». В 1720 году на стороне Швеции в войну против России фактически вступила Англия. В Балтийском море появилась английская эскадра адмирала Норриса, имевшая в своем составе 20 линейных кораблей.

Однако русский парусный флот, незадолго до этого разбивший шведов в Эзельском сражении, теперь был надежно укрыт на своих базах под защитой береговой артиллерии. Дать русским решительное морское сражение англичанам не удалось. А вот русским удалось дать решительное сражение шведам, которых английский флот не сумел защитить. Сначала была проведена силами галерного флота десантная операция против шведских городов Старый и Новый Умео, а затем у Аландских островов галерный флот генерала Голицына разбил в Гренгамском сражении отряд шведских парусных кораблей, вдвое превосходивший русский флот артиллерийским вооружением.

Победа была одержана, как с удовлетворением отмечал Петр, «при очах господ англичан, которые равно шведов обороняли, как их земли, так и флот». Даже очевидное морское превосходство англичан было полностью нейтрализовано русским военно-морским искусством. Англичанам не только не удалось разбить русский флот и принудить Петра к миру на западных условиях, — им даже не удалось приостановить военные операции русского флота. Просто тяжесть ведения боевых действий была перенесена с прикрывавшего Кронштадт линейного флота на менее ценные галеры.

Из всего сказанного можно сделать вывод, что никакой мистической «морской войны», которую мнимые «сухопутные жители» — русские вести не умеют и никогда не научатся, в природе и истории попросту не существует. Существует искусство использовать в войне «обе руки» — армию и флот, бить с обоих, комбинируя удары в зависимости от реальных стратегических нужд, поставленных целей и имеющихся средств.

Русские умеют одинаково хорошо использовать обе руки. По понятным и вполне естественным причинам наша сухопутная «рука» сильнее «руки» морской, — мы, как и большинство народов мира, — «правши». Однако на этом основании было бы странно отказываться от использования в бою левой руки или считать, что в бою с «левшами» наша левая рука бесполезна. Тем более, что и левая рука у нас достаточно хорошо натренирована.

Флот и великие войны России

Еще одним военно-историческим недоразумением является ссылка на то, что флот якобы «не пригодился» России ни в одной из её великих войн, когда речь шла о национальном выживании, о национальной независимости, — стало быть, флот и вовсе бесполезен как инструмент национальной обороны.

Флот и в самом деле не может обеспечить выживание России в случае смертельной угрозы, поскольку… такую угрозу России нельзя создать с помощью флота. В Россию нельзя приплыть на корабле и расстрелять ее из пушек или даже ракет и с самолетов, — к нам приходится приезжать на танках и приходить ногами. Поэтому России всегда будут нужны сильные вооруженные силы, способные отразить мощное сухопутное нападение. Но из этого факта никак не следует бесполезность для России флота. Точно так же, как из того, что в мирное время армия бездействует, не следует ее бесполезность для государства. Всему свое время. Есть время действий на суше, и есть время действия на море.

Будем надеяться на то, что историческая судьба России не сводится к тому, чтобы всегда и непрерывно вести «войны на выживание», отражать агрессию, которая проникает вглубь нашей территории и требует мобилизации, прежде всего, сухопутных сил, авиации, развертывания партизанского движения и. т. д.

Более того, с некоторой долей уверенности можно утверждать, что с появлением ядерного оружия эра «горячих войн на выживание» для России завершилась навсегда. Речь теперь будет идти либо о «холодных войнах», в ходе которых нам будут стремиться нанести непрямой удар, подорвать нашу государственную стабильность, экономику, внешнеполитический престиж, психологическую уверенность, либо о войнах с ограниченными целями, исключающими применение ядерного оружия против территории противника в качестве ultima ratio.

Это означает, что Россией будут вестись либо пограничные войны, роль в которых флота, в виду специфических особенностей двух третей части нашей границы, довольно велика, либо вообще дистанционные войны на территории третьих стран, на становящихся предметом спора участках континентального шельфа.

В обоих случаях применение ядерного оружия будет исключено всеми сторонами, либо оно будет применяться не по территории друг друга, тем самым не давая обмену ядерными ударами превратиться во всеобщий.

Так или иначе, для России возникновение в будущем классической отечественной войны практически невероятно. Наши будущие войны будут вынесены на границы или за пределы нашей территории, туда, где флот становится значительно более существенным фактором, может быть даже более существенным, чем сухопутные войска.

Теперь давайте разберемся в том, почему в двух Отечественных войнах, которые Россия вела в XIX и XX веках российский флот не сыграл значимой роли. Совсем не потому, оказывается, что он был в принципе не нужен или непригоден к решению присущих флоту боевых задач, а потому, что Россия вела свои отечественные войны с сухопутными державами, которые уступали ей в морской силе. И наполеоновская Франция после Трафальгара, и гитлеровская Германия на всем протяжении Великой Отечественной войны обладали более слабым флотом, чем императорская Россия и сталинский СССР.

Не говоря уж о том, что и в войне с Францией, и в войне с Германией на стороне России выступала Англия, обладавшая первоклассным флотом, которая могла не допустить активных действий наших противников на море.

Немецкий флот к июню 1941 года формально был примерно сопоставим с советским. Германия обладала более новыми кораблями, которые, однако, уступали старым русским линкорам по главному калибру. Однако фактически линкоры «Шарнхорст» и «Гнейзенау» были вместе с крейсером «Принц Евгений» блокированы англичанами в Бресте. Крейсера «Лютцов», «Адмирал Хиппер» и «Адмирал Шеер» стояли на ремонте.

Задействовать на Балтике сколько‑нибудь крупные силы против Балтийского флота Германия не могла. На Черном море это было вовсе невозможно в виду соблюдавшейся Турцией конвенции в Монтре, запрещавшей проход боевых кораблей в Черное море. Там Германия имела только торпедные катера.

Тем самым предпосылки для использования Германией флота против СССР попросту отсутствовали. Против советского флота немцы использовали с разной степенью успешности постановку мин, запершую Балтийский флот в финском заливе и авиацию, которая стала главным врагом флота с середины ХХ века, что и побудило морские державы приступить к строительству авианосцев.

В то же время, предпринять сколько‑нибудь решительные морские действия против советского флота немцы не решались. Несмотря на то, что одно время сформировали на Балтике достаточно мощную группировку кораблей: линкор «Тирпиц», тяжелый крейсер «Адмирал Шеер», легкие крейсера «Кельн» и «Нюрнберг», 3 эсминца типа «Z», 5 миноносцев других типов и флотилия торпедных катеров.

Однако задачей этой группировки была не атака Балтийского флота, а перекрытие ему дороги в Швецию (немцы были уверены, что Ленинград будет взят и Балтийский флот будет добиваться интернирования в нейтральной стране). Активные действия германского флота против СССР ограничивались перехватом конвоев в Северном море.

А теперь задумаемся, как бы развивались события, если бы у СССР на Балтике было не два линкора, два крейсера, 21 эсминец, 69 подводных лодок, 79 торпедных катеров и т. д., а либо отсутствующий, либо незначительный флот?

В этом случае в первые же дни войны произошло то, что прогнозировал еще в 1937 году коминтерновский публицист Эрнст Генри в своей военно-футурологической работе «Гитлер против СССР»: атака Ленинграда с моря, которая, в совокупности с ударами немцев с юга и финнов с севера конечно же привела бы к быстрому падению северной столицы со всей цепочкой последствий этого факта для общего хода войны.

Если Ленинград не был атакован с моря, то только благодаря тому, что его защищали и береговые батареи, и Балтийский флот. Если Ленинград не был взят в сентябре 1941 года, то тоже не в последнюю очередь потому, что его прикрывали главные калибры линкоров Балтийского флота. Если несколько месяцев держалась Одесса и почти год — Севастополь, то только потому, что, несмотря на вездесущую немецкую авиацию, Черноморский флот все‑таки контролировал Черное море.

Два приморских города — Ленинград и Севастополь, сковывали в годы войны огромную массу немецких войск, которые могли бы пригодиться Гитлеру и под Москвой, и под Сталинградом. Эту роль они могли играть только лишь потому, что были не просто приморскими городами, а военно-морскими базами, прикрывавшимися достаточно мощным флотом, способным действовать оборонительно не только против флота, но и против берега. На Балтийском и Черноморском направлениях Германия была объективно слабее на море. Ей удавалось, применяя мины и авиацию сковывать активность нашего флота, однако прибегнуть к активным морским операциям сама она не могла.

Именно сильный советский флот своим наличием обеспечил в 1941‑45 годах стратегическую обстановку, соответствовавшую классической сухопутной войне. Войне, в которой дело решали танки, авиация, артиллерия, пехота, а не орудия германских линкоров и не десанты с моря. Причем такую роль не мог бы сыграть «оборонительный» флот из миноносцев, торпедных катеров и подводных лодок, за который ратуют многие флотофобы.

Необходим был ударный флот, обладавший мощным для своего времени артиллерийским вооружением, чтобы нейтрализовать возможность вступления в игру германского флота. Впрочем, это правило распространяется и на любую другую войну. Чтобы адекватно и успешно решать оборонительные задачи, флот должен иметь наступательный, ударный характер. А с этим Россия всегда успешно справлялась.