Автор: Егор Холмогоров

БЫТЬ РУССКОЙ НАЦИЕЙ

За короткий срок день 4 ноября стал подлинно национальным и народным праздником. Неправы оказались те, кто предрекал, что этот день станет «подделкой 7 ноября» и сулил ему скорое забвение. День памяти об изгнании из Кремля оккупантов оказался обращенным не только к прошлому, но и к будущему.

Но что такое 4 ноября применительно к нашему прошлому? Это День Победы. День Победы одновременно над внешней и внутренней опасностями, над шедшими синхронно внешней интервенцией и гражданской войной. Никогда ни до, ни после, наша страна не находилась на пороге столь чудовищного краха, грозившего полным разрушением России.

Во время Отечественных войн 1812 и 1941 враг тоже вошел в Москву или был недалеко от нее, но наш народ был безоговорочно един, ни у кого из русских людей не было сомнения на чьей стороне стоять и за что сражаться — на другой стороне были лишь выродки и отщепенцы. В ходе гражданской войны, когда была расколота именно сама нация, когда брат шел на брата, внешним интервентам так и не удалось снять пенки с этой ситуации, все потенциальные противник были слишком истощены только что закончившейся Первой Мировой войной, а когда поляки попробовали сунуться и захватить Киев, их быстро вышибли. Точно так же и в ходе смуты начала 1990‑х наличие у нас ядерного оружия дало нам возможность избежать прямого вторжения наших «заклятых друзей» по югославскому сценарию.

И только в пору Смутного Времени две опасности — внешняя агрессия и внутренняя смута — собрались в одну. Все распри внутри страны обнажились разом — голод и грабежи, борьба помещиков с крестьянами и борьба боярских группировок, прекращение царской династии и самозванчество, интриги иезуитов, старавшихся обратить Русь в католичество, и интриги англичан, уже тогда стремившихся сделать из России свой сырьевой придаток.

«Таков был страшный конец преславного города Москвы» — писал в то время один иностранец, думая, что ни Москве, ни России никогда уже не подняться. А один из русских книжников, по образцу написанного после разорения Руси Батыем «Слова о погибели Русской Земли», написал свой «Плач о пленении и о конечном разорении превысокого и пресветлейшего Московского государства».

«С чего начнем оплакивать, увы! Такое падение ясносияющей превеликой России? Какой источник наполнит пучину слез рыдания нашего и стонов? Многие годы создававшееся сколь быстро поддалось разорению и всеядным огнем погублено было!

Всем людям угодным Христу, известна высота и слава Великой России, каким образом возвысилась и сколь страшна была басурманам, германцам и прочим народам. Пресветлым и предивным этим государством владели преславные великие цари, гордились им родовитые князья, и во всем таким совершенным устроением оно отличалось, и светом, и славою всех превзошло, как невеста жениху на прекрасный брак уготованная!

Вот отчего пала превысокая Россия и разрушился столь крепкий столп. Цари в нем жившие вместо к Богу возводящей лестницы спасительных слов приняли богоненавистные дары: бесовские козни, волшебство и чародейство. И вместо духовных людей и сынов света возлюбили детей сатаны. И не позволяли слуху разума своего воспринимать слова правдивые, однако, ненависти ради, клевету на знатных слышали ясно и кровь множества народа из‑за нее, как реку, пролили…».

Что хотел сказать этими словами автор «Плача»? Часто думают, что это простое морализирование, но это поверхностное мнение. Напротив, он говорил об очень конкретных и понятных русским людям его времени вещах. Царь Иван Грозный и царь Борис Годунов слишком много значения придавали астрологии, волхованиям, предсказаниям и прочим суевериям, никак не совместимым с основами той культуры и того мировоззрения, на которых покоилось могущество Русского государства.

Они слишком много внимания уделяли отношениям с иностранцами и слишком прислушивались к ним. Врач Грозного Елисей Бомелий вообще почти десятилетие контролировал поведение царя, запугивая его астрологическими прогнозами и опаивая опиумом. Если обобщать, то можно сказать, что накануне смуты Россия, как особая цивилизация и особая мир‑система столкнулась с Европой, с Западом, как особой цивилизацией и мир‑системой. И Запад, конечно, был не против того, чтобы полностью Россию поглотить, превратить в свою периферию. Для этого использовались и культурное проникновение, и экономическое, и дипломатия, и тайные интриги, и прямая агрессия. И Россия была бы бессильна перед внешним давлением, попросту утратила бы свой суверенитет, если бы не смогла дать свой, русский ответ на эту угрозу.

В мучительных и кровавых событиях Смуты этот ответ был найден. Во-первых, русские люди убедились, что отречение от основ своей культуры, отдача во власть чуждым советчикам обходятся слишком дорого. И одоление Смуты началось не с политических, а с религиозных событий — с того, что неожиданно многие люди начали сообщать о видениях Богородицы и святых, о чудесах от икон, о том, что Господь открыл, что гневается на Россию за отступление правителей от веры, а народа — от верности.

Затем к этому нравственному очищению, к актуализации религиозной веры прибавился призыв Церкви ко всем русским людям встать за свободу Отечества. Эти призывы рассылал заточенный поляками в Кремле святой патриарх Гермоген, за что и был заморен врагами голодом до смерти. Эти призывы рассылали по всей России монахи Троице‑Сергиевой Лавры. И вот повинуясь этому духовному призыву, верные религиозной идее православия, русские люди собрали в 1611 году первое ополчение, которое осадило поляков в Москве.

Но, как было написано в Хронографе 1617 года: «Осаждали воины русские свой город и неустанно сражались с врагами, но не могли его взять, пока не отверзлась дверь милосердия и щедрот Господних». А почему эта дверь не отверзлась? Да потому, что не было соблюдено второе главное условие победы над врагами — национальное единство. Первое ополчение стояло за Веру, против католиков‑поляков, пытавшихся захватить Русь. Но внутреннего единства русских людей не было, что доказало убийство казаками во главе с атаманом Заруцким вождя ополченцев Прокопия Ляпунова.

И вот тогда из недр Русской Земли и поднялись два героя — Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский, вожди второго ополчения. Они твердо придерживались принципа верности Православию, но соль же строго блюли и второй принцип — национальное единство, единство русских людей и порядок, сила внутренней организации.

В тех грамотах, которые рассылали Минин и Пожарский по русским городам содержался главный призыв: «Стоять вместе против общих врагов и против русских воров, что новую кровь в государстве всчинают». Это значило, что противостоять внешним врагам нация может лишь тогда, когда обеспечила внутреннюю солидарность, когда и в военном, и в организационном отношении может выступать как целое, заедино. И когда нация может обуздать внутренних смутьянов, зачинателей новых распрей и «новой крови». Царской и княжеской власти, на которую до того долгие столетия могли положиться русские люди, на сей раз не было. И тем более чистым был тест на то, сможем ли мы выступать как единая нация, или же русские — это раздробленный конгломерат чужих друг друга людей.

События лета и осени 1612 показали — можем. Во имя Веры, что символизировало обращение к заступничеству Казанской чудотворной иконы Божьей Матери, и силой и организованностью подлинного национального единства русские прогнали оккупантов из Москвы и из Кремля. И если с тех пор Россия ни разу не оказалась на таком же катастрофическом дне, как в годы Смуты, то именно благодаря одержанной тогда победе. Поэтому праздник 4 ноября — это день рождения и обновления и страны, и народа, и государства. Про людей, которые пережили смертельную опасность, часто говорят «как заново родился». И вот 4 ноября — это день нового рождения и России и русских.

Очень важно, что память об этом втором рождении обозначается емким символом нового праздника. Любая современная нация может существовать, только если обладает такими яркими и привлекательными символами, образами и праздниками. Современные нации охватывают миллионы и десятки миллионов людей. Большинство из них друг с другом не знакомы. Мы не знаем, чем живут те в нашей стране, кто просыпается как раз тогда, когда мы засыпаем. Мы, возможно, того края нашей страны никогда и не увидим, хотя надо к этому стремиться. Но в десятках, сотнях разных ситуаций мы должны уметь действовать заодно и чувствовать одно и то же. Мы должны ощущать друг друга братьями и сестрами. И это возможно только тогда, когда у всей нации есть общие объединяющие ее символы и образы, общие радости и праздники, общая гордость и общая скорбь.

Некоторые исследователи называют современные нации «воображаемыми сообществами». Это верно, но не в том смысле, что это сообщества выдуманные, а напротив, в том, что силой нашего воображения мы делаем чисто формальную связь с нашими согражданами связью настоящей и действительной. Наверное, нигде это не ощущается так, как у могилы Неизвестного Солдата, где каждый человек в нашей стране как бы видит похороненным в этой могиле именно своего погибшего на отце отца, деда или прадеда.

И вот наша задача, чтобы та память о Воскресении России, о ее возрождении из полного уничтожения во времена Смуты, стала для нас настолько же живой и эмоционально теплой, как память о Великой Отечественной Войне, о полете Гагарина. Нам важно и понять и почувствовать, что если бы не герои той поры, если бы не настоящее божественное чудо, спасшее Россию, нас бы с вами сейчас не было и здесь бы мы не сидели, и на этом бы языке не говорили.

И нам пора уже перестать стесняться, того, что с тех самых великих событий 1612 года мы составляем единую нацию, русскую нацию, и стыдливо отводить глаза и извиняться перед разными здешними и зарубежными русофобами. Почему наши враги так бесятся, когда мы вспоминаем о том, что мы нация? Да потому, что обладание секретом, как из народа — культурной и исторической общности, сделать нацию — идеологическую и политическую общность, долгое время считалось уделом только европейцев. В Европе существовали мощные, консолидированные, интегрированные национальные государства, опирающиеся на мощную солидарность единой нации, а вне Европы — нет. И именно поэтому европейские конкистадоры и купцы на какой‑то момент поставили под контроль весь мир.

Но вот с России случилась заминка — столкнувшись с европейской угрозой в XVI веке и одолев Смуту, русские создали достаточно мощное государство, опирающееся не просто на власть царей, армию и бюрократию, — таких государств в мире было немало и все их, даже Китай, европейцы легко одолели. Русское государство оказалось опирающимся на волю Земли, на осознание общенациональных интересов, выражаемых, в частности, на Земских Соборах. Духовной вертикалью этой русской нации было представление о Православии не просто как о религии, но как об определенном способе устроения общества. А фактором единства была идея Русской Земли, как обширной, прекрасной и богатой Родины, которую правит Царь, но Царь, слышащий волю народа.

Столкнувшись с такой конструкцией русского общества, европейцы ничего не смогли с ним сделать. Им больше уже никогда не удалось взломать наш «код» так же основательно, как это было сделано в годы Смуты. И причина этой неудачи состояла именно в том, что европейским нациям противостояла не размытая общность типа средневековых империй, а русская нация.

Поразительно емко это новообретенное единство нации описывает «Хронограф» 1617 года, говоря о Соборе, поставившем Михаила Романова на царство:

«От предела российской земли и до её окраин народ православный, малые люди и великие, богатые и нищие, старые и юные обогатились богатым разумом, от всем дающего жизнь и светом добромысленного согласия все озарились. Хотя и из разных мест были люди, но в один голос говорили, и хотя несогласны были удаленностью житья, но собрались на единый совет как равные».