Автор: Матвей Сотников

РУССКИЙ LEMNOS

В ноябре 2007 года пресса («Независимая газета», МК и некоторые другие издания) сообщила, что на греческом острове Лемнос освящено Казачье кладбище, «восстановленное усилиями Союза казачьих войск России и Зарубежья». Оказывается, его представители четыре года вели архивные работы по обретению имён всех, кто был захоронен в каменистой земле этого острова, а в ходе «трудовых вахт» обустраивал найденные могилы. На каждой из них появилась мраморная плита с именем, а при входе на территорию погоста, обнесённого легкой оградой,— установлен трёхметровый Памятный крест.

На сайте означенной организации прямо так и заявлено: «Лемносское кладбище было восстановлено по поручению Верховного Атамана Союза Казачьих Войск России и Зарубежья казачьего генерала Виктора Петровича Водолацкого». На самом деле, всё было с точностью до наоборот. Нет, кладбище существует, могилы восстановлены, и «трудовые вахты» на Лемносе сменяли друг друга… Вот только доблестные представители СКВ не имеют ко всему этому ровным счётом никакого отношения— «и мы пахали» смело могут они сказать о своём PR-участии в великом деле, которое возложили на себя Попечительский совет Новоспасского патриаршего мужского монастыря и молодёжная православная группа «Лемнос» при участии российских дипломатов в Греции.

…В начале 1990 х годов сотрудник российского посольства в Болгарии Леонид Петрович Решетников наткнулся в библиотеке на подшивку эмигрантского журнала «Станица» за 1923 год. Судьба кубанских и донских казаков, оказавшихся на острове Лемнос, исполненная высокого трагизма, поразила его до глубины души, словно бы он сам пережил ту страшную зиму 1920 1921 года. Среди каменистых, выжженных солнцем холмов, практически лишённых почвы и покрытых редкой порослью верблюжьих колючек, где постоянно дуют сильные ветры, которые летом совсем не ослабляют зноя, а зимой приносят пронизывающий до костей холод.

Весной 2004 года три дипломата посольства России в Афинах, Леонид Решетников, Алексей Попов и Артур Ростомов, отправились на Лемнос (или, как произносят современные греки, Лимнос), расположенный на северо-востоке Греции, на выходе из Дарданелл. После долгих поисков они смогли отыскать место, где находился погост казачьего стана— первого, следует отметить, эмигрантского кладбища в Европе. На этом месте греческие крестьяне пасли коз и овец.

—Нашли мы его не сразу и не просто,— рассказывает Леонид Решетников.— Хотя поначалу думали, что это несложная задача: остров небольшой, и все должны помнить, где находится кладбище. Сначала нас повезли на мемориал Антанты: английские могилы, французские… Греки знали, что где то на острове есть… было, точнее, русское кладбище. Но где именно, этого точно никто указать не смог. Однако нам посчастливилось выйти на двух крестьян, которые и взялись нас к нему отвезти.

…Они проехали километра три по пустынной просёлочной дороге и там, на пологом, голом и безжизненном склоне с видом на Мудросский залив обнаружили среди наносов почвы остатки разбитых могильных плит с едва различимыми буквами.

—Первое имя, которое мы прочитали— Елизавета Ширинкина. Уже потом, когда ребята из нашего молодёжного отряда «Лемнос» обнаружили в архиве все списки похороненных, выяснилось: Лизе был всего годик. Шла Светлая седмица. Незабываемое впечатление— солнце, пустынный холм, выступающие края разбитых плит. Мы знали, что здесь покоится более трёхсот человек. И такое было состояние, что Алексей Анатольевич Попов предложил: «Леонид, давай что нибудь споём». Мы втроём запели «Христос воскресе из мертвых». И греки прослезились вместе с нами. А потом сказали: «А мы всё ждали, когда же русские вспомнят о своих могилах».

Осенью 2004 года при финансовом содействии Федеральной службы по военно-техническому сотрудничеству РФ, Ассоциации русских предпринимателей на Кипре и при поддержке местных властей кладбище огородили, и был воздвигнут большой белый мраморный Поклонный крест— с терновым венцом и берущей за душу надписью: «Казакам России, нашедшим последний приют на греческой земле».

Как напомнил архиепископ Орехово Зуевский Алексий, наместник Новоспасского патриаршего мужского монастыря, являющийся духовным руководителем всех дел на Русском Лемносе:

—Освящение памятника пришлось на тот день православного календаря, когда отмечается праздник Воздвижения Креста Господня. Казаки, прибывшие на остров, были освящены великим страданием, которое могли перенести, пожалуй, только они, преданно любившие своё Отечество.

На Лемносе к этому времени оставался единственный живой свидетель трагедии казаков— 90 летний Костас Каяликос, ныне покойный. Он радушно принял русских у себя дома в деревушке Каспакос, в маленьком дворике под сенью виноградных лоз.

—В двадцатом году мне было шесть лет, рассказывал он.— Но я хорошо помню русских казаков. Они были такими бедными! Помню, они сильно голодали, и греки пытались им помогать. Им раздавали еду на площади перед церковью. Помню ещё, как казаки продавали толстые одеяла, такие, знаете ли, необычные для нас. Видимо, это русские одеяла для холодной погоды. Казаки предлагали ещё свои сапоги. Для нас это было в диковинку, потому что такую обувь греки не носили. Да, русским было очень тяжело…

Выяснилось и то, что на месте будущих казацких палаток в 1920 году жили военные и гражданские беженцы из Новороссийска и Одессы. Многие умерли от холода, голода и болезней— всего 178 человек, из них 61 (!) ребенок. Среди покоящихся на кладбище в Калоераки русских из «первой волны» генерал от инфантерии Павел Николаевич Лазарев Станищев, директор Донского императорского Александра III кадетского корпуса (1903 1917 гг.), генерал-майор в отставке Николай Юрьевич Анофриев. Тут и гражданские: сенатор Николай Леонидович Петерсон (являлся директором канцелярии наместника Его Императорского Величества на Кавказе и председателем Закавказского статистического комитета), граф Михаил Павлович Граббе— подававший большие надежды как талантливый поэт, умерший девятнадцати лет от роду, барон В.Вильнбург и другие.

Несколько десятков оправившихся от ран офицеров, некоторые с семьями, 16 го Октября 1920 года, погрузились на транспорт «Херсон» и отплыли в Крым, чтобы продолжить борьбу. К моменту их прибытия фронт оказался прорван, а сами они угодили в новый тяжелейший переплёт и вынуждены были искать спасения в водовороте эвакуации. Второй по счёту после Новороссийской катастрофы.

Долгое время Лемносское сидение оставалось на периферии внимания историков и публицистов, активно разрабатывающих после падения советской власти тему Белой эмиграции. В центре их интересов находились Галлиполи (ныне турецкий город-порт Гелиболу на европейском берегу Дарданелльского пролива), принявший армейские части, Бизерта (Тунис), куда был выведен флот, а также Югославия, Франция, Болгария, Германия и некоторые другие страны, где в дальнейшем осела большая часть белого воинства. О Лемносе если и говорили, то скороговоркой, бегло. Видимо, сказывалась его отдалённость от эпицентра основных событий, скудость документальной и мемуарной базы, сравнительно непродолжительное (десять-одиннадцать месяцев) время пребывания на острове интернированных.

Одним из немногих сохранившихся свидетельств является уникальная книга «Казаки в Чаталдже и на Лемносе в 1920 1921гг.», которая была издана 1 октября 1922 года в болгарском городке Стара Загора. Рукопись её предоставил в распоряжение Донской исторической комиссии командир Донского Корпуса генерал-лейтенант Ф.Ф. Абрамов— участник трёх войн, русско-японской, германской и гражданской.

«Пребывание казаков в изгнании имеет громадное историческое значение и в будущем, несомненно, явится предметом многих научных исследований и трудов по истории казачества и эмиграции,— провидчески писал в кратком предисловии генерал Абрамов.— Поэтому, чем больше данных о текущих и только что минувших событиях будет зафиксировано теперь же, тем более это облегчит работу историка и положит основание правильному освещению событий».

КУБАНЦЫ

История «сидения» началась в ноябре 1920 года с переброски на Лемнос, самый большой остров Эгейского моря, эвакуированного из Крыма Кубанского казачьего корпуса генерал-лейтенанта Фостикова Михаила Архиповича, получившего во время боев с красными семь ранений и множество наград.

В 1920 году перед лицом гибели остатков Кубанской армии, он не эвакуировался в Крым, но скрывшись в горных станицах, объединил разрозненные отряды в повстанческую армию и во главе её до осени продолжал борьбу. Когда под давлением крупных сил красных генерал Фостиков был принуждён к отходу, он преодолел со своими людьми горный перевал Псеашха и вышел с боем на Черноморское побережье. Его отряд нашёл временное пристанище в Грузии и вскоре был эвакуирован в Крым на прибывших оттуда судах.

В армии барона Врангеля Михаил Архипович был награжден чином генерал-лейтенанта и со своим отрядом в несколько тысяч бойцов занимал позиции у Сивашских озер. К морю он отступал последним в арьергарде армии, но успел погрузиться и отбыть на остров Лемнос. Замечательный донской поэт подъесаул Николай Николаевич Туроверов, получивший четыре ранения и отмеченный боевыми наградами, описывал прощание с Родиной:

Уходили мы из Крыма

Среди дыма и огня.

Я с кормы всё время мимо

В своего стрелял коня.

А он плыл, изнемогая,

За высокою кормой,

Всё не веря, все нё зная

Что прощается со мной…

Сколько раз одной могилы

Ожидали мы в бою…

Конь всё плыл, теряя силы

Веря в преданность мою.

Мой денщик стрелял не мимо,

Покраснела чуть вода…

Уходящий берег Крыма

Не забуду никогда.

…Пароход «Владимир», на котором размещалось корпусное начальство во главе с генералом Фостиковым, штаб 1 й Кубанской казачьей дивизии генерала Дейнеги, медленно подходил к пристани. Всё больше вырисовывались скалистые берега, пустынные, без единого деревца. Дул холодный норд-ост. Чем ближе был этот дикий остров, тем тише становилось на палубе. Глаза всех казаков устремились туда, где их ожидала полная неизвестность. Безрадостная картина Лемноса повергла казаков, привыкших к зелёным станицам, в уныние. Можно ли создать здесь сильную Кубанскую армию, способную освободить родную землю и вернуть утраченную свободу..

Высадка прошла организованно под руководством штаба корпуса в течение одних суток. Войска шагали пешим порядком на полуостров Калоераки, где казакам на берегу большого залива было определено место для лагеря. Вместе с кубанскими частями в район Калоераки потянулись и гражданские беженцы. Вскоре перед ними открылась цветущая, плодородная долина. Несмотря на осень, солнце палило по летнему. Настроение казаков стало подниматься; посыпались шутки, зазвучали песни.

Офицеры рассказывали казакам, что в древности сей остров был посвящён Гефесту (он же Вулкан), который, согласно языческой легенде, рухнул как раз на это самое место от могучего взмаха руки самого Зевса-громовержца. Что до реальной истории, то в древности Лемнос принадлежал Византии, а потом Греции.

Для лагеря использовались бараки и другие строения, оставшиеся от подразделений французской и британской армий, стоявших в этих местах в 1915 1917 годах и участвовавших в военных действиях против Османской империи, в том числе в знаменитом Галлиполийском сражении. Лемнос был избран морской базой союзников. Этому немало способствовало, кроме его географического положения, обширная и спокойная гавань, окружённая горами, способная вместить десятки судов, с узким входом, дававшим возможность находиться кораблям в полной безопасности от нападения подводных лодок. Любопытная подробность: размещение гарнизона в 1915 году курировал Уинстон Черчилль.

Основную массу людей поселили в палатках, предоставленных французами. Здесь, в Калоераки, разместились штаб и управление (начальник— генерал-майор Д.И. Туган-Мирза-Барановский, бывший командир 2 го Туземного конного полка), 1 я Кубанская конная дивизия (командир— генерал-майор Л. М. Дейнега), 2 я Кубанская пластунская дивизия (генерал-майор С.Ф. Цыганок), Кубанский технический полк (полковник Гусев) и Алекеевское военное училище (начальник— генерал-майор О.И. Лебедев).

Вместе со штабом обустраивались члены Кубанской Краевой Рады, собравшейся на Лемносе далеко не в полном составе. В середине стана были установлены три палатки Знамённого караула. Надо сказать, кубанские казаки вывезли с собой в эмиграцию все свои регалии: сто знамён ещё времён Запорожской Сечи, царские грамоты.

Остров, который выделили «союзники» для кубанцев, в полном смысле оказался для них водяной тюрьмой. Собранные материалы свидетельствуют о острогом режиме интернирования, скудном снабжении продуктами, одеялами, палатками— в общем, самым необходимым для более или менее терпимого пребывания свыше 16000 человек.

Сразу же вокруг лагеря появились посты французской охраны, состоявшей, в основном, из сенегальцев и марокканцев. К окрестным деревням были отправлены патрули, в обязанности которых лежало арестовывать всех бродивших по острову казаков, что с не меньшим рвением исполнялось и греческими жандармами. Особенно охранялся город Мудрос, на всех дорогах к нему стояли кордоны. Входить в город можно было только по особым пропускам, которые выдавались на один день, да и то в очень ограниченном количестве.

Каждому казаку полагалось по 500 граммов хлеба, немного картофеля и консервов. Те, кому палаток не хватило, размещались на голой земле. Несколько позже стали поступать кровати и одеяла. В каждую палатку выдали печки, но топить их было нечем. Поначалу казаки ходили за сухим бурьяном, однако по прошествии времени им строго запретили покидать территорию лагеря. Это решение генерал Бруссо обосновал так: «Команды теряют свой смысл ввиду того, что количество дров, выдаваемых интендантством в настоящее время, совершенно достаточно».

Впрочем, это решение осталось на бумаге. Если оно и соблюдалось, то лишь первые несколько дней. В санитарном отчёте за январь-февраль 1921 года читаем: «брюшной тиф имеет тенденцию на увеличение числа заболеваний. Это объясняется, отчасти, отсутствием в частях кипячёной воды, что в свою очередь, зависит от недостатка топлива». Сбор бурьяна, по необходимости, продолжался и в дальнейшем.

Тяжёлые условия жизни и тоска по Родине только усилили религиозные чувства. Что первым делом строит русский человек на новом месте Храм Божий. Так в лагере открылась палаточная церковь, всегда переполненная; на службах пели созданные на Лемносе казацкие хоры.

Тёплые дни остались позади. Начались почти непрекращающиеся дожди, постоянно дул холодный северо-восточный ветер. В конце ноября стал перепадать мокрый снег, с гор потекли потоки воды— лагерь оказался затоплен. На ночь казаки укладывались, не раздеваясь. Они обовшивели— белье не менялось, многие почувствовали недомогание. Попытки вырыть землянки не увенчались успехом: под первым же штыком лопаты стояла вода.

Чтобы палатки не срывал ветер, их обкладывали камнями, но утеплять всё равно было нечем, а ведь зима только начиналась. Вообще зимы на Лемносе очень суровы: выпадает снег, бушует море, и порой дуют такие ветры, что падают столбы линий электропередач. Что говорить, пережить подобное время года тяжело даже сейчас, в современных комфортных условиях.

…Члены Краевой Рады подняли вопрос о выборах нового атамана Войска; прежний, изменив присяге, остался в Советской России, неизвестно где находился глава правительства. Как сообщает очевидец событий: «Так постепенно всех казаков втянули в кампанию предвыборной лихорадки, разгорелись страсти. Всё это нарушало воинский порядок, среди казаков падала дисциплина. Бесконечные митинги, выступления неизвестно откуда выплывших вождей. Строевые командиры стремились прекратить эту вакханалию, снизить накал».

После ожесточённых споров большинством голосов атаманом Кубанского казачьего войска был избран генерал-лейтенант Науменко Вячеслав Григорьевич. На фронте Первой Мировой войны он нёс службу в казачьих и русских штабах, был награждён Золотым оружием. В 1918 году участвовал в первом и втором Кубанских походах, а во время борьбы с большевиками командовал Корниловским Кубанским конным полком, бригадой, дивизией и конной группой, которую принял после смерти генерала Бабиева.

ДОНЦЫ

1 го декабря 1920 года транспорт «Дон», на борту которого находилось Донское Атаманское военное училище (начальник— генерал-майор А. М. Максимов), бросил якорь в Мудросском заливе острова. Его юнкера во время жестокого сражения под Каховкой находились на фронте, оставаясь верны своему знамени с изображением Ильи Пророка и девизом: «Долгу верен— врагу грозен». В награду за участие в боях училище получило георгиевские петлицы. В последние дни обороны Крыма «атаманцы» охраняли Севастополь, поддерживали в нём порядок и последними вступили на борт корабля, взявшего курс на Константинополь.

В своих воспоминаниях «259 дней лемносского сидения» Сергей Васильевич Рытченков с горечью писал: «Результатом полученной вести— отправки на Лемнос— было то, что ряд малодушных преподавателей бросили училище, не желая разделять его участь». К числу таковых можно отнести и законоучителя училища священника Дмитрия Смирнова, который отказался ехать на остров Лемнос и «отбыл в неизвестном направлении». Юнкера тяжело переживали расставание с Родиной. В одной из песен того периода они пели:

Ты, Лемнос— ты наша каторга,

Заграничная тюрьма…

В декабре началась высадка на острове частей Донского казачьего корпуса (свыше 3600 сабель) и 655 терцев и астраханцев, а также гражданских беженцев. До 22 го декабря все они оставались в кубанском лагере, пока 2 й Донской конный артдивизион, усиленный специалистами, готовил новый лагерь около Мудроса, на другой стороне залива— на скалистой горе, с крутыми склонами, прорезанной несколькими оврагами. К концу месяца произошёл «развод рубежей» и все донцы, терцы и астраханцы перебрались на отведённый им «юрт».

Огромный эмоциональный подъём вызвало появление генерала Врангеля, прибывшего на Лемнос на броненосце «Прованс» 17 го Декабря 1920 года. Пётр Николаевич провёл смотр находившихся на острове частей и подразделений. Затаив дыхание, казаки слушали своего главнокомандующего: «Что будет дальше, знает один Бог, но я твёрдо верю, что Россия воскреснет, и вновь мы послужим нашей Родине. Я сам ничем не могу помочь вам, я такой же изгнанник, как и вы,— и могу только ходатайствовать за вас перед французами. Но вы должны дать мне право на это и нести своё знамя также высоко, как несли его до сих пор. Дайте мне возможность говорить от имени честного русского солдата, потерявшего всё, кроме чести». И такое право генералу Врангелю было дано. Провожали его долго не смолкавшими криками «ура!».

В январе-феврале 1921 года из Турции доставили остальные части. В «сидении» на Лемносе Донского корпуса (командир— Генерального штаба генерал-лейтенант Ф.Ф. Абрамов) участвовали штаб и управление (начальник генерал-лейтенант А.В. Говоров), 1 я Донская казачья дивизия (начальник генерал-лейтенант Г.В. Татаркин), 2 я Донская дивизия (генерал-лейтенант А.К. Гусельщиков), Донское технический полк (полковник Л. М. Михеев). И уже упоминавшееся Атаманское военное училище, которое разместили отдельно от лагеря донских казаков, около самого Мудроса, возле моря.

Для управления всеми частями Белой армии, оказавшимися на острове, а это свыше 25 тысяч человек, и гражданскими беженцами, предположительно около 4 тысяч, было создано командование Лемносской группы во главе с генералом Абрамовым и полковником П.К. Ясевичем (начальник штаба). Оно располагалось в лагере Калоераки.

…Каменистый грунт с трудом поддавался усилиям казаков, уже обессиленных постоянным недоеданием. Для каждой палатки нужно было выравнивать горизонтальную площадку, снимая часть грунта с одной стороны и подсыпая с другой; то же самое делалось и при разбивке линеек. Для защиты от дождевой воды, которая могла затопить и снести временное жилье, пришлось рыть целую систему глубоких канав. Каждую палатку обводили ровиком.

Несмотря на все сложности, Донской казачий стан был разбит в идеальном порядке, согласно плану, в отведённые штабом сроки— «и даже имел щеголеватый вид». Ровными рядами, со строгим интервалом стояли палатки, по ниточке вытянулись линейки. Были устроены площадки, лестницы, дорожки.

Особенно выделялся правильностью линий и симметрией участок Терско-Астраханского полка (командир— генерал К.К. Агоев), хотя он и располагался в самом неудобном месте— на самом крутом склоне горы. Как вспоминали участники «сидения», практичные терцы вначале расположились временным лагерем у подошвы горы и только тогда, когда место под лагерь было окончательно устроено и приведено в порядок, перешли туда.

В книге «Казаки в Чаталдже и на Лемносе в 1920 1921гг.» читаем: «Понемногу устроившись, обжившись, казаки начали украшать лагерь. Перед многими палатками были разбиты клумбы, сплошь и рядом украшенные георгиевскими крестами, полковыми и училищными значками и вензелями, линейки были замощены, вдоль их, по краям, сооружены столбики, которым придавали, подчас, очень затейливый вид, а канавки обкладывались дёрном.

Оторванные от домов, в тоскливом ожидании, казаки старались хоть внешне чем либо скрасить свою жизнь. Иногда за несколько вёрст на себе приносили дёрн, голодные бродили по берегу моря в поисках раковин и цветных камешков, из которых и делали всевозможные украшения; при этом много прирождённого, самобытного, художественного вкуса, дарования и трогательной заботливости было проявлено казаками в украшении лагеря».

К счастью, уцелели фотографии того времени. Вот они— состарившиеся, не очень четкие, но передающие дух времени и выдержку людей, оказавшихся на чужбине. Читаем аккуратные подписи к снимкам: «Командир Донского корпуса Генерального Штаба генерал-лейтенант Абрамов», «Гимнастические упражнения юнкеров Кубанского Алексеевского военного училища», «Парад 5 го атамана Платова полка», «3 й Донской казачий атамана Каледина полк», «Лагерь Офицерских курсов при Атаманском военном училище», «Санитарный городок», «Палатки для больных», «Питательный пункт для слабосильных»…

Нечего и говорить, что пребывание на бедном растительностью, каменистом, малонаселённом острове такого значительного числа людей было отягощено тяжелейшими условиями быта, медицинского обеспечения, серьёзными проблемами с питанием. Французские власти, стремившиеся избавиться от 25 тысячной «обузы», преднамеренно создавали ситуацию постоянного полуголода, нехватки дров, тёплых вещей, кроватей, палаток…

Люди едва помещались в палатках, выданных французами. Спать приходилось так тесно, прижавшись друг к другу, что, по казачьему выражению, «на другой бок не перевернешься». Температура внутри мало отличалась от «уличной». В маленькой палатке «Марабу» помещалось около двенадцати человек, в большой, которая называлась «Маркиз», сорок и более. Казаки ходили постоянно одетыми, не раздевались на ночь— и намокшая за день одежда обыкновенно на них же и высыхала.

От постоянных дождей близкие от поверхности земли подпочвенные воды выступали наружу, сырость в палатках постепенно превращалась в постоянную грязь; от влаги не спасали и топчаны, сделанные из камней и земли. Многие станичники и беженцы вынуждены были месяцами спать на голой земле или на тоненькой, быстро промокающей подстилке из травы. Временами ветер достигал такого напряжения, что срывал временные жилища и раздирал старые полуистлевшие полотнища. Не раз случалось, в бурные ночи казаки оказывались под обрушившимся на них брезентом. Приходилось вновь натягивать палатки, что в такую непогоду, под холодным душем— дело нелегкое, тяжёлое.

По рассказам, донцы страшно завидовали кубанцам, появившимся на Лемносе первыми: те получили от «союзников» кровати и одеяла— и имели возможность хотя бы иногда ходить в походную баню. Впрочем, потом в их лагере появились три свои бани: в Терско-Астраханском полку, в Техническом и 1 м Донском сводном запасном госпитале. Но опять же «пользоваться ими не представлялось возможным, как вследствие малой выдачи отопительных материалов, так и в зависимости от погоды».

Кроме того, «имелись три дезинфекционные камеры, но они не могли правильно функционировать вследствие того, что у подавляющего числа жителей лагеря был весьма скудный гардероб, состоящий из одного костюма и одной смены белья. В силу этого желающий отдать свои вещи дезинфекции, должен был ожидать получения их завернувшись только в одеяло, что не всегда позволяло состояние погоды и отсутствие при камерах тёплых помещений».

Подлой, бесчеловечной политикой французы надеялись внести в казачьи части разброд, деморализовать их, вынудить записываться в ряды Иностранного легиона, завербоваться на работу в Бразилию и другие латиноамериканские страны или же возвращаться в Советскую Россию. Несмотря на жёсткий прессинг, казачьи части сохранили дисциплину, подчинённость командирам и уверенность в том, что они и лично генерал Врангель не бросят их на произвол судьбы. В духовном плане лагеря в Калоераки и Мудросе оставались территорией Белой России.

ХОРОВАЯ СЛУЖБА

Вслед за кубанцами донцы соорудили свою церковь в самой большой палатке. Иконостас, светильники и вся утварь были сделаны из подручного материала— одеял, простыней, банок, жестянок и ящиков из под консервов. Читая об этом, представляя себе картины казацкой духовной жизни на Лемносе, лишний раз задаёшься вопросом: имея нынче такие возможности посещать замечательные храмы и слушать прекрасные службы, мы, однако, пребываем в расслабленном и благодушном состоянии. «О, если бы ты был холоден или горяч!»,— восклицает Господь в Откровении Иоанна Богослова.

Здесь, на острове, в греческих и русских церквах начал свой путь прославленный на весь мир хор под управлением Сергея Алексеевича Жарова, полкового регента из 3 й Донской дивизии генерала Абрамова. Выброшенные из Крыма донцы на первых порах обосновались в союзническом лагере Чилингир под Константинополем. Условия, как и на Лемносе, были невыносимые— казаки вымирали от истощения и болезней. Начавшаяся среди казаков холера вынудила французов, являвшихся хозяевами в лагере, создать жёсткие карантинные условия. Утешение люди находили только в молитве вместе с полковым священником. А какая молитва без пения

В таких непростых условиях генерал Абрамов принимает, пожалуй, единственно верное решение: лучших певцов всех полковых хоров собрать в один коллектив. Как специалист был призван и Жаров. Произошло это незадолго до праздника святителя Николая Чудотворца, и создаваемый хор должен был участвовать в торжественном молебне. Поэтому днём его рождения можно считать 19 декабря 1920 года.

На Лемносе уже обозначились контуры молодого коллектива, который начинает регулярно участвовать в богослужении. И дальше в течение всей творческой деятельности первым отделением его концертов непременно будут духовные песнопения. И словно перекличка времен: как восторженно и благодарно принимали нынешние обитатели острова замечательный хор Новоспасского монастыря, как спрашивали потом: приедет ли он снова..

Увидев искренний настрой казаков, местные власти передали в их распоряжение старинную церковь в Мудросе. По воскресеньям в ней собиралось множество прихожан, покорённых возвышенностью и красотой русской литургии (современных жителей острова покорила служба «русского владыки»— архиепископа Алексия, о чём они неоднократно говорили). На богослужении хор Жарова получил первое общественное признание со стороны греков и располагавшихся на острове французов и англичан. Кстати, в этой церкви службы до сих пор совершаются перед иконами, подаренными казаками в 1921 году.

Обитатели лагеря в Калоераки получили возможность посещать храмы в местечке Портиану и других окрестных населённых пунктах. В Портиану почти ничего не изменилось с той поры. Именно такой, какой мы сегодня видим эту церквушку, видели её и русские казаки. Такое впечатление, что мы перенеслись в прошлое, лет на сто назад.

(Окончание в следующем номере)