Автор: Александр Алексеев

ЗАБЛУДИВШИЙСЯ МЕСТОБЛЮСТИТЕЛЬ

Великим писателем Александр Солженицын едва ли может считаться по нескольким причинам. Во-первых, его проза тяжеловесна и водяниста, через неё приходится буквально продираться. Во-вторых, язык Александра Исаевича полон неудачных, по большей части, неологизмов. Само по себе это ещё не препятствие для того, чтобы быть великим (пример поэтов того же Серебряного века убедительно это показывает), но эти неологизмы выдавались Солженицыным за разновидности традиционного русского говора, за его некую неотъемлемую особенность. Мистификатор едва ли может быть признан великим просто по факту своей мистификации. В эту же строку можно отнести и постоянно цитируемые им поговорки — пытаясь выглядеть более укоренённым в своей русскости, чем он был на самом деле, Александр Исаевич забыл об одном древнем и красивом принципе: «Больше быть, чем казаться». Почему местами и выглядел откровенно комично.

Солженицын был, по большому счёту, лишь злободневным политическим публицистом. Но эту роль он выполнял блестяще, даже учитывая все его идеологические «перегибы», изредка доходящие до прямой русофобии. Вместо того, чтобы решать за всех русских, хотят ли они положить миллионы своих жизней под американскими атомными бомбами ради свержения коммунистического правительства — поразмыслил бы лучше Александр Исаевич, нет ли другого пути, невоенного, хорошо бы с тем самым, им потом излюбленным, «сбережением народа». Тем более, что путь такой потом и нашёлся. Хотя о сбережении народа пока говорить не приходится.

Но эти перегибы не есть что то уникальное, присущее одному лишь Солженицыну. Это общее для всей русской интеллигенции пагубное идейное наследие, её «родимое пятно» ещё с XIX века, если не раньше. Да, точно раньше: с тех самых времён, как появились русские люди с сектантским сознанием (а интеллигентское сознание имеет большую часть признаков сектантского). Примером может служить хотя бы протопоп Аввакум, мечтавший, что в наказание за борьбу с расколом янычары утопят Россию в крови: «Ещё надеюся Тита второго Иуспияновича на весь новый Иерусалим, идеже течёт Истра река, и с пригородком, в нём же Неглинна течёт. Чаю, подвигнет Бог того же турка для отмщения кровей мученических. Пускай любодеицу ту потрясёт, хмель-ет выгонит из б..дки! Пьяна кровьми святых, на красном звере ездит рассвирепев, имущи чашу злату в руце своей, полну мерзости, и скверн любодеяния ея сиречь из трёх перстов подносит хотящим прянова пьянова пития и без ума всех творит, испивших из кукиша десныя руки». При этом ни Солженицына, ни Аввакума упрекать в недостатке патриотизма, конечно, не приходится — тут всего лишь идейное ослепление, которое взяло верх над патриотизмом.

Итак, покойный Солженицын — талантливый публицист и не лишённый дарования политический мыслитель. Назвать его писателем, равным по масштабу хотя бы Ивану Бунину, Ивану Шмелёву, Борису Ширяеву или Варламу Шаламову, язык всё таки не поворачивается.

PRO ET CONTRA

Итак, Солженицын вошёл в память русского народа как великий публицист. Теперь надо разобраться в том, какого рода была его публицистика, где он был силён, а где слаб.

Покойный, вне всякого сомнения, был силён в указании проблем и слабостей России и русского народа. Что особенно важно, делал он это с любовью к России и русским, даже при всех, упомянутых выше, «перегибах».

Но Солженицын так и не смог предложить целостного и идейно непротиворечивого решения проблем, стоящих перед Россией и русскими. Более того, когда он пытался это делать (особенно в ранних трудах, не исключая, впрочем опубликованные в эпоху «перестройки и позже), у него начиналась, как сейчас принято говорить, «демшиза». Причём «демшиза» какая то странноватая, никак не сводимая к «бабе Лере» с её «платить и каяться» — декларативно пытающаяся опереться на традиционные русские национальные институты и при этом с порога отвергающая значительную часть из них (монархию, Церковь, выгодный для русской нации империализм и т. д.).

Таких «критиков», как показывают тысячелетия человеческой истории, мог бы устроить разве что небесный Иерусалим, да и там, наверное, они сразу бы принялись критиковать кладку стен и планировку улиц. Вот краткая «новая история» России в изложении многочисленных «новых историков», путь которым, надо признать, проложил именно Солженицын (а до него — славянофилы).

Была Киевская Русь, которая, приняв христианство, стала вполне европейской страной — их это не устраивает: мол, «византийская азиатчина». Пала Византия, наступила эпоха Московского Царства, скинули татаро-монгольское иго — тоже нехорошо: «татарщина», «опричнина». Избавился Пётр I от азиатских культурных наслоений, которых, действительно, накопилось порядочно за время ига и Московского Царства, модернизировал Россию на западный лад, вернув её в Европу — снова ноют: «деспотия», «бюрократия», «немцы», «крепостное рабство»…

А мораль сей басни такова: всё, что было в русской истории, и хорошее, и плохое, надо воспринимать именно в конкретном историческом контексте. И помнить, в первую очередь, хорошее, не забывая, разумеется, и плохого.

В этом смысле Солженицына можно назвать предком радикалов из числа так называемых «национал демократов», критическая часть взглядов которых, в значительной степени, верна, хотя намеренно доводится до абсурда — а вот «конструктивная» часть вообще никуда не годится, так как базируется именно на «абсурдной» части критики. Да и любви к русскому народу, у них, в отличие от Солженицына, недостаёт.

Взорвать дом вместо того, чтобы провести в нём капитальный ремонт и перестроить на свой лад — не самое лучшее решение, особенно учитывая тот факт, что взрыв переждать, в общем то, и негде. Можно, конечно, объявить некоторых вождей захватчиками и угнетателями русских (тем более, что для татаро-монгольской или советской эпох такие эпитеты будет обоснованными, хотя и строилась тогда не Россия — Орда и Советский Союз, соответственно), но вот распространять его на всю, более чем тысячелетнюю, историю Руси и русского народа получается как то… унизительно для русских, что ли.

Авторы, пишущие, что практически всеми достижениями та же Российская империя обязана… немцам и прочим европейцам, которые «понаехали» и отняли у русского народа его государство, находятся на грани русофобии, если только уверенно её не перешли.

Также они не понимают, что государство есть лишь инструмент, крайне полезный для нации, без которого она не может вступать в конкурентную борьбу с другими нациями, и если инструмент оказался плохой, надо переделать его или построить новый, а не отказываться от него вообще: «Раз самопал взорвался и поранил меня — не буду его совершенствовать, а вернусь к луку и стрелам». Если бы всё человечество так мыслило — действительно, воевали бы до сих пор луком и стрелами. Вот предел их мысли.

Главнейшая слабость Солженицына как политического публициста и особенно как политического мыслителя — в том, что он, осознав несовершенство и непригодность «демократии» где бы то ни было, кроме местного самоуправления (да и там не демократия, а иное, сходное лишь по форме), не нашёл в себе, тем не менее, силы открыто заявить об этом. Особенно это видно из его последнего программного труда: «Как нам обустроить Россию» (1990).

Идеи, выдвинутые в этом труде, представляют собой эклектичное, нежизнеспособное сочетание исконно русского и «западной представительной демократии»: тут и выборный Президент, и партии — впрочем, без партийных списков, что, по большому счёту, лишает смысла саму идею партий, — и, наконец, фееричное «Всеземское Собрание»… Даже Керенский, к его чести до последнего не додумался: он был узколобым партийным сектантом и масоном, помешанным на идеях Французской революции и пытавшимся последовательно, механически, безо всякой связи с русской почвой, проводить их в жизнь.

Тем не менее, «позитивная» часть книги «Как нам обустроить Россию», то есть укоренённая в русской почве, не так уж плоха. Но куда проще поступить последовательно и сразу пройти путь до конца: отложить в сторону Солженицына и строить будущую Россию по трудам Ильина и Солоневича. Солженицын всё время соскальзывает то в сторону западничества, то в сторону культивирования худших черт русского (и не только) характера. В последнем, правда, он не может составить никакой конкуренции «новым историкам», утверждающим, что настоящий русский — лишь тот, кто не приемлет над собой никакой государственной власти и живёт, преимущественно, разбоем, как ушкуйники, норманны и некоторые горские общества Кавказа.

МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ

Не за свои чисто литературные произведения Солженицын достоин места в памяти русского народа. Равно как и не за свою «антисоветскую» квазиисторическую литературу — для этого в ней слишком много было ляпов. Хотя свой вклад в разрушение коммунизма она внесла, и за это можно быть Александру Исаевичу лишь благодарным. Просто, как уже упоминалось, более добросовестные авторы антисоветской направленности (Бунин, Шмелёв, Ширяев, Шаламов и другие) смотрятся на фоне Солженицына много лучше.

Места в памяти русского народа Солженицын достоин, по большому счёту, только за два своих последних публицистических произведения: «Россия в обвале» (1998) и «Двести лет вместе» (2002). Они составляют как бы итог всего творчества Александра Исаевича, без которого, будем объективны, он был бы не более, чем заурядным писателем и талантливым публицистом, весь талант которого, однако, был бы сосредоточен на борьбе с коммунизмом и погиб бы вместе с гибелью последнего.

В первом произведении, «Россия в обвале», Солженицын крайне тщательным образом обследует больное тело русского народа и исследует причины этой болезни, местами очень удачно докапываясь до истины. Главный диагноз, который поставлен им русскому народу, очень точен и неутешителен: ««Великими» коммунистическими стройками мы разрушили то, что демографы называют живая ткань расселения. Прежде, чем от нас отошли государства с миллионами русских — мы внутри России потеряли саму Россию, «бесперспективную» нашу колыбель.

Нет, не в земельных просторах наш главный понесённый ущерб. Духовная жизнь народа важней обширности его территории и даже уровня экономического процветания. Величие народа — в высоте внутреннего развития, а не внешнего.

И последнее, что у нас ещё осталось отнять, — и отнимают, и воруют, и ломают ежедень — сам Дух народа. Вот этой разбойной, грязнящей атмосферой, обволакивающей нас со всех сторон.

За эти четыре года поездив, поездив по России, поглядев, послушав, — заявлю хоть под клятвой: нет, наш Дух ещё жив! и — в стержне своём — ещё чист! Там, там, на встречах, — не я сказал, мне говорили, меня убеждали: «Только бы спасти душу народа — и спасётся всё!»».

Но, в обычном своём стиле, Солженицын, верно поставив диагноз, так и не смог указать правильного лекарства, кроме самых «общих мест»:

«Ах, если бы, если бы мы были способны к истинному всеобъединению: мирными средствами, но воистину всенародно выразить наш гнев — так, чтобы власти в своём мраморном корыте задрожали и очнулись. В других странах такими массовыми выходами и поворачивают ход своей истории.

А пока не способны, то вот и правило: Действуй там, где живёшь, где работаешь! Терпеливо, трудолюбиво, в пределах, где ещё движутся твои руки».

Второе и последнее фундаментальное произведение Солженицына, «Двести лет вместе», посвящено сложной и крайне деликатной теме взаимоотношений между русскими и евреями в России и СССР. Именно по итогам «Двухсот лет вместе» Солженицын достоин называться гениальным публицистом, оставив далеко позади «жидоедов» начала XX и XXI веков.

Поставив перед собой цель показать положение евреев в России / СССР и ту роль, которую они сыграли в истории русского народа, Солженицын не мог не осознавать того факта, что, сделав это сколько нибудь объективно, он сразу же вызовет на себя шквал критики со стороны натасканных на это «специалистов». Поэтому Солженицын принял гениальное в своей простоте решение — пользоваться при составлении своего труда почти исключительно еврейскими же источниками. А выводы со своей стороны если и делать — то лишь те, которые следуют непосредственно из содержимого этих источников. Самый минимум интерпретации, минимум «отсебятины» — только еврейские источники. Русских источников в библиографии «Двухсот лет вместе» не наберётся и нескольких процентов.

Эффект от публикации этого фундаментального исследования был подобен, без преувеличения, эффекту разорвавшейся бомбы. Вместо шквала критики — потрясённое молчание. Некоторые из «специалистов», правда, попытались его нарушить, но их быстро призвали к порядку, поняв, что самое лучшее средство борьбы с такими трудами, раз уж они вышли в свет — это именно заговор молчания.

БЫЛЬ И НЕБЫЛЬ

Заканчивая разговор про Солженицына, хотелось бы сказать две вещи: кем покойный Александр Исаевич был и кем он не был. Первое поручим известному консервативному публицисту Дмитрию Данилову, второе — правому обозревателю Дмитрию Соколову-Митричу:

Дмитрий Данилов, не решаясь, в отличие от официозных СМИ, назвать Солженицына «совестью нации», правильно определил его место в русском пантеоне как «местоблюститель русской совести»:

«… Солженицыну удалось совершить то, что до него не удавалось сделать практически никому — превратиться из «совести поколения» в «совесть нации», которой он, по сути, никогда не являлся. Самое странное, что при жизни Солженицына назвать кого то из наших «титанов духа», включая его самого, «совестью нации» уже отчужденного от самого себя и измельчавшего народа, было нелепо. После смерти Солженицына назвать кого то «совестью нации» стало уже невозможно. Солженицын был местоблюстителем русской совести, человеком, странную роль которого в судьбе России можно выразить описанием в одном японском танка движенья теней в зеркале: «Есть, но не скажешь, что есть. Нет, но не скажешь, что нет»…

…Сейчас западные СМИ упорно твердят о том, что Солженицын оказался ненужным современной России, что его пророчества здесь никто так и не понял. Они ошибаются. Солженицын нужен своему народу, потому что он его неразрывная часть. Но нужен он нам не как пророк и не как духовный пример, а как опыт, который еще только предстоит всем нам проанализировать, потому что такого опыта и человека такого уровня, вероятно, у России больше никогда не будет. Его самые лучшие вещи всегда будут здесь читать, прощая ему оговорки и заблуждения только по одной веской причине — Солженицын был всегда искренним со своим народом…».

Не менее важную поправку в официозный плач по усопшему внёс и Соколов Митрич, который верно подметил, что Солженицын никогда не был, да и не мог быть диссидентом в классическом смысле этого слова. Сахаров и Боннэр — вот это диссиденты, сколько угодно, потому что юродивые и при этом отнюдь не Христа ради. Солженицын же — никогда:

«… Солженицын, на мой взгляд, оставил нам совсем другое завещание — быть не инако-, а свободомыслящими людьми. Разница между этими двумя понятиями колоссальная…

…«Диссидент» — это, в сущности, тот же самый «конформист». Разница лишь в том, что он лоялен другому идеологическому полюсу. Лоялен — значит, не свободен. И никакое геройство и самопожертвование тут не являются оправданием.

Сегодня этот «инако» платит за убеждения своей жизнью — завтра его идеологический полюс станет доминирующим, и он с таким же блеском в глазах станет платить за свои убеждения жизнями других…

…Послезавтра из за океана мы услышим дельную вещь. А на следующий день она прозвучит из Кремля. И что? Конформист будет каждый раз делать вид, что прав Путин, потому что он Путин. А инакомыслящий, вопреки здравому смыслу, будет с пеной у рта отстаивать правоту какого нибудь Каспарова на том лишь основании, что он тот самый Каспаров, который против Кремля.

Правда — это штука сложная и непредсказуемая. Она гуляет сама по себе. Она не обязана принадлежать никакой партии или политической силе. Но в общественной жизни России этот элементарный факт почему то является страшной тайной. Тот, кто попытается принимать его во внимание, сильно рискует. Его могут назвать предателем, экстремистом, конъюнктурщиком, ему может быть предъявлен целый список организаций и лиц, чей заказ он якобы выполняет.

Но именно так выглядит реальная свобода совести, свобода мысли, свобода творчества. И она очень дорого стоит. Инакомыслие — на порядок дешевле.

Солженицын эту цену платил всю жизнь. Сначала его били одни, зато рукоплескали другие. Потом те, которые хлопали в ладоши, сжали их в кулаки и стали бить, а те, что били, — разжали свои лапки и стали аплодировать. Но во все времена и те, и другие не хотели замечать одного — что в их руках не вся правда. Изрядная доля истины есть и у оппонентов. И ее надо видеть, воспринимать или хотя бы уважать. Если этому не научиться, мы так и будем по два раза на веку нырять из одного «инако» в другое.

Эта слепота есть та самая ложь, по которой мы живем до сих пор. Рецепт Александра Исаевича — «Жить не по лжи» — спросом не пользуется. Правда — это элитный продукт. Удел избранных. Хай-тек. Зачем он нужен, если на рынке общественной мысли есть такая удобная и недорогая продукция, как инакомыслие и конформизм? Дешевые китайские подделки? Ну и что? Сломается — купим что нибудь другое».

И без Солженицына, подлинного «местоблюстителя русской совести» и одного из последних свободомыслящих людей такого масштаба, России и русскому народу, наверное, будет кое чего недоставать.

Но, Бог даст, на его место придут другие — свободные от «родимых пятен» Александра Исаевича, от врождённых недостатков его творчества и при этом любящие Россию и русский народ не меньше, чем он.

Уже приходят.