Автор: Матвей Сотников

БАДАБЕРСКАЯ КРЕПОСТЬ

В этом году, помимо 20 летия вывода советских войск из Афганистана и 30 летия с момента начала там боевых действий, есть еще одна дата. Не столь круглая, но тем не менее значительная. 26 27 апреля 1985 года в лагере Бадабер, что на пакистанской территории, громыхнуло — в самом прямом смысле — вооруженное восстание советских военнослужащих, попавших в плен к «моджахедам».

В нынешней России по прежнему мало кто знает название этого пакистанского селения и одноименного лагеря для советских военнопленных. Несмотря даже на то, что о событиях, произошедших там весной 1985 года, было снято несколько фильмом. Один из них, первый по счету — «Пешаварский вальс», получивший множество призов на международных кинофестивалях. Его в 1994 году в качестве дипломной работы снял режиссер Тимур Бекмамбетов — тот самый, который много лет спустя прославится «Дозорами» и завоюет Голливуд.

«Я как раз снял свой первый фильм «Пешаварский вальс». И понял, что кино никому не нужно. Фильм ездил на фестивали, получал призы, но люди его не видели: в кинотеатрах были мебельные салоны и магазины запчастей», — с горечью говорил автор картины.

Несмотря на неровность фильма и художественное переосмысление событий, «Пешаварский вальс», по мнение многих ветеранов войны в Афганистане, стал одной из самых пронзительных и правдивых кинокартин о той войне — памятью о подвиге, совершенном в Бадабере.

Прошло десять лет, прежде чем появилась документальное расследование Радика Кудоярова, с выездом в Афганистан. Итогом командировки стал документальный фильм «Тайна лагеря Бадабер. Афганский капкан». В фильме приводятся уникальные свидетельства бывших «моджахедов», военных инструкторов, журналистов, высокопоставленных советских военных…

Между двумя этими фильмами уместилось много чего — и безысходность горя родных, продолжавших, тем ни менее, верить в чудо, и поисков, которые не прекращают до сих пор «афганцами», и равнодушие чиновников.

— Что произошло в Афганистане с нашим сыном, мы узнали только в прошлом году, а до этого в течение 18 лет из части, где служил сын, и из Москвы нам отвечали лишь, что 11 февраля 1985 года Сергей пропал без вести, — рассказывает житель Крыма Василий Коршенко. — Сергея призвали в армию в конце марта 1984 года. Полгода он прослужил в Средней Азии. Оттуда его направили в Афганистан, где он через четыре месяца пропал. До этого писал, что ездит на бронетранспортере, охраняет автоколонны. Подробности сообщать не имеет права. Обещал рассказать обо всем, когда вернется домой. Не довелось… Впрочем, мы надеялись, что сын жив, ведь бывали случаи, когда солдаты попадали в плен, а затем их передавали американцам. Эти ребята получили свободу, живут за границей. Да мало ли как еще могла сложиться судьба сына. Мы не оставляли надежды.

Впервые за эти годы узнать что либо о Сергее удалось моему племяннику. Он был на заработках в Германии и в Интернете нашел информацию, которую разместил один из депутатов пакистанского парламента. Там было сказано, что наш Сережа находился в плену в Бадабере, на территории Пакистана. В апреле 1985 года пленные подняли восстание и погибли при штурме тюрьмы, там якобы рванули боеприпасы. Но как проверить, правда ли это?..

Мы решили обратиться за помощью к премьер-министру Крыма Сергею Куницыну. Он ведь наш, красноперекопский, сам воевал в Афганистане, а вернувшись, возглавил местную организацию бывших воинов интернационалистов. Оказалось, сведения о Сергее к тому времени уже собирали украинские власти. Так что вскоре нас пригласили в Симферополь — указом президента Украины сына посмертно наградили орденом «За мужество».

Не забыл о своем уроженце и Казахстан. Иное дело — нынешняя Россия; словно непробиваемая стена стоит на пути признания подвига, совершенного на Пакистане. Складывается впечатление, что официальные лица смотрят на события в Бадабере через пакистанские очки и хотели бы окончательно списать их в архив — за давностью лет и невозможностью установить, что и как было там на самом деле.

Вот версия официального Пакистана в изложении Мохаммада Юсуфа, являвшегося начальником Афганского отдела центра разведки Пакистана в 1983 1987 годах. В книге «Ловушка для медведя», написанной в соавторстве с майором армии США Марком Адкиным, он пишет: «Однажды вечером, когда все находились на молитве, они (т. е. пленные — Авт.) напали на одного единственного часового, взяли его оружие и затем взломали дверь в оружейную, чтобы захватить еще оружие. Забравшись на крышу, они затребовали передачи их Советскому посольству. Муджахеддины на это не согласились. Советские пленные провели долгую ночь на крыше, полностью окруженные хорошо вооруженными муджахеддинами.

Утром военный представитель Раббани снова пытался уговорить их, но в это время советские пленные заметили группу людей, пытавшихся скрытым путем подобраться поближе. Узники открыли огонь из 60 мм миномета, убив одного муджахеддина и ранив других. Разыгралось сражение. Затем, один муджахеддин, не думая, выстрелил из РПГ-7 по зданию, попав прямо в оружейный склад. Взрыв потряс Пешавар, рассылая во все стороны осколки и разорвав русских и ХАДовцев на куски. К счастью, несмотря на то, что фейерверк произошёл поблизости к дороге Пешавар-Кохат, ни один из гражданских не пострадал.

Советская пресса пронюхала о том, что произошло, и позже обрисовала этот инцидент как героический подвиг в безвыйгрышных обстоятельствах, где узники якобы убили большое количество врагов перед тем, как погибли сами. Наше правительство попало в очень неприятное положение, так как оно всегда категорически отрицало наличие советских военнопленных в Пакистане. Мы получили строгий приказ о том, что все военнопленные должны содержаться в Афганистане. Мы вынесли из этого урок ценой потери важного склада оружия и едва избежали скандала».

Но то — пакистанец, воевавший против нашей страны. Странно, если бы ветеран Inter-Services Intelligence пересилил себя и воздал должное своим врагам. Но мы то что?!

«УЧЕБНЫЙ ЦЕНТР СВЯТОГО ХАЛЕДА-ИБН-ВАЛИДА»

Бадабер. Здесь, всего в двадцати-тридцати километрах к югу от Пешавара — центра афганской оппозиции, нашли приют более восьми тысяч афганцев. Их сорвало с родных мест вихрем апрельского вооруженного восстания, состоявшегося в Кабуле в апреле 1978 года под руководством НДПА — Народно демократической партии Афганистана, и разразившейся затем гражданской войны. Годы проходили в страшной нищете и скученности, на жалкие подачки пакистанских эмиссаров.

Почти в центре лагеря высились мрачные башни старинной крепости Бадабера, давшей название всей округе. Крепость была обнесена восьмиметровой глинобитной стеной — дувалом; по углам располагались сторожевые вышки с пулеметами. Возле всегда наглухо закрытых железных ворот несла караул вооруженная охрана моджахедов.

Так выглядел в 1985 году по описаниям очевидцев главный въезд в центр военной подготовки боевиков «Исламского общества Афганистана» (англ. Jamiat-e Islami of Afghanistan) — одной из семи самых влиятельных афганских оппозиционных партий, входящих в «Пешаварскую семерку».

В ходе 10 летней войны ИОА доставляла немало хлопот и Кабулу, и советскому командованию. Именно ее представителями были Ахмад-шах Масуд на севере и Исмаил-хан на западе, а лидер ИОА Бурхануддин Раббани в 1992 году стал первым главой Исламского государства Афганистан.

К борьбе исламисты подходили серьезно. Юных моджахедов специально вывозили в Пакистан и там основательно обучали тактике партизанских действий, искусству меткой стрельбы, умению устраивать засады, ставить мины-ловушки, маскироваться, работать на разных типах радиостанций. В учебных центрах, расположенных в окрестностях Пешавара, могли одновременно обучаться до пяти тысяч человек. И «университеты» эти действовали непрерывно на протяжении всей войны.

Базировавшийся в Бадабере «Учебный центр святого Халеда-ибн-Валида», занимавший огромную площадь, от лагеря беженцев отделял восьмиметровый забор с глиняными башнями по углам. Внутри охраняемого периметра размещалось несколько одноэтажных домов, скромная мечеть, футбольное поле, волейбольная площадка. Помимо глинобитных домишек и палаток, там располагались вместительные складские помещения с оружием и боеприпасами, а также подземные узилища.

Шефствовал над учебным центром сам лидер партии ИОА, профессор теологии Бурхан ад-Дина Раббани. Фундаменталист по политическим взглядам, с ученой степенью бакалавра философии и мусульманского права, и прочая, и прочая.

…Сегодня на месте крепости Бадабер, что примерно в двух десятках километров южнее пакистанского Пешавара, практически ничего не осталось. Фрагменты сильно обветшавшей глинобитной стены, развалины нескольких одноэтажных кирпичных строений, ворота, которые никуда не ведут…

Между тем у этого клочка выжженной солнцем земли богатое про¬шлое. Крепость, построенная американцами еще в 1960 е годы, понача¬лу являлась филиалом разведцентра пакистанской резидентуры США. Именно отсюда, с секретного аэродрома, отправился в свой последний полет над СССР самолет-шпион U-2, пилотируемый американским лет¬чиком Пауэрсом, сбитым над Уралом.

С началом войны в Афганистане здесь начал действовать учебный центр «моджахедов». Боевиков основательно готовили к партизанским действиям против советских частей и подразделений. Именно к этому периоду относятся трагические события, правда о которых на протяжении долгого времени сначала старательно замалчивалась, а потом завязла в тенетах равнодушия чиновников, да и общества в целом.

Как утверждал в свое время бывший спецпредставитель США в штаб-квартире афганской оппозиции в Пакистане П. Томпсон, полные списки участников восстания и погибших в лагере Бадабер хранятся в сейфах спецслужб Исламабада. Однако ознакомиться с ними до сих пор не представляется возможным. Однако, как можно предполагать, все документы канцелярии погибли — база то была уничтожена практически полностью!

Вообще на территории Пакистана в 1980 х годах активно функционировала целая сеть диверсионно-террористических лагерей «мечей Аллаха», замаскированных под лагеря афганских беженцев. Учебный центр имени святого Халеда ибн Валида размещался в лагере рядом с аэродромом Бадабер.

Начальником центра был майор пакистанской армии Куратулла, имевший шесть американских советников. Всего в лагере трудились 65 инструкторов по военному делу, преимущественно из Пакистана и Египта. По некоторым данным, были здесь и представители маоистского Китая. Каждые полгода учебный центр выпускал около трехсот «моджахедов».

Из агентурных документов МГБ Афганистана: «Центр подготовки мятежников ИОА при лагере афганских беженцев Бадабера (30 км южнее Пешавара) занимает площадь 500 га. На территории центра проходят обучение 300 курсантов — членов ИОА. Срок их обучения — 6 месяцев. Преподавательский состав (всего 65 человек) укомплектован египетскими и пакистанскими инструкторами. Начальник центра — майор ВС Пакистана Куратулла. При нем находятся шесть американских советников. Старший из них по имени Варсан. Курсанты после завершения учебы направляются на территорию Афганистана в качестве руководителей ИОА провинциального, уездного и волостного звена в провинциях Нангархар, Пактия и Кандагар.

На территории центра расположены 6 складов с вооружением и боеприпасами, а также 3 тюремных помещения, оборудованных под землей. В них, по данным агентуры, содержатся афганские и советские военнопленные, захваченные в боевых действиях в 1982 1984 годах. Режим их содержания особо строгий, изолированный.

Декабрь 1984 г.»

ЗАПАХ СМЕРТИ

Первых пленных в Бадабер стали привозить ближе к середине 80 х. По разным оценкам, к апрелю 1985 года здесь содержалось до 40 афганских и 12 советских военнослужащих. О том, что в этих казематах держали советских военнопленных, знали единицы. Всем пленникам давали мусульманские имена и силой заставляли изучать законы шариата.

«Мечи Аллаха», подогретые религиозным фанатизмом мулл, проявляли к нашим солдатам изуверскую жестокость, пленные находились в нечеловеческих условиях. Документальных примеров тому немало, и Бадабер исключением не был.

По другим свидетельствам, ребят долгое время морили голодом, давая лишь соленую пищу и глоток воды в сутки. Правда, сами моджахеды всегда утверждали, что в Бадабере к «шурави» относились гуманно, почти как к родным: дескать, ели они из одного котла с курсантами, играли с ними в футбол и вообще могли свободно передвигаться по территории лагеря. Но события 26 апреля наводят на совершенно иные мысли.

«В тюрьме Бадабера я был около четырех месяцев, — с болью рассказывал афганец Мухаммед Шах. — Условия там были страшные: стены, полы — каменные, спали на деревянных нарах, без каких либо подстилок, кормили нас, как животных. С раннего утра нас, афганцев, а это были в основном бывшие офицеры правительственных войск, заставляли весь день работать под палящим солнцем. Строили склады, жилые помещения для моджахедов, разгружали машины с боеприпасами, ракетами. Ой, это был ужас. Мы, видимо, были обречены, нас охранники не считали за людей, издевались как хотели. Нередко при этом присутствовали «белые», как здесь называли иностранных советников.

Где то на исходе третьего месяца нас повели на разгрузку снарядов. Неожиданно к другому грузовику подогнали еще группу заключенных под усиленной охраной. К нашему удивлению, это оказались русские. Было их всего человек двенадцать, все почти со следами кандалов, побоев. Держались они бодро, помогали друг другу. Тогда нам так и не удалось перемолвиться словом — охрана зорко следила за каждым «шурави», да и машины с боеприпасами друг от друга стояли далеко. Через несколько дней мне снова встретились русские пленные. На этот раз удалось перемолвиться с одним из них, молоденьким русоволосым пареньком (в Кабуле я работал вместе с советскими специалистами и немного знал русский). Он шепотом на неплохом фарси рассказал, что душманы их тайно содержат в подземелье Бадаберы уже несколько лет, издеваются, пытают».

Любое общение с шурави и афганскими военнопленными было запрещено. Любого пытавшегося заговорить бичевали. Советских пленных использовали на самых тяжелых работах, за малейшую провинность жестоко избивали.

«Узники содержались в самой недоступной части крепости, вплотную подступающей к кишлаку Линзани, отгороженной от общей территории глухой стеной, — писал летом 1990 год на странницах газеты «Красная звезда» подполковник А. Олейник. — С одной стороны здесь находились склады, где хранились предназначенные для мятежников оружие и боеприпасы, а с другой — казематы подземелья. В углу этого тесного треугольника возвышалась вышка с наведенными в центр тюремного двора спаренными стволами зенитно-пулеметной установки.

Кто содержался в подземных темницах и что происходило там — было тайной. Никто из рядовых обитателей учебного центра не имел туда доступа. Даже бидоны с похлебкой работающие при кухне оставляли у дверей с решетчатым окошком. Внутрь их вносила охрана. О советских пленных знало лишь ограниченное число людей.

Узники подземной тюрьмы были безымянны. Вместо имен, фамилий им присваивались мусульманские клички. Носили они одинаковые длиннополые рубахи и широкие шаровары. Обуты кто в калоши на босую ногу, кто в кирзовые сапоги с обрезанными голенищами. Для унижения человеческого достоинства некоторых пленников, самых строптивых и непокорных, клеймили по примеру фашистских палачей, заковывали в цепи, морили голодом…»

«Мастера того света», как называли охранников тюрьмы их иностранные советники, придумывали самые изощренные пытки. Особенно заботились, чтобы с первого часа неволи человек «дышал запахом смерти».

ЕДИНСТВЕННЫЙ СВИДЕТЕЛЬ

Благодаря настойчивости и профессиональному везению режиссера Радика Кудоярова, с огромным трудом и сложностями удалось отыскать единственного из бывших советских военнопленных, который пережил ужас Бадабера. Его имя — Носиржон Рустамов. Он оказался в плену на восьмой день службы в Афганистане. В октябре 1984 года, когда их мотострелковый полк был на боевом выходе, отделение Рустамова заняло блокпост у кишлака Чорду — чтобы перекрыть горные тропы, ведущие к аэродрому. Той же ночью на них напало больше тридцати «духов». Для многих, в том числе и для Носиржона, это был первый и последний бой. От девяти бойцов осталось трое: Рустамов и еще двое солдат-азербайджанцев.

— Мы думали, что утром к нам придут на выручку — стрельбу в горах слышно далеко, — вспоминает Рустамов. — Но на рассвете нас окружили моджахеды и погнали к полевому командиру Парвону Маруху. Он заставил нас раздеться, чтобы проверить, кто из нас был мусульманином, а кто нет.

Азербайджанцев Рустамов больше не видел. Его самого отправили в Пешавар. Дорога через перевал заняла семь суток — шли по ночам, днем отсиживаясь в пещерах. В Пешаваре Рустамова представили лидеру ИОА, предки которого были из Самарканда.

— Он задавал вопросы на узбекском, — вспоминает Рустамов. — Потом дал команду разместить меня во дворе инженера Аюба, где я должен был изучать основы ислама. Месяц я учил Коран под дулами автоматов, а потом мне завязали глаза и отправили в лагерь Зангали — туда, где через несколько месяцев началось восстание…

Повязку с глаз ему сняли в подвале, где, кроме Рустамова, держали еще двух офицеров армии ДРА. Через неделю в камеру к Носиржону спустился начальник охраны Абдурахмон, никогда не расстававшийся с плеткой, в хвост которой были вплетены кусочки свинца. Он предложил узбеку перейти в соседнюю камеру к пленным «шурави», чтобы веселее было. Но Рустамов отказался, поскольку плохо говорил по русски.

Так он узнал, что в лагере, кроме него, находятся еще десять или около того советских военнопленных. Все они строили крепостные стены из глины.

— Потом в камеру пришел мулла. Он спросил: «Почему не идешь к русским? У тебя будет свободный режим, как у них. Они готовятся к джихаду, и ты тоже можешь стать моджахедом…»

Мулла пудрил мозги Рустамову: в лагере ждали Раббани, и надо было показать лидеру ИОА, что земляк его предков уже готов встать под зеленое знамя ислама.

Не вышло. Когда приехал Раббани и потребовал его к себе, Рустамов заявил, что его джихад — это молитва.

А вечером охрана всех избила. Ее начальник Абдурахмон прошелся своей страшной плеткой по каждому. Рустамов стонал от боли, когда к нему в камеру приволок свой матрас Исломудин. Под этим именем в лагере проходил бывший рядовой Советской армии Михаил Варварян, ставший предателем. Блестя глазами, тот сказал, что ему поручено обучать непокорного узника Корану, персидскому и арабскому языкам. Общались они на фарси, который Рустамов уже немного знал.

Именно Исломудин и шепнул Рустамову, чем вызвано зверство караула: оказалось, одному из советских пленников удалось сбежать из лагеря в цистерне водовозки. И ожидается инспекция пакистанских властей, которые не хотят быть втянутыми в войну с СССР. Если они найдут на территории лагеря пленников, то обязательно передадут их советскому посольству.

— Инспекция была, — говорит Рустамов, — но нас Раббани приказал спрятать в другом месте. Как только проверка закончилась, всех пленных снова вернули в лагерь…

ФУТБОЛЬНЫЙ БОЙ

В один из дней в лагерь попал очередной советский военнопленный… Физически крепкий, высокого роста, с прямым взглядом, — всем своим видом он внушал опасение «моджахедам», дерзил им. Рустамов никогда не слышал русского имени этого человека, но в тюрьме его все называли Абдурахмоном.

— Он говорил нам, что был простым водителем, — вспоминает Рустамов, — вез на «КамАЗе» чай из Термеза в Герат. Машину захватила банда, а его отправили в Иран, где два года он изучал Коран и персидский язык…

— А почему ты решил, что он офицер?

— Шофер не может иметь столько военных знаний, — наивно отвечал журналисту Рустамов. — Он знал и умел все, что должен знать и уметь командир.

Абдурахмон поначалу скрывал, что в совершенстве владеет приемами восточных единоборств. Но однажды он предложил одному из охранников ногой разбить лампочку на потолке. Или хотя бы дотянуться. Тот ничего не смог сделать. Неудивительно — лампочка висела на высоте двух с половиной метров. И тогда советский пленный, присев на корточки и сжавшись, словно пружина, стремительно выпрямился и ногой в прыжке сшиб лампочку. Со всего лагеря сбежались «моджахеды».

— Ну что, повторить? — усмехаясь, спрашивал у них довольный собой Абдурахмон.

Начальник охраны распорядился заковать Абдурахмона в кандалы. Тогда «шурави» вызвал на поединок командира охраны лагеря. Того тоже звали Абдурахмоном. Упитанный и крепкий, никогда не расстающийся со своей свинцовой плеткой, он держал в страхе весь лагерь. Наш Абдурахмон предложил померяться силами с условием, что если он победит, то русские получат право сыграть в футбол с моджахедами. Если нет, то он готов носить кандалы.

Схватка была короткой. Абдурахмон бросил командира «моджахедов» через себя с такой силой, что тот даже заплакал от боли и стыда. Наши пленные стали подпрыгивать от радости, как дети. Отряхнувшись от песка и вытирая кровь со щеки, начальник охраны поднялся с земли и спросил с ненавистью:

— Кто мне даст слово, что вы не разбежитесь во время матча?

— Сами не разбегитесь, — по русски ответил наш Абдурахмон, а потом на фарси добавил: — Это в их планы не входит. Пока.

На футбольный матч болеть за «моджахедов» собрались почти все курсанты учебного центра. Возможно, это и было целью Абдурахмона: посчитать численность вероятного противника. За наших болеть было некому, кроме Рустамова, которого не взяли в команду, поскольку он не умел играть в футбол, и Исломудина — тот сам не хотел выступать против своих хозяев.

Несмотря на то, что нашим изможденным игрокам не дали возможности даже потренироваться, футбольный матч закончился с разгромным счетом 7:2 в пользу советских военнопленных. Четыре мяча забил наш капитан Абдурахмон. Это был действительно знаменательный матч — как легендарная игра истощенных спортсменов киевского «Динамо» с командой фашистов в оккупированной столице Украины в 1941 году. Та ведь тоже закончилась победой наших футболистов.

«Моджахеды» ужесточили условия содержания наших пленных. Они словно что то предчувствовали. А в камеру к Рустамову перевели пленного по имени Канат. Тот сошел с ума от ежедневных издевательств и неподъемной работы. Несчастный выл по собачьи, грызя стены и рвясь на свободу. Жить ему оставалось три дня.

Окончание в следующем номере