Автор: Николай Берлев

ПЕРВАЯ КРОВЬ

В книге «Секретный командарм» я прочёл о себе прямо-таки удивительную вещь: «К штурму дворца Тадж Бек готовились специальные подразделения разведчиков-диверсантов… антитеррористическое подразделение КГБ «Альфа», под командованием Н. Берлева…»

В Кабуле нас было двадцать три человека, я — один из них. Рядовой боец «Грома». Майор КГБ. И я не был больше других посвящен в детали операции. Тут другое — предчувствие, основанное на оперативном опыте. Если для половины наших ребят знакомство с Афганистаном началось в декабре 1979 го, то для меня это была уже вторая командировка.

14 февраля 1979 года четверо боевиков из организации «Национальный гнёт», переодетые в форму дорожной полиции, похитили американского посла Адольфа Дабса, — и тот вскоре погиб в ходе неудачной операции по его освобождению.

Вопреки настоятельной просьбе и рекомендациям правительств США и СССР о неприменении силовых действий, сотрудники афганской службы безопасности, по личному приказу Амина, штурмом овладели номером в столичной гостинице «Кабул». Посол был смертельно ранен.

Вообще, очень тёмная история…

После этого трагического случая в Москве приняли решение незамедлительно направить в Афганистан сотрудников КГБ для обеспечения безопасности советских дипломатических и военных представителей. Считалось, что американцы могут увидеть в случившемся «руку Москвы» и пожелают расквитаться. В штатовской печати излагалась такая версия: на месте штурма присутствовали четыре советских советника, работавших бок обок с афганской полицией. Один из них будто бы давал указания снайперам, когда открывать огонь.

Нужно было обезопасить посольство в Кабуле. Так в составе группы «альфовцев», которую возглавил начальник отделения Олег Александрович Балашов, я оказался в афганской столице. Другие наши товарищи работали в Кандагаре, Джелалабаде, Герате, Гардезе и Мазари-Шарифе.

Когда посол Александр Михайлович Пузанов приезжал в резиденции Тараки и Амина, мы вместе с Балашовым дежурили у дверей, за которыми шли переговоры. За те три месяца, что мы провели в Афганистане, я немного узнал эту очень сложную и самобытную страну, её специфику и особенности.

Кстати, посол наш был дуаеном — старшим (по количеству лет пребывания в стране) среди дипломатического корпуса в Кабуле, а потому нам с Олегом Александровичем приходилось сопровождать его на различные официальные приёмы иногда по два, а то и по три раза в день. Очень плотный, насыщенный был график.

Однажды мы возвращались после встречи с главой представительства компании «Кока-Кола». По дороге нас заблокировали — собралась большая, агрессивно настроенная толпа. Олег Балашов находился в «Мерседесе», с послом. Я — следом на машине прикрытия, это была «Волга».

Провокаторы нас ждали. И когда мы появились, то они стали кидаться на машины, лупили по ним металлическими предметами. Мы действовали жёстко и решительно. Может, кого и задели капотом или крылом. Не до сантиментов было. Короче, вырвались. В посольстве, с которым связались, нас уже ждали — ворота были открыты.

Пузанов пригласил нас к себе и разлил по рюмкам, как сейчас помню, «Русский бальзам»: себе чуть чуть, нам больше. Выпили за то, что всё так благополучно получилось.

Ближе к вечеру отправились на приём в посольство ФРГ. Между тем, информация о нападении на советского посла уже распространилась по Кабулу. Как всегда, сработал эффект испорченного телефона: Пузанов ранен или… убит.

Когда мы с небольшим опозданием подъехали, то нас встретили явно взволнованные дипломаты, ходившие взад-вперед. Увидев Пузанова в добром здравии, они явно были удивлены. Александр Михайлович спокойно поздоровался со всеми — не один мускул не дрогнул на его лице, о том, что произошло утро, он не обмолвился ни словом.

Во время раута мы находились недалеко от Пузанова. Нас он представил как своих помощников. В какой то момент к нашему столику подошёл итальянский посол:

— Хочу выпить за смелых и умных ребят, — сказал он, проницательно глядя на нас. — У американцев много шума, а президентов и послов убивают.

И потом подарил итальянского вина.

После описываемого инцидента Пузанов позвонил Председателю КГБ Ю. В. Андропову и выразил свою благодарность за решительные и профессиональные действия его сотрудников.

В туже командировку я познакомился с сотрудниками нашего посольства, в том числе с представителем КГБ Борисом Семёновичем Ивановым. До приезда в Афганистан он был резидентом в Нью-Йорке, затем заместителем начальника Первого Главного управления КГБ.

Резидентом же в Кабуле был генерал В. И. Осадчий, его заместителем — Л. П. Богданов. С ним мы больше общались. За плечами Леонида Павловича была руководящая работа по линии разведки в Индонезии и Иране.

Это сейчас я знаю биографию этих людей, тогда, конечно, подобной информацией владели только те, кому это было положено знать по роду службы. Мы обеспечивали физическую защиту.

Из той обрывочной информации, которая до меня доходила, стало понятно: Амину не доверяют, его опасаются. На мой взгляд, никаким марксистом он не являлся — националист, вот кем он был по своей сущности. Считал, что «великий Афганистан» должен лежать от Амударьи до Инда.

Амина отличали, с одной стороны, организаторские способности и исключительная работоспособность, жизненная энергия, натиск и напор во всём, железная воля и общительность, с другой — жестокость и коварство, тщеславие, патологическая мстительность и авантюризм в политике. Своего учителя Тараки, когда тот стал мешать, он уничтожил без промедления.

«Товарищ Сталин научил нас, как строить социализм в отсталой стране: сначала будет больно, а потом будет очень хорошо!», — часто говорил Амин нашим советникам и держал в своём кабинете его портрет.

После Апрельской революции в стране сложилась очень тяжёлая ситуация. Попытка сделать из Афганистана «Вторую Монголию» оказалась утопией. Недовольство и сопротивление нарастало, власти отвечали на это террором. К этому добавилась ожесточённая борьба между двумя фракциями — «Хальк» и «Парчам».

Людей расстреливали списками, без суда и следствия — это называлось «отправить в Пакистан». «Если племя восстало против народной власти, у нас только один путь — уничтожить всех от мала до велика!», — говорил Амин и руководствовался этим принципом в практической деятельности.

Посол А. М. Пузанов направил даже в Москву телеграмму, в которой откровенно сообщал, что в стране — разгул массовых репрессий, идёт компрометация социализма, необходимо, чтобы в Афганистан приехал кто то из Политбюро.

В скором времени в Кабул прилетел заведующий Международным отделом ЦК Б. Н. Пономарёв. Он убеждал Тараки и Амина, что нельзя пользоваться подобными варварскими методами, что органы безопасности — это обоюдоострое оружие. На словах они соглашались, но после отъезда Пономарёва всё продолжалось, как прежде.

Из той первой поездки я вынес стойкое ощущение, что страну ждут тяжёлые, кровавые события. Да и наши ребята из группы Балашова хлебнули сполна. Например, в Джелалабаде, где произошёл военный мятеж. Лопанов и Мазаев чудом остались в живых, проявив себя наилучшим образом. Не менее, пожалуй, драматические события развивались в Герате — в руках мятежников оказалась афганская пехотная дивизия. События в Герате можно назвать резней. И там тоже погибли советские граждане. Гена Кузнецов и Паша Климов вышли из этой передряги с честью. Молодцы.

Лично мне помимо Кабула довелось ещё поработать в Гардезе — это административный центр одноимённой провинции, который находится на высоте 1500 метров над уровнем моря. Я заменил там Колю Швачко и работал в паре с Вячеславом Панкиным. Чтобы было понятно: соседний город Хост был окружён мятежниками, попасть туда можно было только на вертолёте. Такая сложилась тяжёлая обстановка.

Базировались мы на окраине города, в домике за забором. Во всех поездках и встречах охраняли наших военных советников, а также, рискуя жизнью, доставляли важные сведения в Кабул — туда и обратно, без вооружённого сопровождения. Дорога — не близкий свет, всякое могло случиться, но Бог миловал.

Кстати, в Гардезе тоже вспыхнул военный мятеж, но его быстро ликвидировали сотрудники афганской контрразведки. Короче, обошлись своими силами.

Мы охраняли оперативную группу, в которую входили два офицер из Ярославского УКГБ, сотрудник особого отдела из Горького (ныне — Нижний Новгород) и пограничники. Приставлен к нам был афганский солдат по имени Камол. Он не умел ни читать, не писать, и наш переводчик обучал его грамоте на фарси.

Командиром батальона в Гардезе был Фарез Кадыр, в прошлом — школьный учитель. Он то и сыграл ключевую роль в подавлении мятежа. Как то мы зашли с Панкиным в расположение штаба. Увидев настрой собравшихся там офицеров, скорее даже интуитивно почувствовав, что они что то замышляют, — тут же выскочили на улицу.

Приехав в своё расположение, вместе с пограничниками стали готовить к бою танк и БТР. Однако нападения не последовало. А 9 мая к нам пришёл Фарез:

— Важное сообщение, — говорит он. — Те офицеры в штабе готовили мятеж и собирались вас расстрелять. И даже место для этого подобрали. Но я их уже арестовал. Всё в порядке.

В честь Дня Победы мы угостили его водкой:

— За хорошую работу, Фарез!

Потом, как выяснилось, всех заговорщиков ликвидировали за одну ночь: вывели в ущелье за городом и пустили в расход. Победи они — тоже было бы со всеми нами.

За раскрытие этого мятежа Кадыр… был арестован! Амин поблагодарил его за «хорошую работу» и посадил в яму. Потребовалось вмешательство советского посла А. М. Пузанова и только тогда Фареза освободили.

Как вспоминает Панкин, Кадыр сказал ему: «Мои коллеги находятся под арестом. Как только вы покинете Гардез, мне не жить…» Возможно, так и случилось после мятежа в гарнизоне. Потери тогда понесли и наши советники.

«ГРОМОВЕРЖЦЫ»

В конце мая мы вернулись в Союз. На аэродроме нас встречали первый заместитель начальника Седьмого управления КГБ генерал-майор М. Г. Колобашкин и наш командир Г. Н. Зайцев.

И вот второй заход в страну гор — явно не для красивой и увлекательной экскурсии… Подумал, что наверняка будем работать по Амину. А по кому ещё?

До нас в Афганистан, в начале декабря, улетели одиннадцать сотрудников Группы «А», как сказали, «для выполнения спецзадания». Как потом стало известно, наши товарищи охраняли тайно доставленных на военно-воздушную базу Баграм будущих руководителей страны — Кармаля, Нура, Ватанджара, Гулябзоя, Сарвари и Анахиту.

Наша основная группа, получившая кодовое наименование «Гром», прибыла в Кабул вечером 24 декабря. Накануне нас собрали в подразделении и объяснили: предстоит командировка за рубеж. Обстоятельный инструктаж провёл Роберт Петрович Ивон — он отдельно переговорил с М. М. Романовым (командир группы), В. П. Емышевым (парторг) и В. Ф. Карпухиным.

— Куда теперь? — спросила меня жена, Ольга Семёновна, когда я собирался в дорогу.

— Слушай радио, узнаешь, — бросил я ей на ходу, уже возле лифта. Вот уж действительно: в каждой шутке есть только доля шутки. Говорить, что мы уезжаем на учения в Ярославль, я не стал.

В Чкаловском уже ждал «под парами» Ту-154. Из афганских старожилов руководство отобрало одиннадцать человек: Витю Анисимова, Лешу Баева, Сергея Голова, Леню Гуменного, Пашу Климова, Гену Кузнецова, Женю Мазаева, Олега Балашова, Сашу Плюснина и Колю Швачко.

Взлетели. Чуть-чуть выпили. Ночью приземлились в Баграме на затемнённую полосу. Как сели, — то один Бог да летчики знают. Переночевали, следующая точка — посольство. Там мы привели себя в порядок, после чего небольшими группами нас стали переправлять к месту дислокации — в расположение «мусульманского» батальона ГРУ, фактически на передний край, откуда предстояло идти на штурм.

Разместились. Как могли, благоустроили недостроенную казарму — окна и дверные проёмы завесили плащ-палатками, собрали всё, что могло согреть: матрацы, одеяла, куртки. Пол в казарме был глинобитный. Утром на завтрак нас накормили верблюжатиной. Вкусно, хотя и недоварено по причине высокогорья, где мясо долго упревает.

Выдали афганскую форму. Помню, долго подбирали одежду на Алексея Баева. Шутили, мол, на таких мощных мужиков афганцы не рассчитывали. Пришлось разрезать амуницию на спине, иначе Баев с его габаритами Ильи Муромца просто в неё не влезал. У Сергея Голова тоже были проблемы аналогичного свойства.

Сразу же стали «обживать» форму: подгоняли под фигуру, укрепляли карманы для гранат, автоматных магазинов. Взяли у десантников удобные ранцы, определились, где будут лежать боеприпасы, а где перевязочные средства. Запустил в ранец руку и сразу же достал бинт или жгут — мелочь

вроде бы, но в горячке боя это очень важно.

Учли всё, начиная от автоматов до бронежилетов, прикинули по весу — тяжело! В таких «доспехах» и стоять то тяжело, не то что бегать, прыгать, вести огонь, метать гранаты. Да ещё в горах, а не на равнинном полигоне. Именно потому, что не учебный центр и от каждого «пустяка» могла зависеть собственная биография и жизнь товарищей, навьючились мы по полной программе.

Хочу отметить роль нашего командира — Романова. В тех условиях Михал Михалыч сумел создать в нашем коллективе хороший микроклимат. Информацию он давал дозировано, чтобы ребята не «перегорели». Говорил то, что было действительно нужно для восприятия окружающей ситуации.

«ОБИТЕЛЬ МИРА»

Познакомились с ребятами из «Зенита» — они располагались немного выше нас, на горе. Толковые ребята, выпускники КУОСа. А в первый день у меня состоялся разговор с посольским водителем Женей Семикиным (шофёр от Бога!). Когда он приехал за нами в Баграм и увидел меня, то я предупреждающе поднёс палец к губам: молчи, ты со мной не знаком.

Подружились мы в первый мой приезд. Вечером я разыскал Семикина, и мы крепко обнялись.

— Ну что, Жень, налей сначала, а потом будем говорить.

Семикин достал бутылку, разлил по стаканам.

— Если суждено увидеться, выпьем ещё, а погибну — не поминай лихом, — сказал я ему.

— Да ты что, Коль, что стряслось?

— А-а, — махнул я рукой, — пей, не то выдохнется. Всё сам узнаешь.

Вечерами, а порой и ночью, если не спалось, мы выходили из казармы и подолгу глядели на сияющий огнями Тадж-Бек. Элитный пригород, где он находится, называется Дар-уль-Аман, что нам переводили и как «обитель мира», и как «вместилище спокойствия». Смысл, в общем то, один и тот же.

Все мы прослужили в Комитете не один год, прикинуть соотношение сил не представляло труда. И от прикидок этих становилось страшно — столь неравные были силы. Настоящий укрепрайон с хорошо продуманной системой обороны (как оказалось, её авторами были сотрудники Девятого управления КГБ).

На наших глазах в горах, врезавшись в вершину, гробанулся военно-транспортный самолет Ил-76, на его борту находился экипаж и десантники. В горах уже темнело, и эху мощного взрыва предшествовала сильнейшая вспышка, мгновенно осветившая заснеженные вершины. Зарево наблюдалось километров за пятьдесят, наверное. Первая кровь Афганской войны… К слову сказать, останки этих ребят до сих пор не собраны и не преданы земле, как это полагается, по людски.

26 декабря, накануне штурма, мы целый день готовились к предстоящей войсковой операции. Автоматные магазины складывали «валетом» и скрепляли изолентой.

Виктор Карпухин говорит мне:

— Нам не хватит боеприпасов. Пошли со мной!

— Ну, пошли.

Подкатились к десантникам. Встретил нас командир 9 й роты 345 го Гвардейского полка ВДВ старший лейтенант Валерий Востротин — невысокого росточка, худенький. Кто мог подумать, что перед нами будущий Герой Советского Союза. Ну, положим, «Золотую Звезду» в теории любой мог получить. Война на то и война. Но что Востротин станет первым заместителем директора МЧС, депутатом неведомой тогда нам Государственной Думы — тут фантазии не хватило бы.

Карпухин насел на него: «Выручай!». А Витька он такой: может у цыгана цыганку выпросить. Взяли магазинов к автоматам, гранат он нам дал. Короче, доукомплектовались. Всё, что принесли на плащ-палатке, — по братски разделили между товарищами.

А ещё Востротин подарил нам небольшой приемник с магнитофоном. Позже, находясь в БМП, Карпухин включил его на запись, — она сохранилась. Это историческая запись, единственная в своём роде.

В тот же день в расположение «Грома» приезжал генерал Дроздов Юрий Иванович — непосредственный руководитель операции по линии КГБ. Участник Великой Отечественной войны, глава нелегальной разведки в системе ПГУ. Держал руку на пульсе событий.

Карпухин и ещё кто то из ребят (с ними был переводчик) направились в советское посольство и с большим риском, проскочив аминовские посты и шлагбаумы, привезли в наше расположение будущих «лидеров революции» — Сарвари и Гулябзоя. Вместе с танкистом Ватанджаром им предстояло объявить народу о победе Саурской революции, её «второго этапа».

Утром 27 го был инструктаж. Романов сообщил условный знак, по которому можно опознать своих — ведь все одеты в афганскую форму — белая повязка на рукаве (точно так поступят наши ребята во время кризиса «Норд-Оста»). Сигнал голосом по именам командиров групп: «Миша» — «Яша».

В 15 часов привезли обед: щи и гречневую кашу с мясом. Насколько помню, к еде мало кто притронулся. Глядя на аппетитно жующего Зудина, я сказал:

— Хватит есть, а то ранит в живот, и хана.

— Ладно тебе, Коля! Давай, выручу, — и пододвинул тарелку к себе поближе.

Через час вспомнили, что не накормили Сарвари и Гулябзоя. Романов дал команду. Наложил я каши побольше и отнёс им в укрытие, но афганцы даже не притронулись. Знали, что приближается время «Ч». Кстати, Асадуллу Сарвари, бывшего руководителя тайной полиции (АГСА), я знал по первой командировке. Сейчас в Афганистане его называют одним из главных архитекторов «красного террора».

Романов разбил нас на подгруппы, и каждому экипажу определил конкретную задачу: место в боевом порядке, пути и порядок выхода к объекту и действия внутри здания. На весь «Гром», включая переводчиков и двух афганцев, выделили всего пять БМП. Экипаж — бойцы «мусульманского» батальона.

Около семи вечера поступила команда занимать места в машинах. Мы собрались, Романов налил «наркомовские» сто грамм. Сели в БМП, ожидая команду к штурму. Наша подгруппа — Саша Плюснин, Лёша Баев, Сергей Коломеец, Володя Гришин и я. Вдруг открывается люк — Карпухин! Он за руку вытаскивает Баева:

— Иди туда! — и показывает на другую боевую машину.

Спрашиваю его:

— Ты что? Зачем это делаешь?

— Чтобы жёны на могилу вместе ходили.

Ничего себе обрадовал! Пошутил, одним словом! В машине (бортовой номер 036) Карпухин расположился так, что оказался рядом с экипажем БМП. Прошло 20 30 секунд, и мы рванули вперёд. В колонне шли третьими. Стрельба была такая, что на БМП разнесло триплексы, а фальшборт выглядел как дуршлаг. Под таким плотным огнём не то что десантироваться, а высунуться и то было просто безрассудно.

Вместо обещанной «настоящей» артподготовки по дворцу (и то с одной стороны, в торец здания) били всего две самоходные зенитные установки «Шилка», не причиняя почти никакого вреда толстым стенам, но зато давая много рикошетов. К тому же они заговорили раньше времени, и фактор внезапности был утрачен. Но зато огонь «Шилок» явился, несомненно, фактором устрашения и сыграл свою роль.

ФАКТОР КАРПУХИНА

Воздух «кипел» от свинца. БМП гудел, как барабан. Защитники дворца Амина лупили по нам, с тыла (поверх голов) били свои. От дыма в машине просто нечем было дышать. Очень скоро все снаряды и патроны к пулемёту, спаренному с пушкой, были израсходованы.

Когда в момент боя наш водитель-механик дрогнул и остановился, Карпухин так взбодрил его крепким словом, что БМП соскочила с места, как ужаленная! После этого он провёл БМП сквозь полосу сплошного огня и подогнал её вплотную к главному входу, что помогло нам попасть в мёртвую зону.

Всё участники того штурма сходятся в оценке исключительной роли, которую Карпухин сыграл в общем успехе, потому и отмечен был Золотой Звездой Героя.

…В Группу «А» Виктор Фёдорович был приглашён в августе 1979 года. Однако приметили его раньше. Геннадий Николаевич Зайцев беседовал с ним ещё весной, в мае. Его приняли в качестве специалиста по вождению боевой техники, и он был настоящим мастером в этом деле. Лучше его я не встречал, хотя со многими приходилось в этом плане соприкасаться. Показывал чудеса вождения машин всех типов. В технику любых габаритов садился как в «Жигули». В подразделении проводил с нами занятия, и все бойцы прошли через его руки.

Ещё раз отмечу: Виктор — единственный человек, который довёл машину непосредственно до цели. Не механик, а Карпухин. Иначе штурму была бы крышка, говорю как есть, и нас бы всех перебили. Мы, будучи работниками Комитета, науки армейской не знали, а он — кадровый военный, за плечами танковое училище. До прихода в Группу «А» был командиром роты учебно-боевых машин в Московском пограничном училище имени Моссовета (там мы и познакомились). В этом его отличие и сила. Ну и, конечно, особенности натуры. У него была закалка бойца, железный характер. Бесстрашный человек!

Окажись я на его месте, как бы повёл себя? Сообразил бы, как Виктор? Не знаю. А он руководил машиной и довел её до спасительной зоны возле парадного подъезда Тадж-Бека. Одна только БМП дошла, все остальные остановились, оказавшись в поле видимости защитников дворца, — и были поражены огнём противника.

Первоначально предполагалось заходить на объект с разных сторон. «Зенит» должен был штурмовать пешеходную лестницу, выходившую на торец здания. Потом, соединившись, нам предстояло вместе действовать во дворце. Но, как всегда, жизнь вносит свои коррективы. Прорыв группы Семёнова был затруднён. Только несколько бойцов подошли к намеченному рубежу, а остальные были рассеяны, прижаты плотным огнём к земле.

Все окна Тадж-Бека были предусмотрительно забраны прочными решётками, единственный путь — через центральный вход. «Зенит» должен был блокировать первый этаж, подавить сопротивление противника, освободить от него все помещения и взять под охрану сейфы с документами. Ну, а нам любыми путями предстояло проскочить выше, главное — не дать Амину уйти.

Когда мы прорвались ко дворцу, обойдя колонну «Грома», то увидели некоторых ребят, которые высадились раньше и залегли за бронемашинами… Остановились, открыли люки. Из башенной пушки БМП вынесли входные двери. Затем десантировались и укрылись под стенами.

Едва мы выскочили из БМП, как в неё попала кумулятивная граната. Пулемётчику, находившемуся внутри, снесло челюсть и разворотило живот. Но об этом мы узнали позже.

Перевели дыхание.

Сергей Коломеец говорит:

— Дед, мне что то обожгло грудь.

Осколок пробил ему бронежилет, а он, когда бежал от БМП до козырька, этого поначалу не заметил.

— Ты ранен, у тебя кровь на бронежилете, — говорю ему.

— Где?

— Да вот же!

Оттащил его к стене, за уступ, а он рвётся в бой. Настолько было велико напряжение и желание победить, несмотря ни на что. А вокруг шквал огня. Всё горит, как будто электросварка! Прожектора светят. Абсолютно нереальная картина, словно в кино.

Виктор Анисимов засадил по дворцу из гранатомёта «Муха». И тут Карпухин приказывает:

— Вперёд!

Как встали, так и побежали: первым — Саша Плюснин, за ним Витя и третьим я. Следом Коломеец с Гришиным. Вообще это чудо, что мы смогли заскочить в холл. Смотрю — в вестибюле возле двери лежит наш парторг Емышев с изуродованной правой рукой: рана страшная, кость видна. Поразительно, но Валерий Петрович был в сознании!

— Петрович! Что с тобой?

Быстро оттащил Емышева за дверь, на улицу, и там наложил жгут, чтобы остановить кровотечение. Любое промедление — смерть! Сделал это я вопреки категорической инструкции: «Сначала выполнять боевую задачу, а только потом оказывать помощь».

…Куда идти — неизвестно. «Зенит» явно не успевал. Как нас не скосили, не знаю. Чудом выжили. В холле увидели бойца, лежавшего навзничь, во лбу огромная дырка. Это был переводчик из ПГУ Якушев. Его накрыло вместе с Емышевым. Аминовцы, находившиеся сверху, закидали их гранатами.

Вдруг в начале коридора показался гвардеец и вскочил в лифт. Пока его створки закрывались, Виктор успел швырнуть внутрь гранату. Взрыв! Подъемник заклинило.

…Откуда то выскочил начальник легендарного КУОСа в Балашихе Г. И. Бояринов: в лётной кожаной куртке, каска на боку, в руке — пистолет Стечкина. Он был ранен и контужен.

Я крикнул Карпухину:

— Спрячь его, он полковник, ветеран войны!

Да какое тут «спрятать». Тут, где отовсюду стреляют.

Бояринов и Кувылин забросали гранатами узел связи Тадж-Бека. Когда чаша весов колебалась, Григорий Иванович выбежал из дворца и стал кричать находившимся поблизости бойцам «мусульманского» батальона (те кое как окопались и вели огонь по дворцу), чтобы они пришли нам на помощь. Некоторые, пересилив себя, откликнулись на его призыв и помогли нам внутри. Низкий поклон им за это.

Бояринова нашли недалеко от главного входа на площадке перед дворцом. Не считая порезов и ссадин от осколков гранат, у него была только одна рана. Смертельная. Как говорят, одна-единственная пуля ударила в верхнюю кромку бронежилета, срикошетила и задела сердце…

КОНЕЦ АМИНА

Простреляв снизу лестничные пролеты, Карпухин, Плюснин и Коломеец побежали на второй этаж. Я задержался — автомат вышел из строя. Произошло это так. Откуда то из за поворота выскакивает гвардеец и метров с десяти даёт очередь. Задел мне руку и прострелил в автомате ствольную накладку и магазин.

Отчётливо помню, как гвардеец стоял и испуганно смотрел на меня: как же так, он стреляет, а я не падаю. Остекленевшие такие глаза, они и сейчас стоят передо мной: темно карие, даже коричневые, сам — смуглый. Я на какую то секунду оторопел, потом сообразил, что патрон у меня остался в патроннике, и уже автоматически в доли секунды вскинул автомат и выстрелил. Гвардеец упал.

Стою на коленях, ковыряюсь в автомате. В это время на моё счастье оказался поблизости Сергей Кувылин. Подбежал:

— Дед, в чем дело? — и отдал свой двойной рожок.

Не успел я пристегнуть рожок, как из комнаты напротив выскочил вооруженный гвардеец, но Кувылин тут же срезал его. Тот даже закрутился винтом. Вообще после того, как мы ворвались во дворец и появились первые потери, пришло какое то остервенение — «косить всех».

Ведя бой на втором этаже, мы действовали по согласованной заранее схеме: распахивали двери и бросали в кабинеты гранаты. Когда я догнал ребят, то увидел лежащими на полу жену министра культуры Шенафи, в бирюзовом платье и с колье (я знал её по первой командировке, красавица была), подростка — сына Амина, лет одиннадцати, и ещё кого то. Возможно, это был сам Шенафи.

На втором этаже из наших дрались Анисимов, Берлев, Голов, Гришин, Гуменный, Карпухин, Плюснин, Соболев... Может быть, кого упустил. Вместе с нами было несколько ребят из «Зенита». И их командир — Яков Семёнов. Остальные, прикрывая наш тыл, вели бой внизу. Хочу сказать о раненых и контуженых, оставшихся на подступах к дворцу — они, насколько хватало сил, отвлекали огонь на себя, стреляя по окнам.

Часто спрашивают: кто всё таки убил Амина? По большому счёту, это не имеет принципиального значения. Мы действовали единой командой. На подходе к Тадж-Беку «Зенит» принял на себя тот удар, который, быть может, и позволил нам отыграть свою партию. А до этого сотрудники ПГУ провели в Кабуле доскональную разведку. Базу ВВС Баграм, куда мы садились, надёжно держали десантники. А благодаря «мусульманскому» батальону мы оказались на ближней дистанции от дворца, чем и воспользовались, и были доставлены к объекту «верхней строки» на машинах того же мусбата. Каждый в этой операции выполнил отведённую ему роль.

Что касается Амина… достал его гранатой Плюснин, смертельно ранил. Никого другого из атакующих там поблизости не было. Все, кто участвовал в штурме, хорошо знали это обстоятельство, но особо не распространялись. Теперь, думаю, пришло время.

Амин был в трусах и белой майке фирмы «Адидас». Во время обеда он и его гости были отравлены, но по «иронии судьбы» диктатора откачали советские же врачи, которые ничего не знали о готовящейся заварухе. Вызванные экстренно во дворец, они просто выполнили свой врачебный долг: промыли ему желудок, сделали капельницы, ввели физраствор.

Во время штурма один из врачей, полковник медицинской службы Кузнеченков, был убит автоматной очередью, другой — по фамилии Алексеев, в том же звании, — остался жив.

Видел и я Амина — он был уже мёртв.

…Бой заканчивался. Говорю Карпухину:

— Вить, надо найти Джандата, предателя этого.

Того самого майора Джандата, командира Бригады охраны и главного порученца Амина, который по приказу своего шефа расправился с Тараки — свергнутого президента задушили подушкой. Кстати, он был выпускником иностранного факультета Рязанского училища ВДВ и Военной академии имени М. В. Фрунзе. Амин собирался выдать за него свою дочку. В день штурма у них должна была состояться помолвка.

Стали искать. В одной из комнат, за шторой, заметили прячущегося человека.

— Джандат! — крикнул я.

Карпухин тут же вскинул автомат.

— Врач, врач! — заорал мужчина, оказавшийся внешне похожим на начальника личной охраны Амина. Такой же высокий и смуглый красавец.

Я едва успел отвести автомат в сторону. Потом этот врач помогал нашим раненым. А ранены были практически все, но — пока хватало сил — ребята из боя не выходили, сражались до последней возможности. Настоящие герои.

…Где то наверху ещё упорно стрелял какой то афганец. Карпухин не мог успокоиться:

— Пошли туда!

Но нашего участия не потребовалось. Стрельба стихла.

А Джандата в тот день все таки взяли. Первым его допросил там же, чуть ли не на ступеньках Тадж-Бека, Юрий Иванович Дроздов. Подручный Амина стоял перед ним смертельно бледный и спокойный, он отчётливо понимал, какая его ожидает участь.

ТИШИНА

Штурм Тадж-Бека длился минут сорок. Спецназ КГБ потерял убитыми пять человек. Во время сражения, когда почти все бойцы «Грома» и «Зенита» были ранены, Карпухин, оказавшийся в самом пекле, не получил ни одной царапины.

Наступила тишина. Чувствую, как будто язык отнялся, голова гудит. Похоже на контузию от взрывов гранат и стрельбы… В здании там так хлестало по ушам! И у меня вдруг щелчок затвора автомата в голове слышится.

Всплывает картинка: гвардеец в лифте… закрывающиеся створки… Карпухин, успевающий просунуть гранату…

Вот тут я и догадался, что это был за щелчок. Подошёл к лифту, пошарил в проёме — достал автомат гвардейца, передернул затвор: «Карпухин, смотри!» — в нём не было ни одного патрона. Гвардеец сделал холостой спуск. Это нас и спасло. Улыбнулись, стало быть, судьба.

Распоров рукав, Виктор замотал мне рану на руке. Я говорю:

— Карпухин! Сюрприз есть!

— Какой?

— У нас в машине две бутылки водки в ранце лежат.

Когда я улетал из Москвы, то бросил их в рюкзак. Подумал: если убьют — меня и помянут этой водкой, останусь в живых — выпью за победу.

— Давай! — обрадовался Карпухин.

Я подошёл — нету!

— Витя, водку украли!

Быстро поняли, чьих это рук дело. Карпухин прижал сержанта из «мусульманского» батальона:

— Отдай! Застрелю!

Тот тут же вернул.

Сели. Выпили за окончание боя. Врачу-афганцу Карпухин тоже налил:

— Давай, — говорит, — это компенсация за твой страх.

А со всех сторон стали сбредаться гвардейцы, человек сорок. Сбились в углу, как овцы, в руках — наволочки почему то. Я взял у одного из гвардейцев наволочку, заглянул внутрь: там лежали десятка два автоматных магазинов.

Тут же вспомнил ящики с гранатами у оконных проёмов на втором этаже. Подумал: «Основательно вооружились ребята, только вот не успели». Хотя как сказать! Погибли Гена Зудин и Дима Волков, полковник Бояринов, ребята из «Зенита». Бойцы «мусульманского» батальона, десантники.

Карпухин:

— А как же приказ — свидетелей не оставлять?

Яков Фёдорович Семёнов даже было вскинул автомат…

— Не надо, — говорю, — это их революция, пусть сами и разбираются.

Одно дело бой, а тут пленные.

Были тут и гражданские лица. И даже дети. Врач-афганец, жена Амина и две его дочери — испуганные, трясутся от боли и пережитого ужаса.

Неожиданно прибежал Валера Востротин и буквально повис на нас:

— Ребята, какие вы молодцы! Я всех вас вместе с дворцом накрыл бы. Я уже «Василёк» развернул. Как хорошо, что вы успели!

Для тех, кто не знает: «Василёк» — это 82 мм автоматический миномёт, смонтированный на базе автомобиля ГАЗ-66. При разрыве мины от такого «василька» разлетается от 400 до 600 осколков весом не менее 1 грамма при радиусе действительного поражения восемнадцать метров.

«Мы успели» — иначе попали бы под огонь своих же. «Второй этап Саурской (Апрельской) революции» не предполагал наличие живого Амина. Установка была: свидетелей не оставлять. Ну а цель, видимо, оправдывает жертвы. Поэтому и форма на нас была афганская, и документов никаких мы при себе не имели. Если что не так, то списали бы в разряд боевых потерь. Говорю как есть, без прикрас и героического пафоса.

Когда всё закончилось, подошёл я к БТРу, где отсиживались Сарвари и Гулябзой. Пригласил будущего вице-премьера и заместителя председателя Революционного совета ДРА за собой:

— Пойдём, посмотрим Амина!

Сарвари окончил лётное училище в Советском Союзе и понимал по русски. Поднялись наверх. Увидев мёртвого Амина, Сарвари стал на глазах другим — властным, уверенным; обрадовался, руками размахивает… Подбежал к пленным афганцам, стал очень возбуждённо что то им говорить. А ведь он и Гулябзой в бою не участвовали, находились в БТРе — оттуда их невозможно было вытащить никакой силой. А теперь они герои, победители!

О том, что говорил Сарвари, я узнал совсем недавно. Друзья принесли мне распечатку передачи, в которой приняла участие Наджиба, сотрудница Афганской службы Би-Би Си. В декабре 1979 года ей было одиннадцать лет. Ее отец являлся министром в правительстве Амина, она вместе с семьей присутствовала на том ужине, была отравлена и оставалась во дворце во время штурма.

«… Ещё в ту комнату во дворце, где мы сидели, — вспоминает Наджиба, — приходил один знаменитый человек, его звали Сарвари. Он сказал жене Амина что то вроде «я убил его», или «мы убили его, он этого заслужил». А жена Амина ответила ему на пушту: «Плюнула бы я тебе в лицо, какой же ты мужчина, где твоя совесть, если ты говоришь такое вдове».

Стоит отметить, что в октябре 2008 года Военный апелляционный суд Афганистана приговорил Асадуллу Сарвари к девятнадцати годам лишения свободы по обвинению в массовых убийствах после Апрельского переворота. Остаток дней он проведет в тюрьме. Впрочем, за решёткой он находится с весны 1992 года.

ЗВОНОК В МОСКВУ

По всем правилам военной науки в том бою, где нам пришлось взломать укрепрайон, победить нам было почти невозможно. Противник многократно превосходил нас по численности. Победу мы одержали силой духа, сказались и многолетние тренировки, и боевая выучка. Ну и Господь нас сохранил. Не знаю как другие, я перед боем истово молился Богу.

Была морозная ночь…

Вдруг сообщили, что на дворец идёт «голубая дивизия», верная Амину. Нужно готовиться к бою. Заняли оборону, но всё обошлось. Пленным отдали всю имевшуюся одежду и ковры, чтобы они не замёрзли.

На следующий день все документы, собранные во дворце, плотно уложили в большие мешки и отправили генералу Дроздову. Убитых афганцев солдаты собрали в два ЗИЛа. Чуть позже всех пленных гвардейцев, по рассказам, расстреляли сами же афганцы — представители новой власти. Насилие рождало насилие.

Утром подошёл Карпухин.

— Коль, надо дочерей Амина в медсанбат отвезти.

У одной ранение в колено, у другой осколок пробил икроножную мышцу. Вместе с Сергеем Головым (он получил в бою семь осколочных ранений и одно пулевое) посадили в БМП. Ехали обратно, кружили вокруг дворца, спускаясь по серпантину вниз — в расположение «мусульманского» батальона. Не верилось, что со времени сигнала, бросившего нас на отчаянный штурм, прошло всего несколько часов. А мы живы, живы!

Совсем недавно локоть к локтю сидели мы за обедом с Генкой Зудиным, шутили, а теперь нет его. И Волкова нет. Паша Климов тяжело ранен в живот. Кто знает: выживет — не выживет?..

Говорили, что ночью всех раненых перебрасывают в Союз. Вот только куда — в Москву, в Ташкент?.. Лучше бы в Москву. Эх, сюда бы Игоря Коваленко из института Склифосовского. Не врач, а Бог в своём деле. Я лечился у него. Да и других ребят устраивал по старой дружбе. Например, нашего командира Ивона, когда тот сильно повредил ногу на парашютных прыжках.

За окном тянулись редкие сады по снежным склонам горы, дорога — серая, однообразная. «Размечтался, — подумал про себя, — где мы, а где Коваленко со своим «Склифом». Тысячи вёрст. А что если взять и позвонить по телефону? — мелькнула безумная мысль. — Впрочем, так ли уж она безумна?..»

В медсанбате мы сдали раненых, а нам с Головым сделали перевязку. В посольстве я подошёл к знакомым связистам. Попросил, чтобы они «по дружбе» соединили с Москвой. Пришлось долго ждать, так как на линии была Москва — посол поочерёдно разговаривал с руководителями страны.

Соединили, наконец. В «Склифе» ответил Игорь Леонидович Коваленко — хирург мирового класса, как я уже отмечал, хороший знакомый многих сотрудников Группы «А».

— Игорь Леонидович? Игорь! Ты меня слышишь?

— Да слышу, Коль. Привет.

— Игорь, у меня времени в обрез. У нас ребята тяжело ранены. Собирай своих мужиков — и к нам.

— Это куда — к вам, объясни толком, что случилось?

— Толком не могу.

— Понял. Но хоть куда лететь?

— Думаю, в Ташкент. Ребята к тебе пойдут тяжёлые, ты их знаешь.

— Самолёт нужен. Ладно, Коля, позвоню Ивону. Всё сделаем.

И Коваленко действительно сделал всё от него зависящее.

Через полчаса между Коваленко и Ивоном состоялся такой диалог:

— Ты откуда знаешь, Игорь Леонидович?! — спросил опешивший Роберт Петрович.

— Успокойся, я ничего не знаю и знать не хочу, что там случилось, — ответил Коваленко. — Коля Берлев с места событий позвонил, говорит, что много серьёзных ранений. Срочно нужен самолет.

Роберт Петрович тут же доложил ситуацию руководству. И подтвердил, что Коваленко и его коллеги — это действительно лучшие врачи, способные оказать экстренную помощь в сложившейся ситуации.

Поступок мой вызвал много эмоций, и даже один высокий руководитель в КГБ (не хочу называть фамилию — этот человек несколько лет назад ушёл из жизни) требовал трибунала на мою голову. К счастью, Юрий Владимирович Андропов всё понял как надо и распорядился незамедлительно подготовить самолёт и оказать медикам всяческое содействие.

В Ташкент вылетела бригада врачей из Института имени Склифосовского, вместе с ними наш друг Коваленко и руководитель 3 й хирургической клиники «Склифа» Николай Николаевич Каншин — светило в гнойной хирургии: профессор, доктор наук, лауреат Государственной премии СССР. Их умелые руки сотворили чудо. Павла Климова, к примеру, врачи вытянули буквально с того света.

…По прилете домой Карпухина сразу же на аэродроме отозвали в сторону:

— Виктор, крепись. У тебя брат умер.

Он заплакал, а я так просто разрыдался, настолько были взвинчены нервы. С его старшим братом Валерием мы были в хороших отношениях. На «девять дней» поехали с Карпухиным вместе. Да мы и по жизни шли вместе: и в радости, и в горе…

Несколько лет назад ко мне в гости приехал племянник Виктора — Александр Карпухин. Поэт, в прошлом — десантник. Он сказал, что все эти годы пытался узнать, кто же из «альфовцев» был на поминках. Когда я внёс ясность, он воскликнул: «Так это были Вы!», — и мы обнялись.

…Несмотря на тучи, которые сгустились над моей головой, гроза миновала. Спасённые хирургами из «Склифа» жизни перевесили «разглашение государственной тайны».

Через полгода заместитель Председателя КГБ В. П. Пирожков вручил группе участников операций «Байкал-79» и «Шторм-333» государственные награды, мне — орден Красного Знамени.

Не в порядке обиды, но выскажу своё частное мнение. Кому дали «Знамя», кому «Звезду». А по мне так: кто в тех условиях сел в БМП или БТР — уже герой, а кто добрался до дворца — тот дважды герой. Например, тот же Емышев или Плюснин были достойны большей награды. Но дворец взяли (вопреки всему!), а после начались аппаратные игры: сочли, что на «Альфу» и так обрушился звездопад. А то, что он был оплачен кровью, это никого как то не волновало.

Для сравнения: в «мусульманском» батальоне ГРУ ордена Ленина получили семь (!) человек. Таким образом, не скупясь, руководство военного ведомства подчеркнуло роль своих офицеров. Мол, знай наших!

Но, думаю, главная, наивысшая награда — живые мы остались, и к этому так и нужно относиться. Генка Зудин и Дима Волков в цинке домой вернулись. А на тот свет награды не возьмёшь, железо оно и есть железо, хотя и на алых подушечках. Да и у Бога другой счёт и мерило человеческой деятельности.

…Мне до сих пор снятся сны — дворец Амина, детали боя внутри здания. Взгляд Емышева… распростёртое тело жены Шенафи… Кровь под ногами. То обострённое чувство, что было первые годы, — ушло, ночные кошмары отступили, но память сохранила всё. Почти всё. И оно, пережитое тогда в Кабуле, останется со мной до конца жизни.

В том же 1980 году я был вынужден уйти из группы. Шесть лет отданных подразделению, и один бой, цена которому — мировая политика. И общая слава на всех. И скорбь по всем погибшим, тоже общая.

Именно там, в Кабуле, Группа «А» стала той «Альфой», о которой сегодня знает весь мир. Пусть нынешние ребята, которые не вылезают с Северного Кавказа, не обижаются на нас: мы, старики, ценим их ратный труд и ежечасный подвиг. Но если бы события в Кабуле пошли по другому сценарию, — они бы не служили в «Альфе». Её просто бы не было.

ИЗ ДОСЬЕ «СПЕЦНАЗА РОССИИ»

БЕРЛЕВ Николай Васильевич, родился 3 марта 1940 года в Нижнем Мамоне (Воронежская область) в семье лесника. В 1959 1961 годах служил в Кремлёвском полку в качестве разводящего на посту № 1. Участвовал в перезахоронении И. В. Сталина. С 1963 года — в органах госбезопасности. Окончил 401 ю специальную школу КГБ. С 1974 го — в Группе «А» Седьмого управления КГБ СССР.

В 1976 году в Цюрихе (Швейцария) участвовал в обмене генерального секретаря компартии Чили Луиса Корвалана на диссидента Владимира Буковского. За участие в штурме дворца Х. Амина в Афганистане 27 декабря 1979 года награждён орденом Красного Знамени. Майор в отставке.

Один из основателей Ассоциации ветеранов подразделения антитеррора «Альфа». С 1993 года — генеральный директор ЧОП «А-Щит». Окончил Институт коммерции и права. В 1999 году за обеспечение функционирования образования, медицины и культуры присвоено звание «Почётный гражданин Верхнемамонского района».

Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием II награждён орденом Святого благоверного князя Димитрия Донского III степени.