Автор: Андрей Борцов

СОЦИАЛИЗМ БЕЗ ЯРЛЫКОВ: ПРОТИВ КАПИТАЛИЗМА

Именно так называется эссе Л. Кравецкого про отношение к социализму и перед тем как начать обсуждение преимуществ социализма, раскладывая их «по полочкам», я хотел бы привести некоторые его рассуждения.

«У меня, надо отметить, всё шоколадно. Я часто езжу отдыхать за границу, покупаю себе любые девайсы (англ. device: устройство, приспособление — прим. ред.), которые мне нравятся, кушаю в ресторанах. У меня быстрый интернет, компьютер, музыкальный центр. Да, чего там, — у меня из вещей есть практически всё, что мне хотелось бы иметь. Без проблем покупаю билеты на спектакли и концерты, — это никак не подрывает мой бюджет. Хорошо питаюсь и даже запросто оплачиваю дорогие стоматологические операции. Хотел бы машину — и её купил бы, не напрягаясь. Квартиру купить было бы тяжелее, но и тут бы справился.

При этом социализма вокруг нет. И не факт, что социализм восьмидесятых не понизил бы мой уровень жизни. Например, я не смог бы купить хорошую импортную стереосистему. То есть, смог бы, но очень и очень не сразу. Было бы тяжелее доставать рок-музыку — даже если абстрагироваться от наличия интернета, которого в восьмидесятых просто технически не было. С ощутимо большим трудом доставал бы, наверно, те иностранные фильмы, которые захотел бы посмотреть. Было бы гораздо сложнее съездить в Париж или Лондон. Да и выбор ресторанов был бы гораздо уже.

Уж кому-кому, а мне точно следовало бы радоваться крушению социализма, я от этого только выиграл. Но нет, я именно что хочу его возвращения. Не строго в том, конечно, виде, который был в восьмидесятых, — в радикально обновлённом, разумеется, но — с теми же принципами. Правда, с реально выполняемыми, а не декларируемыми.

С другой стороны, я знаю массу людей, которые перебиваются случайными заработками. Которым, не то, что в Париж, — в Коломну то, по причине отсутствия денег, не съездить. Которые едят чёрт-те что — какую то хрень, вроде доширака. Которые ресторан видят только тогда, когда их кто то приглашает гостем на свадьбу. У которых нет, не то, что собственной фирмы, многокомнатной квартиры или мощной бэхи, — у них на новую одежду то не всегда есть.

У каждого из нас перед глазами есть, наверное, такие примеры и не секрет, — очень многие живут у нас крайне плохо. Поражает, однако, другой факт, — что некоторые из них являются ярыми сторонниками капитализма и рынка. Они ненавидят коммунистов за то, что те «у них всё отымут».

Я несколько раз спрашивал: «У вас то что отнимать — у вас же нет ничего?». В ответ люди проговаривались, невольно давая ответ на вопрос, как тень отца Гамлета регулярно являвшийся ко мне в ночной тиши — почему я, у которого всё отлично, хочу социализм, а они, у кого всё плохо, так его ненавидят?

Ведь это у меня бы слегонца подотняли, а им бы, наоборот, существенно добавили. Дали хотя бы нормальную еду. Хотя бы — возможность учиться, пусть даже они ею и не воспользуются. Хотя бы какую то синекуру, но с постоянным заработком. Небольшим, но уж точно выше, чем у них сейчас. Почему, чёрт возьми, я хочу, а они — нет? Где, блин, логика?

Иногда казалось, что у них даже появлялось эдакое свечение в глазах, пробивающееся сквозь накативший на глаза мечтательный туманец. Блаженно откинув голову на спинку изъеденного молью дивана, они вдохновенно высказывали мне то, что я не воспринимал тогда как ответ, но смысл которого понял позже.

— Понимаешь, — говорили они, — при социализме ведь уравниловка. Там работаешь- не работаешь, плюс-минус всё та же зарплата. А при капитализме любой может состояться. Открыть своё дело, изобрести чудо-штуку, которая всем будет сильно нужна, и получить много денег. Купаться в богатстве и поплёвывать сверху на всяких нищебродов. Стать Большим Человеком. А то ведь в СССР, даже если в директора выбьешься и кучу денег наворуешь, — потратить их нельзя. Ни личного тебе самолёта, ни виллы на Лазурном берегу. И хоть ты директор, а любой колхозник тебе ровня. Нет при социализме свободы самореализации.

Им при социализме не хватает «свободы». Так они, Скрипач, называют цветовую дифференциацию штанов. И хоть у них нет даже жёлтых, капитализм даёт им свободу мечтать о малиновых. Им греет душу сам факт, что малиновые штаны формально разрешены. Пусть лично у них их в принципе не будет, пусть они до гроба будут лопать пластиковую кашу, но зато можно вот так вот затуманить глазки и помечтать. Нет, не о том, как ты запускаешь космический корабль к Альфе Центавра, не о том, как ты находишь лекарство от рака, не о миллионных тиражах твоего романа, не о великих победах и великих свершениях — а о том, как ты в малиновых штанах поплёвываешь на тех, с кем сейчас ты вынужден сидеть на изъеденном молью диване.

…Ему не нужен космос. Ему нужна Свобода Дифференциации, которую он почему то называет «равенством». И эта виртуальная, невыполнимая надежда стать выше окружающих перевешивает любые плюсы социализма.

«Социализм хочет отнять мою прелес с сть, мастер Фродо». Хотя ты, Горлум, сидишь в мокрой неуютной пещере, жрёшь сырую рыбу, а волосы твои давно выпали. И через твою золотую безделушку на тебя давно уже таращится Око Мордора.

Если бы рабам вовремя пообещали формальную возможность самим стать рабовладельцами, они бы сами лично поубивали сторонников отмены рабства. Пусть бы даже в реальности никто из них рабовладельцем не стал, но ведь отмена рабства означала бы принципиальную невозможность хоть когда нибудь самому завести рабов!

Ответить на долго мучавший меня вопрос можно довольно кратко: «я хочу гарантий для всех, а они, — хотя бы виртуальной возможности, — но чтобы только для себя». От материального благосостояния сиё не зависит и им не лечится».

Подтверждаю полностью — не зависит и не лечится. Помнится, один знакомый из МГИМО попросил как то помочь — принять участие в социологическом опросе, — ему это было необходимо для зачета. В отличие от простого заполнения анкет там требовалось развернутое обоснование своего мнения.

Дело было летом, сели в кафе, заказали пива, посидели, ответили. Опрашивал он разных знакомых, в том числе и по Интернету, но за либерализм из приблизительно десяти человек высказалась всего лишь одна девушка. Которая мнение свое, во первых, никак не обосновывала, кроме как «я за свободу!», а во вторых, работала за какую то смешную зарплату — помнится, я еще очень удивился, что на такое можно прожить.

Рассмотрим этот психологический феномен подробнее.

УРАВНИЛОВКА КАК МИФ

В конце 90 х меня очень удивляла абберация (искажение — прим. ред.) сознания народонаселения. Еще несколько лет назад многие возмущались тем, что секретарь обкома ездит на служебной черной «Волге» и получает льготы, и то же население не возмущается, когда спекулянт (нередко — тот же бывший секретарь обкома) ездит на белом «Мерседесе» и имеет гораздо больше благ, чем раньше. Причем — все это на фоне катастрофически обнищавшего населения.

Как будто бы мозги работают «по выключателю», — никакой логики.

Некогда активный антисоветский идеолог А. С. Ципко писал: «Всегда, во все времена и у всех народов уравниловка поощряла лень, убивала мастерство, желание трудиться. Но мы отстаивали ее как завоевание социализма». Как верно заметил С. Г. Кара-Мурза — это удивительно примитивная трактовка, приводя в книге «Советская цивилизация», т.2 данные о том, что ненависть к «уравниловке» была важным компонентом антисоветского сознания.

Согласно опросам 1989 1990 г., интеллигенция на вопрос о причинах наших бед отвечала: «система виновата», а «уравниловку», в числе первых трех по важности причин наших несчастий, назвали 48,4 %, при этом проявляя удивительную ненависть к «привилегиям начальства» — 64 % против 25 %.

Парадоксально, не правда ли — одновременно против и уравниловки, и привилегий. Плюс двоемыслие. По сущности интеллигенции «Спецназ России» уже публиковал мои материалы, так что если кого то такие метаморфозы интеллигенции удивляют — прочтите их на сайте газеты (ноябрь декабрь 2006 г., февраль-март 2007 г.).

Существенный момент: те, кто протестуют против «уравниловки», исходят из, прежде всего, идеологии либеральной экономики. Помните, типично американское: «ты выглядишь на миллион долларов»? Согласитесь — русский так никогда не скажет. Как можно выглядеть «на сумму»? Какое то дело, к примеру, может, конечно, «не стоить и ломаного гроша»; но это — именно что дело, а не человек!

А вот для американца или другого индивида, привычного к рынку, вполне нормально сказать «я стoю столько то тысяч долларов в год».

Чувствуете? Для человека, воспитанного в либеральной парадигме, иметь цену — естественно!

Вообще говоря, что касается «уравниловки», — если копнуть вопрос глубже, — начинаешь чувствовать себя Алисой в Стране Либеральных Чудес. На самом деле, уравниловку некогда выдвинули французы, которые изобрели лозунг «свобода, равенство, братство» и, исходя из него, заявили, что де и академик, и чернорабочий должны получать за час работы одинаково. Но, — не прижилось, — события там завертелись слишком быстро, но хотя бы был прецедент.

Да и не было никакой уравниловки!

Максим Калашников: «… при Сталине государство совершенно целенаправленно делало элитой людей-творцов имперской мощи, тех, кого Сен Симон веком ранее называл индустриалами. Опытные инженеры, конструкторы, летчики, врачи, профессура и ученые, не говоря уж о старших офицерах и генералитете, получали большие зарплаты, лучшее жилье, доступ к благам жизни. При Сталине профессура, как и при царе, держала домашнюю прислугу и нянь для своих детей. Все это станет немыслимым при Хрущеве и Брежневе. Кстати, и боевым пилотам платили за сбитых немцев…

Совершенно четко выдерживался принцип: чем больше квалификация — тем больше заработок. 70 % рабочих имело сдельную оплату труда! У людей был стимул учиться. Инженер жил богаче рабочего. Расслоен был и рабочий класс, причем квалифицированные рабочие составляли своеобразную аристократию, выделяясь из основной массы своими получками. Индустриалы и квалифицированные рабочие служили опорой Сталину, обеспечивая высочайшие темпы роста русской экономики».

Прекрасно помню свое удивление, когда (во время написания работы «Уроки Великой Отечественной») узнал, что во время войны действительно платили за сбитые самолеты, подбитые танки и так далее. Современные историки очень любят об этом «забывать».

Можно упомянуть и официальную позицию. В беседе с Э. Людвигом в декабре 1931 года (ПСС, т.13) Сталин объяснял:

«Такого социализма, при котором все люди получали бы одну и ту же плату, одинаковое количество мяса, одинаковое количество хлеба, носили бы одни и те же костюмы, получали бы одни и те же продукты в одном и том же количестве, — такого социализма марксизм не знает.

Марксизм говорит лишь одно: пока окончательно не уничтожены классы и пока труд не стал из средства для существования первой потребностью людей, добровольным трудом на общество, люди будут оплачиваться за свою работу по труду. «От каждого по его способностям, каждому по его труду» — такова марксистская формула социализма…

Совершенно ясно, что разные люди имеют и будут иметь при социализме разные потребности. Социализм никогда не отрицал разницу во вкусах, в количестве и качестве потребностей. Прочтите, как Маркс критиковал Штирнера за его тенденции к уравниловке, прочтите марксову критику Готской программы 1875 г., прочтите последующие труды Маркса, Энгельса, Ленина и Вы увидите, с какой резкостью они нападают на уравниловку. Уравниловка имеет своим источником индивидуально-крестьянский образ мышления, психологию дележки всех благ поровну, психологию примитивного крестьянского «коммунизма». Уравниловка не имеет ничего общего с марксистским социализмом. Только люди, не знакомые с марксизмом, могут представлять себе дело так примитивно, будто русские большевики хотят собрать воедино все блага и затем разделить их поровну.

Откуда же берется тезис о том, что де в СССР было главным принципом «отнять и поделить»?

Понятно, что клевета не обязана основываться на фактах, но откуда миф пошел психологически?

Все просто: склонность людей к дихотомиям (деление на две части — прим. ред.). Мол, если не платить «рыночно», то — «строго поровну». Сюда же — наивные представления о том, что де стимуляция может быть исключительно материальной.

На самом же деле психология выделяет четыре стимульные группы.

Экстравертные интуиты мотивируются уникальностью. При всех прочих равных условиях такой индивид будет стремиться лучше работать, если его будут ценить как уникального специалиста. Т. е. он будет самосовершенствоваться исходя именно из такой мотивации. Приложимо же это к любому труду — и ученый, и слесарь высшего разряда могут проявлять творчество в своей работе.

Была ли возможность при социализме проявлять себя как уникального специалиста? Очень даже была; государство поддерживало людей в таком становлении. При этом, что важно, не было такого социального расслоения, как при капитализме — и доктор наук вполне мог жить на одной лестничной площадке и дружить с токарем высшего разряда.

Важно понимать, — сейчас тем, кто привык мыслить в либеральной парадигме (система представлений — прим. ред.), это может быть сложно — что было именно искреннее уважение за мастерство в любой области.

Экстравертные сенсорики мотивируются статусом. При всех прочих равных такой индивид предпочтет получить очередное звание, медаль или орден, почетное звание, звездочку на погоны и т. д. Надеюсь, никто не будет отрицать, что уж эта мотивация в СССР была даже с избытком, начиная с почетных грамот.

Интуитивные интроверты мотивируются самоценностью — возможностью заниматься тем, что интересно ему самому. Не работать, чтобы выжить (что характерно для капитализма), а найти область, которая его лично интересует и трудиться в свое удовольствие. Ландау как то пошутил именно на эту тему: «Жрец науки — это тот, кто жрет за счет науки».

То, что при социализме с наукой было куда лучше, чем сейчас, надеюсь никому объяснять не надо. Естественно, речь идет не только о науке, и даже не только об искусстве. Все опять сводится к тому, что человек, не имея проблемы «как выжить и на что жить», может заниматься тем, что интересно лично ему. И при этом КПД куда выше, чем у того, кто вынужден продавать свой труд тому, кто больше заплатит.

И лишь четверть населения — интровертные сенсорики — мотивируются благосостоянием. А капитализм исходит из того, что такая мотивация — определяющая для всех 100 % населения.

При социализме подъем промышленности, сельского хозяйства, науки и так далее был связан не с манипулированием заработной платой, а с нерыночными, социалистическими методами хозяйствования, с освобождением труда. Суть именно в освобождении труда, в пресловутой «уверенности в завтрашнем дне», в том, что базовые потребности удовлетворяются в любом случае — и тогда те, кто могут создавать новое — творят свободно.

Поощрение лентяев? Такую претензию любят предъявлять либералы. Мол, если нет стимула «голодная смерть», то и работать никто не будет.

Но базовые потребности удовлетворить при столь массовом производстве — не так уж и сложно, а на что то более существенное надо именно заработать. При этом была статья за тунеядство, была запрещена спекуляция и так далее.

Да, в СССР, возможно, было маловато либеральной «свободы от» — зато было много «свободы для» — для творческой работы, саморазвития, работы на благо народа и страны (и, значит, на собственное благо) и т. д.

С. Г. Кара-Мурза:

«Начнем с самого главного социального механизма советского уравнительства — способа распределения работы. Бубня во время перестройки о социальной справедливости, идеологи вспоминали только «оплату по труду», заставив забыть первую, гораздо более важную часть уравнительного идеала — «от каждого — по способности». Кто об этом помнит?… Это — запрет на безработицу и его нельзя обойти выдачей субсидий и превращением безработного в паразита.

Кладя эти принципы в основу совместной жизни, наши отцы и деды, следуя главному закону крестьянской общины, заключили важнейший общественный договор: каждому человеку в России будет гарантирована работа.

В идеале это будет работа по его способностям. Вот в чем были, прежде всего, равны наши люди. Мы обязались друг перед другом не выбрасывать за ворота в чем то слабых людей, не дискриминировать эту кем то выделенную часть, распределяя между собой их заработок. Мы обязались делиться друг с другом работой и никого не отправлять на паперть или в банду, или в сумасшедший дом — три пути для безработного».

«Равенство» можно трактовать по разному. Для России характерна общинность — «один за всех и все за одного». В артели не было уравниловки — получали зарплату в разных долях в зависимости от обязанностей (которые зависели от умений), но при этом ели за одним столом, трудились вместе и так далее.

Для западного же понимания равенства формулу вывел еще Гоббс: «Равными являются те, кто в состоянии нанести дpуг дpугу одинаковый ущеpб во взаимной боpьбе».

Разница есть, не так ли?

Даже в религиозном плане капитализм — это продукт протестантской этики (см. Вебера), в которой нормой считается, что спасутся не все. Безотносительно религии как веры, очевидна психологическая разница подходов: изначально есть избранные и остальные, и это нельзя изменить, надо лишь работать, исполняя предопределенное.

«УРАВНИЛОВКА» НА САМОМ ДЕЛЕ

Знаете, что удивляет в либерально капиталистической системе оплаты труда? Не то, что основные доходы получают не трудящиеся и не изобретатели и так далее. Заметьте, — не «что наиболее несправедливо», а «что больше всего удивляет».

Лично меня — то, что за одну и ту же работу можно получать во много раз больше.

Возьмем какую нибудь всем понятную работу — скажем, водителя. Без наворотов «заодно телохранитель» или «водитель карьерного грузовика». Просто обычный шофер на обычной «Газели», который просто должен колесить по городу.

Спрашивается: почему в разных фирмах один и тот же труд будет оплачиваться по разному? Вот просто: в «А» платят M денег, а в «Б» — уже N денег.

Причем разница может быть для некоторых должностей даже не в разы, а на порядок. Логика где? Но это почему то не вызывает ни малейшего удивления у сторонников либерализма. Мол, просто вот тут «человек стоит столько то, а тут — столько то». Даже если это один и тот же индивид сменил место работы.

Хитом агиток идеологической кампании «против уравниловки» было переведение проблемы в плоскость сравнения зарплаты работников. Прием демагогический и примитивный, но практически безотказный, потому что нагляден и при этом апеллирует к сладостному комплексу «обиженного, который добивается справедливости». Человеку говорят: «Смотри ка! Ты, такой мастер, получаешь столько же, как вон тот бракодел!» — и человек тут же хочет заиметь кошелек поувесистее. Для справедливости. При этом он пролопоушивает то, что приходиться делать выбор: либо социальные гарантии, начиная с бесплатных квартир, медицины, образования и т. д., и сравнительно небольшой доход сверх необходимого. Либо — большой доход, но всё — по коммерческим ценам.

Помнится, читал чьи то воспоминания о перестройке. Смысл приблизительно такой: «Я смотрел на бочку с молоком на улице и мечтал о том, что вследствие перестройки в магазинах появится молоко в красивой упаковке, разных сортов, множество сортов сыра и так далее. Но я и в мыслях не представлял, что это молоко на самом деле будет порошковым, а не цельным, а дешевое — вообще исчезнет из продажи». Вот и тут вполне естественное желание «хочу больше получать!» затмевает все логические рассуждения и факты. И такое мировосприятие специально поддерживается пропагандистами либерализма.

А ведь отсутствие социальной напряженности и страха перед будущим — это такие достижения социализма, которые невозможно измерить деньгами.

На тему уравниловки хорошо пишет Л. Кравецкий, который поднимает вопрос по самой своей сути: ратующими за лозунг «каждому по [капиталистическому] труду» этот самый принцип трактовался и трактуется совершенно неправильно. Дескать, не за время, проведённое в работе, должен получать человек, а за пользу, принесенную обществу.

Безусловно, в этом есть смысл — нельзя же заявлять, что любая работа, при этом выполненная с разным качеством, стоит всегда одинаково за час.

Однако «рассуждения в рамках этой концепции ведутся таким образом, будто у излагающего её есть контакт со вселенским разумом, который сообщает ему, что Иванов принёс 52 единицы пользы обществу, а Петров — только 45. Или, по крайней мере, имеется общедоступный прибор, позволяющий измерить пользу обществу в условных единицах. Легко, точнее, нелегко догадаться, что такого прибора нет».

Приведу пример. Два токаря, Иванов и Петров вытачивают на станке одинаковые детали. А далее идут нюансы: «Иванов вытачивает в час 25 штук, при этом у него детали чуть хуже качеством, чем у Петрова. Петров вытачивает 20 штук, однако раз в год вносит рацпредложения. К тому же Иванову не повезло со станком — периодически станок ломается, но Иванов самостоятельно его чинит. При этом у него бывают непродолжительные запои, во время которых он вытачивает только 18 деталей в час, качеством ещё хуже, чем обычно. Петров же иногда болеет и находится на больничном несколько недель в год. Вопрос: кто приносит обществу больше пользы?».

Ответа, разумеется, нет. Тем более, нет ответа на вопрос «на сколько больше».

А ведь таких ивановых-петровых — не двое, а много миллионов.

Причем, если с токарем хоть как то можно такую проблему решить — скажем, строго сличать по сдельной оплате детали, которые проходят контроль качества, то как оценивать труд учителя, к примеру? Успеваемость учеников зависит не только от преподавателя, но и от их собственных способностей, от семьи, в конце концов — и от того, насколько он знает другие предметы, которые преподают другие учителя (попробуйте ка поизучать физику без математики).

Универсального критерия «сколько пользы приносит обществу индивид» нет, и, я бы сказал, вообще не понятно, как его можно вычислить теоретически.

«Критерий же в данных обстоятельствах по определению будет субъективным. Можно считать общее количество выточенных деталей, но что делать с их качеством? Если же ввести некий поправочный коэффициент на качество (то есть, заведомо внести элемент субъективности), то как быть с объективным фактором — болезнями Петрова? Особенно, если он подорвал здоровье на производстве? Запои Иванова идут ему в минус, но в какой по величине? Он же не только количество и качество снижает, но и нарушает дисциплину. А ещё ведь есть и рацпредложения Петрова. И сломанный станок, сделавший положение рабочих неравным изначально, но от них не зависящим. А самое главное, таких Ивановых-Петровых в одном только цеху может работать несколько сотен человек. Сравнить их всех между собой не представляется возможным. Не говоря уже о тех случаях, когда надо сравнивать людей, которые заняты в совершенно разных областях деятельности».

Типичный интеллигентский подход — уцепиться за Гениальную Идею, а как ее реализовать — не имеет значения. Справедливо платить деньги именно за пользу обществу, принесенную строго индивидуально? Несомненно.

Но способа вычислить эту пользу нет и надо изобретать работающую методологию.

Капиталистический вариант «сколько платят, столько стоишь» не подходит в принципе: капиталист всегда будет платить не справедливую долю, а с учетом максимизации своей прибыли, приводящий к тому, что много платят не за пользу обществу, а исключительно за то, что приносит прибыль. Очень часто это даже вредно для социума (для наглядности — дешевое пиво, скажем).

С точки зрения психологии все прозрачно: либералы играют на том, что большинство людей всегда считает себя «выше среднего» в плане таланта, трудолюбия и т. д., и, как следствие, — достойными гораздо большего. При этом получается, что остальные то (и их большинство) хуже и получают они свои деньги куда менее заслуженно. Практически отбирают, грабеж прямо таки.

Вот вы часто слышали (читали) от кого то, что он — бездельник со способностями ниже среднего?

То то же.

Сами вы как считаете — могут ли все быть лучшими? Правильно, — люди обманывают сами себя. Русская пословица «лучше синица в руках, чем журавль в небе» не зря родилась. Пресловутая «уравниловка» — это не некий просчет, а выбор наименьшего из зол. Дабы никого не обделить за одинаковую работу платилась одинаковая зарплата. Но не просто «за время на любой работе», — это была бы уравниловка в прямом смысле, а именно: «за время на определенной работе с определенной квалификацией».

Обычно, когда говорят об «уравниловке», то имеют в виду поздний застой, где действительно был театр абсурда, когда инженер обычно получал больше рабочего. Некоторые публицисты это даже оправдывают. Скажем, С. Метник в «Оде уравниловке» пишет:

«Кто сказал, что заработок человека с высшим образованием должен быть выше заработка человека без образования? Чем это оправдано? Тем, что инженер учился пять лет? Так рабочий эти пять лет работал. Не думаю, что это легче. К тому же из инженера в рабочие путь не заказан. Хочешь больше зарабатывать, задвинь диплом в ящик стола и иди в сварщики или сталевары».

Тут дело не в «легче / сложнее», а именно в том, что инженер то может заменить рабочего — причем, поднатаскавшись, может заменить вполне квалифицированно. А вот рабочий инженера заменит вряд ли. Мне такой вот апологет «трудящихся» вообще как то раз заявил, что у крестьянина и физика-академика одинаковая ценность для общества, а на огороде крестьянин еще и фору даст. А если в лаборатории?!

Однако для устранения уравниловки существовали разряды — причем разница в оплате была вполне существенная. Все просто: чем выше разряд, тем больше получал человек. Вполне логично: для перехода в следующий разряд надо было иметь определённый стаж работы и определённые объективные заслуги. А если имярек перестает соответствовать требованиям разряда — то его снижаем. Какой смысл тратить ресурсы на раздувание бюрократии и подсчет каждого микроскопического результат работы?

При этом существовали также премии, которых можно было лишать (обратите внимание: штрафы были редки, это именно «лишить необходимого», а вот премию надо было заработать, даже если она выдавалась практически по умолчанию, как «тринадцатая зарплата» в конце года). Помимо прочего, были также поощрения типа профсоюзных путевок (максимум — половина и так мизерной стоимости) и так далее.

Какая еще уравниловка? А ведь — верят. Даже многие те, кто застал СССР лично в дееспособном возрасте…

Все потому, что не было огромного дисбаланса между малообеспеченными слоями и богатыми людьми. Сейчас то — на несколько порядков…

Нельзя не упомянуть роль интеллигенции. Уж она то практически в полном составе была уверена, что именно на ней держится вся страна, поэтому у рабочих надо отобрать, а интеллигенции добавить: они же приносят обществу гораздо больше пользы!

В слегка трансформировавшемся варианте, — замечает Кравецкий, — явление наблюдается и до сих пор: «…» офисный планктон» уверен, что он совершенно справедливо получает больше рабочих — он же приносит больше пользы. Парадоксально, однако, вывод о большей пользе эти люди делают из своей большой зарплаты («не зря же мне столько платят!»), чем замыкают рассуждения в порочный круг буквально в одно действие».

И еще один фактор: «Интеллигенция заключает, что их вклад гораздо больше, поскольку она не просто произвела какой то товар, а усовершенствовала его производство. То есть, дала возможность теми же силами произвести товара в разы больше, чем раньше. Поэтому, заключает интеллигенция, прирост товара как бы принадлежит ей.

Весёлым моментом всего этого является тот факт, что так считают люди, обычно максимально далёкие от реального усовершенствования. Например, менеджеры, которые на деле не усовершенствовали что то физически, а просто сумели более выгодно товар впарить (тут прирост товара подменяется приростом его стоимости). Или же гуманитарная интеллигенция, которая занималось практически чистой (то есть, неприменимой на практике) наукой, типа, изучения влияния суффиксов в африканских диалектах… Те вообще уверены, что они занимаются самым важным — облагораживанием общества, с чем всё остальное сравнивать не просто нельзя, а даже неприлично».

Но если с гуманитарной интеллигенцией, по крайней мере, в первом приближении, более-менее ясно, то вопрос с теми же учеными — куда сложнее.

Исследователь же не делает детали по плану, он именно что исследует, изобретает… Платить только за то, что изобретено и применено? Так это — хорошо, если хотя бы одно исследование из ста, причем провести то надо именно что все сто: ведь заранее неизвестно, что получится.

Таким образом, получается, что платить надо именно за время, стаж, квалификацию и так далее. Причем тут есть свои «парадоксы». Не знаю, как сейчас, а в СССР доктор наук имел свободный график работы — нельзя же требовать делать открытия четко «с 10 до 18».

Но и на этом проблемы не кончаются. Сторонники теории «естественного отбора» в социуме (так называемого социал-дарвинизма), заявляют, что отбор полезен обществу — мол, слабые умрут, а останутся только талантливые и трудолюбивые. Уравниловка же ослабляет общество, поскольку за компанию даёт выжить и всевозможным паразитам и бездарям!

Однако рынок делит нас не на слабых и сильных, а на полезных и бесполезных. Причем — исключительно для самого рынка (т. е. для получения прибыли).

Торговцы наркотиками, согласитесь, полезными для общества не являются, но при полной свободе рынка — в большом плюсе. Или, скажем, спекулянт хлебом в блокадном Ленинграде, получавший неслыханные барыши вовсе не потому, что приносил пользу, не так ли?

Увы, успешность на рынке зависит далеко не только от ума и работоспособности, но и от умения впаривать товар, мошенничать — как в рамках закона, так и помимо него. Получается, что мошенник перед честным человеком имеет преимущество, т. к. он может то же самое, что и честный, но при этом способен сделать и то, что честный человек никогда делать не станет.

(Продолжение в следующем номере)