Автор: Павел Евдокимов

ВИРАЖИ ЛЕОНИДА ЯКУБОВИЧА

Пожалуй, в нашей стране нет человека, который бы не знал, кто такой народный артист России Леонид Якубович. Бывший кавеэнщик, театральный и киноактер, шоумен, публичное лицо — каждую неделю мы видим его по телевизору: то он в богатом восточном халате, то в тюбетейке, то в кителе.

Благодарные за приглашение в «Поле Чудес» сограждане везут Леониду Аркадьевичу подарки, словно близкому родственнику. Но мало кто знает, что известный телеведущий — человек, который сам пилотирует вертолет, не раз бывал в горячих точках и дружит с офицерами Группы «Альфа».

Именно Якубович вел торжественный вечер в октябре 2002 года, посвященный 10 летию Ассоциации ветеранов спецподразделения «Альфа». Только что была проведена операция на Дубровке, и к офицерам спецназа, в культурный центр ФСБ на Лубянке, пришли первые лица страны, чтобы засвидетельствовать огромное уважение и признательность.

Леонид Аркадьевич — ровесник Великой Победы, 31 июля 2010 года ему исполняется шестьдесят пять лет. И сегодня он гость «Спецназа России». Хотя, если быть до конца точным, то это мы приехали в его уютный дом, расположенный в районе Новорижской трассы.

О РОЛИ СЛУЧАЯ

— Леонид Аркадьевич, первый вопрос — это продолжение нашей сегодняшней беседы. Мы говорили о том, что по жизни надо быть не первым, но лучшим. Что это значит, как бы Вы это объяснили?

— Первый… это, вообще то, случай. По сегодняшним временам, это деньги, это связи. Однако можно быть первым, но при этом… не быть лучшим. Парадокс? Нет. Когда понадобится сделать что то толковое, то будут звать лучшего. Лучшего в профессии, разумеется. Лучший — это ты сам. А первый… это еще и масса вводных обстоятельств. Даже на соревнованиях — там все равно случай, мало ли что может произойти. Даже если ты быстрее всех бегаешь… Скажем, произошла досадная осечка, но все знают, что ты — лучший, просто в этот раз не получилось. Так тоже бывает.

— Если посмотреть Вашу биографию, получается так: Вы свой случай постоянно ковали, не плыли по течению, а делали поступки, которые выбивались из логики поведения — будь то в школе, когда отправились в сибирскую экспедицию, или в дальнейшем.

— Предположим. Вообще, многое можно себе позволить, если ты один. А если за тобой люди, семья, то придется делать поправку. Ты уже не все себе позволишь. Один — пожалуйста, делай что хочешь, сам от себя зависишь, а тут за спиной люди стоят, надо как то нивелировать свои собственные желания и даже… свои возможности. Это серьезная история. Это… как командир, не мне вам рассказывать; он тоже не волен делать все, что хочет, за ним люди стоят — отделение, взвод, рота, команда, не имеет значения. Главное, в некотором смысле, не терять людей. Можно их физически не потерять или морально. Ты ответственен за тех, «кого приручаешь», поэтому приходится сдерживаться.

— В жизни Ваших родителей, насколько я понимаю, случай сыграл ключевую роль? Расскажите, пожалуйста, как они познакомились.

— Действительно, было такое. Мать написала письмо на фронт, начинавшееся словами: «Дорогой товарищ солдат!». Еще отправила варежки, одну большую, одну маленькую и обе — на правую руку! И мой будущий отец ей ответил: «Дорогая Римма С.…» Он думал, что писала ему школьница, был тогда такой благородный почин — отправлять письма и посылки на фронт для поддержания боевого духа наших воинов. А «Римма С.» была не школьницей, она к тому времени успела окончить медицинский институт, уже работала…

Мама очень расстроилась, что так случилось с варежками, написала еще одно письмо с большими извинениями — мол, она никогда не вязала, и послала теплые носки. В посылке, когда папа ее получил, оказался один носок сорок второго размера, а другой — тридцать шестого. Ну, и отец понял, что это судьба, видимо.

До этого с ним случилась не менее интересная, хотя и грустная история. В 1942 году его откомандировали с фронта в Москву и, черт его знает, на каком то полустанке — тоже случай! — он подобрал умирающего от голода парня, лет двадцати пяти. Отцу было тогда двадцать девять лет, он с 1913 года. Парня этого, голодного, оборванного и в язвах — с чего, вроде бы, он его подобрал?! — отец уговорил коменданта эшелона взять с ним. Короче, через все эти пути-дороги привез в Москву, отвел к врачам. В милицию с ним ходил… и ушел обратно на фронт, танки чинить (мне с полгода назад его личное дело принесли, копию).

Потом отец получает письмо от своей жены, что, мол, она и тот парень, которого он подобрал, влюбились друг в друга — поэтому ты там воюй дальше, а мы тут как нибудь без тебя! А уж позже случилась история с письмом моей мамы и посылками, где то в 1943 м. Так что — все случай. Но он дается, кстати, каждому человеку. Обязательно! Только к этому случаю надо быть готовым.

— Где и в каком звании Ваш отец закончил войну?

— В Кенигсберге, Восточная Пруссия. Майором. Был контужен. А дальше работал в Москве по военной линии, в огромном здании напротив Лобного места. Ночами — я это очень хорошо помню, мне было года три, — мы с матерью носили отцу поздний ужин, манную кашу, потому что у него была язва и ничего другого есть он просто не мог. Кашу у нас принимал дежурный, как сейчас помню, дядечка в форме с красной повязкой. Мне очень нравилось: он выходил, забирал кастрюльку с манной кашей и уходил.

— А не возникало у вас, Леонид Аркадьевич, желания пойти по стопам отца, надеть погоны, получить военное образование?

— Нет, хотя форма мне всегда очень нравилась. Всю жизнь. Как то не сложилось. Не сложилось и все.

— Но по жизни Вы постоянно и общаетесь, и дружите с военными?

— Да. Вообще, человек в погонах для меня почти святое существо. Тоже, наверное, передалось с генами бесконечное желание «поправить складки под ремнем» (смеется).

— Где Вы служили?

— Я не служил, у нас в институте была военная кафедра. По специальности я сапер-минер, что то в этом роде. В общем, инженерные войска.

— А сейчас Вас можно подпустить к разминированию? Или все уже забыли?

— Во-первых, мои знания устарели. Впрочем, по моему (смеется), я был единственным, кто ходил на какие то переподготовки. Во-вторых, я думаю, недели полторы-две поползать, может я и вспомню. Но теперь у меня другая специальность — военно-транспортная авиация.

ЗА ШТУРВАЛОМ ВЕРТОЛЕТА

— Несколько лет назад мы с Вами пересекались в Савино, под Йошкар-Олой, на базе Авиации ФСБ. Знаю, что Вы очень дружите с начальником управления — Героем России Николаем Фёдоровичем Гавриловым.

— Я в совершеннейшем потрясении от того, что увидел в Йошкар-Оле. О-о-о! Мне кажется… нет, я убежден, что туда нужно людей возить на экскурсии. Жалко, что этого нельзя осуществить на практике. Эх, я бы такой фильм снял, один только мемориал павшим авиаторам чего стоит! И в школах бы показывал, в учебных заведениях.

Хорошо помню, как все только начиналось, как этот мемориал возводили. И потом, когда прилетел туда, то был совершено потрясен. Представьте ракурс: на взлете борт стоит, боевая машина, и колокол, и огонь — и все это на свои деньги! Уже потом, когда все ушли, мы несколько раз туда приходили. Вы бы видели, как дети туда приходят, как цветы кладут!

Помню, были мы в каком то городе (это надо у Гаврилова спросить — маленький городок в Чувашии, кажется, даже поселок) и там увидели запущенный скверик, даже не парк. И там Николай Фёдорович решил поставить памятник летчику, погибшему в Афганистане Герою Советского Союза.

Задумал и сделал. Стела и Ми-8 на ней — площадка, памятник и «восьмерка» в звездном ракурсе. Приехала вдова, дочери. Вроде бы совсем немного народу. Я еще обратил внимание, когда подъезжали, на молодых парней. Они пили пиво у магазинчика напротив… Мы подошли к памятнику, а я краем глаза покосился — парни эти, человек десять, наверное (батюшки мои, это как в кино!), подошли, поставили у загородки, отделявшей скверик от дороги, свои бутылки и встали рядом с нами.

Когда открывали памятник, над нами два боевых борта прошли парой — зрелищно! Потом присутствующие говорили о погибшем, а я сзади стоял — слышу, какой то совсем молодой парень, наверное, лет пятнадцати, обращается к невидимому мной собеседнику: «Вы тут не курите, мы памятник открываем!». Вот ради этого стоит жить — по сегодняшним временам.

И то, что делается… причем поразительно — не армия, а Федеральная служба безопасности! Они ведь тоже люди в погонах, но я ни разу не видел, чтобы армия что то подобное поставила! Это худо. Где Николай Фёдорович берет технику? Как это происходит? Где он находит деньги? И вот они стоят, памятники — в Воронеже, Йошкар-Оле, еще где то, в восьми городах! Потрясение какое то! Замечательно. Трогательно невероятно.

— Скажите, Вы первый раз сели за штурвал именно вертолета с Николаем Фёдоровичем?

— Нет, это было в Вязьме, у Казимира Тихоновича, в учебно-тренировочном полку. Вообще, мы приехали, чтобы летать на Л-29. Полетали… Тут какой то мужичок подошел, спрашивает: хотите, мол, попробовать на Ми-2? Я сказал, что хочу (смеется).

— И как впечатления?

— Ну, это просто страшная история! Меня крутило под винтом, метров на двадцать раскачивало. Очень разозлился, страшно. После этого стал заниматься вертолетом. И это, конечно, счастье.

— Что Николай Фёдорович сказал по поводу Вашей манеры пилотирования?

— Ну, это надо у него спрашивать (смеется). Я иногда наблюдал, как он управляет машиной. То, что он делает, это просто невероятно! Я не понимаю, как это происходит! Понимаете, есть ступенечка, тоненькая грань, которая отделяет ремесло от профессии, и совсем невидимая грань, отделяющая профессию от искусства. И то, что он делает с машиной — это именно большое искусство!

Никто не понимал, как Паганини играет на скрипке, или как Моцарт сочиняет, или как Пушкин пишет — так и я не понимаю, как Гаврилов парит. Смотреть со стороны — сказка! Умом я осознаю, что он делает, но не понимаю — как. Вообще, я обожаю людей, которые что то умеют делать ве-ли-ко-леп-но! У меня не зависть — одно восхищение, поверьте.

КАК ЛЕТЧИКИ-ИСПЫТАТЕЛИ

— Николай Фёдорович скромно говорит, что они всего лишь «извозчики специального назначения», которые доставляют до места бойцов спецназа ФСБ. Хотя он явно скромничает. Так по жизни получается, что Вы хорошо знакомы и дружите с теми, «кого возят» — с офицерами спецназа антитеррора. Когда Вы познакомились?

— На базе в Ханкале под Грозным, в первую кампанию. Вы то там были? Две вещи запоминаются: лужа при въезде в группировку, в которой БТРы по грудь зарывались, армейские палатки — ничего ж больше не было! Слева стоял спецназ ФСБ. Ну, и по первому разу все сбежались — кто фотографироваться, кто — чего, и я к ним подошел с ответным визитом. Начались разговоры за жизнь. Потом был Гудермес, 1995 й год. В группировке несколько раз встречались, потом на выездах…

Эти люди — все до одного! — «штучный товар». Надо четко понимать, что человек в мирное время выполнил боевую задачу! Он это сделал за кого то! Пока здесь отдельные граждане решали политические вопросы, зарабатывали деньги, гуляли, любили женщин — он рисковал здоровьем и жизнью. Это еще счастье, что есть Ассоциация «Альфа», которую создал Сергей Гончаров, что он ребят поддерживает. Но как? Ушел офицер, прослужив в подразделении двадцать семь лет, легендарный человек. И что? Кто то занялся его трудоустройством? Во-первых, это жуткая неблагодарность государства. Во-вторых, это небезопасно. Ведь этот профессионал, кроме своего очень специального ремесла, ничего не умеет. Есть инстинкт, вбитый годами в плоть и кровь.

А сколько молодых пенсионеров уходит? И если смотреть с государственной точки зрения, то где он окажется завтра?! А его семья, дети?! Их кормить надо. Пройдет день-другой — больная жена, голодный ребенок… и ты сдашься, обязательно сдашься! Потому что, повторяю, если бы ты был один, в крайности ты бы пустил себе пулю в лоб! А если не один? А он умеет только воевать!

Бросать таких людей на произвол судьбы безнравственно, нелепо, глупо, бездарно и, главное, небезопасно. Это раз. Второе — это то, на что вообще не обращают, как правило, внимания: дети! Представьте, дети, которые на все это смотрят. Можно, конечно, раз в год возить ветеранов на Красную площадь, но остальные 364 дня дети видят, как они живут. Ходят шаркающей походкой, с палочкой, и смотрят — вот этот хлеб нельзя покупать, потому что он дорогой, пойду ка я в другой магазин, где подешевле, и тогда хватит еще на полбутылки молока. И так думает человек, дошедший до Берлина!

Другой, еще молодой, из Афгана еле еле вернулся! А этот Чечню пропахал всю! И сам собой отпадает вопрос — что то многие косят от армии?! И никто не хочет погоны надевать! И мамы отговаривают. Я, конечно, понимаю, что глупо писать о том, что вся армия пропита и проворована! И тем более, про спецназ! Кстати, про спецназ вообще подобного не говорят. Правда, какие то засранцы написали, что именно омоновцы украли кредитные карточки с разбившегося польского президентского борта… И никто при этом не извинился!

— Только поляки… потом.

— Я об этом и говорю! Какая то мразь написала, и все. И никаких тебе извинений. Взяли и облили грязью бойцов специального подразделения.

— Леонид Аркадьевич, с кем из «альфовцев» Вы дружите по жизни? Фамилии, понятно, можно опустить.

— Сейчас уже можно сказать. Это Юрий Николаевич Торшин. Алексей Алексеевич Филатов. Геннадий Соколов.

— Насчет Филатова. Вы знакомы с его песенным творчеством? Что по этому поводу можете сказать?

— Главное, что ему интересно этим заниматься. Даже не понимаю, где он время находит! Ведь в Ассоциации «Альфа» он ведет довольно серьезное направление и при этом еще радостно увлечен популяризацией всего этого на радио; я знаю, он собирает факты истории создания Группы «А», о боевом пути подразделения — в надежде, что когда нибудь сделает фильм или книгу. Фантастически! Мне жутко нравится. Это человек, который сделал сам себя (повторяет эту известную фразу по английски). У него не было богатых родителей, папа — не член Политбюро ЦК. Спортсмен, воин. По сегодняшним временам этот характер сам себя за волосы вытаскивает, как барон Мюнхгаузен из болота — сам себя держит. И себя, и семью, и дело, которое ему доверено. Замечательно! Причем, он совершенно оптимистичный человек.

Я многих знаю, и с Сергеем Гончаровым близко знаком, и с полковником Александром Михайловым — и не слышал, чтобы кто то на что то жаловался. Они — оптимисты. И это при том, что люди видели кровь и в таком количестве… Выскажу свое сугубо личное мнение: Михайлов по всем психофизическим данным мог бы еще служить и служить, Торшин — тоже. Знания и опыт у них огромные. Тем более, что кроме опыта, знаний и высшего мастерства за их плечами реальный кредит доверия. Этим людям всегда доверяли. Причем, как вы понимаете, это едва ли не самое главное в боевой обстановке.

Как командир верит солдату, так и солдат должен ему верить, иначе и этот не командир, и тот не солдат. Как можно таких людей отпускать?! Не знаю. И, тем более, что сейчас, повторяюсь, никто не занимается их трудоустройством, они как то сами потом будут выбиваться… только в какую сторону? Куда? А это люди, которые стояли рядом с высшим эшелоном власти, и первых лиц охраняли. И всегда «в горячей точке» рядом стоял такой человек в своем боекомплекте.

Вообще, офицеры спецназа антитеррора… как летчики. Даже больше — как летчики-испытатели. Потому что каждый раз, отправляясь на специальное задание, все равно не знаешь, с чем ты столкнешься. На 99 % надо точно все определить и просчитать, все возможные варианты. Но все равно 1 % случайностей есть наверняка в боевой обстановке, не мне вам рассказывать!..

…Но это же потрясение! Это специалисты высочайшего класса! Как можно их оставлять вне поля зрения?! Не представляю. Не понимаю.

— Леонид Аркадьевич, вот для этого и существует Ассоциация «Альфа».

— Она тоже имеет ограниченные возможности. Эта задача не Ассоциации, но — государства! Этим должно заниматься государство по той простой причине, что человек практически любой профессии, будь то музыкант, слесарь, да кто угодно, все таки имеют перспективу работать хоть до старости. Ты можешь играть на рояле сколько угодно, никто тебе слова не скажет, просто твое мастерство даст тебе возможность держаться, пока ты сам так считаешь нужным. Если токарь, то будешь работать, другое дело, что тебя могут снять со станка и сделать мастером или бригадиром, потому что ты специалист высшего класса в своей профессии. А как спортсмены? Когда в двадцать пять или тридцать лет ты понимаешь, что никому не нужен. И дальше ты рушишься с гигантского пьедестала из цветов и музыки буквально «в никуда». Весь переломанный — не столько физически, сколько психологически.

СОЦИОЛОГ И ПСИХОЛОГ

— Скажите, сколько раз Вы бывали в командировках на Северном Кавказе?

— Не знаю (смеется). Кто это будет считать и зачем?

— Вам бросилось в глаза отличие между тем, что Вы видели в первую «чеченскую» кампанию и во вторую?

— С самого начала — Великий армейский бардак. И при этом удивительное боевое братство «погранцов» и спецподразделений. К ним со стороны чеченцев не было презрения и ненависти. Об этом я знаю по рассказам и некоторым услышанным разговорам. Да — бились, воевали, не давали пройти по вершинам, и враг их уважал. Я говорю о чеченцах.

— Там уже интернациональная смесь, им подавай Эмират Кавказ.

— Как то мы сидели с одним государственным мужем, разговаривали. Я все пытался узнать и понять: если у нас военное время, то надо, стало быть, и жить по законам военного времени. Во всяком случае, точно утвердить — там, где идут боевые действия, должен действовать соответствующий правовой режим. Со всеми вытекающими последствиями. Но нельзя судить людей ни с этой стороны, ни с той по гражданскому уголовному уложению. Это как то нелепо.

Второе. Может, это жестко звучит, но, тем не менее — уголовный кодекс РФ должен распространяться на граждан именно России. В отношении всех остальных должен применяться «кодекс», который придумал не я, Леонид Якубович, а князь Александр Невский: «Кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет!». Пришел сюда с оружием, взяли у тебя паспорт, узнали, кто ты есть — и все, к стенке! Не ходи сюда. Приезжай торговать — пожалуйста; пой, пляши! Работай! Но пришел с оружием, убил кого то — все, ты суду не подлежишь! Ты, вообще, никто, как крыса! Чумных крыс убивают. Никто ж не будет брать чумную крысу, отправлять в Москву, в Верховный суд и судить за то, что она разносит чуму!

— И что он ответил?

— С высоты своей должности доказывал: есть закон, который надо соблюдать, а на человеческом уровне — кивал головой… Наши депутаты что то щебетали про смертную казнь, но как то неубедительно. А один деятель договорился до того, что убить, дескать, легко — нет, пусть все знают, как преступник там мучается, получив пожизненное заключение. Что за призыв такой, что за садизм?

— Это в отношении «Магаса» было сказано.

— Пожалуй, даже раньше. Понимаете, дело в том, что есть Высший суд, и с этим ничего нельзя поделать. Но ради спокойствия, ради родных наших, ближних и дальних, надо менять законы. Это факт. А все разговоры о том, что террористы сильно хотят помереть и отправиться к Аллаху — ну, придумайте что нибудь, хороните их в свинячьей шкуре. Это никакого отношения к народу, кстати, не имеет.

Был такой покойный Гена Недосека, глава Чеховского района Подмосковья, в 2004 году он разбился в машине. Замечательный был мужик, и мы с ним однажды удрали в один из районов Чечни — там детский дом сирот. Так вот он туда одеяла возил, игрушки, оргтехнику и многое другое. Короче, приехали — все тоже самое, как и по всей России: давайте сфотографируемся с вами на память. Смотрю, а вокруг такие же люди! Гражданская война — совсем худое дело.

— Бессмысленная и беспощадная.

— Еще хуже! Это религиозные войны XXI века. Причем, как легко понять, никакого отношения к вере это не имеет. Фанатизм, вообще, вне веры. Кто только не просачивается через границу — негры, арабы… Они приходят сюда убивать, но если хотят получить за это деньги, то должны понимать, что вместе с ними могут получить пулю, и угомониться.

— Леонид Аркадьевич, передача, которую Вы ведете, это своего рода уникальный социологический агрегат. Помнится, кто то из великих сказал: «Чем больше я узнаю людей, тем больше мне нравятся собаки». Как на Ваш взгляд, с точки зрения прикладного социолога — что являет собой нынешнее российское общество? И вселяет ли в Вас чувство оптимизма то, что Вам приходится видеть на передаче?

— Нет, не вселяет. Причем это какая то странная история. Я даже не могу понять, зачем это делается. Я вам другую фразу приведу: «Хлеба и зрелищ!». Не можем дать хлеба, значит, надо зрелища давать.

— То есть Вы не столько социолог, сколько телевизионный психотерапевт?

— Нет. Количество обиженных в стране начинает зашкаливать. Отбросим эмоции. Есть несколько программ, например, Караулова или Пиманова «Человек и закон», в меньшей степени «Чрезвычайные происшествия». Даже если половина того, о чем говорят, правда, то количество судебных процессов в стране должно превосходить всякое разумение! Мы даже чемпионат мира по футболу не сможем посмотреть. А если их нет, судебных процессов — что тогда происходит? Если народ опять стал пугаться говорить правду вслух, а сколько таких случаев?! Нет, если вы пишите, что какой то майор милиции или подполковник стал рассказывать о взятках, а потом его посадили, у меня возникает подозрение. Либо вы напишите, что он лжет, либо — что?..

— А все таки в нашей жизни есть что то, вызывающее положительные эмоции? Ведь всегда можно увидеть и позитивную сторону?

— Дочь, сын, внучка. Все живы-здоровы. Жена. Это позитивное. Для меня мир ограничился этим. Книжка вышла. Все — я, как человек, замкнулся в этом позитиве. Воевать со всем миром мне не хочется, да и бесполезно. Но то, что люди, которые бывают в этом доме… это такие надежи!.. в том числе те, о которых мы сегодня говорили.

— Что бы Вы пожелали «этим надежам», своим друзьям, в том числе из «Альфы»?

— Народ, живущий в нашей стране, отличается огромным терпением — правда, до поры — до времени. Пожелать? Две вещи: терпение и юмор. Другого нет. Юмор, вообще, спасательный круг. И терпение. И чтобы родные были живы, здоровы. Больше ни-че-го пока не надо!