Автор: Инга фон Кремер

ФРАНЦИЯ ВЫСЛАЛА БУДУЛАЕВ

Во Франции рванула «иммиграционная бомба Николя Саркози». Глава страны решил покончить с доброжелательной политикой по привлечению иностранцев. Обсуждение соответствующего закона в Национальном собрании совпало с объявлением штрафных санкций ЕС в адрес Парижа, обвиненного в незаконной депортации цыган.

Вивиана Рединг, комиссар ЕС по вопросам юстиции, считает, что французское правительство пренебрегло правовыми нормами от 2004 года, согласно которым граждане ЕС имеют право свободно перемещаться по территории Евросоюза.

Еще до ужесточения иммиграционной политики комиссар Совета Европы по правам человека Томас Хаммарберг написал письмо французскому министру Бессону, в котором призвал Париж соблюдать права человека. Представитель СЕ подверг жесткой критике негуманные действия французских властей. Бессон ответил, что «Франция стала в 2009 году страной, которая принимает самое большое количество иммигрантов в Европе», поэтому критика со стороны СЕ попросту неуместна.

Рома-ромалы, которые проживают во Франции, давно пришли из Испании, они (как и русские цыгане) интегрированы в местное общество. Но после того, как сюда с документами Шенгена устремились их румынские собратья, тема получила свое новое развитие. О том, как она видится непосредственно из Франции, живо повествует Инга фон Кремер.

«Цыганами здесь считаются румыны, — рассказывает она. — Но вообще их два типа — совсем цыганские цыгане, живущие таборами, занимающиеся традиционными «ремёслами», и собирательное название приехавших представителей стран Восточной Европы. Это вроде как в России все южные граждане СНГ — «таджики».

Вторая группа — это наши, так сказать, братья‑славяне: молдаване, поляки, венгры, румыны… Они относительно мирные, всю неделю вкалывают на стройках, возят домой зарплату в твёрдой валюте и вполне довольны жизнью. К ним относятся нормально, об их выселении речь не идёт.

Во Франции ко всем работающим людям относятся с уважением. Здесь расслоение общества идёт не по критерию количества бабла, а по занятости: если ты сказочно богат и не работаешь, ты лох. А если беден, но занимаешься каким‑то своим делом — уважаемый человек.

В принципе, во Франции все, кто трудится, живут хорошо…

Возмутители спокойствия — представители первой группы. Как они живут? Они находят пустырь, заезжают туда табором, собирают с окрестных помоек мусор, строят из него непонятные сооружения типа шалашей. Разместившись, отправляются на промыслы. Традиционное занятие женщин и детей — воровство и попрошайничество, мужчин — квартирные кражи, торговля (наркотиками и цветными металлами) и конокрадство.

Раньше воровали коней из плоти и крови, сейчас — железных. Причем слова песни Яшки-цыгана «выкраду вместе с забором» из «Неуловимых мстителей» стали реальностью — могут и с забором. Забор сдадут на металл.

Проблемы с пришлыми «ромалами» начались с тех пор, как они появились во Франции. На месте, где останавливался один табор, через неделю появлялся целый район. Власти пытались расселять эти трущобы — думали, что все проблемы от того, что у людей нет крыши над головой, своего дома. Было построено некое количество домов, куда переселили цыганские семьи. Однако цыгане посчитали, что с ними поступили «бесчеловечно жестоко» — прямо‑таки издевательскими были критерии отбора, целых два: наличие детей школьного возраста и желание работать на французских предприятиях.

Ещё более «ужасающими» были правила проживания: никаких посетителей (во избежание превращения квартиры в бочку с селёдкой), запрет стаскивать домой металлолом (ну а как можно прожить в квартире без пары тонн железа???) и, наконец, соблюдение правил личной гигиены. Потрясающий, вообще‑то, пункт — это каким же, спрашивается, надо быть грязнулей, чтоб тебе отдельно предписывали необходимость мыться?..

Но французское правительство во главе с Николя Саркози ещё и не так «издевалось» над бедными цыганами. Тем, кто не попал в программу переселения, предложили оплатить дорогу домой и выдать сухпаёк.

Это был предел цыганского терпения. Началось массовое бегство из трущоб. Кого поймали — таких было крайне мало — тем насильно купили билет домой. Хотя тут всё было не так просто. У многих не было никаких документов. Дома тоже не было. Куда их отправлять? Определить сложно… Цыгане сами говорили, из какой они страны — и ездили отдыхать в Испанию и Италию за счёт французских налогоплательщиков, а потом одним им ведомыми тропами возвращались назад.

Переселённые цыгане думали, что пройдёт время, и они снова завезут к себе табор. Но нет, не вышло — тут если что, сразу звонят «в участок», а полиция сурова и с правонарушителями не чикается. Цыгане взбунтовались и вернулись к традиционным «ремёслам». К тому же в квартирах жить им было тесно, просила душа простора. И квартиры поменяли на автофургончики, этакие трейлеры.

Не хотят жить по‑хорошему, будут жить по‑отличному, решило правительство и начало кампанию по выселению. И всё бы ничего, но вмешались французские коммунисты.

Местные последователи Жоржа Марше — типичные маргиналы. Им построили социализм высшей категории — трудись и живи без проблем. Спрашивается, чего ещё нужно? А нужно бездельничать, пить, показывать свою крутость, ругая у власти стоящих. И мелко пакостить по случаю. Красные защищают иммигрантов, потому что на их фоне они выглядят не такими уж жалкими. По крайней мере, они круче тем, что их родной язык — французский.

…Цыгане вовсе не бедненькие и несчастненькие. Это очень счастливый народ. Чтобы не быть голословной, расскажу историю своего знакомства с ними. Я провела целый день, даже почти сутки, в компании этих самых «рома». Теперь я фанат Николя Саркози, дай Бог ему здоровья и упорства в положительных начинаниях, а мне молока за вредность на производстве.

Первых французских представительниц «племени кочевого» я встретила возле аэропорта имени Шарля де Голля: на въезде в Париж часто образуется небольшая пробка, и цыганки ходят от машины к машине с протянутой рукой, а другой показывают, что хотят есть: сложив в щепоть пальцы, подносят их ко рту, имея вид полного изнеможения — смотришь, и кажется, что сейчас рухнет прям посреди дороги и на глазах у всех помрёт. Даже американец, с которым мы ехали в такси, не удержался от комментариев и заявил: фигня всё это, что они есть хотят.

Ан нет! В случае опасности эти «умирающие лебеди» демонстрируют прыть, которой позавидовал бы любой заправский спринтер: резво подобрав юбки, они ставят олимпийские рекорды по движению на пересечённой местности и дурным голосом орут вслед какие‑то слова, похожие на ругательства.

Потом одну «Эсмеральду» я встретила в саду Тюильри. Ходит там такая худощавая представительница этого рода-племени и с очень страдальческим видом пристаёт к людям:

— Do you speak English?

В независимости от того, спикаете вы или нет, она вам сунет под нос карточку с вулканом и протянет руку, чтоб вы дали ей денег. Впрочем, картинка может и меняться.

Ещё одна такая мадемуазель гуляет у Нотр-Дама. Та тоже какую‑то цветную бумажку под нос тычет, просит «ловэ». И вид также имеет не менее трагический. Но когда моя знакомая по имени Рита, отвечая на вопрос про говорение на английском, предложила цыганке пойти по известному адресу, та резво повернулась и злобно что‑то прошипела в ответ.

А ещё они ходят по метро. И дурацким голосом просят денег. И им дают! Я как‑то сидела рядом с мужиком, который сунул такой вот попрошайке два евро (это, кстати, восемьдесят рублей):

— Зачем вы поощряете тунеядство? — не удержалась я. — Кто не работает, тот не ест!

— Что вы, что вы, так нельзя говорить! Это невежливо! — изумился благородный парижанин.

Пришлось его огорчить:

— Да я вообще невежливая в некоторых вопросах. И вам того же желаю!

Дикое количество цыганок со своими милыми отпрысками сидят на улицах и нагло домогаются до проходящих мимо людей. Подходит этакий паренёк с ноготок, с наглющими глазищами, и суёт тебе стаканчик с мелочью, нарочито встряхивает так, чтобы монеты гремели — добавляй‑де.

Один такой увязался за мной. Идёт и идёт! Я делаю вид, что не замечаю. Он продолжает тащиться. Потом, вконец обнаглев, хватает меня за руку! Я в бешенстве разворачиваюсь к нему и, грозно сверкая очами, вопрошаю:

— Этто что ещё такое?

Подействовало — малый отскочил и, сердито бурча, пошёл к мамане — или кем там она ему приходится.

В общем, примечала я так особенности цыганского промысла, пока случайно не познакомилась с «ромалами» в метро. Один из них начал в меня тыкать пальцем и орать на весь вагон:

— Русская! Русская!

Я хранила олимпийское спокойствие и стоическую невозмутимость. Он стал заглядывать мне в лицо с комичными ужимками, повторяя:

— Русская, русская!

Не выдержала, говорю ему:

— Ну русская, русская! Дальше‑то что?..

Они разволновались:

— Ну? Ну русская? Полонез? Полонез? (Полька)

Я думаю — почему полька, если я сказала, что русская? А потом оказалось, что по‑румынски «ну» значит «нет».

Их было трое, я — одна. Короче, попала я в засаду: во французском метро по два сидячих места, расположенных друг напротив друга. Я сидела возле окна, а они заняли все остальные места. Орали все разом, пытаясь мне что‑то объяснить. Спрашиваю:

— Вы откуда?

— С работы!

И смеются.

— А где работаете?

Смеются.

— А вы откуда?

— Романиа! Романиа!

Романия — Римская империя то есть. Юлий Цезарь. Октавиан Август. Спартак. И эти трое пёстро одетых «последних римлянина». Эмилио — этакий команданте Че с волосами до плеч, в берете, камуфляжной рубашке с закатанными рукавами, джинсах, с сумасшедшим количеством фенечек на руках и с чёрным кожаным шнурком с медальоном на шее.

— Этот медальон что‑то значит?

— Нет, это типа как у тебя вот эта штука — и тянет руки к бархотке у меня на шее.

Я останавливаю его жестом:

— Без рук!

Лимарис — в шляпе как у Гоши Великолепного, только кожаной, полосатой футболке с длинными рукавами, жилете и шортах. И тоже весь в фенечках и шнурках с подвесками. Жидо (ударение на первом слоге) — в полосатой футболке с длинными рукавами, джинсовых шортах и жилете. Он откуда‑то знал несколько слов по‑русски и постоянно их радостно повторял:

— Это картина! — и показывал мне жестами, как вешает картину на стену. — Пальто! Мама! Папа! Руссиа или Белоруссиа?

Возле метро была кафешка, в которую они меня потащили:

— Десять минут! Пять минут! Руссиа! Товарищ!

«Ваши товарищи в овраге лошадь доедают…»

Кафешка была арабской. Они взяли «по пивку», я — шоколад. Официант положил на блюдце три кусочка сахара. Это страшно возмутило Жидо, он подошёл к стоящей на барной стойке корзиночке с сахаром, загрёб изрядную пригоршню и принёс мне. Я ему попыталась объяснить, что так нехорошо, так нельзя. Он радостно улыбался в ответ, а когда мои нравоучения ему надоели, сунул мне под нос бутылку с пивом, на этикетке которой была изображена церковь и пояснил:

— О-о-очень хорошее пиво! Выпьешь — и сразу попадаешь на небо!

И опять хи-хи да ха-ха.

Потом речь зашла о пожарах в России — про них тут все спрашивают. Лимарис не знал слова feu, я ему на английском говорю — файр, фаер!

— Фраер! — вдруг обрадовался он и все начали радостно смеяться.

Я им объяснила, как смогла, что значит фраер по‑русски. То же самое это слово значит и по‑румынски. Эмилио сказал, как будет фраер по‑французски, но я забыла.

Я допила свой шоколад, обменялась с ними номерами телефонов и пошла спать.

На выходных мы встретились.

— Почему вы пьёте?

— Мы живём и работаем, чтобы пить и курить! — и эти удивительно весёлые ребята опять хохочут.

— А вы воруете?

— Иногда. Чтобы навык не потерять, — лыбится обладатель плутоватой физиономии Жидо. — Но вообще мы фокусники.

— А меня научите? — спрашиваю я с совершенно серьёзным видом.

— Конечно, научим! — и опять смеются.

— Почему вы всё время смеётесь? Вот я видела ваших женщин с детьми, они очень печальные! У них измождённый вид и трагическое выражение лица.

— Что поделаешь! Работа у них такая!

Фокусники — это в смысле напёрсточники, как оказалось. А работа — это людей на деньги разводить.

И спросила Нина тихо:

— Разве плохо быть портнихой?

Кто трусы ребятам шьёт? –

Ну, конечно, не пилот.

Все профессии нужны, все профессии важны?..

Ближе к вечеру они меня тянут в район Монмартра. Я думаю про себя — мёдом им, что ли, это место намазано?..

На Монмартре, в одном из сквериков, целая толпа цыган. Женщины в длинных юбках, некоторые в косынках, вовсю кокетничают с пёстро одетыми мужчинами. Все довольны жизнью и счастливы. Где те трагические лица изголодавшихся людей, где томно потупленные в предсмертной слабости очи? Откуда взялся этот озорной блеск в глазах?

— Ну, теперь видишь, что всё нормально? — радуется Жидо. — Все довольны и счастливы.

— Жидо, а как вы относитесь к выселению цыган?

— Да никак! Ну выселят — а мы вернёмся.

— Но зачем? Почему вы хотите вернуться сюда?

— Потому что меня нигде так не уважают, как здесь. Я был в Италии, там цыганские лагеря сжигали. Я был в других странах, нигде так хорошо к нам не относились.

— А где ты родился?

— В Румынии. Но туда вообще возвращаться не вариант!

— Почему?

— Потому что там нет такого человеколюбия, как здесь.

— Ну а ты считаешь, это расизм?

— Да нет, в принципе, у нас из табора тоже выгоняют тех, кто работать не хочет. Мы нормально к этому относимся. Но периодически к нам приезжают разные люди, помогают деньгами и продуктами, объясняют, что нас дискриминируют. Мы потом рассказываем это журналистам. Приезжающим хорошо, они становятся популярными, и нам хорошо — денег дают, по телевизору показывают. Ну а вообще, что ты меня всё про это спрашиваешь? Давай о чём‑нибудь другом поговорим!

В таких познавательных беседах мы проводим всю ночь, шатаясь по Парижу. Заходим в разные кафешки. За один вечер они пропивают месячную зарплату какого‑нибудь француза. Всё время дурачатся, ведут себя как совершеннейшие дети.

— Слушайте, а зачем вы меня позвали с собой?

— Русские — наши друзья! Русские девушки — самые красивые в мире! Наши родные, побывавшие в России, рассказывали, что русские — удивительно добрый и щедрый народ. Нигде они столько не зарабатывали, как в России после воскресной службы. Русских мы любим! Мы тебя к себе в табор заберём!

— Я к вам не пойду, мне такая жизнь не нравится.

— Это тебе только пока так кажется, а потом поймёшь, что жить только сегодняшним днём — здорово!

— Жить сегодняшним днём можно и не в таборе.

— Можно, конечно! Но в таборе веселее!

— Слушай, а где ты так научился говорить по‑французски?

— Здесь! Что, неужели думаешь, я на курсы какие‑то ходил? — и радостно хохочет. — Мои курсы — это улица. Я здесь уже почти десять лет!

Так мы гуляем до открытия метро. Они меня зовут в табор. Я им говорю, что мне кажется, что это опасно для меня, т. к. их женщины могут меня приревновать, и это закончится поножовщиной. Они меня уверяют, что всё будет нормально. Я думаю — ну, а что, в принципе, со мной может случиться страшного? Не могу придумать ничего действительно пугающего, всё кажется абсурдно комичным и киношно надуманным.

Буду драться на ножах с какой‑нибудь цыганкой — это, пожалуй, даже увлекательно. Меня изнасилуют… ага, всем табором, это абсурд, шатаюсь с ними всю ночь, и всё нормально, а тут вдруг… Они меня продадут в рабство — это попахивает дешёвым бульварным романом. Меня посадят на наркоту или на кол.

В общем, я иду…

Пришли мы, когда уже светало. Меня очень радушно приняли, напоили чаем, все пытались со мной поговорить, все мне улыбались. Пока мы пили чай с цыганскими женщинами, заявились цыганские мужчины и стали что‑то оживлённо обсуждать.

— О чём они говорят?

— Обсуждают, какое место тебе дать.

— В смысле???

— Ну, рабочее. Где ты работать будешь.

— Я же только пришла!

— Да, но Жидо ещё неделю назад говорил, что они тебя приведут, что тебе надо помочь, что у тебя нет здесь дома.

Я чуть чаем не захлебнулась от таких новостей. Встаю, подхожу к вершителям моей судьбы и говорю:

— Простите, дорогие друзья, но мои парижские знакомые, «чеченские бандиты», не разрешат мне жить с вами.

Смотрю на реакцию…

— Ты с ума сошла? — потрясённо глядя на меня, вопрошают «ромалы». — Они же дикие! Это не французы — они в драку лезут и с ножами ходят.

Я говорю — вот, мол, поэтому не могу согласиться на их предложение. И вообще, спасибо большое за всё, но мне пора, «потому что бандиты меня наверняка уже ищут».

Эмилио провожает меня до метро:

— Ну созвонимся.

— Да-да, конечно.

Конечно, цыгане не главная проблема Франции в целом и Парижа в частности. Негров и арабов гораздо больше. Причём если бы современных арабов увидели их предки, перерезали бы как гяуров, чтоб не позорили — настолько опустились потомки изобретателей цифры ноль и прочих вещей.

Возможно, цыган начали депортировать потому, что их не так относительно много — всегда проще выселить тех, кого меньше. Возможно, потом настанет очередь негров и арабов.

И выселяют их не потому, что они цветом кожи отличаются. Нет, конечно! А потому что на одного работающего француза приходится десять тунеядствующих «гостей».

Потому что из‑за нечистоплотности этих самых африканцев в школах висят объявления типа: «У нас снова вши, брызгайте детей средствами защиты от насекомых».

Потому что заражённых надо изолировать от общества, чтобы не вымерли все остальные.

Потому что французский народ стонет под гнётом африканской оккупации, но слишком хорошо воспитан, чтобы грубо этих оккупантов с себя сбросить», — заключает Инга фон Кремер.

Тем временем, около 90 % депортированных летом из Франции цыган за один только первый месяц осени благополучно переместились обратно в Западную Европу, преимущественно в Великобританию, Германию или Испанию. Об этом в конце сентября сообщил Sky News, ссылаясь на представителей цыганской общины.

По словам одного из высланных из Франции цыган, в Румынии представители его народа «не могут найти работу и, соответственно, прокормить свои семьи, в которых, как правило, порядка десяти детей». Собеседник телеканала сообщил, что лично он собирается вместе со своей семьей вернуться во Францию.

Как отмечает Sky News, численность цыган в Европе быстро растет и на сегодняшний день составляет около 12 миллионов. Для сравнения: население Румынии, куда преимущественно Франция и депортировала «рома» со своей территории, составляет 21 миллион человек. Такая вот арифметика.