Автор: Ольга Егорова

«ТРИДЦАТЫЙ» НА СВЯЗИ!

Окончание. Начало в № 11, 2010 г.

Еще недавно об этом человеке, одном из руководителей подразделения в Группе «Альфа», нельзя было рассказывать. И даже когда фотографии, на которых он запечатлен с президентом Дмитрием Медведевым, обошли крупнейшие новостные агентства, мы не могли внести ясность. Не имели права. Теперь, когда полковник Торшин вышел в отставку, мы можем написать о нем.

Юрий Николаевич был зачислен в Группу «А» в декабре 1982 года и прошел путь от рядового сотрудника до руководителя отдела Управления «А» Центра специального назначения ФСБ России. За двадцать семь лет, отданных службе в «Альфе», он участвовал во многих специальных операциях, в том числе в ДРА, Нагорном Карабахе, Таджикистане, Белом доме, Первомайском, на Дубровке и в Беслане. За его плечами две военные кампании на Северном Кавказе.

Задача — спасти людей

— Как проходил штурм Белого дома?

— А штурма как такового не было. После гибели Гены Сергеева мы начали проникать внутрь и поэтажно зачищать здание. На пути встречали и военных, и гражданских, и священник там был. Осматривали встречных на предмет нахождения оружия, если его не было, то давали проводника, который и выводил их на фильтрационный пункт.

— Была отнюдь не жесткая зачистка, как кому‑то хотелось бы.

— Хочу сказать, что та группа, с которой я шел (Саша Голембевский, Сережа Кривошеев, Валера Васильев и другие), не произвела ни одного выстрела. Выходили на людей, а те уже были настроены — идет, дескать, «Альфа» и начнет сейчас всех стрелять. Не поверите, но кто‑то на коленях стоял, кто‑то просто поднимал руки и кричал «у меня нет оружия».

Мы, повторюсь, просто осматривали встречных. Оружия нет, значит, свободен. Если шла достаточно большая группа, то давали сопровождающего, который выводил их из подъезда. У нас была задача — просто прекратить стрельбу, весь этот бардак, вывести людей, отфильтровать «своих» и «чужих». Кого надо, сопроводили в «Лефортово», а остальных, ни в чем не замешанных, а таковых было большинство, отпустили по домам, вот и все.

— Юрий Николаевич, наверное, только потом пришло осознание, что фактически Вы участвовали в локальной гражданской войне, которая вспыхнула в самом центре Москвы?

— Да, абсолютно согласен. То, что происходило тогда, можно назвать гражданской войной или ее гранью. Можно, хотя и сложно, себе представить, что бы было, если бы Группа применила оружие, тем более — убит Гена Сергеев. «Альфовцы» могли (как кто‑то предполагал, а может, и надеялся) озлобиться и абсолютно без разбора расстреливать толпы ни в чем не повинных людей, просто из мести. А ведь люди туда попали по разным причинам: одни за компанию, другие по своим политическим убеждениям, третьи для того, чтобы поддержать Руцкого и Хасбулатова; многие работали в Белом доме, а это ведь огромное количество народа, начиная от технических служащих и заканчивая депутатами. Кто‑то, возможно, и рад был бы до возникновения всей этой ситуации выйти из Белого дома, но такая возможность не представилась.

Нам в то время помогали сотрудники «Вымпела», по второй волне за нами шли внутренние войска, та же самая милиция. Слава Богу, все было прекращено и, действительно, что называется, без единого выстрела с нашей стороны. Возможно, тогда на нас возлагались несколько иные функции: использовать нас как репрессивный аппарат, кого‑то уничтожить, кого‑то расстрелять, и концы в воду. Тем более, тогда было сложно отделить чужого от своего, но мы разобрались.

Совместный бой

— В этом году прошла шестая годовщина Беслана. Если почитать прессу, везде пестрел такой штамп: «Шесть лет с момента штурма». Но ведь штурма, по сути, не было — силовая операция по спасению людей, не так ли?

— Сложный вопрос, но, безусловно, я больше склоняюсь к тому, что это была операция по освобождению заложников. Штурм был спланирован, причем в нескольких вариантах. Два дня работали, все осматривали, собирая оперативную информацию.

Я был начальником отдела: расставили точки, с которых должны были идти отделы. У нас была задача — проникнуть в центральный вход и пройти коридор, примерно семьдесят пять метров, слева — спортзал, а справа классы. Это и был участок нашей работы. Другому боевому отделу была поставлена иная задача и нарезан участок: столовая, актовый зал. Третий отдел — спортзал, и т. д.

Каждый отдел Управления «А» работал совместно с коллегами из «Вымпела». Я вам показывал фотографии, на них подполковник Олег Ильин, он погиб, и лейтенант Туркин. По­моему, там не вышли из боя двое, это параллельный отдел, который входил вместе с нами.

— Вообще, какая была ситуация на момент прибытия? Ведь вооруженные ополченцы, родственники и просто знакомые — их не удалось оттеснить от школы, и они создавали тяжелую ситуацию?

— Очень тяжелую. Но, с другой стороны, их тоже можно понять. Ведь в ополчении находилось, наверное, процентов восемьдесят, если не больше, мужского населения: это отцы, мужья, братья непосредственно тех заложников, которые были захвачены в школе. Люди шли… кто с кинжалом, кто с шашкой, кто с охотничьим ружьем, или нарезным оружием. У кого‑то в руках были и автоматы, и пистолеты. Впрочем, тогда не время было отсортировывать, кто и на что имеет право.

До нашего приезда ополченцы заблокировали здание, их еще как‑то сдерживала и не пропускала милиция — они вносили сумятицу, и мы боялись, что они нам будут помехой. Тем более, их было сложно отличить от боевиков: у кого‑то форма, у кого‑то нет, у кого‑то только брюки, у кого‑то китель — и у всех оружие. Боевики одеты были практически в то же самое. И нас это настораживало.

— Есть такой ветеран «Вымпела» Ермолин, бывший депутат Госдумы. В одном из интервью он сказал, что представители так называемого ополчения поставили ультиматум: если спецназ предпримет штурм, то они будут стрелять в спину. Было такое?

— Было! Ведь в результате штурма террористы должны быть, разумеется, уничтожены, а заложники освобождены. Это война, стрельба… и не исключена возможность, что какая‑то шальная пуля может попасть и в заложника. Каждый — отец, муж, брат, родственник, знакомый, сосед — естественно, боялись этого. Значит, надо было выждать время и как‑то успокоить людей, окружавших школу.

…Был ли штурм? Да, был, но начался он, пожалуй, стихийно, хотя его планировали чуть позже, ночью, когда террористы, как правило, устают и в какой‑то степени теряют бдительность.

Если бы не сработало то взрывное устройство, которое бандиты заложили в спортивном зале… Сложно сказать, по какой причине они привели его в действие — то ли это случайно, то ли с целью провокации. Люди говорили, что снайпер из Центра специального назначения выстрелил в человека, который сидел на кнопке. Все это самая настоящая чушь.

На тот момент мы уже знали, что кнопка, которая приведет взрывное устройство в действие, существует на самом деле и находится в спортивном зале. Но где именно — Бог ведает. Что произошло между самими террористами — тоже непонятно, междоусобица ли, может быть ссора. Или тот человек, который находился на кнопке, был в состоянии алкогольного или наркотического опьянения и устал ее держать. Сейчас об этом сложно судить. Собственно, сам взрыв послужил «детонатором», своеобразным сигналом к началу операции. Мы уже находились на своих позициях, ждали ночи. Но как только прозвучал взрыв, начальник Центра дал команду к штурму.

«Похлопай ладонью»

— В прессе ходила информация, что якобы на момент штурма часть подразделения находилась на полигоне в отдалении от школы, где происходило боевое слаживание. Это так?

— Да, небольшой группе, где‑то двадцать­тридцать сотрудников, которым предстояло участвовать в спецоперации, была предоставлена возможность потренироваться.

— Но это также свидетельствует о том, что не было заранее подготовленного штурма, иначе они находились бы на своих исходных позициях?

— Было отработано три­четыре варианта штурма, но когда произошел взрыв, то, соответственно, ситуация усложнилась и надо было быстро действовать по обстановке. Ко всему прочему, на тот момент возле школы работали сотрудники МЧС, — во время так называемого «перемирия», потому что часть заложников была расстреляна в первый же день.

— Мужчин?

— Да. Я сейчас уже не помню точное количество, где‑то десять­пятнадцать человек, тела были выброшены с первого этажа. Сентябрь, достаточно жарко, солнце… Три­четыре сотрудника МЧС (мы их прикрывали с закрытых позиций) подъехали на грузовике, была договоренность с террористами, чтобы вывезти погибших. Но как только они подъехали и начали погрузку тел — произошел взрыв. Один из сотрудников МЧС был тяжело ранен, и нам пришлось его эвакуировать, фамилия его Копейкин, как сейчас помню.

У меня Стас Мамошин занимался этой эвакуацией, а я из‑за укрытия, из‑за дома выглядываю — сотрудник МЧС лежит. И в этот момент началась такая плотная стрельба, автоматно­пулеметный огонь со стороны школы, со второго этажа, что я, грешным делом, подумал, что он погиб. Кричу ему: «Брат, не шевелись, если ты жив, похлопай ладонью!». Смотрю, через некоторое время он начинает хлопать ладонью и приподнимать руку. Кричу: «Лежи спокойно, не дергайся, сейчас мы тебя прикроем БТРом и вытащим». БТР встал между раненым и школой, Мамошин эвакуировал раненого.

На каком‑то мероприятии я рассказал эту историю ребятам из МЧС, а они мне в ответ: «Да мы тебя сейчас с Копейкиным познакомим». Подводят мне этого парня, я ему и говорю: «Брат, если ты ранен, похлопай ладонью». — «Так это Вы говорили!». Постояли, вспомнили этот случай, а потом по приезде в Москву я рассказал о нём Сергею Кожухетовичу, попросив, мол, «отметьте там Копейкина». Он заулыбался и сказал, что Копейкин награду получил, то ли медаль, то ли орден, в общем, государственную награду.

Бой внутри школы

— Как складывалась ситуация внутри школы для вашего отдела?

— Дело в том, что это все произошло стихийно, и планы, которые были подготовлены штабом, уже на месте надо было корректировать, т. е. принимать решение исходя из конкретной обстановки. Когда проникали на первый этаж, получилась такая неприятная ситуация: тот отдел, который должен был идти в спортзал, встал ровно посередине коридора. А коридор достаточно темный… и был такой момент, что еще одна­две секунды, и мы бы могли открыть по ним огонь. Передвигаются, понимаете, какие‑то темные фигуры… Но, как говорится, вовремя было принято решение не стрелять.

Ну, а сам бой… сложно все было: из классов стреляли, и мы стреляли, потихоньку продвигаясь вперед. Думаю, что все‑таки на том участке, где находился мой отдел (по сути, он являлся центровым), другим отделам, первому и четвертому, пришлось намного тяжелее. Удача нас не оставила. А вот товарищей… У сотрудников Управления «В» достаточно много боевых потерь — семь офицеров.

«Альфа» не досчиталась троих. Потери первого отдела были велики, большое количество раненых, а вот наш третий, скажем, обошелся без каких‑то серьезных ранений и, слава Богу, без потерь. Да, у некоторых сотрудников были порезаны руки, но и только. Другим отделам досталось больше, серьезнее и тяжелее.

— Что Вы видели в спортзале?

— Вообще‑то, я достаточно много видел уничтоженных боевиков и абсолютно спокойно к этому отношусь. Вот, дети… опустим это… За все время службы я такой страшной картины не видел. А картина действительно была ужасающая, она так и стоит перед глазами. В Беслане есть кладбище — «Город Ангелов», где похоронены жертвы налета. Каждому нужно поехать и посмотреть этот мемориал, чтобы понять: терроризм есть Абсолютное Зло.

…Эти классы, в которые мы заходили, изрешеченные пулями, просто места живого не найдешь… Все в осколках, валяются глобусы, перевернутые парты — это очень тяжело воспринять, тяжело и страшно.

— Как получилось, что из двух террористов, взятых живьем, один не дожил до суда?

— После основного штурма или, иначе говоря, освобождения заложников, по громкой связи было объявлено о том, чтобы оставшиеся в школе выходили из здания. Им были определены два или три коридора. Двое террористов сбросили с себя разгрузки, автоматы, оружие и под видом мирных жителей затесались в ряды выходящих заложников. Но сами же люди начали показывать на них пальцами, мол, это боевики! Одного из них разъяренная толпа сама уничтожила.

— Учинила самосуд?

— Да, пожалуй, что и так, учинила самосуд. Хотя в данном случае, это слово неправильное, это был не самосуд, а логичное завершение варварской акции. Второго боевика наши сотрудники все‑таки смогли выдернуть. В дальнейшем, когда проходили судебные слушания, он, единственный из оставшихся в живых боевиков, давал показания.

— Юрий Николаевич, в прессе неоднократно подавалась информация в таком провокационном ключе, что, мол, по школе, когда там еще находились заложники, силовики били из танков и применяли «шмели». Что можно сказать по этому поводу?

— Да, было произведено до двух выстрелов из танка, но на тот момент заложников там уже не было — ни единого человека — дело уже было к вечеру. Остались мелкие группы по два­три боевика, которые плотно там засели, и достать их иными путями было просто невозможно. Например, представляете, это подвальное помещение с одним входом. Идти туда — значит подставить сотрудника спецподразделения в качестве очередной мишени, увеличив количество жертв. Тем более мы были на сто процентов уверены, что ни единого мирного жителя там уже нет.

Стреляли по подвальному помещению, по слуховым окнам. Смысла брать этих террористов живыми не было, тем более, и сами они бы не сдались — знали, на что шли. Но мирных, гражданских, повторюсь, там уже ни единого человека не было. Впоследствии специальная комиссия это подтвердила.

«Привет, покойнички!»

— Вы сказали, что никогда такого не видели, но ведь за Вашими плечами еще «Норд­Ост», и там тоже были люди, которые, к несчастью, не вернулись домой. Да?

— И, тем не менее, я не видел столько крови… Я не видел такого количества погибших детей. А «Норд­Ост»… Да, там тоже могло случиться что‑то подобное. Слава Богу, штурм был запланирован и расписан до мелочей — и у сотрудников «А», и у сотрудников «В» были определены свои точки, коридоры, места проникновения и т. д. Несанкционированного взрыва, как в спортивном зале школы Беслана, в «Норд­Осте» не произошло, там все шло некой ступенчатой чередой.

— Сотрудники, которые входили в Театральный центр, понимали, что являются смертниками? Если закольцованная система взрывчатки, установленная в зале, сработает, то все просто рухнет, и вы останетесь под дымящими руинами?

— Конечно! Но это понимаешь при любой операции. Для этого сотрудников готовят и психологически, и физически. Они осознают, что рискуют жизнью, забывая, что дома ждут жена, дети, родители, — просто выполняют свою задачу.

— Вы лично, как командир, говорили какие‑то слова сотрудникам отдела после поступления общего приказа на штурм?

— Нам был уже определен участок, по которому мы должны были продвигаться, знали, куда войти и что делать. Это непосредственно была та комната, в которой находился Бараев, отсюда он давал интервью, которое было показано по Центральному телевидению. У меня было где‑то шестнадцать­восемнадцать сотрудников отдела, т. е. половина, остальные занимались работами по обеспечению доставки газа в подвальное помещение.

Рядом находился госпиталь ветеранов Великой Отечественной войны. Пациентов эвакуировали, и палаты были отданы нам — чтобы бойцы могли час­полтора отдохнуть, привести себя в порядок, пополнить боекомплекты, переодеться, подготовиться к штурму. У меня с собой была бутылка виски. Скажу, откуда она появилась. Приехал Алексей Филатов, он на тот момент был слушателем Академии ФСБ. Приехал, но душа‑то горит, рвется в бой, но куда же в бой? Ни бронежилета, ни автомата. Да и кто возьмет на себя такую ответственность — поставить его в боевые ряды?!

Постояли, покурили. Алексей привез нам бутерброды или пиццу поесть, чтобы как‑то поддержать нас, и бутылку виски. Не бутылку же молока ему привозить?! Я говорю Мамошину Стасу, разлей, мол, всем по чуть‑чуть, — что там бутылка 0,7 на двадцать человек? — сколько каждому досталось, можете посчитать. Гена Соколов говорит: «Юрий Николаевич, скажите нам что‑нибудь ободряющее, напутственное». — «Что вам сказать? Вы ребята обученные, прошли огонь и воду! Что вас подбадривать? Все взрослые мужики».

Ну, и в шутку возьми и скажи: «Привет, покойнички!». Помню, у всех челюсть отвисла. Молчат, глядят на меня. «Что вы так смотрите? — спрашиваю подчиненных. — Знаете же, на что идете, и я иду вместе с вами. Коль так, с этим надо смириться, буквально через минуту мы это забудем — перед нами уже стоит задача, и задача сложная. Будем ее выполнять».

Да, жестко! Но, может быть, эти‑то слова и подбодрили, тем более, что сказаны были со смехом.

— Как долго длилась пауза между занятием исходных позиций и тем моментом, когда прозвучала команда «на штурм»?

— Я думаю, минут пятнадцать-­двадцать.

— О чем Вы думали в этот момент?

— Во всех операциях это, наверное, самое тяжелое время после занятия исходного рубежа. Потихоньку выдвинуться, потихоньку проползти, подкрасться, замаскироваться… И вот этот промежуток времени, когда докладываешь по радиостанции: «исходный рубеж занял», а в ответ: «ждите команды», и до команды «штурм» — кажется, идут часы, часы, часы.

Ждешь каждую секунду, что по радиостанции скажут: «Пять, четыре, три, два, один — штурм!». Так можно прождать пять, десять минут, но находиться в таком стрессовом состоянии ожидания «натянутой струной» очень сложно. Думаешь, ну побыстрее уж, чтобы не перегореть, тем более настрой такой. Все в голове держишь: дойти туда‑то, повернуть налево, повернуть направо.

…По «Норд­Осту» мы заранее проработали этот рубеж, куда должны были проникнуть, где находился Мовсар Бараев.

— В ДК «Меридиан» возле метро «Калужская»?

— Да, в ДК «Меридиан», совершенно правильно. И вот, когда уже идешь на операцию, больше работает, пожалуй, не голова, а отработанные движения мышц рук, ног…

Охота на Бараева

— Какова была ваша исходная позиция?

— Если смотреть на центральный вход, то с левой стороны можно увидеть пожарную лестницу. Чтобы проникнуть на нее, нам надо было сначала спуститься в подвал и оттуда по этой лестнице подняться на третий этаж.

— И оттуда вы действовали?

— Заняли позицию, доложили. Впереди нас забаррикадирован огромный витраж с вложенным взрывным устройством. Нам оставалось только по команде «штурм» разнести всю эту баррикаду, чтобы проникнуть уже в центральный вход на третьем этаже.

— То есть все произошло по плану?

— Да.

— И сразу начался огневой контакт?

— Да, как только за угол вышли, непосредственно к самому киноконцертному залу, начался огневой контакт. Но нас интересовала комната слева, в которой находился Бараев… Как вычислили? Нам, конечно, помогла та пленка, та запись, на которой, помните, Бараев давал интервью.

— Съемка НТВ?

— НТВ, да и беседа с этими операторами, которые ходили брать интервью у Бараева, если это можно так назвать. Они нам четко по схеме показали место расположения этого помещения. Возникло предположение, что оно является у него как бы штабом, где он должен находиться, — так оно и оказалось.

Мы вычислили эту комнату и уже целенаправленно шли туда. Другим подразделениям была поставлена задача зайти со стороны сцены, с боковых входов, с подвальных помещений… Т.е. каждому отделу, каждой боевой группе был «нарезан» свой участок.

…Как только мы подошли к этой комнате, сразу встретили огневое сопротивление.

— Стреляли из автоматов?

— Да. Открыли дверь, внутри — кромешный мрак. Комната буквой «Г» с лифтовой шахтой, раньше там хранились продукты для буфета Дома культуры, в общем, складское помещение… и сразу же шквал огня в открытые двери.

— Бронещитом не прикрывались?

— Нет, мы открыли дверь, оттуда прозвучало несколько выстрелов, наверное, шесть­восемь сотрудников открыли огонь. Там что‑то хлопнуло, что‑то загорелось…

— Чем светили, фонарями?

— Да, фонарями. Только я сделал полшага вперед, как раздался хлопок гранаты — чека отлетела, а сама граната еще не взорвалась. Я быстро ретировался, и тут произошел взрыв, и часть осколков — четыре штуки — попали мне в правую руку.

— Это бандиты кидали?

— Сложно сказать. Бой идет! Осколок один до сих пор остался там, но ничего, не мешает, слава Богу. Кость не была повреждена, артерии не перебиты.

Когда стрельба прекратилась, мы с фонарями вошли в комнату — там оказалось два трупа, один из них Бараева. Второй — его помощник. Мы их вытащили, положили на пол. Достойный конец для них. Были расставлены точки над «i», главарь уничтожен. В этот момент шел серьезный бой, некоторые группы террористов еще сопротивлялись…

В схватке со временем

— Перед началом штурма вы делали уколы антидота?

— На кого‑то они возымели действие, на кого‑то нет, и после спецоперации ряд сотрудников, порядка восьми человек, находились в госпитале на излечении — траванулись газом!

Двери в зал были открыты, чувствую — газ, но хотя мы все имели противогазы, не надевали их. Во­первых, в них достаточно тяжело работать, стрелять, теряется видимость — обзор слева, справа. И я дал команду двум сотрудникам, фамилии их называть не буду, — они до сих пор служат — бить стекла и резать огромнейшее полотно на фасадной части перед главным входом, где написано «Норд­Ост».

— Для чего?

— Чтобы создать сквозняк, чтобы как можно быстрее газ вышел из зала, тем более, туда уже были открыты двери. Сначала‑то разбили стекла и витражи, — думал будет достаточно, — а сквозняка нет. Пришлось резать полотно, оно плотное, пропитанное масляной краской, и создает такой парниковый эффект вроде целлофановой пленки. Выскочили и начали ножами его резать, потом я смотрел, корреспонденты снимали непосредственно сам штурм со стороны фасада центрального входа, и как там режется это полотно, и кусками отскакивают слова «Норд­Ост». Сквозняк, наверное, сыграл свою роль, помог и нам работать в зале, и выжить заложникам, не всем, к сожалению.

Бой был достаточно быстрый, скоротечный. Сработали все подразделения просто великолепно — каждый на своем участке. Бандиты были уничтожены, наверное, в течение десяти­пятнадцати минут. Может, даже и меньше. Ну, а затем, оставив боевое охранение внутри, мы бросили все силы на то, чтобы вынести людей.

— Это была инициатива, рожденная на месте, изначально она не оговаривалась?

— Не оговаривалась. Мы не знали, как сработает газ, что там будет. Решение было принято на месте, я даже не помню, кто стал инициатором. Сотрудники сами, сознательно, пошли на это, видя бедственное положение людей.

Террористов можно было сразу отличить от заложников, от тех зрителей, которые там находились. И наши сотрудники молча снимали бронежилеты и разгрузки и на себе вытаскивали людей, живых, и мертвых, и укладывали прямо на ступеньки перед центральным входом — кто‑то дышал, кто‑то уже нет. Тут же подъезжали машины «Скорой помощи».

Появилось МЧС, но без нашей команды они не могли зайти внутрь. Но, в основном, всех, кто там находился, во всяком случае, большую часть, вынесли сотрудники Центра специального назначения. Причем не выбирали, дышит или не дышит, первого попавшегося человека брали и несли на себе, а если он был достаточно крупный — то тащили вдвоем.

Помню, взвалил какого‑то мужчину, а у меня еще кровь шла, но я как‑то не чувствовал этого — кость не задета. А кровь идет и идет (после уже доктор оказал помощь, перевязал руку, сделал укол). Вынес, положил этого человека на ступеньки, откачиваю, пытаюсь сделать искусственное дыхание. Сзади голос, оборачиваюсь — С. К. Шойгу, мы с ним до этого уже были знакомы по Ботлиху, и он говорит: «Юра, не мучайся, он, к сожалению, умер…»

Заложников вынесли за минимальное количество времени, наверное, бой длился больше, чем сама эвакуация. Да, конечно, погибло достаточно большое количество людей — ни для кого не секрет, что газ сыграл свою печальную роль. Но я, например, нахожу объяснение в том, что могло быть и хуже, и намного хуже, если бы сработали (все видели, наверное, документальные съемки) те взрывные устройства, которые были установлены.

Бутылка «Хеннеси»

— Те «шахидки», которых все‑таки не усыпил газ, — они, выходит, растерялись?

— Большинство было уничтожено на месте. Сложно сказать, почему остальные не привели в действие взрывные устройства, — я не могу дать объяснений. У каждой находился пояс, в котором, наверное, находилось в тротиловом эквиваленте до килограмма взрывчатки. В помещении боевой славы «Альфы» есть один такой пояс, напичканный шарикоподшипниками.

…Люди погибли, вот что очень жаль, это самая большая потеря — смерть ни в чем не повинных людей. Газ на всех по‑разному действует. Мы использовали антидот, но даже этот антидот не на каждого сотрудника подействовал положительно.

— Не смог защитить?

— Нет, не смог, и, повторюсь, многие наши сотрудники все‑таки попали в госпиталь. А люди, находившиеся в зале, какие страдания перенесли!

— Гипотония, ведь трое суток просидели.

— Плюс стресс, отсутствие еды и воды в достаточном количестве. И газ. Если взять, к примеру, обычную хирургическую операцию, всегда перед ней приходит врач­анестезиолог и задает больному вопрос: как ваш организм реагирует на лекарства, переносимость их? То есть специалист принимает решение, какой давать наркоз и давать ли вообще. Если слабое сердце, он может отказаться от общего наркоза и т. д. А тут — какие вопросы, какие выяснения?..

Штаб и наши сотрудники выстраивали линию нападения, используя усталость и напряжение самих террористов к этому времени. В нужный момент было выбрано нужное время. Но затягивать операцию по освобождению заложников не представлялось возможным. Неизвестно, как они повели бы себя, тем более понимали, что находятся в безысходном положении, что их требования не будут выполнены: прекращение войны, вывод войск из Чечни т. д. Они могли бы пойти на самопожертвование и привести свои взрывные устройства в действие.

И здесь прослеживается не только хорошая работа спецназа, но и грамотный, хороший расчет всех служб штаба и его предварительная работа. Надо было дать нам возможность изучить обстановку, ведь такого объекта как «Норд­Ост» за всю, наверное, мировую историю не было, как не было проведено и аналогичной операции. Не зря же мы нашли «Меридиан», в котором тренировались, — эти здания строились по единому плану: изучали входы, выходы, прорабатывали несколько вариантов штурма.

В данной ситуации не позавидуешь руководителю, который готов взять на себя такую ответственность, это все равно, что положить голову на плаху. Он, конечно, рассчитывал на то, что все вспомогательные структуры хорошо и четко сработают, но, тем не менее, риск был достаточно велик. Этим руководителем был Проничев Владимир Егорович, Герой России. Бремя ответственности разделил с ним Тихонов Александр Евгеньевич.

Проничев был руководителем всего штаба, а Тихонов непосредственно отвечал за силовиков, за Центр спецназначения. В результате наш вариант штурма был лучший — учитывая то, что еще могло произойти.

— Заключая тему «Норд­Оста», скажите: откуда взялась бутылка «Хеннеси» в руке убитого Бараева?

— Меня самого это удивило, когда впоследствии увидел документальные кадры. Дело в том, что не было у убитого никакой бутылки, это потом уже корреспонденты «откровенно рассказали», что Бараев находился в этой комнате и попивал там коньяк. «Хеннеси» кто‑то подставил. Не хочу ни на кого грешить, но, во всяком случае, когда я подводил и показывал уничтоженного Бараева, — и Лужкову, и Шанцеву, и Шойгу, — никакой бутылки не было. Видимо, потом кто‑то пошутил, может быть, внутренние войска, которых поставили на зачистку, или еще кто‑то…

— Неудачная шутка.

— Согласен.

Васильевский спуск и Минводы

— Изначально Группа «А» создавалась для освобождения заложников, захваченных террористами на транспорте, и в этом плане классикой является операция на Васильевском спуске. Чем она запомнилась?

— И тем, что была первой, где я освобождал заложников на транспорте, и тем, что происходила буквально в ста метрах от Кремля.

— Какова была ваша задача по плану операции?

— Если коротко, то руководить группой, проникнуть в автобус, освободить заложников, уничтожить террориста.

— А если детально?

— Работали двумя группами, с одной стороны отдел, которым от Группы руководил Демидкин, — они действовали с грузовика, а с другой стороны — моя группа.

Операция, прямо скажем, классическая, причем в процессе мы впервые столкнулись с тем, что автобус был марки «Мерседес», их тогда мало было в Москве. Обычно мы тренировались на автобусах типа ЛАЗ, где, например, прекрасно разбивались стекла. В этой же иномарке стекло было триплекс. Когда ударили по нему, оно не осыпалось, просто в стекле образовалась дыра. Поэтому пришлось сотрудника брать, извини за выражение, «как бревно», и трем­четырем товарищам забрасывать его в окно.

Так же удачно отработала группа переговорщиков, в частности Игорь Мирошниченко, и с ним сотрудник милиции. Приехал Юрий Михайлович Лужков, нашел необходимую сумму денег, чтобы успокоить террориста.

Путем длительных переговоров, за определенное время и, разумеется, получив деньги, он выпускал по пять­шесть человек. На момент штурма в автобусе оставалось от пяти до семи корейцев, плюс сам террорист и водитель автобуса. Террорист был вооружен пистолетом Макарова и, кроме того, у него находилось взрывное устройство — бутылка с зажигательной смесью, что‑то типа «коктейля Молотова».

Операция была проведена настолько быстро и качественно, что террорист даже не успел произвести ни одного выстрела, был уничтожен. Оставшиеся заложники освобождены.

— Он получил пулю в лоб?

— В грудь, в лоб уже контрольный. Один из руководителей, не буду называть его фамилию, мне сказал: «Живым, Юра, он нам не нужен. Не надо перегружать следственные органы, прокуратуру, — все ясно и понятно — захватил автобус, произвел выстрел, напугал всех пистолетом, выдвинул невыполнимые требования…»

Я, в общем‑то, с этим согласен. И кто даст гарантию, что он бы не выпустил восемь патронов из пистолета Макарова по тому же самому водителю или заложникам­корейцам! Если террорист уже пошел на такую крайнюю меру, не надо его брать живым, испытывая судьбу. Если есть возможность сработать снайперам, не надо заламывать руки вверх, не надо показывать какие‑то боевые приемы. Как сказал президент Медведев, «найти и уничтожить», и это совершенно правильно.

— В этой связи вспоминается «снайперский штурм» в Минеральных Водах, 2001 год.

— В принципе, схожая ситуация, только объект — «Икарус», типичный наш автобус. И к нему было сложно подойти. На Васильевском спуске дело происходило ночью, в Минводах же — днем. Автобус был остановлен на эстакаде, когда до аэропорта Минеральные Воды оставалось буквально километра полтора.

— Насколько сложно было подобраться к нему?

— Проблематично, но — можно. Переговорщиком выступал один из сотрудников штаба «Альфы». Причем, заметьте, он один ходил на переговоры несколько раз. Правда, под хорошей легендой, но, тем не менее, риск огромный. Благодаря ему мы узнали, сколько террористов — один или несколько, чем вооружен, какие у него намерения, сколько заложников и т. д.

Но, наверное, самую главную роль при штурме автобуса и освобождении заложников сыграли снайпера. Путем переговоров террориста смогли выманить из автобуса, он оставался около входной двери, — и стрелки сделали свое дело.

— Юрий Николаевич, спасибо за Ваш рассказ. Хочу пожелать Вам еще многих больших дел во имя «Альфы». Ведь бывших офицеров Группы «А» не бывает.

— Спасибо и Вам!