Автор: Федор Бармин

22 ИЮНЯ. ПОДВИГ И ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Ровно семьдесят лет назад произошло то, чему было суждено быть: нацистская Германия, подчинившая за несколько лет почти всю Европу, «неожиданно» напала на Советскую Россию. Началась новая война за передел мира. Первая, спровоцированная на Балканах, смела с политической карты мира четыре империи — Российскую, Германскую, Австро-Венгерскую и Османскую.

Готовя блицкриг, Гитлер не подозревал, что благодаря героизму, мужеству и высочайшему профессионализму советских разведчиков в Москве прекрасно знали практически всё, что касалось плана «Барбаросса». В том числе и дату нападения, и время начала выдвижения войск Вермахта на исходные для нападения позиции. Не говоря уже о том, какие группировки и на каком направлении будут наносить удар.

Если исходить из рассекреченных и уже опубликованных на сегодня данных разведслужб о подготовке Рейха к войне, то едва ли найдется какой‑либо аспект этой подготовки, который не был бы известен им, а, следовательно, и высшему военному командованию СССР. Нападение на Советский Союз не было внезапным. Таково, кстати, категорическое мнение многолетнего начальника ГРУ генерала армии П. И. Ивашутина.

Однако это не позволило предотвратить катастрофу лета 1941‑го. Почему? Согласно утвердившемуся мнению, войска вопреки позиции Генерального штаба РККА не дал привести в полную боевую готовность Сталин, утвердившийся в своей гениальности и не веривший в нападение Гитлера. Стало быть, он и виновен в катастрофе лета 1941‑го.

По другой версии, которой придерживаются апологеты «исторической школы» предателя Резуна, Сталин сам хотел напасть на Германию, а Гитлер упредил его в этом намерении, нанеся сокрушительный превентивный удар.

…Выбирая дату агрессии, фюрер германской нации руководствовался несколькими соображениями. Приводя в действие план «Барбаросса», Гитлер предполагал обойтись без зимней кампании, разгромив противника в приграничных сражениях, и затем, развивая успех, вырваться на оперативный простор, к Москве, и одним ударом покончить со вчерашним заклятым союзником — что фактически и произошло. Не хватило самой «малости».

В своей знаменитой речи 3 июля 1941 года Сталин по политическим соображениям глобального порядка употребил слова «неожиданно» и «вероломно» применительно к факту нападения нацистской Германии на Советский Союз. Термином же «внезапно» впервые стал оперировать Хрущёв, начиная с ХХ съезда КПСС.

Разведка доложила точно

Готовя блицкриг, Гитлер не подозревал, что 15 июня советская разведка пограничных войск выявила факт подготовки германских войск к повторному выдвижению на исходные для нападения позиции. В частности, были добыты документальные данные о распоряжении германских военных властей в адрес жителей приграничных сёл до 4 часов утра 18 июня эвакуироваться в тыл на расстояние не менее 3 километров, а на некоторых участках — до 20 километров.

15 июня по линии Разведуправления Генштаба РККА поступили данные о том, что стратегическое развёртывание войск Вермахта завершено. На следующий день были получены данные о предстоящем нападении Германии именно 22 июня.

Разведка НКГБ, опираясь на данные закордонных резидентур, в свою очередь, к этому времени один раз — 11 июня — уже сообщила дату «22 июня», а также информировала о завершении военных приготовлений Германии и готовности Вермахта к нападению в любой день после 17 июня.

Историк Арсен Мартиросян подробным образом проанализировал все, что предшествовало 22 июня. Вот что он сообщает: «Со стороны Сталина, учитывая эти и еще массу других тревожных данных, последовала реакция. Был отдан приказ о срочном проведении в течение светового дня 18 июня воздушной разведки вдоль всей линии границы в полосе компетенции Западного Особого военного округа. Тот факт, что эта воздушная разведка была осуществлена в полосе именно Западного округа, означает, что Сталин особое значение придавал безопасности именно на Белорусском направлении. Это, кстати, одно из тех самых доказательств, что в его сознании Юго-Западное направление не превалировало над другими, как некоторые историки пытаются нам вдолбить» (цитата по «Красной Звезде» от 16 февраля 2011 года).

Как была проведена эта воздушная разведка? Вот как это выглядело в описании непосредственного исполнителя задания Сталина — Героя Советского Союза генерал-майора авиации (с 4 июня 1940 года) Георгия Нефёдовича Захарова, командовавшего перед войной 43‑й истребительной авиадивизией Западного Особого военного округа:

«…Где‑то в сере­ди­не последней предвоенной недели — это было либо семнадцатого, либо восемнадцатого июня сорок первого года — я получил приказ командующего авиацией Западного Особого военного округа пролететь над западной границей. Протяжённость маршрута составляла километров четыреста, а лететь предстояло с юга на север — до Белостока. Я вылетел на У-2 вместе со штурманом 43‑й истребительной авиадивизии майором Румянцевым. Приграничные районы западнее государственной границы были забиты войсками. В деревнях, на хуторах, в рощах стояли плохо замаскированные, а то и вовсе не замаскированные танки, бронемашины, орудия. По дорогам шныряли мотоциклы, легковые — судя по всему, штабные — автомобили […]

Количество войск, зафиксированное нами на глазок, вприглядку, не оставляло мне никаких иных вариантов для размышлений, кроме единственного: близится война. Всё, что я видел во время полёта, наслаивалось на мой прежний военный опыт, и вывод, который я для себя сделал, можно сформулировать в четырёх словах: со дня на день.

Мы летали тогда немногим более трёх часов. Я часто сажал самолёт на любой подходящей площадке, которая могла бы показаться случайной, если бы к самолёту тут же не подходил пограничник. Пограничник возникал бесшумно, молча брал под козырёк и несколько минут ждал, пока я писал на крыле донесение. Получив донесение, пограничник исчезал, а мы снова поднимались в воздух и, пройдя 30‑50 км, снова садились. И я снова писал донесение, а другой пограничник молча ждал и потом, козырнув, бесшумно исчезал. К вечеру таким образом мы долетели до Белостока и приземлились в расположении дивизии Сергея Черных…»

В результате, в режиме реального времени в течение одного светового дня была собрана интегральная разведывательная информация, наглядно подтвердившая факт начала выдвижения ударных группировок вермахта на исходные для нападения позиции. Данное мероприятие было организовано по приказу Сталина командующим ВВС РККА П. Ф. Жигаревым, который вместе с заместителем Л. П. Берии — Б. З. Кобуловым 17 июня побывал у Сталина на приёме.

«Неизвестная» телеграмма Жукова

Готовя блицкриг, Гитлер в последние перед нападением дни «ушёл на дно». По приказу Сталина Молотов обратился к германскому правительству с предложением срочно принять его с визитом, факт чего чётко зафиксирован в записи от 20 июня 1941 года в дневнике начальника Генерального штаба Сухопутных сил Рейха генерала Франца Гальдера: «Молотов хотел 18.6. говорить с фюрером». На это предложение последовал немедленный отказ немецкой стороны.

«После такой основательной проверки у Сталина не осталось никаких сомнений в том, что война грянет через четыре дня, — отмечает Арсен Мартиросян. — И когда 18 июня Тимошенко и Жуков доложили ему полученную из Киева от Пуркаева информацию от перебежчика, которая в очередной раз свидетельствовала о том, что нападение произойдёт ранним утром 22 июня, Сталин сделал свой решающий вывод.

18 июня 1941 года по указанию Сталина телеграммой начальника Генерального штаба РККА командующие войсками пяти округов были официально предупреждены о возможности нападения Германии в ближайшие дни без объявления войны. Телеграмма предписывала также необходимость приведения вверенных им войск в боевую готовность.

Причём в ряде случаев это указание было доведено и до сведения командиров дивизий. Об этом свидетельствует ряд архивных документов. Судя по материалам расследования причин трагедии 22 июня 1941 года, которое Сталин инициировал ещё в начале войны, в том числе и силами военной контрразведки (оно велось также после войны), в телеграмме были указаны ориентировочные сроки нападения — 22 июня».

Эта телеграмма не обнаружена историками в архивах РФ. По крайней мере, на сегодняшний день положение именно таково. Зато чёткое упоминание об указанной выше телеграмме содержится на 70‑м листе 4‑го тома следственного дела по обвинению командования ЗапОВО, где зафиксировано показание начальника связи генерала А. Т. Григорьева: «И после телеграммы начальника Генерального штаба от 18 июня войска округа не были приведены в боевую готовность…»

Как отмечает Арсен Мартиросян, аналогичные упоминания есть и в ответах опрошенных после войны по указанию Сталина генералов, которые перед войной командовали войсками в западных округах (материалы комиссии под руководством генерал-полковника А. П. Покровского). Об этом же свидетельствуют и отдельные документы командования Прибалтийского округа, а также донесения командующих флотами о приведении вверенных им флотов в боевую готовность № 2, которые датированы 19 июня.

В тот же день резидентура НКГБ сообщила из Берлина о дате 22 июня со ссылкой на сведения, полученные от ценнейшего агента советской внешней разведки «Брайтенбаха» — Вилли Лемана, руководящего сотрудника Гестапо. Агент проинформировал, что в его ведомстве получен приказ военного командования 22 июня после 3 часов утра начать военные действия против Советского Союза. Эти сведения были немедленно переданы в Москву и доложены Сталину.

До 19 июня 1941 года об этом сообщили агенты: германские — сотрудник германского МИДа «Вальтер», «Альта» и «Ариец», итальянские — «Гау», «Дарья» и «Марта», болгарский — «Коста» (Павел Шатев).

Советская контрразведка перехватила телеграмму итальянского посла в Москве Аугусто Россо, направленную в Рим, в которой с прямой ссылкой на германского посла в Москве графа Шуленбурга он сообщил, что война разразится через три дня.

Семь раз в промежутке с 10‑го по вечер 21 июня агент советской военной разведки в германском посольстве в Москве «ХВЦ», он же Герхард Кегель, информировал своего куратора о дате нападения, причём его данные концентрировались преимущественно вокруг временного промежутка 20‑24 июня.

Рано утром 21 июня агент смог более или менее точно сообщить, что нападение произойдёт в ближайшие 48 часов, а вечером того же дня окончательно уточнил — наступающей ночью произойдёт нападение.

В череде сообщений разведки о дате нападения Германии особое место занимает следующий малоизвестный факт. Исходя из своих патриотических убеждений, неоценимую инициативную помощь советской разведке ВМФ в установлении точной даты нападения Германии оказала бывший агент военно-морской разведки Российской империи, фигурирующая в истории отечественной военной разведки как Анна Ревельская (точные имя и фамилия до сих пор не установлены).

В 10 часов утра 17 июня Анна посетила советского военно-морского атташе в Берлине капитана 1‑го ранга М. А. Воронцова и сообщила ему, что в 3 часа ночи 22 июня германские войска вторгнутся в Советскую Россию.

Информация Анны Ревельской, как и вся другая информация, немедленно сообщалась в Москву и ложилась на стол Сталину.

Глядя из Лондона

Готовя блицкриг, Гитлер, как он полагал, заручился поддержкой Великобритании. Как известно, он, как впрочем, и его генералы, чрезвычайно опасался войны на два фронта. И он добивался от Лондона именно гарантии британского нейтралитета. Таковые, как можно предположить, были получены Берлином. Их смысл был в том, что Англия не откроет второй фронт до 1944 года.

10 мая 1941 года, усевшись за штурвал самолёта, в Шотландию перелетел наци № 2 Рудольф Гесс. До этого, насколько мы можем судить, с ним установила контакт британская разведка. Гессу было заявлено, что если Рейх объявит войну Советам, Англия прекратит военные действия. Тот, в свою очередь, убедил Гитлера, что всему этому можно верить.

Британская разведка сфабриковала приглашение за подписью Уинстона Черчилля и переправила его Гессу. Оказавшись в Шотландии, тот получил возможность встретиться с английскими официальными лицами. Гесс поставил в известность, что Гитлер нападёт на Россию. В ответ ему было сказано, что Англия свою часть договорённости также выполнит…

Железной поступью Рейх продвигался на Восток под аккомпанемент магической музыки Вагнера. Лондон заботливо расчищал Вотану торную дорогу. До этого Берлин был «умиротворён» за счёт Чехословакии, доверившейся «владычице морей» и оказавшейся под пятой оккупантов, потом настал черёд Польши.

«Просто провокация»

Готовя блицкриг, Гитлер, не исключено, рассчитывал на повторение ситуации, которая произошла в 1917 году. Но если тогда роль агентов германского Генерального штаба выполнили «интернационалисты», отправленные в Россию в запломбированном вагоне, то теперь следовало ожидать поддержки иного союзника — части генералитета РККА.

И эта поддержка была оказана.

«….Павлов … снял трубку и заказал Москву, — вспоминал Главный маршал авиации Голованов. — Через несколько минут он уже разговаривал со Сталиным … по его ответам я понял, что Сталин задаёт встречные вопросы.

— Нет, товарищ Сталин, это неправда! Я только что вернулся с оборонительных рубежей. Никакого сосредоточения немецких войск на границе нет, а моя разведка работает хорошо. Я ещё раз проверю, но считаю это просто провокацией. Хорошо, товарищ Сталин… А как насчёт Голованова? Ясно.

Он положил трубку.

— Не в духе хозяин. Какая‑то сволочь пытается ему доказать, что немцы сосредоточивают войска на нашей границе…

…Кто из нас мог тогда подумать, что не пройдёт и двух недель, как Гитлер обрушит свои главные силы как раз на тот участок, где во главе руководства войсками стоит Павлов? К этому времени и у нас в полку появились разведывательные данные, в которых прямо указывалось на сосредоточение немецких дивизий близ нашей границы… Как мог Павлов, имея в своих руках разведку и предупреждения из Москвы, находиться в приятном заблуждении, остаётся тайной. Может быть, детально проведённый анализ оставшихся документов прольёт свет на этот вопрос…»

Из воспоминаний начальника кафедры тактики ВВИА им. Жуковского Героя Советского Союза, генерал-лейтенанта авиации Сергея Фёдоровича Долгушина, встретившего войну младшим лейтенантом в 122‑м истребительном авиационном полку (ИАП) непосредственно на границе, в полосе ЗапОВО: «…Накануне войны я служил на аэродроме, расположенном в 17 км от границы. В субботу 21 июня 1941 г. прилетел к нам командующий округом генерал армии Павлов, командующий ВВС округа генерал Копец… Нас с Макаровым послали на воздушную разведку. На немецком аэродроме до этого дня было всего 30 самолётов. Это мы проверяли неоднократно, но в этот день оказалось, что туда было переброшено еще более 200 немецких самолетов…»

И что же в этой ситуации сделал генерал Павлов? А вот что: «Часов в 18 поступил приказ командующего снять с самолетов оружие и боеприпасы. Приказ есть приказ — оружие мы сняли. Но ящики с боеприпасами оставили. 22 июня в 2 часа 30 минут объявили тревогу, и пришлось нам вместо того, чтобы взлетать и прикрывать аэродром, в срочном порядке пушки и пулеметы на самолёты устанавливать. Наше звено первым установило пушки, и тут появились 15 вражеских самолётов…»

Днем 21 июня командир развёрнутой в районе Брест-Кобрин 10‑й смешанной авиационной дивизии полковник Н. Г. Белов получил шифровку из штаба ЗапОВО следующего содержания: приказ от 20 июня о приведении частей в полную боевую готовность и запрещении отпусков отменить!

Аналогичный приказ получили и в 9‑й САД (Белосток-Волковыск). И это всё происходит в самый канун гитлеровского вторжения.

Как пишет Арсен Мартиросян: «В 13‑м БАП этой дивизии приказ выполнили с превеликим удовольствием: командование авиаполка, лётчики, техники уехали к своим семьям, авиационный гарнизон остался на попечении внутренней службы. Зенитную батарею, прикрывавшую аэродром, сняли и отправили на учения!»

И что же? Оголённый аэродром 13‑го БАП уже в первые часы агрессии голыми руками был взят немцами вместе с новыми самолётами Ар-2 и Пе-2.

…Благодаря Павлову и павловщине мы обязаны тому, что три дивизии (одна танковая и две стрелковые) не были выведены из Бреста для прикрытия, а оставались в городе и утром 22‑го, подвергшись убойному огню фашистской артиллерии, перестали существовать как боевые единицы.

В образовавшуюся прореху рванули танки Гудериана, окружив наши войска под Минском, который пал через шесть дней после начала боевых действий. После таких потерь Кремль не успевает сформировать сплошной фронт на московском направлении. Гудериан снова вместе с танковой группой Гота окружает наши войска под Смоленском.

Дальше — Москва! В середине октября 1941‑го передовые подразделения Вермахта стояли на пороге беззащитной столицы, где началась паника, но Господь судил иначе. А потом подошли сибирские и дальневосточные стрелки, и время гитлеровцами было безвозвратно упущено. Москву удалось отстоять.

Много чего «странного»

Готовя блицкриг, Гитлер рассчитывал на молниеносный бросок своих войск. Казалось, его планам суждено сбыться. Павлов и ему подобные генералы, вольно или невольно, подготовили почву для последующей катастрофы.

О том, что накануне войны происходило много чего «странного», свидетельствует Маршал Победы К. К. Рокоссовский, проходивший службу в КОВО: «Из штаба округа, например, последовало распоряжение, целесообразность которого трудно было объяснить в той тревожной обстановке. Войскам было приказано выслать артиллерию на полигоны, находившиеся в приграничной зоне. Нашему корпусу удалось отстоять свою артиллерию. Доказали, что можем отработать все упражнения у себя на месте. И это выручило нас в будущем…»

В своих воспоминаниях К. К. Рокоссовский сообщает, что командованием КОВО он, командир 9‑го механизированного корпуса вообще не был поставлен в известность ни о майской «Директиве № 503862 / сс / ов», ни о начале выдвижения к рубежам обороны под видом «учений», что стали поступать в округ после 13 июня. И уж тем более он не располагал информацией о телеграмме Генерального штаба от 18 июня, в которой всё было прописано чёрным по белому.

К. К. Рокоссовский узнал о начале войны только 22 июня, из случайных звонков в штаб округа. А о том, что в КОВО отрабатываются некие «планы прикрытия», согласно директивам Наркомата обороны и Генштаба, что эти части 15 июня поднимаются по тревоге и начинают выдвижение к границе на случай обострения обстановки и начала войны, командир мехкорпуса резерва командующего округом вообще не подозревал — не был поставлен в известность!

Как такое могло быть? Видимо «забыл» генерал-лейтенант Кирпонос о некоторых частях своего округа. Вообще, как показали дальнейшие события, полководцем Михаил Петрович был слабым и оказался волею обстоятельств не на своем месте, и погиб бестолково, подставив людей.

В своих мемуарах К. К. Рокосовский писал про Кирпоноса: «Не по плечу этому человеку столь объёмные, сложные и ответственные обязанности, и горе войскам, ему вверенным».

Примеров, относящихся к июню 1941 года, — множество! Они настолько потрясают, что требуют не только общественной, но и политической оценки на самом высоком государственном уровне. Свалить всё на отсутствие должного опыта у генерала Павлова не удастся: до середины июня 1941 года командующий ЗапОВО исправно исполнял все поступавшие из Москвы официальные директивы. А вот потом Павлова словно подменили, хотя он, понимая директивы «по‑своему», прекрасно отдавал отчёт своим действиям.

Как теперь известно, директивы от 13 июня «Для повышения боевой готовности…» западных округов поступили во все эти округа одновременно, т. е. 15 июня 1941 года. Директивы эти, вопреки утверждениям ледокольщика Резуна и К° носили оборонительный характер и обязывали командование западных округов приводить свои части в боевую готовность и приступать к выполнению майских «Планов прикрытия государственной границы» (тоже оборонительных).

Точное выполнение командованием западных округов данных директив и тем более телеграммы Г. К. Жукова от 18 июня о приведении в боевую готовность частей округа и о начале отхода приграничных частей Красной Армии от границы на свои рубежи обороны к 21 (!) июня не могло остановить или сорвать нападение Германии.

Однако нападение оказалось бы не столь катастрофичным — выполни наши генералы свои должностные обязанности и приказы Наркома обороны СССР С. К. Тимошенко и начальника Генерального штаба Г. К. Жукова, а те, в свою очередь, не осуществи контроль их исполнения.

Как уже отмечалось, в протоколах допроса генерала Павлова и заседания суда над ним и его заместителями и всплывет та самая «телеграмма ГШ от 18 июня», существование которой до сих пор отрицается архивом МО РФ. Мол, нет такой телеграммы вовсе. А ведь данная телеграмма, подписанная самим Г. К. Жуковым, и есть последний приказ Москвы о повышении боевой готовности частей западных округов.

Она же предписывает командованию этих округов отводить приграничные дивизии от границы вглубь округа на предназначенные им рубежи обороны — согласно планам прикрытия округов. И именно в ЗапОВО генерал Павлов, не доведя данный приказ Г. К. Жукова до командования трёх дивизий в Бресте, обрёк их личный состав на истребление в первые же часы войны!

Павлов, обвинённый в том, что своими действиями он «ослаблял мобилизационную готовность войск» ЗапОВО округа и не привёл заранее части своего округа в боевую готовность, был реабилитирован Хрущёвым как «невинная жертва сталинских репрессий».

Будучи арестован, бывший командующий ЗапОВО вёл себя достаточно независимо и даже ставил условие — будет давать показания только в присутствии… Наркома обороны и начальника Генерального штаба! И на всём протяжении следствия он постоянно давал понять, что действовал только по прямым указаниям маршала Тимошенко.

История предательства генерала Павлова получила своё документальное подтверждение в работах целого ряда современных исследователей — Ю. И. Мухина и А. Б. Мартиросяна, и теперь мы знаем наверняка: все необходимые решения по отражению агрессора в середине июня 1941 года руководством страны (как бы мы к нему не относились!) были приняты.

Да, Сталин, как глава государства, сосредоточивший на тот момент в своих руках всю полноту власти, несёт прямую ответственность за трагические события 1941 года. Его вина заключается в том, что такие люди, как Павлов или Кирпонос, были назначены командующими столь ответственными военными округами, а начальником Генерального штаба РККА стал Г. К. Жуков. Тот самый Жуков, которого в начале 1930‑х его непосредственный начальник К. К. Рокоссовский аттестовал: «На штабную и преподавательскую работу назначен быть не может — органически её ненавидит». И дело тут, думается, не в последствиях чистки 1937‑1938 гг.

Мы знаем, какие шапкозакидательские настроения царили в РККА — разобьём, дескать, врага малой кровью да на его территории! Они, эти настроения, не пресекались, а наоборот — культивировались. Войска не учили действовать «от обороны». Многие искренне полагали, что в случае нападения Гитлера на СССР восстанет пролетариат Германии — что создавало в армии и обществе опасные иллюзии.

Всё это и многое другое не снимает ответственности со Сталина. Однако открывшиеся обстоятельства, в том числе относительно роли некоторых высших чинов РККА, требует от нас непредвзятого и объективного подхода, который идёт в разрез с историческими агитками времён Хрущёва и Горбачёва.

«Одной из странностей «Дела Павлова», — пишет Олег Козинкин, — было то, что обвинение на следствии и суде строилось на основании «ст. 58», «измена Родине», а приговор был вынесен по статье «халатность» и «всего лишь» «неисполнение должностных обязанностей». В своих книгах о «22 июня» историк А. Б. Мартиросян дал вполне понятное объяснение данной «странности»: Сталин не мог позволить себе устраивать разборки с генералами в условиях войны, т. к. это могло привести к полному развалу Армии в условиях отступления и даже могло вызвать чуть ли не самосуды солдат над командирами, если старшие начальники на уровне командующих округов и армий напрямую будут обвинены в предательстве».

Вот почему в приговоре Павлову и его подельникам нет слов о предательстве. И даже в протоколах допроса практически отсутствуют упоминания о том, что за несколько дней до нападения 22 июня, с 15 июня в ЗапОВО поступили команды о приведении этого округа в боевую готовность.

«С одной стороны надо иметь в виду, — продолжает Олег Козинкин, — что следователей в июле 1941 г., в общем, не особо интересовал вопрос о том, были или не были для ЗапОВО такие приказы перед 22 июня. Им и в голову не приходило, что через 30 лет сам начальник Генерального штаба 1941‑го Г. К. Жуков будет всех уверять, что в западные округа вообще никаких приказов о повышении боевой готовности и о выдвижении к границе, ни он, ни нарком обороны «не отдавали». Точнее, напишет, что нарком Тимошенко давал некие «рекомендации» командующим западными округами провести учения в сторону границы, но при этом Жуков дату этих «рекомендаций» не укажет вовсе. А ещё Жуков будет всех уверять, что именно Сталин не дал им с Тимошенко привести войска на границе в боевую готовность, и из‑за этого якобы и произошла трагедия 22 июня».

Через неделю после расстрела Павлова его непосредственных и прямых начальников Сталин снял и с понижением отправил — одного, маршала, командовать Западным округом-фронтом, а другого, генерала армии, сначала «готовить» Ельню, а через полтора месяца вообще на Резервный фронт, «готовить оборону Москвы». Вот почему Сталин вынужден был призвать К. Е. Ворошилова и С. М. Будённого — спасать положение, пока молодые командармы не доказали, что могут держать оборону и, перейдя в наступление, бить врага.

Мистика блицкрига

Готовя блицкриг, Гитлер руководствовался и соображениями мистического характера, подбирая оккультные ключи к будущей победе над Россией. На день 22 июня 1941 года приходилась древнегерманская руна «зикх», т. е. «победа». Это внушало дополнительную уверенность в исходе «русской кампании» Вермахта.

Однако фюрер германской нации не знал, что именно на 22 июня 1941 года приходится православный праздник Всех Святых, в Земле Российской просиявших.

В первый же день войны митрополит Сергий (Старгородский) написал и собственноручно отпечатал на машинке послание, в котором призывал православный русский народ на защиту Отечества.

В этом послании, которое Сергий сумел разослать по всем уголкам страны, отмечалось: «Фашиствующие разбойники напали на нашу Родину. Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла Шведского, Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят ещё раз попытаться поставить народ наш на колени перед неправдой».

Митрополит Сергий призвал всех вспомнить святых вождей Руси — Александра Невского, Дмитрия Донского и благословил народ на защиту границ страны, подчёркивая, что «Господь дарует нам победу».

Позиция РПЦ оказалась непонятной для многих за рубежом, где считали, что начавшаяся схватка должна до предела обострить противоречия между государством и распинаемой им Церковью и привести к поражению богоборческого режима.

Нынешние сторонники арийской идеи, в том числе у нас, в России, искренне убеждены, что война велась между крестом и красной масонской звездой. Штандарты со свастикой, брошенные на Параде Победы в 1945 году к подножию языческого капища (мавзолея), означали попрание главного символа христианства и торжество демонических сил.

Но так ли это?..

Нельзя забывать, что под внешним, весьма простым и доступным пониманию окружающих слоем идей в нацизме скрывался целый оккультный мир, известный только посвящённым. Риторика Гитлера пронизана заклинаниями, доводившими нацию до экзальтации, — они составляли глубокую мистическую тайну Рейха и были обращены к верховному богу германцев Вотану. А символом Вотана является крючковатый крест, обычно ложно отождествляемый с индийской свастикой. Бог демонического схватывания и обладания, бог бури и войны, бог колдовства, ярости и человеческих жертвоприношений, — вот кто вёл Вермахт от победы к победе.

Через такую сверхчувствительную связь вождь расово-чистого народа становился медиумом, посредником между высшим языческим божеством, воплощавшим исконно германский дух, и народом.

Гитлер не был политиком в традиционном смысле этого слова. Пройдя через цепь инициаций-посвящений, изучив тайные оккультные учения в закрытых мистических орденах, он не только превратился в человека с полностью перестроенным сознанием, но в глазах окружения стал живым богом германцев, пророком Вотана на земле, простирающим над своим народом волны тёмных и странных на первый взгляд инспираций. По убеждению нацистов, фюрер явил высший синтез белой расы.

В своё время Ленин сказал, что коммунизм есть Советская власть плюс электрификация. Тогда Третий Рейх — это чёрная магия плюс танковые дивизии. Победить в этой Священной войне можно было при одном условии — прекратить истребление Русской православной цивилизации, и это условие Сталин выполнил, чем спас страну от уничтожения.

«…Если германский Фриц с крестоносной символикой на мундире и отчеканенным девизом «С нами Бог» мало-помалу переставал соображать, какому богу он служит, то русский Иван, защищая Отечество под флагом с пятиконечной звездой, душой прозревал себя насельником дома Пресвятой Богородицы», — написал в неопубликованной пока статье ветеран монархического движения Лев Егоров.

Если бы Гитлер хорошо знал историю, то он бы никогда не назвал план по завоеванию России именем императора Священной Римской империи германской нации Фридриха Барбароссы. Почему? Потому как тот был союзником и побратимом святого благоверного князя Андрея Боголюбского. Что ж, как назвал — таков и результат!

Завет Александра Невского

Готовя блицкриг, Гитлер полагал, что народ, испытавший ужасы красного террора, коллективизации и прочие «свинцовые мерзости», восстанет против большевиков. Но он не принял в расчёт ни глубинных последствий сталинского Термидора, ударившего по Интернационалу, ни привычки следовать заветам святого благоверного князя Александра Невского: «Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет».

Однако Гитлер не учёл мужества и стойкости простых людей, которые своим жертвенным подвигом, забыв обо всём, что они перенесли, не разбежались по домам, не повернули оружие вспять (хотя и таких оказалось немало!), а приняли смертный бой.

Для многих участников Белого дела поддержка Гитлера воспринималась как продолжение Гражданской войны. Однако очень многие эмигранты желали победы Красной Армии, среди них — генерал А. И. Деникин, остававшийся, однако же, непримиримым оппонентом советской власти.

«Враг изгнан из пределов отечества, — напишет он в своём «послании» к добровольцам, ветеранам Белого движения, 15 ноября 1944 года. — Мы — и в этой неизбежности трагизм нашего положения — не участники, а лишь свидетели событий, потрясших нашу родину за последние годы. Мы могли лишь следить с глубокой скорбью за страданиями нашего народа, с гордостью — за величием его подвига.

Мы испытали боль в дни поражения армии, хотя она зовётся «красной», а не российской, и радость — в дни её побед. И теперь, когда мировая война ещё не окончена, мы всей душой желаем её победного завершения, которое обеспечит страну нашу от наглых посягательств извне».

Иван Солоневич, яростный оппонент советской власти, который совершил побег из советского лагеря, с началом войны отказался выступить в поддержку Гитлера. За это был несколько раз арестован, а затем сослан в Темпельбург, где и оставался до окончания боевых действий.

В рядах британской армии сражался племянник императора Николая II — князь Теймураз Багратион-Мухранский, чьи родственники были казнены большевиками в Екатеринбурге, Алапаевске и Петропавловской крепости Северной столицы.

Да, судьба русской эмиграции трагична. Она оказалась между молотом и наковальней. Надежды на возрождение страны без коммунистов, но под протекторатом немцев развеялись как дым. Гитлеру не нужна была Россия, и, готовя план «Барбаросса», он преследовал интересы исключительно романо-германской цивилизации. «Низшая раса», а русских теоретики гитлеризма считали за таковых, не имела права на свою государственность. И коммунизм тут совершенно не причём. Демократическая, но единая и неделимая Россия так же ненавистна Западу, как и Советская Россия недавнего прошлого.

Узнав о планах нападения на СССР, германский посол в СССР граф Фридрих Вернер фон дер Шуленбург прилетел в Берлин, добился приёма у фюрера и попытался отговорить его от авантюры. Он считал иллюзорными надежды на то, что Советский Союз рухнет после первых успехов блицкрига, и открыто сказал об этом. Но переубедить Гитлера не удалось.

Шуленбург вернулся в Москву. Именно ему пришлось вручать наркому В. М. Молотову ноту об объявлении войны. В июле 1944‑го он станет участником покушения на Гитлера. Заговорщики прочили его в будущие министры иностранных дел. Но уничтожить фюрера не удалось, и 68‑летний Шуленбург был казнён.

…В романе Константина Симонова «Живые и мёртвые» есть такие строки, посвящённые героям страшного лета 1941 года: «Он (комбриг Серпилин) не знал и не мог ещё знать в ту ночь полной цены всего уже совершённого людьми его полка. И, подобно ему и его подчинённым, полной цены своих дел ещё не знали тысячи других людей, в тысячах других мест сражавшихся насмерть с незапланированным немцами упорством.

Они не знали и не могли знать, что генералы ещё победоносно наступавшей на Москву, Ленинград и Киев германской армии через пятнадцать лет назовут этот июль сорок первого года месяцем обманутых ожиданий, успехов, не ставших победой.

Они не могли предвидеть этих будущих горьких признаний врага, но почти каждый из них тогда, в июле, приложил руку к тому, чтобы всё это именно так и случилось».

Сказано о тех, кто не предал, не обратился в паническое бегство, забыв о своём воинском долге — фактов подобного позорного поведения было предостаточно, особенно в ЗапОВО! И среди первых героев были наши пограничники, принявшие на себя, один на один, мощнейший удар и, ценою жизни, задержавшие на сутки продвижение Вермахта.

Среди этих героев — личный состав 28‑й дивизии И. Д. Черняховского. В первом же бою 23 июня его танкисты отбросили немцев на пять километров, уничтожили четырнадцать танков, двадцать орудий и до батальона пехоты.

Среди них — командир 388‑го стрелкового полка С. Ф. Кутепов (прямой прообраз комбрига Серпилина), чьи бойцы за одни только сутки уничтожили на Буйническом поле под Могилёвым 39 немецких танков и бронемашин…

Здесь, на Буйническом поле, в сентябре 1979 года была исполнена последняя воля Константина Симонова — его прах, который привезла вдова, был развеян над политой кровью землёй. На старом Луполове, в Заднепровье, несколько лет назад снова встретились бывший военный корреспондент Симонов и полковник Кутепов — пересеклись улицы, названные их именами.

Вечная память. Склоним головы, помолчим… Помянем. И воздадим должное мужеству и отваге героев лета 1941‑го. Живых и мёртвых.

22 июня 2011 г.