К. ЛЕОНТЬЕВ И «ВИКИНГ» БРЕЙВИК

2011‑й год по праву можно было бы назвать Годом Константина Николаевича Леонтьева (1831‑1891 гг.). Как-никак, но все же прошло 180 лет со дня его рождения и осенью исполнится 120 — с момента ухода в лучший мир. Не помню фамилию одного итальянского философа, но он причислял Леонтьева к «семи мудрецам» России — за всю историю нашу.

«Широкой» общественностью современной России, похоже, эти даты полностью проигнорированы. И неудивительно — уж очень многим не по вкусу приходились идеи и высказывания этого великого философа, писателя и публициста. Леонтьева не ценили при жизни, а после смерти старательно пытались замолчать.

Лев Толстой когда‑то написал: «Леонтьев стоял головой выше русских мыслителей». А такого в «цивилизованном» обществе не спускали раньше, не спускают и ныне…

Здесь не будет краткого пересказа биографии или же пения дифирамбов. Лучшим памятником философу, принявшему в конце жизни иноческий постриг в Оптиной пустыне (с именем Климент), было бы не очередное перечисление заслуг, а применение его теории к современности. И, похоже, что история в который раз оправдывает «русского Торквемаду» и вновь подтверждает точность его выводов.

«Баламут предлагает тост»

Бог сказал пророку Ионе: «Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более ста двадцати тысяч человек, не умеющих отличить правой руки от левой, и множество скота?» На счет скота — не знаю, но то, что в Европе XXI века явно больше людей, чем в Ниневии, перестали различать правое и левое — очевидно.

В течение XX столетия с европейской политической арены тихо-тихо исчезли партии как крайне правого толка (с их преклонением перед аристократией и монархией, с искренним стремлением к клерикализму, с проповедью «бремени белых»), так и резко левого направления («Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем»).

Правые устремились к левым, а левые полюбили правую методику управления. Некий известный господин из Австрии вообще создал партию, в идеологии которой легко совместил несовместимое, и ринулся покорять просторы Тартарии. Для него это закончилось плохо: застрелился в Берлине.

Но Тартар — он и есть Тартар!

После 1945 года процесс пошел быстрее и достиг своего апогея в 2011‑м в деле «террориста Андерса Беринга Брейвика». Неважно, был ли он убийцей-одиночкой или же за ним стояла «группа лиц».

Преступление — всегда мерзость, вне зависимости от количества участников и соучастников, полицейских и жертв. Человеческая жизнь бесценна и без разных цифровых показателей! Однако нельзя не отметить, что и сам Андерс тоже является жертвой, жертвой общего тренда развития европейского мира и западной системы образования.

Еще в середине XX века Клайв Стейплз Льюис отлично описал образовательно-воспитательную среду, порождающую брейвиков («Баламут предлагает тост»):

«Нынешнее образование стоит на том, что тупиц и лентяев нельзя унижать, другими словами — нельзя, чтобы они догадались, что хоть в чем‑то отличаются от умных и прилежных. Какое бы то ни было отличие надо скрывать. Как? На разных уровнях — по‑разному. На выпускных экзаменах в университете вопросы ставят так, чтобы ответил каждый. На вступительных — так, чтобы каждый мог поступить в университет, независимо от того, намерен ли он пользоваться высшим образованием. Школьникам, которым не по уму грамматика или арифметика, позволяют заниматься тем, чем они занимались дома, скажем, лепить куличики и называть это «моделированием» […]

В общем, дурак имеет право учиться вместе с ровесниками, а мальчик, способный понять Эсхила или Данте, пусть слушает, как тот читает по складам: «Кош‑ка си-дит на о-кош-ке».

Короче говоря, когда демократический принцип («Я не хуже…») внедрится как следует, можно рассчитывать на то, что образования вообще не будет. Исчезнут все резоны учиться и страх прослыть неученым. Тех немногих, кто все‑таки жаждет знаний, поставят на место, чтобы не высовывались. Да и учителям (точнее, нянькам) будет не до них — сколько кретинов надо подбодрить, сколько тупиц утешить! Нам больше не придется пестовать в людях самодовольство и невежество. Сами управятся […]

Демократия в низшем смысле слова (так называемый «демократический дух») создает нацию без Великих, нацию недоучек, неустойчивых нравственно. Их еще в детстве распустили, начисто лишив воли (так как с ними всю жизнь носятся), и сделали чрезвычайно самоуверенными (невежество + лесть) … Когда такая нация столкнется с другой, где дети в школе трудились, дарование вознаграждалось, невеждам слова не давали, может выйти только одно…

Недавно некая демократия удивилась, что русские обогнали ее в астронавтике. Какой пленительный образчик человеческой слепоты! Если все работает на уравниловку, откуда взяться выдающимся ученым?», — писал автор «Хроник Нарнии».

Крах мультикультурализма

Два весьма уважаемых мною автора — Виктор Мараховский и Елена Чудинова — дали абсолютно противоположные характеристики политическим пристрастиям Брейвика. Для Чудиновой он — «левак», для Мараховского — «правый». Но на самом деле правы и Мараховский, и Чудинова.

Перед нами — право-левый террорист, продукт интеграции всех европейских идеологий, дитя толерантности и стандартизации взглядов. По сути дела Брейвик не самобытен, да он и не отстаивает «норвежскость», он — типичный еврокосмополит, с соответствующими нормами поведения и моралью.

«Евронацистами» можно признать большинство жителей Западной Европы. Они были готовы бороться за свое экономическое положение, за массовую безнациональную культуру. Они были готовы не обращать внимания на культурные и культовые привычки иммигрантов из Азии и Африки (корни мультикультурализма произросли из безразличия и наплевательства). Они совсем не отказывались усваивать религиозную мудрость из всех источников (исключая, разумеется, европейские). От иммигрантов же требовалось вписаться в европейское общество и принять правила игры в безразличие ко всему, что выше желудка и покупки очередного нового пылесоса.

Но африканцы и азиаты вышли из стран варварских, диких по сравнению с «цивилизованным миром». Поэтому они и стали вести себя в Европе точно так же, как дома. Следовать своим (быть может и примитивным, а может, и нет) ценностям.

Европа возмутилась, Европа обеспокоилась. И вожди ее заговорили о конце мултикультурализма. Брейвик встрепенулся, Брейвик впал в экстаз… И устроил теракт. Он защищал не память предков-викингов, не особый норвежский путь развития, но евростандарты жизни, на которые покусились новые варвары. А на лагерь норвежских социалистов он напал потому, что это было безопаснее всего (попробуй пробиться в какой‑нибудь исламский центр, ведь сразу же порешат).

Трудовики стали для Андерса Беринга символом слома (пусть и по недомыслию) «европейскости» и потребительского общества. Брейвик, конечно же, нацист, но не националист! Настоящие националисты закончились в Европе лет за сорок до рождения «норвежского героя» — культурная ассимиляция и всеобщее смешение идеологий сделали свою работу…

Запреты на ношение хиджабов во Франции и строительство минаретов в Швейцарии были приняты под давлением мини-брейвиков, которые просто решили убрать с глаз все то, что мешает спокойствию и умиротворенному существованию потребителя. Конь национализма даже близко не валялся в овсах сего законотворчества!

Долгое время лично я не мог понять, почему дешевые европейские газетенки (в том числе и норвежские) с маниакальным упорством публикуют карикатуры на пророка Мухаммеда. Наконец, дошло — в Европе давно развенчаны все выдающиеся личности, потребители охотно принимают их как обыкновенных людей и с удовольствием приписывают героям свои глупые пороки и пошлые недостатки.

В культуре Верх спокойно заместился Низом, а духовное было изменено сугубо инстинктивным. Над Христом не поглумился только ленивый, вся история Рима была сведена к Калигуле, а Наполеон объявлен всего лишь похотливым самцом. А тут — незамутненный образ Мухаммеда! Как не пнуть, как не охаять — во имя смешивающего всего и вся прогресса!

Национальная революция, ее друзья и враги

Общий план нынешней ситуации в Европе К. Н. Леонтьев нарисовал еще в XIX веке, попутно определив и основной инструмент переделки мира — «национальную революцию».

Если говорить кратко, то любая национальная революция приводит в итоге не к росту самостоятельности мировоззрения людей, не к самобытности в организации управления, не к оригинальности и дееспособности экономики, не к торжеству самости в быте, а к упрощению и стандартизации. Так было в позапрошлом столетии, так было в прошлом веке, то же самое повторяется и сейчас.

Как‑то я прочитал следующее: «Русский национализм на самом деле означает очень простую вещь, чтобы поезда в России ходили по расписанию, чиновники не требовали откатов, судьи не слушали телефонных звонков, сырьевые бизнесмены не вывозили деньги в Лондон, гаишники жили на зарплату, а Рублёвка сидела на Чистопольской крытой».

И всё? Тогда это уже не национализм…

Пресловутая «чистота крови» — показатель надуманный. И Леонтьев не был националистом, народ он свой любил, но и ругал нещадно. Он никогда не был националистом в смысле «почвы» и «крови». Его национализм всегда был политический, а не «культурный», он это подчеркивал и вступал в самые острые дискуссии со славянофилами.

Леонтьевский национализм — это государственный, политический национализм, это защита и охранение той формы, в рамках которой существует и русское государство, и русская культура.

С позиций Леонтьева нацизм есть преступление перед нацией, а национальная революция — преступление перед государством. И то, и другое — есть средства для усреднения, торжества серости и всеобщей стандартизации. Хочешь одного, а закономерно получаешь совсем обратное.

«Здоровая нация не ощущает своей национальности, как здоровый человек не ощущает, что у него есть кости», — говорил Бернард Шоу. — Но если вы подорвете ее национальное достоинство, нация не будет думать ни о чем другом, кроме того, чтобы восстановить его».

Страны Восточной Европы, вырвавшись из‑под опеки СССР в результате «бархатных» революций, не кинулись отстаивать свою самобытность, а пошли на поклон в НАТО, стали экстренно переформатировать свои экономики ради вступления в ЕС. Даже национализм в Эстонии, Латвии, Польше и т. д. преобразился в мелкий нацизм, который готов плеваться в сторону России, но быстро утирает губки батистовым платочком перед «общеевропейским домом».

Марши бывших эсэсовцев в Прибалтике организуют не ради любви к фашизму, но ради прославления европейскости в пику «русскому медведю». Ну нечего той же Эстонии предложить Европе, ведь пусто же в духовном плане! Пустоту маскируют эпатажем и показной ненавистью к покойному Советскому Союзу (как же скунсу не ударить мертвого льва!).

«Оранжевые» революции легко повторили путь «бархатных». Главный лейтмотив новоявленных «оранжистов»: «Мама, я хочу в Европу! Хочу стать европейцем наибольшим, чем сами европейцы!» Никакой тяги к своему политическому пути, никакого желания стать самими собой!

Особенно меня умиляют украинские националисты. Где призывы построить особое украинское управление, где упор на особый украинский менталитет, где возгласы об особой мессианской роли Украины? Все тот же стон: «Ах, Европа — жемчужина у моря! Мы без тебя имеем много горя!»

Если бы украинские националисты объявили Киев столицей империи, ринулись присоединять всю Россию к Украине, призвали всех считать границей Украины реку Амур и Берингов пролив, тогда их можно было уважать. Но нет, они все гнусавят: «Европа ты, Европа — родная сторона. Ничто нас не разлучит…»

В этом году проснулась Северная Африка и Ближний Восток. В результате нескольких национальных революций они воспряли от грез и… Повторилось все вновь: «Демократия! Я в Европу хочу!»

Одним словом, национализм умер и там. А вот исламизм упростился и стал приобретать формы суррогатной религии, удобной для употребления, в том числе и европейцами.

Куда исчезли лидеры?

Национальные революции, которые в течение двух последних столетий катком проехались почти по всему миру, дали один весьма интересный результат. В крупных странах мира исчезли политические лидеры, умеющие мыслить широко, масштабно и решительно отстаивать свои оригинальные идеи.

В государствах относительно небольших такие лидеры иногда приходят к власти благодаря обстоятельствам. Но этих людей всегда стремятся отстранить, свергнуть, убрать. Они мешают процессу всеобщей ассимиляции, а поэтому подвергаются остракизму со стороны оппонентов и злобному осмеиванию в средствах массовой информации. Сколько печатных и видеогадостей вылито на головы Фиделя Кастро, Уго Чавеса, Александра Лукашенко и того же Муамара Каддафи!

И не надо думать, что данное распыление информационного дуста связано с их идеологическими установками — в свое время Шарлю де Голлю досталось не меньше. Политический лидер, имеющий твердую волю, опасен современному застандартизированному миру. Зато куда как хороши Барак Х. Обама, Николя Саркози или скандалист Берлускони! Как будто трое из ларца, одинаковых с политического лица — в меру образованы, в меру говорливы, в меру вменяемы и вполне контролируемы. Брейвики, одним словом!

Ах, если бы Андерсу дали власть, то он точно так же, как и Саркози, поливал грязью Муамара Каддафи и не ловчился взрывать правительственное здание (хотя бы потому, что сам бы сидел там).

…Все же хорошо, что Константин Николаевич Леонтьев не дожил до наших времен и не увидел полное торжество процесса всеобщего смешения! Не узрел мир, где правители очень похожи на террористов, а террористы — на правителей. Мир, где эстетика жизни легко превращается в неэстетичную имитацию жизни, где национальная культура уступает глобальному мутанту — культуре массовой, где человек отличается от другого человека лишь цветом плавок и размером надписи Kiss me!

Александр Гончаров