Автор: Федор Бармин

ЛЕЙТЕНАНТ АЛЁША

В канун 95‑летия легендарного разведчика в прессе и на телевидении прошли многочисленные сюжеты и публикации, утверждавшие, что именно он являлся прототипом главного героя широко известной кинокартины «Майор Вихрь», снятой по повести Юлиана Семёнова.

Однако свою повесть «отец Штирлица» написал после работы с документами ГРУ по материалам так называемой резидентуры военной разведки «Голос», которой руководил капитан Евгений Березняк. О существовании А. Н. Ботяна он не подозревал.

 

«Майора Вихря» в Кракове не было. Впрочем, это ничуть не умаляет заслуг Алексея Николаевича. Президентский Указ № 614 от 9 мая 2007 года гласит: «За мужество и героизм, проявленные в ходе операции по освобождению польского города Кракова и предотвращению уничтожения его немецко-фашистскими захватчиками в период Великой Отечественной войны».

 

А потом был Указ № 615 о награждении Героя Украины Евгения Березняка орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени. Тоже за спасение Кракова.

 

ИСТОКИ

 

— Алексей Николаевич, давайте начнем с самого начала: где Вы родились, кто Ваши родители?

 

— Родился я по старому стилю 28 января 1917 года. Тогда это была Вилненская губерния, Ошмянский уезд. Деревня Чертовицы. Отец из крестьян был. В паспорте я записан белорусом. И все равно меня путали то с армянином, то с молдаванином. Из-за окончания «ян». На самом деле фамилия Ботян имеет польско-белорусские корни и означает «аист».

 

— А почему такое название — Чертовицы? Неужели от чёрта?

 

— Я тоже об этом спрашивал отца. «Болота, черти?» — «Нет, деревня как черта между лесом и полями». Бог его знает! Деда своего, Николая, я не помню, он был объездчиком.

 

— То есть присматривал за полями, лесами?

 

— Вроде этого, старший лесник. Бабка — Тереза, судя по имени, католичка. Правда, в нашей деревне католиков не было. Но из тех мест, откуда ее взял дед, Журавцы, там как раз католиков было много. Когда поляки пришли, они насаждали католицизм. Страшно насаждали… Отец закончил училище и до Первой Мировой войны уехал в Германию. Жил некоторое время в Гамбурге. Оттуда переехал в Аргентину. Он знал и немецкий, и испанский. Жизнь, видимо, заставила. Столяром был. И, насколько я могу судить, хорошим столяром, мастером. Делал все: шкатулки, шкафы, окна, двери. И этим зарабатывал. Кроме того, у нас было небольшое хозяйство.

 

— Лошадка была?

 

— Была. Двух или трех коров держали. Небольшой кусок земли… Вообще я должен сказать отцу спасибо, до сих пор благодарен ему, за то, что он дал мне возможность получить образование.

 

— А у Вас братья или сестры были?

 

— Две сестры. Мария и Зинаида. Сами мы православные по религии. Только я в церковь не ходил, не признавал. Но с попом дружил, и все молитвы, положенные на уроке Божьем, знал до одной.

 

— С поляками дружили?

 

— Не только дружил, но за компанию ходил с ними в костел и знал основные молитвы на польском языке. В дальнейшем, кстати, это мне очень пригодилось.

 

…Отец владел немецким языком. Когда началась война, он находился на связи у наших партизан. И вот однажды немцы устроили в наших краях карательную экспедицию: сжигали все дома, находившиеся недалеко от леса. Оцепили и нашу деревню (ночью было дело), вывели жителей на лужайку. Отец обратился к старшему офицеру: «Я жил в Германии, отлично знаю немцев и уважаю вашу культуру. Войдите в наше положение. Вы приходите с оружием — мы подчиняемся. Те (партизаны) приходят с оружием и тоже забирают все. А нам‑то что делать, бедным? Война для нас несчастье». Выслушав его, офицер приказал «Отставить!», и наша деревня осталась целиком.

 

Когда угоняли людей на работы в Германию, в том числе мою младшую сестру, отец пошел с написанным по‑немецки заявлением, и сестру оставили в покое. Он читал немецкую литературу, у нас дома, помню, словари стояли — немецкие, испанские.

 

— Скажите, а почему с таким солидным багажом знаний и несомненным потенциалом Ваш отец занимался крестьянским трудом?

 

— Не могу сказать. Он ведь еще хорошо знал математику. Дети — седьмой, восьмой класс — приходили к нему: «Дедушка Николай, помоги решить задачу!». И он садился с ними и решал.

 

В АРМИИ ПИЛСУДСКОГО

 

— Как Ваша судьба складывалась после окончания школы?

 

— Призвали в армию. Служил в зенитной артиллерии. Определили в подофицерскую школу (по нашему, в школу младших командиров) и еще до ее окончания присвоили звание младшего унтер-офицера. Во время учебных стрельб мы должны были поразить мишень-планер, который на тросе тянул самолет. Я был старший в расчете, в первый заход с третьего выстрела поразил мишень, потом еще раз. И меня сразу произвели в младшие унтер-офицеры.

 

— Расскажите, пожалуйста, когда и с чего началась для Вас Вторая Мировая война?

 

— С 1‑го сентября 1939 года. Мы находились в Вильно. За две недели до начала боевых действий, 15 августа, нас перебросили на западную границу. По всем признакам чувствовалось приближение войны, она не стала для нас неожиданностью. В том же 1939 году Гитлер потребовал от Польши, чтобы она предоставила коридор в Восточную Пруссию. Поляки, рассчитывавшие на помощь Англии и Франции согласно договору, — не согласились. Так что война чувствовалась.

 

Что делать? Воевал, как это положено солдату. В первый же день на нас налетели фашистские самолеты. Сперва мы сбили одну вражескую машину, а потом в течение двух недель наша батарея отправила в землю еще два «Юнкерса». Были стычки и на земле. Дело в том, что наши орудия шведского производства — очень хорошие, скажу я вам, — позволяли бить не только разрывными, но и бронебойными снарядами.

 

17‑го сентября мы находились в Луцке, это Волынская область, и здесь я впервые увидел летевшие советские самолеты. Немцы прижимали с одной стороны, наши (Красная Армия — П. Е.) — с другой. Вскоре последовала команда — не сдаваться русским, а уходить на юг, т. к. к тому времени между Польшей и Румынией был заключен договор о взаимопомощи. Мы находились южнее Львова. Среди наших офицеров было много приписных, призванных из запаса. Они, в отличие от кадровых командиров, не были заражены антисоветскими настроениями и поэтому решили сдаться Красной Армии.

 

— Обошлось без боя?

 

— Не доходя примерно пятидесяти километров до границы, мы столкнулись с частями Красной Армией. Завязалась небольшая перестрелка, и мы сдались. Нас обезоружили и отправили в фильтрационный лагерь, два дня подержали — потом отпустили. Доехали мы уже до города Сарны. Там, на перроне, я случайно встретил младшего брата моей матери, он тоже был мобилизован. «Дядька Змитрук, — говорю ему, — а ну‑ка иди за мной». Доехали с ним до Барановичей — там ловят…

 

Солдаты в будёновках сразу же оцепили поезд, погрузили нас в теплушки. Сориентировался по звездам, смотрю — едем на восток. «Э-э, — думаю, — это, брат, не домой, совсем в другую сторону». Дядьке своему и еще одному мужчине говорю: «Бежать надо!». Мы выбили доски и выпрыгнули на ходу.

 

— Далеко отъехали от Барановичей?

 

— Думаю, километров пять-семь. Скорость небольшая — ничего не случилось. Вернулись обратно, я — в польской форме.

 

— В «конфедератке»?

 

— Нет, мы носили черные береты. Подошел к железнодорожнику, спрашиваю по‑польски: «Какой поезд на Лиду?» — «Идите быстренько, сейчас уходит!». Сели мы в вагон с дядькой, приезжаем — нас, вижу, опять ловят! Я попросил солдатика подождать минутку, водички попить, и опять ходу. Пришел пешком домой, и больше никто никаких претензий ко мне не имел.

 

ШКОЛА СУДОПЛАТОВА

 

— Кем Вы, вернувшись с фронта и избежав лагеря, решили стать в гражданской жизни?

 

— Школьным учителем. Побыл немного дома, а с 1‑го января 1940 года открылись подготовительные курсы учителей — требовалась новая интеллигенция, и я пошел учиться. Вступил в комсомол, хотя и до этого помогал некоторым подпольщикам.

 

— А как же Вы оказались в школе НКВД?

 

— Перед самой войной. В 1941 году по путевке комсомола я ездил в Минск, на собеседование, — и в мае был зачислен в школу НКВД. В Москве, на Кисельном. Так я стал советским разведчиком — и до сих пор им остаюсь. Преподаватели разные были, по разным дисциплинам, в том числе по русскому языку. Было много курсантов с Западной Белоруссии и Западной Украины, из Литвы, Латвии, Эстонии и Молдавии — вот для них был специальный курс русского языка.

 

…Началась война. В первый день состоялся митинг, после которого мы все попросились на фронт. «Время придет», — был ответ. 22‑го или 23‑го июля нас перебросили в созданную Отдельную мотострелковую специальную бригаду особого назначения. Огневую подготовку мы проходили на стрельбище «Динамо» около Мытищ. В составе ОМСБОН было много «интернационалистов», тех, кто воевал в Испании. И собственно испанцев, немцев-антифашистов. Вообще, состав — смешанный: спортсмены (включая чемпионов и рекордсменов Союза), молодые рабочие московских заводов и фабрик, вчерашние студенты…

 

Поначалу нас разбили на отряды, а уже потом отряды переименовали в роты, батальоны. Командирами, в основном, поставили пограничников, — я помню старшего лейтенанта Соловьёва. Стреляли, занимались минно-подрывным делом… Хорошо, надо сказать, была поставлена физическая подготовка.

 

— По Вам, Алексей Николаевич, это видно до сих пор!

 

— До сих пор несколько раз в месяц с товарищами играю в волейбол. Падать не падаю, но могу принять мяч и отпасовать. Так вот. Утром вставали — и кросс на пять километров, не меньше. С преодолением препятствий. А потом учеба с полной нагрузкой.

 

— Кто показывал лучшие результаты — знаменитые спортсмены или обыкновенные ребята, из глубинки?

 

— Спортсмены… Да нет! Один — ногу натер, идет хромает, другой простыл, а этим простым ребятам, которые из деревень и районов, хоть бы что. Они тянули лямку и никогда не жаловались.

 

УДАЧА В ОВРУЧЕ

 

— Расскажите, пожалуйста, как Вы с отрядом оказались в глубоком тылу врага? Если не ошибаюсь, это было в январе 1943 года.

 

— Это было январской ночью. Три разведывательно-диверсионные группы перешли линию фронта в районе Старой Руссы, это Новгородская область, чтобы в итоге оказаться в одном и том же заданном районе. Указание Центра было выполнено безукоризненно. Мы шли через Псковщину и всю Белоруссию. Бесшумно, без потерь — на юг до самой Украины.

 

— А конечная точка?

 

— На стыке Киевской, Житомирской и Гомельской областей, в глухих Мухоедовских лесах нам надлежало организовать базу. Отрыли землянки, поставили баню, организовали медпункт. Едва обжившись, стали посылать группы по всем южным направлениям — даже до Винницы доходили. Когда мы были уже на месте, Центр приказал все три группы объединить под началом капитана госбезопасности Виктора Александровича Карасёва. Числился я при нем помощником, но буквально рвался в бой, и наш командир разрешил мне выходить на задания, в разведку. Иначе мне не удалось бы найти человека, который взорвал в городе Овруч фашистский комиссариат.

 

Произошло это так. Мы с товарищем возвращались после успешной операции, когда нас застиг рассвет. До леса далеко, кругом — степь… В этой ситуации разведчику следует где‑то надежно схорониться. «Дневка» — это время, которое нужно провести в светлое время суток. Провести в безопасности. В таких случаях нас часто укрывали люди из агентуры.

 

В деревне Черниговке пришлось заглянуть в дом совершенно незнакомого человека. Хозяин — Григорий Васильевич Дьяченко — оказался бывшим старшиной Красной Армии. Не по своей воле он очутился посреди занятой фашистами территории. В плену не был. Надо сказать, что немцы украинцев не особенно‑то трогали, отпускали. Вот и вернулся Гриша домой к жене… Он отличным мужиком оказался. Нашим, советским. Мы почти ровесники с ним были. Гриша много чего мне рассказал относительно немцев. «А знаешь, — потом говорит, — у меня ведь дальний родственник работает у немцев, в Овруче, в гебитскомиссариате, и они ему доверяют».

 

— А разве древний город Овруч являлся областным центром? Ведь «гебит» по‑немецки означает именно «область».

 

— Овруч как населенный пункт сам по себе небольшой. Районный центр на территории Житомирской области. Но немцы его статус, исходя из военных соображений, для себя приподняли. И эта область охватывала в то время Житомирщину, часть Киевской области и даже кусочек белорусской земли.

 

В Овруче была сосредоточена вся немецкая администрация этого обширного района. Располагалась она в казармах, — их еще до войны называли Будённовскими. Охрана подступов и периметра была организована по всем правилам, с колючей проволокой — не подберешься. И гранатами ведь не закидаешь. Пустое дело, только людей положишь. И кавалерийским наскоком не возьмешь. В прямом смысле.

 

В нашем отряде имелся конный эскадрон численностью под сотню сабель. Я доложил Карасёву: «Установлен ценный контакт». — «Немедленно разрабатывай»! Прихожу опять к Грише, объясняю: «Нужно повидаться с твоим родственником. Только как?» — «Запросто. Сядем и поедем. У меня в округе все полицаи знакомые. Я им скажу, что ты мой родственник». Для начала он переодел меня. Подыскал куртку, штаны… Надел я белую длинную рубаху (в них местные ходили), подпоясался чем‑то вроде кушака. Две гранаты в кармане, а за пояс сунул 9‑миллиметровый парабеллум.

 

Честно говоря, я предпочитал именно этот пистолет другим системам. У парабеллума вся тяжесть находится в рукоятке, оттого из него легко целиться. Правда, имеется один существенный недостаток: не всегда выбрасывает стреляные гильзы. В критический момент парабеллум может заклинить. «ТТ» — это надежное, мощное оружие, но — тяжелое, что отражается на точности стрельбы. Для разведчика-диверсанта самое главное в критической ситуации — не промахнуться.

 

СЕМЬЯ ПОДРЫВНИКОВ

 

— Итак, поехали к родственнику Гриши. Яков Захарович Каплюк. Работал он в гебитскомиссариате кем‑то вроде завхоза.

 

— И как он отреагировал на Ваше предложение? Не с радостью, очевидно?..

 

— Что ж, его вполне можно было понять: семья, двое детей. Он хотел быть уверенным в том, что после осуществления акции он и его домочадцы окажутся в безопасности, — и я дал соответствующие гарантии. Каплюку мы передали 140 или 150 килограммов взрывчатки. Научили, как подсоединить провода взрывателя к часовому механизму — обыкновенному будильнику.

 

— Каким образом удавалось проносить взрывчатку в здание комиссариата?

 

— Делала это Мария Каплюк, его жена. Тротил она проносила частями, смертоносную ношу прикрывала своими детьми: одного брала на руки, другой рядом шел. А на локте — корзинка: еду, мол, мужу несу! Мы все очень переживали, т. к. она запросто могла «сгореть». Яков Каплюк, в свою очередь, складировал взрывчатку в подвале, тщательно маскировал и распределял по точкам (мы ему подсказали — каким именно), чтобы взрыв произвел как можно больший разрушительный эффект. Оставалось только дождаться подходящего момента.

 

В Овруч из Берлина прибыла специальная группа для планирования карательных акций с целью ликвидации партизанского движения в крае. И вот когда в заминированном здании шло секретное совещание по этому вопросу, раздался взрыв. Разом было уничтожено шестьдесят фашистов, включая гебитскомиссара Венцеля и начальника центра по борьбе с партизанами Зиберта. Мы с товарищами наблюдали за этим «светопредставлением» с городской окраины. Вместе с нами в полном сборе была семья Каплюка, которую мы вывели в лесной лагерь. Так что слово свое я сдержал.

 

После Овруча меня вместе с асом-подрывником нашего отряда Францем Драгомерецким, пустившим под откос более двадцати пяти вражеских эшелонов, представили к званию Героя.

 

За проведение операции, которая до сих пор изучается по «дисциплине Д», командир отряда Карасёв подал рапорт в Москву о присвоении А. Н. Ботяну звания «Герой Советского Союза». Однако в Центре решили иначе и дали в 1943 году орден Красного Знамени. В 1965 году, когда Алексея Николаевича вторично выдвигали на Героя, он опять получил Знамя. Поговаривали, что из‑за того, что он служил унтер-офицером в армии Пилсудского.

 

В 1970‑е в городке Илжа на востоке Польши появился памятный знак с русским именем Алёша. «Я думал, его снесли, а он стоит!» — не скрывает радости Алексей Николаевич. На знаке размещена бронзовая табличка с надписью: «Отсюда в ночь с 14 на 15 мая 1944 года вышли в бой с немецко-фашистскими оккупантами отряды Армии Людовой и разведывательно-диверсионная группа лейтенанта А. Ботяна — Алёши».

 

ВСТРЕЧА С КУЗНЕЦОВЫМ

 

— В дальнейшем нам была команда перейти на территорию Ровенской области. Там 7 ноября 1943 года мы встречались с Медведевым (один из руководителей партизанского движения во время Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза — П. Е.). Его отряд бомбили, мы недалеко находились — немного помогали ему в обороне. Дня через два мы отошли километров на тридцать, тогда‑то и пришел к Медведеву Кузнецов.

 

— Вы его видели?

 

— Один раз. Медведев в тот момент находился в одной деревне, мы — в другой. У нас была хорошо организована хозяйственная группа. Куда бы мы не перемещались, наши товарищи обязательно организовывали баню. Без бани завшиветь можно быстро, тифом заболеть.

 

— И не только завшиветь. Наверное, когда идешь мимо немцев — «дух партизанский» так и прет.

 

— И это тоже! А у Медведева бани не было. Решили пригласить его с Кузнецовым к нам. Но Кузнецов очень засекречен был, о нем, как о разведчике, знало всего несколько человек из штаба отряда. Его обязательно переодевали в гражданскую одежду и только в таком виде сопровождали под Ровно, на партизанскую базу.

 

— Каким Вы его запомнили?

 

— Видел вот как вас сейчас. Сидели после бани. Застолье… На столе самогон. Кузнецов рассказывал, я внимательно слушал. Очень хотел быть похожим на него. Но, к сожалению, я не владел так немецким языком, как Кузнецов.

 

— Зато с польским языком у Вас не было проблем.

 

— Это так. Когда мы перешли на территорию Западной Белоруссии, где было много поляков, мне было очень легко работать с ними, находить контакт. Все полученные сведения я направлял через поляков по большей части.

 

КОЛЕЯЖ

 

— На Западной Украине между поляками и украинцами шла сильная борьба. Они вырезали деревни друг друга. Вашему отряду не приходилось сталкиваться с бендеровцами?

 

— А как же! Вот когда мы перешли на Западную Украину (Ровенская, Волынская и Тернопольская области), то у нас начались столкновения. И если, скажем, на территории Киевской или Житомирской области мы ходили группами по пять-семь человек, то тут меньше тридцати-пятидесяти человек мы не выходили. И потери у нас были гораздо больше от бендеровцев, чем от немцев.

 

— А когда поступила команда переходить собственно в Польшу?

 

— В начале 1944 года, в феврале, по‑моему, Красная Армия освободила Ровно, — и нам приказали переходить на территорию Польши. 4 февраля наш командир Карасёв и комиссар Филоненко разработали операцию по организации масштабной диверсии на железнодорожной узловой станции, находившейся от Ровно и дальше, к территории Польши. Там гарнизоном стояли венгры. С ними была предварительная договоренность, что они сдадутся, а они сообщили немцам. Мы, правда, городишко взяли, станцию разбили, но сами понесли очень большие потери. Так не годится.

 

Перед операцией Карасёв говорит мне: «Знаешь, Алексей (а он меня Алексеем или Колеяжем звал, потому что я в железнодорожной форме ходил), прикрывать будешь». Немцы, как я уже сказал, знали о наших планах, мадьяры не сдались. Ну взорвали мы кое‑что… Все бежали, смотрю — никого: ни Карасёва, ни комиссара. В чем же дело? Нужно искать. Вскочил на лошадь и в городишко, а там немцы, четверо, — хотели меня захватить. Ночь уже на дворе, февраль месяц. Один наш паренек дал по ним очередь из автомата. Короче, отбились.

 

…Луна светит. Немцы из бронемашин стреляют по нашим. Такая паника была… Спрятались мы с этим пареньком в овраге и по нему выбрались дальше. В том бою был тяжело ранен комиссар Филоненко. Кричал он, боль сумасшедшая! Карасёв дал команду отвезти его за линию фронта. Я взял группу и, перейдя фронт, 5 февраля сдал его в Сарны. Сам приехал в Ровно, город уже был освобожден. Вскоре подошел Карасёв с отрядом. Вооружились уже иначе, часть личного состава осталась дома, а кто хотел продолжать воевать (около четырехсот человек) перешли через Буг в Польшу.

 

— Каков был статус подразделения? Воинское или партизанское формирование?

 

— По сути, войсковая часть. Мы относились к разряду тех специальных подразделений, которые организовало 4‑е Управление НКВД по главе с Павлом Анатольевичем Судоплатовым. Воинская дисциплина, никакой «демократии». Роты, батальоны.

 

— А форма армейская?

 

— Нет, кто в чем. А в одном из боев с немцами, севернее Ровно, в организованную нами засаду угодил карательный отряд, большая группа. Шли они без разведки и охранения. Мы их опередили, заметили раньше. Диспозиция такая: редкий лес, кустарник, насыпная дорога, за нами поселок. Мы выставили два ручных пулемета. Конники отошли в тыл. Когда немцы подошли близко, как ударили по ним! Перебили почти всех, два или три человека, которые в живых остались, сдались. Наши потери — двое убитых. После того боя почти все мы переоделись в немецкую форму. Шинели, сапоги. Что не взяли, повозки, к примеру, то отдали местным жителям.

 

ПЕРЕПРАВА ЧЕРЕЗ БУГ

 

— Перешли Буг, однако перешли не с первого раза. Часть отряда переправилась, а другая не успела. Ширина Буга в том месте метров пятьдесят, а то и больше. Даже метров семьдесят, я полагаю. У нас лодки были, паром сделали. Карасёв первым направил меня на тот берег вместе с командиром отделения по фамилии Осадчук. Хороший парень, смелый. Старше меня на год. А на той стороне, это недалеко от городишка Дубенки, располагалась украинская дивизия СС «Галичина». С их стороны — интенсивный огонь, но нам удалось переправиться и подавить огневые точки. С рассветом налетели фашистские самолеты, кто не успел перейти — остался на том берегу, а мы (большая часть) двинулись дальше.

 

— Я так понимаю, что в отряд входили люди самых разных национальностей?

 

— Совершенно верно. С Карасёвым были два брата-поляка по фамилии Вронские. Смелые ребята. Один из них впоследствии даже входил в правительство при Беруте (глава Польши в 1970‑х годах — П. Е.). До нас они сражались на Украине в отряде Фёдорова.

 

…Я оставался на берегу, наблюдая за переправой, и только убедившись, что больше никого не будет, собрался и со своей группой догнал Карасёва. Бои были страшные, нас сильно бомбили. Каждый день. Много раненых. Люди стали роптать, проявлять недовольство: «Зачем нам эта Польша нужна? Вернемся назад». Были такие настроения, и одна группа даже откололась, чтобы вернуться назад, за Буг. «Догнать и расстрелять к чертовой матери командира», — распорядился Карасёв. Через пару дней мы вошли в Люблинские леса. Нужно было перейти железную дорогу. Разведка легла на меня и братьев поляков. Часто обращался к священникам.

 

— Католическим?

 

— К ним, к ксендзам.

 

— А Вы кем представлялись…

 

— Как советский партизан. Никогда не скрывал. В дальнейшем, когда подходили ближе к городу Кракову, тут иное дело: просто говорили — партизаны, без уточнений, так как отношение к советским было враждебное.

 

— Извините, еще раз спрошу: а как реагировали на Вас польские священники?

 

— Я приходил к ним, кланялся. Говорил по‑польски: «Слава Иисусу Христу». — «Навеки веков. Амен». После этого я объяснял ситуацию, говорил: «Зная, что польский народ оккупирован и ведет борьбу, мы пришли на выручку. У нас есть тяжелораненые бойцы. Мы просим оказать им медицинскую помощь и спрятать от немцев». Я не знаю случаев, чтобы наших товарищей выдали фашистам.

 

— Отряд пополнялся за счет местных поляков?

 

— Нет, мы их не брали. Хватало наших из числа освобожденных нами военнопленных. Был даже один бывший солдат Вермахта. Он являлся охранником в одном из лагерей и потом согласился «идти в партизаны». А еще в нашем отряде воевало несколько немцев.

 

«ЛЕЙТЕНАНТ АЛЁША»

 

— Когда Вы ушли в «самостоятельное плавание»?

 

— 1 мая Карасёв получил задание из Центра: направить в район Кракова небольшую группу. Я подобрал 28 человек, в том числе двух радистов. Однажды наткнулись на «аковцев» — отряд Армии Крайовой, которая подчинялась лондонскому правительству Станислава Миколайчика. Очень недружелюбно нас приняли. Их командир, поручик, услышав из моих уст польскую речь, все не верил, что я белорус. «Вы нам не нужны, — повторял он. — Без вас освободимся от немцев». Потом смягчился. «Аковцы» даже хлебом поделились, папиросами.

 

Основу сопротивления в Польше составляли отряды Армии Крайовы. Немцы не трогали их, а они не трогали нас. Что касается Армии Людовой, то их было очень мало. Они больше воевали между собой, то есть с «аковцами». Когда мы уже находились под Краковым, офицер Армии Крайовой под кличкой «капитан Галя», бывший штабс-капитан царской армии Мусилович, предупредил меня: «аковцы» предложат нам совместную операцию, а сами подставят нас под пули фашистов. Благодаря этой информации, мы на провокацию не поддались.

 

— А как относились к советским отрядам, проникавшим в Польшу, Батальоны хлопские?

 

— Эти были из польских крестьян, они относились к нам куда как лояльнее. Не говоря уже о бойцах руководимой коммунистами Армии Людовой. Так что с одними мы вступали в союз, других терпели или даже боролись. И все это по ходу решения одной из главных задач — уничтожение Франка.

 

— Перед Краковом была операция в городке Илжи. Скажите, а сколько в том районе действовало партизан из Армии Людовой?

 

— Около трехсот партизанило. В городке располагался немецкий гарнизон. Люди из Армии Людовой попросили нас помочь освободить сидевших в местной тюрьме подпольщиков: «Вы же советские партизаны. Мы ждем вас как спасителей. Помогите нам! Да и люди поверят, что Сопротивление существует!», — убеждали они нас. Я сомневался: перед группой ведь стояла очень ответственная задача: выйти к Кракову без потерь. «Вдруг провалимся? С меня же шкуру снимут!», — размышлял я. И все‑таки мы с товарищами решили задержаться. По данным нашей разведки ближайший немецкий гарнизон стоял в 15 километрах от города. В Илже была расквартирована лишь местная полиция.

 

Стемнело. Спустились с гор, обрезали немцам телефонную связь. Окружили казарму. Пулеметным огнем мои ребята заперли гитлеровцев в здании, фрицы даже не высунули голов из окон. В это время польские подпольщики вытаскивали из тюрьмы своих «хлопцев», громили немецкие склады, взяли банк, почту. Целую ночь городок был в наших руках. Наутро пришлось уйти. По дороге заглянули в немецкую аптеку: запаслись медикаментами для раненых. Потом двинулись дальше — на Ченстохова. В 20‑х числах мая группа переправилась через Вислу.

 

ЯГЕЛЛОНСКИЙ ЗАМОК

 

— Зачем вас направили под Краков?

 

— Когда наши войска уже двигались на запад, мы должны были вести под Краковом партизанские действия. Еще в 1944‑м году мы захватили германского инженера-картографа, который сообщил нам, что в подвалах Ягеллонского замка фашисты устроили настоящий склад взрывчатки. Мы решили узнать, как они собираются использовать все это оружие.

 

Уже в 1945‑м году, когда из засады у дороги подорвали штабную немецкую машину, был обнаружен портфель с планом подрыва всего города. Главным образом фашисты хотели отрезать путь для наших солдат, подорвав мосты через реку Дунаец и Рожновскую плотину. А кроме того, и исторический центр города. Я опять занялся поиском союзника, вхожего в Ягеллонский замок.

 

— Неужели никого из отряда так и не выявили?

 

— Меня все принимали за поляка… Только однажды ко мне в одном баре подсел парень и предложил свои услуги в качестве помощника. Потом оказалось, что он был подослан, чтобы узнать, где мы базируемся. Я в тот же день по наитию перенес наш лагерь из ветхого сельского сарая в другое место, а вечером его взорвали… Мы чудом избежали смерти.

 

— Как Вам удалось взорвать замок вместе с фашистами?

 

— Я вышел на поляка Млынца, который славился своим горячим нравом и был готов взлететь на воздух вместе с замком, хотя мы от него этого не требовали. Я передал ему взрывчатку, замаскированную под солдатский сапог. Надо было несколько раз повернуть каблук, чтобы завести пружину… Млынц проник в замок под видом грузчика. Сложность в том, что надеть тот самый сапог он не мог — устройство могло сработать раньше времени. Так и шел с перекинутыми через шею сапогами.

 

18‑го января наш агент «завел» сапог и спрятал его среди ящиков со взрывчаткой… На то, чтобы выйти из замка, у парня оставалось всего несколько минут. После чего историческое здание, в котором находилось около четырехсот фашистов, взлетело на воздух у нас на глазах. Я был свидетелем того, как бежали немцы, для которых взрыв явился полной неожиданностью. Им не удалось быстро восстановить запасы тротила — плотины, мосты остались целы. Освободить город вместе с другими партизанскими отрядами стало гораздо проще. Мы сорвали фашистский флаг. Поднимая над городом польский стяг, бело-красный, кто‑то впопыхах водрузил его вверх красным цветом — будто славя Красную Армию.

 

— Скажите, с годами Ваша оценка проведенной операции не изменилась?

 

— Конечно, каждый из нас внес свою лепту в освобождение Кракова. Впереди Красной Армии шло несколько советских разведгрупп: разминировали мосты, проводили диверсии в тылу врага — нападали на немецкие базы, взрывали поезда. И сами поляки помогали. Но реальная угроза Кракову исходила из Нового Сонча, где размещался громаднейший склад с боеприпасами, снабжавший весь фронт. Если бы мы Ягеллонский замок не подняли на воздух, то немцы, намеревавшиеся взорвать две плотины, находившиеся выше, и город бы затопили, и наступление Красной Армии остановили.

 

По дороге к Кракову отряд Ботяна соединился с диверсионной группой Ивана Золотаря. Главной целью оставалась ликвидация генерал-губернатора Франка. Удалось завербовать личного камердинера Франка поляка Юзефа Путо. Путо, у которого на всякий случай спрятали семью, должен был установить английскую мину в резиденции шефа. Но не успел, настолько стремительно наступали советские войска. Франк дал тягу и избежал участи гауляйтера Белоруссии Кубе.

 

Долгое время считалось, что прототипом «майора Вихря» из одноименного сериала является Евгений Березняк. Сам он никогда не считал себя единоличным прототипом популярного героя киноэкрана. Более того, в своей книге воспоминаний он констатирует: «Возможно, мы кое кого разочаруем, но наша группа в день освобождения Кракова находилась далеко от города, продвигаясь по приказу командования дальше на Запад. Мы не знали, да и не могли знать, сколько групп, подобных нашей, действовали в районе Кракова и причастны к его спасению».

 

Как говорит по этому поводу Алексей Николаевич: «Делить нам нечего, главный спаситель Кракова — советский солдат: в это понятие входим и мы, разведчики».

 

Редакция «Спецназа России» благодарит ветерана Группы «А» полковника Голова Сергея Александровича за организацию интервью.