«Кто? Коммунист Емышев!»

Группа Шергина — Изотова, охранявшая Бабрака Кармаля и его ближайших соратников, знала почти всю интригу, но ни мне, ни кому-то из наших товарищей не говорилось ничего. Из Союза я привез два пузыря спирта да банку квашеной капусты и однажды приехал в гости к Изотову. Их группа базировалась в Баграме. Мы с ним посидели в капонире, поговорили о разном, но он мне так и не признался, что где-то здесь, на военном аэродроме, находится Бабрак Кармаль.

Перед тем, как я сел в машину, Юра мне шепнул тихонько: «Готовьтесь. Скоро поедете… Нам одним не справиться». И ни слова больше.

Вечером 22 декабря 1979 года мне домой позвонил Роберт Петрович Ивон и проинформировал, что поступил приказ сформировать группу в составе тридцати человек. Пояснил, что предстоит зарубежная командировка. Старшим едет Миша Романов. Задача будет поставлена на месте. Без одобрения со стороны партии — нельзя.

По прибытии в подразделение я увидел, что часть людей уже собралась. Ивон стал называть фамилии, а я высказывал мнение. «Забраковал» двоих сотрудников — одного по семейным обстоятельствам, а второй был после больничного.

Когда Роберт Петрович спросил меня: «Кто будет заместителем?», я ответил: «Как кто? Коммунист Емышев!» Мотивировка была проста: без идеологической поддержки командировка с риском для жизни невозможна.

Список нештатной боевой команды «Гром» мы согласовали у начальника Седьмого управления генерала Алексея Дмитриевича Бесчастнова.

Подготовка к вылету заняла всю ночь. Виктору Фёдоровичу Карпухину было поручено съездить на склад в пограничное училище и получить там тропическую форму без знаков различия, песочного цвета. Сразу возникло предположение — либо горы, либо пустыня.

Проверили оружье, подогнали униформу и снаряжение. Вроде бы все. Можно передохнуть.

Накануне вылета у меня состоялся разговор с Ивоном. Понимая, что нам предстоит, Роберт Петрович, кадровый военный, очень переживал, что не может вылететь старшим в Кабул. Поэтому до последней возможности он пытался проделать максимальный объем работы, который бы облегчил нашу работу там, «за речкой».

Когда Ивон попытался напомнить мне мобилизующую роль парторгов и политруков во время Великой Отечественной войны, я ответил:

— Роберт Петрович — не надо! Я свою роль знаю. И не подведу. Все будет хорошо, за нас не придется краснеть.

Утром 23 декабря, взяв «тревожный чемоданчик», я приготовился к выезду. За мной заехал Саша Лопанов, который жил рядом с Ангарской улицей. Обернувшись, увидел жену и дочь, провожающих меня взглядом. Помахали друг другу, — я сел в машину, и мы поехали в район «Фрунзенской», где находилась Группа.

Рано утром отправились на военный аэродром Чкаловский, где уже «под парами» стоял Ту-134, закрепленный за Председателем КГБ Ю. В. Андроповым. Прошли формальный пограничный и таможенный контроль. Перед посадкой сфотографировались на трапе самолета, по поводу чего недоумевал «особист».

Взлет. Куда отправляемся, для какой цели — неизвестно.

До места летели с двумя посадками: в Актюбинске и в Ташкенте, где загрузились матрасами и одеялами. Перед взлетом из Ташкента «особист» сообщил: «Вы направлены в Афганистан для выполнения серьезного боевого задания».

Ладно, принято к сведению! Вспомнили, что в суматохе сборов забыли поздравить Олега Александровича Балашова с днем рождения. Выпили по рюмке «чая», закусывали на «ощупь», поскольку освещение в салоне было погашено.

«Пересекаем Афганскую границу», — буднично сообщил командир корабля.

Спустя два часа мы стали заходить на посадку. База афганских ВВС «Баграм» принимала нас негостеприимно, огни взлетной полосы были погашены. Несмотря на такие неблагоприятные условия, пилоты, настоящие асы, посадили самолет идеально. Из салона мы выходили с оружием наизготовку — были готовы в любую секунду открыть ответный огонь по неведомому противнику.

Встретил нас Юрий Антонович Изотов, проводивший к месту дислокации. Расквартировались в капонирах и большой палатке на тридцать человек с двумя «буржуйками». Обнялись со своими ребятами, которые охраняли Кармаля и его соратников. Конечно, мы тогда не знали, кого именно они охраняют, только в общих чертах — будущих правителей Афганистана.

Изотов обратился ко мне с просьбой выделить в его группу еще трех человек. Я посоветовал ему решить этот вопрос с Романовым — тот выделил Чудеснова, Савельева и Виноградова.

Ночь провели в Баграме, а утром сели в автобусы, зарядили оружие и поехали в Кабул. В посольстве нас временно разместили в общежитии, где мы немного привели себя в порядок. К вечеру небольшими партиями, по два-три человека, стали переправляться поближе к дворцу Тадж-Бек в так называемый «мусульманский батальон» ГРУ.

Поселились мы в недостроенной казарме, напротив — цель нашей специфической экскурсии, то есть дворец Амина. Забили зияющие дыры в окнах, нашли две бочки для «буржуек» и оборудовали спальню. Но ночи были настолько холодными, что приходились спать в меховых куртках.

До «Шторма» оставались считанные дни, поэтому даром время мы не теряли. Каждый вечер демонстративно ездили в районе Тадж-Бека на БМП и БТР, пускали сигнальные и световые ракеты, постреливали — чтобы притупить бдительность охраны дворца Амина.

Романов, Федосеев, Мазаев и командир «Зенита» Яков Семёнов провели рекогносцировку местности, посетив под надуманным предлогом ресторан, расположенный в горах. Несмотря на серьезные препоны, чинимые бдительными афганцами, им удалось это осуществить.

В процессе подготовки мы решили познакомиться с ребятами из «Зенита», которые расположились выше нас на горе. Как-никак, а воевать вместе! Вечером отправились к ним со своим питьем и закусками. При подъезде услышали предупредительную команду «Дриш!» («Стой!») и звон затворной рамы, досылающей патрон в патронник. Русский мат всегда оказывал магическое воздействие. Помог и здесь прояснить ситуацию.

Мужиков, к сожалению, не оказалось на месте, пришлось возвращаться. При спуске услышали сильный взрыв и увидели яркую вспышку. После узнали, что в горах потерпел крушение наш транспортный самолет, заходивший на посадку с десантниками на борту. Погибло много людей.

К штурму готовились не только участники предстоящих событий, но и вспомогательные службы. Военные медики развернули свой полевой госпиталь, прибыли три отряда десантников на БРДМ.

Всей операцией руководил генерал Борис Семёнович Иванов, непосредственно же штурмом Тадж-Бека командовал Юрий Иванович Дроздов. Помню, его штаб располагался в бывшем овощехранилище, перед входом дежурил офицер КГБ.

27 декабря ближе к полудню генерал Дроздов затребовал на совещание командиров подразделений, участвующих в штурме дворца. В голове промелькнула мысль: «Конец ожиданью».

Днем Романов собрал нас всех и поставил задачу — штурм дворца. Нас разбили на экипажи, определив каждому конкретную задачу: пути и порядок выхода к зданию, место в боевом порядке, порядок действий при самом штурме дворца, а также объекты захвата или уничтожения в самом здании.

Вся группа «Гром» делилась на четыре экипажа по пять человек. Старшими были назначены: С. А. Голов, О. А. Балашов, В. П. Емышев и В. Ф. Карпухин. Задача моего экипажа — вывести из строя автоматическую телефонную станцию, находившуюся на первом этаже рядом с комнатой дежурного, и по запасному выходу атаковать второй этаж.

Командиры экипажей довели свои задачи до личного состава. Я собрал свою группу в составе Г. А. Кузнецова, С. В. Кувылина, Г. Е. Зудина и М. В. Соболева и распределил обязанности. Экипировка была минимальной. Брали только то, что необходимо для выполнения задачи и ведения наступления. Правда, я еще прихватил с собой полулитровый пузырек медицинского спирта. После боя ребята смогли снять стресс и сказали «спасибо».

Несколько раз переносили время начала штурма, а затем, уже ближе к вечеру, распределили экипажи по боевым машинам пехоты. Помню, перед посадкой Геннадий Зудин и Дмитрий Волков подходили, просили дать закурить. Я нашел в сумке папиросы «Дымок» — Зудин всегда их курил, а у меня как раз завалялась пачка, отдал ему; он еще, довольный, сказал тогда, что теперь ему надолго хватит.

«По машинам, заводись!»

Около семи вечера поступила команда занимать места. Мы собрались, выпили «наркомовские» сто грамм. Перед выходом из здания столкнулись с какими-то ребятами, разыскивающими нас. Это оказались переводчики из Первого Главного управления КГБ. Водки ребятам не достались, а вот вооружением и экипировкой нам пришлось с ними поделиться, а заодно на ходу проверить, насколько они умеют обращаться с оружием. Ко мне в экипаж попал симпатичный, небольшой и коренастый Андрей Якушев, старший лейтенант.

Сидим в БМП, ждем своего мгновения, как поется в песне из фильма про Исаева-Штирлица. В самый последний момент в задний люк заскочил Григорий Иванович Бояринов, прямо с моей стороны. «Давай двигайся». — «У нас мест нет, все битком забито». — «Тебе полковник приказывает!»

Мы подвинулись, Бояринов протиснулся и фактически сидел у меня на коленях. Помимо нас в экипаже были командир, оператор-наводчик и механик-водитель из «мусульманского батальона» и тот самый переводчик Андрей Якушев.

Одеты мы были в афганскую форму из верблюжьей шерсти с белыми опознавательными повязками, в бронежилетах, вооружены автоматами и пистолетами. Магазинов с патронами и ручных гранат тоже было достаточно — брали побольше.

По команде «Вперед!» стали подниматься по серпантину в гору, и тут — первая остановка, она внесла некоторую неразбериху в ход операции и растерянность в наши ряды. По плану у нас было такое распределение: первая БМП выдвигается к противоположному углу здания, две следующих атакуют в центре. А моя, четвертая — с правой стороны.

«Шилка» начала артиллерийскую подготовку. Чем выше поднимались по серпантину, тем больше мы ощущали ответный огонь. Я смотрел в триплексы и ничего не видел из-за пыли и хаоса, начавшегося вокруг. На какое-то время мы оказались под перекрестным огнем: сзади бьют «Шилки», а спереди — охрана дворца.

Вдруг колонна встала. Ребята не поняли в чем дело, десантировались раньше времени. Потом выяснилось, что остановка произошла из-за подбитой первой боевой машины. Ее столкнули, освободили путь, и — движение возобновилось, но в моем экипаже практически все уже выскочили из машины. До этого я помог Бояринову открыть люк, предупредив его о том, что находимся не там, откуда должен начаться штурм. Так что когда БМП тронулась, то в ней остались двое: я и переводчик Якушев.

Наша БМП тормознула на углу Тадж-Бека. Мы быстро десантировались, смотрим: вот он — дворец, освещенный прожекторами. Вдруг боевые машины резко газуют, задние двери захлопываются. Все, попасть обратно нет возможности.

Кричу Якушеву:

— Под прикрытием БМП — вперед!

Две передние машины ушли, и мы остались одни. Козырек, колоннада по кругу… И шквал, настоящий шквал огня.

«Петрович! Что?»

Согласно плану, мы должны заходить с торца, но вижу, что по обстоятельствам боя нужно подбираться к главному входу. Вдвоем с Якушевым мы начали потихоньку, где перебежками, где ползком двигаться к колоннаде Тадж-Бека. На это у нас ушло минут десять-пятнадцать. Я был первым, кто ступил (заполз) на крыльцо дворца, и первым, кто оказался в холле.

Когда мы заскочили внутрь, Якушев хотел было броситься на второй этаж:

— Давай наверх! Там наши!

Естественно, что никаких «наших» там не было и в помине.

Я приказал:

— За мной, у нас другая задача!

Сам побежал влево, распахнул дверь комнаты дежурного. Комната была вся освещена, но пуста. Направо — холл, а за ним, по схеме, должен был находиться телефонный узел. Накатил туда две гранаты.

Пока осматривался, вижу — Якушев упал. Перед этим он успел крикнуть в отношении «Шилок», которые продолжали бить по дворцу:

— Е.. твою мать, что же они делают?!

Крикнул и осел, словно в замедленной съемке. Я даже подумал, что он, может быть, просто пригнулся. Подбежал к нему, хотел оказать помощь. Но в это время меня самого чем-то крупным садануло в правую руку. Хотя удар был очень сильный, но сознание я не потерял, а только упал на спину. Автомат вывалился, рука превратилась в кусок мяса, кости перерублены.

Собрав силы, я стал отползать к входной двери и схоронился возле одной из колонн. Вижу, в вестибюль заскочил Сергей Коломеец. Действовал он умело, как учили: дал две очереди вверх и по углам, потом отскочил назад, потом — снова очередь, потом — гранату.

«Дед» Берлев меня увидел и окликнул:

— Петрович! Что?

Я ему показал лохмотья своей руки. Берлев побледнел, потом взял меня за шиворот и буквально выволок подальше за дверь, на воздух. Там, на крыльце дворца, он перетянул мне жгутом руку, остановил кровотечение. Спас! Все это Николай Васильевич делал вопреки четкому указанию, потому что нас инструктировали перед боем: «Сначала выполнять задачу».

Полчаса спустя Сергей Голов приказал какому-то солдатику из «мусбата» сопроводить меня во временный медицинский пункт, организованный в левом крыле дворца — в помещении одной из бывших спален. Говорят, там раньше был гарем. Солдатик этот зачем-то повел меня через главный вход Тадж-Бека, где еще продолжался бой. Я ему закричал: «Ты куда меня ведешь? Я уже был тут сегодня!»

На крыльце дворца я столкнулся с вооруженным гвардейцем, на руках которого визжал от боли окровавленный полуторагодовалый ребенок, раненный в ноги. Афганца никто даже не пытался остановить. Я потом видел его с ребенком в медпункте. Гвардеец сидел там, в углу, очень тихий и какой-то опустошенный. Чей это был ребенок, не знаю.

В медпункте меня перебинтовали, поставили капельницу, вкололи обезболивающее. Помню, залпом осушил целый графин воды… Жажда была страшная.

На соседнюю кровать положили полковника Бояринова. Он был едва узнаваем. Все лицо его было в крови и покрыто копотью. Руки, живот — все иссечено осколками. Кровь была на его одежде, портупее, запеклась на волосах.

На курсах КУОС я неоднократно принимал у Бояринова ключи от кабинетов и сейфов во время дежурства по объекту. Мы общались, он рассказывал о войне, о своей работе в разведке, так что я полковника хорошо помнил. Здесь же я с трудом его узнал.

Врач то подходил, то отходил. В голове у меня крутилась бессвязная мысль: «Эх, Георгий Иванович! Фронтовик ты наш! Всю войну прошел…» В какой-то момент доктор пощупал пульс у Бояринова и просто накрыл его простыней. Вот тут у меня похолодело внутри.

Руку мне отрезали после спуска вниз, в расположении «мусбата». Еще во дворце доктор наложил мне на руку основательный жгут. Пока ехали, я терпел, сколько было мочи, а потом, когда уже стало совсем невмоготу, вытащил нож и разрезал резинку.

По приезде меня сразу же направили в операционную, сделали два укола, положили на стол, перед лицом какую-то тряпицу или простынь повесили, чтобы не видел, — и стали что-то делать с рукой. На материи отображаются тени медработников и их действия. Слышится приглушенный разговор, решается судьба моей раненой руки. Пошли по пути наименьшего сопротивления.

Укол в районе ранения, хруст ножниц, режущих мясо, шлепок в тазике, звон обручального кольца и цепочки с данными по крови. Всё. Рука ампутирована. Помню, что во время операции я находился в сознании, был в форме и с пистолетом в кобуре.

После операции привезли в посольство, выделили койку. Жены дипломатов переодели в чистую одежду. Накормили. Пережив такой стресс, я попроси таблеточку снотворного. И прежде чем вырубиться до утра, выпил залпом бутылки три «Пепси-колы».

Здравствуй, Союз!

На следующий день самолетом нас отправили в Ташкентский госпиталь. Вылетали с городского кабульского аэродрома. Проезжая через город, видели следы вчерашнего боя. Были слышны автоматные очереди, одиночные выстрелы.

Всех лежащих поднимали на носилках. Предложили и мне, но я отказался, хотя слабость была еще велика. Решил с первых часов лечения, что движение — это жизнь.

Взревели моторы, самолет набирает высоту. Прощай, Афганистан.

Здравствуй, Союз!

Пашу Климова и еще одного парня из «Зенита» положили в реанимацию, нас с Володей Федосеевым — во вторую хирургию, остальных (Балашова, Баева, Кузнецова, Кувылина, Филимонова, Коломейца) — разместили на третьем этаже.

Лечение, по сути, заключалось в перевязке ран и капельницах. Решив не делать себе поблажек, на перевязку я ходил пешком. Рана моя почему-то долго не затягивалась, и что врачи только не испробовали! Медицинская сестра — бывшая фронтовичка — даже советовала по опыту войны использовать хозяйственное мыло или опарышей. Обеззараживание с помощью опарышей происходит потому, что они едят только гнилое мясо. Был и еще один простой способ.

От той же медсестры мы узнали, что во время войны не было механического обеззараживания, а пользовались… мухами. Рану некоторое время держали открытой и соответственно, мухи тут как тут. А питались они только испорченными частями раны.

Не остались раненые и без внимания общественных организаций. Перед Новым годом посетили нас с подарками. Закуска действительно была отменная: различные фрукты, сервелат двух видов и на самом дне бутылка коньяка.

…Наступал 1980 год. В праздничную ночь дежурил начальник отделения. За пятнадцать минут до боя далеких Кремлёвских курантов он зашел к нам с пузырьком спирта: «Хочу встретить Новый год вместе с вами, мужики! Вы первые пациенты нашего госпиталя, получившие огнестрельные ранения в реальном бою».

Утром я поднялся на четвертый этаж, чтобы поздравить лежащих там наших ребят.

Прошли праздники и потекли лечебные дни. Из Ленинграда для прохождения практики на реальных ранениях приехали слушатели военно-медицинской академии. Не думая их обидеть, я неудачно пошутил: «Если бы новую руку восстановить, то можно защитить кандидатскую или докторскую диссертацию». На что получил грубый ответ: «Мы сюда лечить приехали, а не диссертации защищать». Хотя, конечно, с боевыми огнестрельными ранениями они встречались впервые.

В начале января из Москвы прилетели генерал В. А. Козлов, Роберт Петрович Ивон и «хирург от Бога» Игорь Леонидович Коваленко, работавший в институте имени Склифосовского. Ознакомившись с условиями лечения и состоянием раненых, пришли к выводу о необходимой госпитализации всех больных в столицу. Как потом меня информировал Коваленко, Паша Климов выжил благодаря именно своевременному вмешательству.

Доложив в Москву свои выводы, комиссия попросила прислать самолет. А как были огорчены медработники и слушатели — ведь увозили их «материал для исследований».

Нас эвакуировали в Москву. Прилетели на тот аэродром, откуда и отправлялись в Афганистан. Подавляющее число раненых были направлены в наш Центральный госпиталь КГБ в Тушино, я и Владимир Федосеев поступили в отделение Коваленко, а Паша Климов в реанимационное отделение института имени Склифосовского.

Для оказания помощи медперсоналу института по уходу за ранеными подразделение выделило сотрудников. Особым усердием и вниманием выделялся Виктор Блинов, поэтому его попросили остаться на постоянной основе.

Всем известно больничное питание, поэтому наши товарищи из подразделения по очереди возили домашнюю еду, причем по нашему заказному меню. Потом их освободили от этой обязанности, поскольку руководство Группы договорилось со столовой Комитета, и мы стали получать диетические продукты и холодные закуски. Вечером позволяли баловать себя жареным. Например, картофель готовили на местной кухне. В общем, не лечебное учреждение, а санаторий.

Использовалось разнообразное лечение. Борис Эмильевич Косцов с помощью лазера пытался очистить мою рану. Но ее большие размеры не позволяли, к сожалению, затягиваться по всей пощади. Рассматривался и другой вариант — удаление мертвой части раны хирургическим путем. Но укорачивание исключало в будущем протезирование биоэлектрическим протезом. Дважды делалась пересадка кожи, но безуспешно. Она приживалась плохо — небольшими клочками.

Конечно, нас навещали и родные. Неоднократно приезжали мои родители с тещей, но самый запоминающийся след в памяти оставила одна встреча, причем для меня внезапная. Однажды после тихого часа меня попросили зайти в ординаторскую. Иду, теряясь в догадках: вроде бы рабочий день у медперсонала закончился.

Открываю дверь и не верю своим глазам. Жена и дочь! Встреча состоялась в прямом смысле слова со слезами на глазах. Супруге я сказал, что руку сломал на горной подготовке, и ее пришлось ампутировать из-за риска гангрены. Только через пару лет я признался, что это была за «горная подготовка». А в полном объеме об этой операции в Кабуле мы начали говорить только в 1990-е годы.

В народе говорят, что родные стены помогают. Эту мудрость также применяют и в медицине: три раза с субботы на воскресенье нас отпускали домой.

В начале марта лечение закончилось, и я был отправлен на полтора месяца в санаторий «Кратово». Там я встретился с сотрудниками Группы, лечившимися до этого в госпитале, а теперь проходившими курс реабилитации.

…Меня часто спрашивают: как, мол, я отношусь к тому, что мы сделали в декабре 1979-го? Как офицер Группы «А», как коммунист и парторг, отношусь положительно. Если бы мы не помогли «здоровым силам» и не направили Ограниченный контингент, то США с помощью своего агента Амина, завербованного ЦРУ, ввели бы свои войска со стороны Пакистана. Так что «за речкой», в этом я убежден, мы были не зря! Обидно только, что на памятниках погибшим не было ни слова об Афганистане или об обстоятельствах смерти. Формулировка стандартная: «Трагически погиб…»

На протяжении долгого времени — всего периода от штурма дворца Амина до принятия решения о судьбе раненых — меня не покидала мысль, что будет дальше? Нам повезло. «Всех раненых оставить в подразделении». Таково было решение Ю. В. Андропова. Ограниченно годный сотрудник не оставался без внимания. Мудрость же руководства заключается в том, что кандидаты на зачисление в Группу «А» должны видеть, что их может ожидать в будущем, при работе в столь специфическом подразделении.

«Наш ласковый Миша»

Впереди у Группы предстояла работа по обеспечению безопасности при проведении XXII Летней Олимпиады-80. Личный состав перевели на казарменное положение. Для меня сделали исключение, так как шла разработка и изготовление протеза и тренировка по его использованию. Поэтому приходилось отлучаться на два-три часа.

Находясь на казарменном положении, мы изучали объекты: места проведения соревнований и проживания делегаций в Олимпийской деревне на Мичуринском проспекте. Были определены маршруты выдвижения, так как объекты были разбросаны по всей Москве.

Открытие Олимпиады. Девятое управление КГБ усиливает охрану руководства государства, располагаясь вокруг правительственной трибуны и среди огромного числа зрителей.

Грандиозный праздник в Лужниках, зажжение Олимпийского огня, «Мишка» — трогательный символ Олимпиады…

Примечательно, что Соединенные Штаты из-за ввода советских войск в Афганистан проигнорировали соревнования. В американском городе Филадельфия за три дня до торжественного открытия в Москве стартовали так называемые «Олимпийские игры бойкота». В них приняли участие атлеты из почти трех десятков стран, в том числе США, Канады, Китая, ФРГ, Египта, Таиланда, Кении, Судана…

После натовской бомбардировки Югославии, после вторжения американцев в Ирак и Афганистан никто не объявлял США какую-либо обструкцию. Мир, к сожалению, привык к таким империалистическим действиям. Но в 1980 году еще существовал мощный противовес в лице Советского Союза, СЭВа и Варшавского договора, с нами приходилось считаться.

Бойкот, впрочем, не испортил праздника. Все прошло достойно, на очень высоком уровне. Кстати, Московская Олимпиада до сих пор входит в тройку лучших Игр современности по уровню организации и безопасности. Никаких эксцессов, террористических актов. МВД зафиксировало рекордно низкие показатели преступности. Въезд в Москву был крайне ограничен. Были выдворены за пределы города все сомнительные и уголовные элементы.

Отгремели яркие спортивные баталии, был разыгран последний комплект наград… Пустив слезу, со стадиона, где проходила церемония закрытия Игр, на воздушных шариках улетел прямо в небо «Миша» и приземлился на окраине Москвы — как говорили, на пивную палатку, сломав ее.

Выполнив поставленные «олимпийские» задачи, Группа перешла на обычный график работы. После двухнедельного отдыха возобновились занятия по совершенствованию профессионального мастерства. В связи с увеличением состава увеличилось и руководство подразделения. Была введена должность заместителя по политико-воспитательной работе.

Геннадий Николаевич Зайцев планировал на эту должность меня, но я отказался, так как не имел высшего политического образования и знал отношение Ю. В. Андропова к подобной ситуации. Должность занял В. А. Туманов, окончивший военно-политическую академию, я же остался парторгом Группы «А».

В стране нашей, между тем, наступила новая пора. Если во время церемонии закрытия Олимпиады-80 ее талисман улетел со стадиона, провожаемый аплодисментами, то через пять лет у нас появился другой Миша — «Меченый», как звали его в народе. И многие, кто разобрались в происходящем, повторяли в отношении Горбачёва слова олимпийской песни: «…возвращайся в свой сказочный лес».

Сценарий «перестройки» был разработан на Западе, в этом я убежден. Главный ее исполнитель, «ласковый Миша», предал партию, советский народ и наших союзников, включая президента Наджибуллу и промосковских товарищей в ДРА.

Войска вывели — и наркота в Союз пошла «эшелонами». А ведь если бы не мы, то американская армия стояла бы в Афганистане уже в 1980 году. Впрочем, она оказалась там и так, неся большие потери.

В Комитете началась чистка. Звонок дежурного по Группе, просьба связаться с одним из заместителей Председателя КГБ. Его помощник назначает дату и время встречи. В назначенный день и час являюсь на прием. Разговор начался с перечисления мер, которые проводились в отношении моей судьбы, включая досрочное получение звания полковника. Хотя это не так. Командировка в Афганистан предусматривала льготу из расчета «один к трем». И эта льгота распространялась на срок присвоения звания.

В заключение беседы мне было предложено подать заявление на увольнение из органов. Доводы о том, что вопрос должен стоять не об увольнении, а о переводе в другое подразделение Комитета не был услышан. Ранее поступило предложение перейти на преподавательскую работу в Высшую школу КГБ СССР.

Генерал твердо стоял на моем увольнении. Даже медицинский персонал был удивлен таким решением. Как мне было сказано: «У вас только руки нет, а вот здоровье лучше молодых, зачисляемых в КГБ».

Вернувшись в отдел с тяжелым сердцем, я написал рапорт об увольнении из органов и одновременно заявление на отпуск на сорок пять суток. Мое время службы в КГБ вышло, оставалось только смириться с этой данностью. И научиться жить дальше, при этом не сломаться.

Я — счастлив!

Тот, вынужденный отпуск, по сравнению со всеми предыдущими, оказался самым впечатляющим. Предстояло путешествие на Волге по маршруту Москва — Астрахань — Москва. На протяжении пути мы с женой останавливались в областных центрах, знакомились с их историей и современной жизнью.

В Сталинграде побывали на Мамаевом кургане. Посетили универмаг, в подвале которого был пленен фельдмаршал Паулюс. Сохранилась часть дома, из которого великий снайпер В. П. Зайцев вел счет убитых им фашистов.

Астрахань поразила нас обилием разных фруктов и рыбы. Правда нас предупреждали, что арбузы и дыни калмыков не следует брать, хотя они на вид гораздо привлекательнее. Дескать, вся красота достигалась с помощью шприца с пестицидами.

…Москва, 2 декабря 1988 года. Актовый зал. Впервые сбор всего личного состава Группы «А» не по тревоге. Я был благодарен руководству подразделения за столь внимательное отношение к моей персоне теперь уже отставника. Пожелал товарищам крепкого здоровья, успехов в проводимых операциях — чтобы количество бойцов до операции равнялось количеству после нее, благополучия семьям. Подчеркнул важность службы в Группе не только для общества, но и для каждого сотрудника.

Что могу сказать напоследок? Я счастлив, что судьба распорядилась именно так, что мне посчастливилось работать именно в Группе «А». Она не только проверяла мои моральные качества, но и укрепляла их. Хотя я стал инвалидом, но не жалею о выбранном мною пути. Это путь настоящих мужчин.

От редакции

Как уже было сказано в начале публикации, эту рукопись Валерий Петрович передал нам в августе 2012 года. Мы встретились с ним у метро «Пушкинская», куда он приехал сам. Ничто не предвещало скорого трагического исхода. Однако болезнь неожиданно взяла свое, и в сентябре полковника Емышева не стало.

Зная от родных, что развязка близка, мы сделали все от себя зависящее, чтобы ускорить публикацию. И — успели! За день до смерти в «Спецназе России» вышла первая статья мемуаров из серии «Записки настоящего чекиста», и Валерий Петрович, находившийся на даче, успел ее увидеть.