Груз «вины»

В наше сложное время талантливость определяется вовсе не содержанием текстов, не их глубиной, не манерой изложения, а тем, насколько они выполняют свою роль оружия в бескомпромиссной идеологической борьбе, призванной решить основное противоречие нашей эпохи: противоречие между элитой и быдлом.

И г-н Эггерт — образцовый защитник элиты, прекрасно понимающий, как куется идеологический меч. Впрочем, слово «меч» здесь можно понимать только в переносном смысле, отнюдь не как смертоносное оружие.

Ведь что такое быдло? У него два главных родовых признака. Во-первых, как я уже указывал ранее, это лица, работающие по найму (то есть тупые и малоинициативные, не сумевшие организовать свой бизнес). Во-вторых, быдлу присуще нелепо обостренное, доходящее до неистовства чувство справедливости, и поэтому быдло вечно чем-нибудь недовольно и даже порой осмеливается приставать к элите со своими требованиями и упреками.

Как понимает всякий мудрый человек и, в частности, г-н Эггерт, оба эти признака характерны в особенности для так называемого русского народа, к которому с небольшой погрешностью можно также причислить украинцев и белорусов, и с этой точки зрения проблема взаимоотношений с быдлом приобретает также и этническую окраску. Истребить быдло нельзя, ведь без него работать будет некому. Элита, как известно, работать не может и не должна, она призвана блистать. Следовательно, быдло надо укрощать, на него надо влиять, делая его покладистым и безобидным. Лучшее средство для этого — воспитать в нем неотвязное чувство вины, чем с успехом и занимается г-н Эггерт.

Таким образом, упоминавшийся выше меч следует понимать скорее как скальпель нейрохирурга, с помощью которого проделываются некоторые операции, и из быдла можно уже веревки вить. Но сказать-то легко, а как сделать? Разные хирурги — а их, слава богу, у нас много — действуют по-разному. Г-н Эггерт, в частности, обрушивается на быдло с его национального фланга, вонзает скальпель в незащищенный этнический родничок. Если русские присмиреют под грузом внушенной им вины, то по простейшему правилу логики то же самое произойдет и с быдлом, ибо эти понятия почти тождественны.

Откроем же для себя мастерство –Константина Эггерта, пройдем, как принято сейчас говорить, мастер-класс. Текст г-на Эггерта для удобства обучающейся элитной молодежи полностью приведен ниже.

«Иностранцы опять делают за нас, россиян, ту работу, которую мы должны делать сами. Не российский, а международный суд признал массовые казни 1940 года тем, чем они и были, — военным преступлением. Вдобавок он подверг сокрушительной критике российскую юстицию — и за черствое отношение к родственникам жертв, и за закрытие архивов, и за фактический отказ сотрудничать с судом в этом деле.

Судебные издержки должна заплатить Россия. Это один из ключевых признаков поражения в процессе. Могу представить себе бурю, которая поднимется в том стакане воды, который называется «официозная пропаганда». Набившие оскомину разговоры про «русофобию» и «пересмотр итогов Второй мировой войны» хлынут бурным потоком с телеэкранов. Конспирологи, доказывающие, что на самом деле польскую элиту расстреливали немцы, станут желанными гостями в студиях госканалов. Этот абсурд уже который год вгоняет меня в ступор.

Сначала советская власть в 1990 году, потом российская — несколько раз — признали расстрелы поляков преступлением сталинского режима. Уже два раза показали еще три-четыре года назад фактически запрещенный в России фильм Анджея Вайды «Катынь». Уже все, у кого не отшибло способность логически мыслить, поняли: Сталин и Гитлер почти два года, с сентября 1939 по июнь 1941 года, были союзниками. Почему после всего этого нельзя полностью открыть архивы, пригласить потомков в Москву и сказать им устами нашего президента: «Это и наша трагедия, и наша боль! Современная Россия — это новая Россия, но она просит у вас прощения».

Ведь каждое предыдущее извинение сопровождалось каким-нибудь «но»: «но компенсаций платить не будем», «но архивы полностью не откроем», «но», «но», «но»… Так не извиняются. Так заметают следы. Кстати, что такого секретного есть в этих десятках, если не сотнях пока не рассекреченных папок из архивов НКВД? Имена палачей и их начальников? Они мертвы. Списки жертв? Их обнародование поставит окончательную точку в трагических историях тысяч польских семей, но не более того. Кстати, даже если полное рассекречивание произойдет завтра, эффект от него будет намного меньшим, чем мог бы быть, если бы Россия сделала это добровольно.

Рано или поздно все тайны Катыни будут раскрыты. И тогда нам: и народу, и власти — останется только пожалеть о том, что мы так долго берегли репутацию убийц, вместо того, чтобы создавать новую, гуманную репутацию новой, некоммунистической России».

Лоботомическая операция

Что называется — мал золотник, да дорог. Все ключевые признаки быдломахии так и сверкают в приведенном выше небольшом кусочке прозы. Сформулируем же, коль скоро автор говорит о тайнах, тайны мастерства К. Эггерта.

Тайна первая. Ко всем бедам, проблемам и прочему необходимо ничтоже сумняшеся приплетать народ, т. е. быдло. Посмотрите, с каким изяществом делает это г-н Эггерт в последнем абзаце. Берег ли я, Андрей Добрынин, репутацию каких-то неведомых мне убийц? Нет, конечно, но по К. Эггерту получается, что берёг. И поделом мне, ведь я до сих пор не открыл свой бизнес, порой завистливо поглядываю на обеспеченных людей и даже иногда вслух упоминаю о своей презренной национальности, что уж и вовсе ни в какие ворота не лезет.

Когда я спросил своих явно быдловатых соседей Ивана, Сидора и Рината, случалось ли им защищать «репутацию катынских убийц», они посмотрели на меня с тупым недоумением, и мне пришлось напоминать им суть дела, а потом с укором показать этим горе-защитничкам текст К. Эггерта.

Надо сказать, что тут они живо все вспомнили и закричали: «Как же, как же! Телевизор смотрим, газеты читаем. Двадцать лет уже каемся — и президент, и премьер, и опять президент… Какого же им рожна еще надо?» Самый грубый из троих Сидор даже предположил, будто бы Константин Эггерт старается так для того, чтобы катынские расстрелы не приписали единоплеменникам Эггерта — немцам.

Такая вопиющая бестактность меня, конечно, возмутила. В этом всё быдло: его суют с благой воспитательной целью носом в дерьмо, а оно вместо того чтобы покорно облизываться, норовит кинуть дерьмом в своего воспитателя. Но тут уж воспитателю надо терпеть. Вода, то есть дерьмо, камень точит.

Совать быдло носом в дерьмо следует не день, не год, не два, а порой долгие десятилетия, и наконец, благая цель непременно будет достигнута: быдло поймет, что дерьмо - самая подходящая для него стихия.

Тайна вторая. Публицистические тексты пишутся вовсе не ради выявления истины. Это глупое заблуждение следует оставить раз и навсегда. Тексты — часть лоботомической операции, поэтому свои упреки, претензии, утверждения К. Эггерт излагает с огромным напором, но без всяких аргументов, и это весьма грамотно. Хорош был бы нейрохирург, излагающий какие-то там аргументы, вместо того чтобы пустить в ход скальпель, то есть свою истину в последней инстанции.

Хорош был бы колумнист «Коммерсанта», излагающий многочисленные аргументы противной стороны. Ему ведь не за это деньги платят (простите уж за презренную прозу жизни). Можно было бы привести недавно найденный в архивах запрос на автотранспорт для вывоза пленных поляков, написанный гораздо позже предполагаемой даты расстрелов, перед самым приходом немцев. Согласно сей бумаженции, в это время поляки, по крайней мере многие из них, были еще живы. Да мало ли что еще можно привести! Но кому это нужно? Элите не нужно наверняка.

По поводу смысла договора о ненападении 1939 года особых разногласий между историками нет, но истина тут на пользу быдлу, и потому К. Эггерт вполне правильно объявляет ее абсурдом, историков — людьми, у которых отшибло логику и которые его, К. Эггерта, злонамеренно повергают в ступор. Тут он немножко лукавит, ибо он не зря на фото, сопровождающем текст, изображен в позе и в одежде гипнотизера. Своим напором, пафосом, многократными повторениями одного и того же он сам повергнет в ступор кого угодно.

Тайна третья. Публицистические тексты пишутся не ради соблюдения справедливости. Справедливость — пунктик быдла, а тексты создаются для победы в противостоянии с ним. Значит, совершенно правильно Константин Эггерт не интересуется судьбой русских военнопленных 1920 года, бесследно сгинувших в Польше. Ну, то есть наверняка не бесследно, но ведь мы же не быдло, чтобы интересоваться этими людьми. Справедливость, может, этого и требует, но у элиты на месте справедливости находится политкорректность, по законам которой ценность одного защитника того мира, который противостоит быдлу (польского офицера или жандарма) совершенно несопоставима с ценностью одного русского.

Никакого равноправия тут быть не может. Его, слава Богу, и нет, то есть мир движется в правильном направлении: если русских можно и нужно десятилетиями шпынять за Катынь, то спросить с поляков за сто тысяч сгинувших русских нельзя. Нельзя — и всё. Такое даже представить себе страшно.

Тайна четвертая. Публицистические тексты пишутся вовсе не ради соблюдения приличий. Приличия не позволяют нескончаемо долдонить одни и те же упреки, тем более, если у тебя уже попросили прощения, тем более, если ты сам во многом виноват. Но польская сторона — это сторона элиты, а элита воюет с быдлом, а на войне не до каких-то там приличий.

В этом К. Эггерт, разумеется, полностью солидарен с гоноровым панством, и не просто солидарен, а даже опережает его, бежит со знаменем впереди. Панство вроде бы маленько успокоилось, а Константин Эггерт — нет. Впрочем, его можно понять: он здесь, в России, на переднем краю, куда ближе к быдлу.

Тайна пятая. Публицистические тексты пишутся вовсе не ради соблюдения гуманности, а то пришлось бы заниматься судьбой ста тысяч второсортных людишек, то есть русских пленных. Или других, столь же второсортных — тех, кого на Западной Украине или в Западной Белоруссии гоноровые паны в 1920-х — 1930-х годах обоснованно уничтожили за дерзкое желание воссоединиться с восточными братьями. Какая там гуманность, когда идет война.

На войне гуманность — лишь для своих.

ДОБРЫНИН Андрей Владимирович, родился в Москве в 1957 году. Поэт, переводчик, прозаик. Работал ведущим редактором в издательстве «АСТ-пресс».
Окончил Московскую сельскохозяйственную академию имени Тимирязева (экономический факультет) и аспирантуру МСХА по специальности «политическая экономия».
Один из учредителей поэтического Ордена куртуазных маньеристов (1988 г.), Великий Приор. После его раскола создал Общество куртуазных маньеристов. Автор многих стихотворных книг и семи романов.
В 2012 году награжден медалью имени Н.В. Гоголя Союза писателей России.