ПОБЕДНАЯ ПАСХА 1945-ГО

Удар стали о сталь, потоки клокочущей от ярости крови, на метры пропитавшие землю России — казалось, что в этом аду сгорят не только Советская Россия и Германия, но и всё человечество, истратив на ненависть все запасы души. Однако и в тех условиях наши солдаты были способны на милосердие или, как тот встреченный мною бывший танкист, «маялись душой».

Та война была немыслимо жестокой и беспощадной. Порой казалось, что мы воевали даже не с людьми, а с представителями другой планеты, жители которой молятся на своего древнегерманского божества — сурового Вотана. И — победили!

Никто в просвещенном мире не понимает, как возможно такое: в одном конце цеха Сталинградского тракторного завода с конвейера сходит новый танк, выкатываясь с территории прямо в бой, а на другом конце цеха идет рукопашная. Эта война была такой беспримерно ужасной, победа в ней имела такую немыслимую цену, что даже сама смерть, каждую секунду сопровождавшая воина, перестала пугать.

Небытие для солдата и философа — разные категории. Солдат стал к нему равнодушен, как к цене, которую имеет смысл заплатить за то, чтобы убить врага. Смерть врага — вот что имело действительный, настоящий смысл.

Нет, и не было другого такого народа, который смог бы тогда выстоять и победить. Мы выиграли войну, загнали врага туда, откуда он обрушился на Мир, и там уничтожили. В этой войне было трудно выжить и победить, отстроить заново почти дотла сожженную страну. Но День Победы стал для великой страны Днем Истины.

Когда это случилось, Россия осознала себя тем самым стволом Древа Мира, от которого имеют возможность произрастать робкие и тонкие веточки европейских культур, чуть было не стесанные острым, как бритва, топором убийцы.

Настоящее русское чудо произошло и после Победы. Мы понимали, что Мир обязан каждому убитому и каждому оставшемуся в живых русскому солдату.

Каждому подростку, подставлявшему патронный ящик, чтобы дотягиваться до станка, на котором вытачивались снарядные гильзы.

Каждой женщине и старику в России, принявшим нечеловеческие муки военного времени.

Каждому ленинградцу, умершему от голода или вытерпевшему испытание блокадой.

Мир понимал это и принимал со смешанным чувством глубокого уважения и страха перед страной, которая сделала невероятное, — страной, которая всегда творила невероятное, и необычностью своей, непостижимой силой духа, всегда пугала.

Я надеюсь, что памятником той войне, самой страшной в истории человечества, когда-нибудь станет храм Всех Святых на Курской дуге. И как храм, и как напоминание двум народам, русским и немцам, к чему приводит следование чужим, а не своим подлинным интересам.

ВОЙНА ИЗМЕНИЛА ФОРМУ

В то же самое время развивалась и крепла страна, находившаяся, с нашей точки зрения, «у черта на куличках». Страна, которая как и сегодня, вместе с Британией выступила в годы Второй Мировой нашим союзником. Страна, которой Сталин никогда не доверял, ибо знал: вынужденная коалиция против гитлеризма закончится, и тогда США снова станут тем, кем они были для России всегда — врагом.

Солдаты и офицеры дружески и вполне искренне обнимались на Эльбе, а политики уже понимали, что противостояние — настоящее и беспощадное — только начинается. Потому что начинается новый передел Мира.

И в те годы, и сегодня в этом переделе по-настоящему принимают участие только мы и они. У Европы никто ничего не спрашивал уже очень давно. В 1945-м ее никто не принимал во внимание. Это была территория Большого Передела. И территориального, и идеологического. Тогда мы могли это делать по праву Победителя. Но уже тогда слишком очевидными были притязания США на мировое лидерство, несмотря на то, что весь мир знал, кто на самом деле спас человеческую цивилизацию.

Война не заканчивалась. Она изменила форму. Для того чтобы противостоять и не стать одной из европейских стран, чье существование не берется США в расчет, нам приходилось втягиваться и в ядерное противостояние, «кормить» треть планеты оружием и деньгами. Создавать военные блоки и рваться в космос. Только играя на опережение, можно было всерьез рассчитывать на то, что в мире останется не только одна «духовно-нравственная» модель, измеряемая исключительно в долларовом эквиваленте.

Трагический перелом наступил тогда, когда на каком-то этапе мы проиграли идеологическую войну. Самое смешное, случилось это не потому, что советские люди прониклись идеями, которые сквозь «глушилки» доносил до нас «Голос Америки». Словно в насмешку над традиционной моралью, режим Горбачёва открыл шлюзы либеральной идеологии.

Наши новые идеологи пытались объяснить онемевшему от разрухи обществу, что наступили Смутные времена. Так ли это? Никаких «смутных времен» в России не было. Наступило время тотального уничтожения России как таковой. Многие опустили руки, когда стало понятно, что власть в стране теперь осуществляется с помощью «друга Билла» и прочих «друзей» — для которых Россия всегда была слишком опасной, чтобы позволить ей хоть в чем-то оторваться от воли законодателей мировой идеологии.

Однако Россия то тут, то там проявляла себя так неожиданно, что окончательно завравшейся и растленной российской власти часто приходилось лепетать откровенную чушь, объясняясь с американскими рулевыми российской внешней политики. То двести русских десантников, совершивших марш-бросок почти через всю Сербию, послали куда подальше «английских миротворцев», то российское общество «ни с того ни с сего» стало «катать» на всех выборах разных явлинских, гайдаров и хакамад.

Что-то непонятное и необъяснимое для западных идеологов стало происходить в российском обществе. И, стоило в России смениться власти, как к нам мгновенно примчалась «инспекция» в лице Мадлен Олбрайт, которая очень хотела получить у Путина заверения в том, что всё будет по-прежнему — то есть О’КЕЙ.

Бывший наш Варшавский блок в лице восточно-европейских стран, проявивший в годы развала России завидную подлость и мелко пакостную мстительность, обманулся в своих ожиданиях: американцы хоть и давали деньги, но немного. И только за то, чтобы они плевали в нас из-за кустов.

В то же самое время Европа, обладая более существенным потенциалом исторической памяти, не торопилась сбрасывать Россию со счетов. Во-первых, потому, что многие там понимали — еще не вечер. Во-вторых, потому что неожиданно для себя Европа обнаружила, что зажата в идеолого-экономические американские тиски настолько, что еще чуть-чуть — и даже голоса подать им уже не разрешат.

У Европы было несколько поводов в этом убедиться. Никто не спросил ее мнения, начав бомбить Югославию, никто и не собирался даже объясняться с ней по этому поводу. «НАТО — это США». Так было недвусмысленно заявлено ей.

В то время, пока внешнеполитические ведомства Европы и США трещали от напряженной работы мысли — одни как уцелеть, другие — от планов «как нам обустроить планету», Россия уже вела войну, которую поджег либерализм.

АНТИСИСТЕМА

9 мая 2002 года мы узнали о том, что произошло в Каспийске. Для антимира нет ничего святого. Мы уже давно знаем, что можно хладнокровно и расчетливо, начинив смертоносный заряд болтами, гвоздями и гайками, взорвать праздничную демонстрацию, посвященную дню великой Памяти. Но память эта — наша. Ее нет у наших врагов.

Чудовищность того преступления, совершенного в Каспийске на День Победы, нельзя объяснить обыкновенными словами. Это сделали нелюди. Для них нет иной морали, кроме морали террора. Они — слуги террора, который не считается ни с чем. Это его война. Со всем остальным Миром.

Терроризм не просто сродни нацизму. В своих самых античеловеческих проявлениях, они, быть может, похожи. Но не похожи в том, что нацисты, пытаясь подмять под себя планету, имели план построения цивилизации. Пусть ущербной, пусть утопичной, пусть невероятно жесткой по отношению к «неправильным расам», пусть в нем изначально был заложен парадокс саморазрушающейся системы. Терроризм — это абсолютное зло — отчетливое зло во имя Зла.

Сегодняшний террор врос в землю планеты. В его корневой системе три главных опоры. Это — идеология и общественная мораль, религиозно-этнический фактор и экономика. Все эти факторы находятся в теснейшей взаимосвязи.

Идеология радикального либерализма по западному образцу практически свела к нулю силу и значение Государства. Ни в тоталитарных, ни в авторитарных странах терроризм не мог возникнуть как антисистема. Он вспыхивал очагом и давился беспощадно.

Радикальный либерализм сделал возможным перетекание огромных людских масс с континента на континент. Отсутствие жесткого государственного регулирования породило массовую миграцию беднейшего населения планеты — арабов, негров и азиатов в сытую и спокойную Европу и США.

Он, все тот же радикальный либерализм, позволил им не считаться с традиционной европейской моралью, жить закрытыми, но очень многочисленными диаспорами, а значит формировать внутри чужих для них стран идеологию религиозной нетерпимости, замешенной на чувстве ущемленности и неполноценности.

Так ислам фундаменталистского толка начинает подминать под себя Европу и США, завоевывая все большее число сторонников хотя бы потому, что численность его представителей прямо связана с демографическим фактором. Европа, в самом своем центре уже получила вместо христианской Югославии злобное и фанатичное исламское государство, построенное на транзите наркотиков.

Америка полагала, что осуществляет то, что ей предначертано — научить мир жить правильно. Политологи считали, что противостояние с Россией неизбежно приведет к ядерному конфликту. Все получилось иначе. Мы получили войну Террора с Миром.

Террор был теоретически построен, финансирован и спровоцирован, в том числе как инструмент ослабления Советского Союза, а затем развала России. Бен Ладен, агент ЦРУ, натаскивался как безукоризненный исполнитель американской воли в Афганистане. Но вышел из-под контроля. Правда, никто точно не знает — насколько.

Война за отделение Кавказа — только часть плана США по уничтожению России. Еще в 1999 году существовала реальная опасность того, что зеленое знамя воинствующего ислама будет развеваться и на бескрайних российских просторах — очень далеко от Чечни. По далеко идущим замыслам идеологов Запада, она должна была стать началом. А Москва должна была капитулировать и смириться с разделом России в пользу США. То есть — добровольно сомкнуть вокруг себя кольцо террора.

КТО ВРАГ И КТО ДРУГ?

На политической карте мира много чего изменилось за это время. Мы приняли на себя основной удар, который терроризм нанес по человечеству. Опасность чеченского мятежа заключалась не в том, что маленькая, но гордая республика решила строить свой дом без России. Чечня этого и не решала. Но сделали это, конечно, не прирожденные чеченские упыри, воюющие против своего же народа.

Сценарий писали не идеологи ислама. Они стали всего лишь средством достижения главной цели. Создав террор как оружие, либерализм, и, прежде всего либерализм американский, рассчитывал на то, что оно окажется последним и решающим аргументом в уничтожении всего, что мешает США мять пространства и народы.

Взрывы небоскребов, с легкостью списанные на Бен Ладена, придали ускорение американской экспансии.

Созданный Америкой антимир страшнее Второй Мировой. Не осталось места законам войны. Какими бы они ни были — они были законами. Сегодня все иначе. Страшнее и бескомпромисснее.

Сегодня они делают вид, что мы — стратегические союзники в борьбе с терроризмом. Они пользуются словосочетаниями «мировая угроза», «ось зла» и прочими звонкими названиями как кустами, которые диверсанты передвигают перед собой, подбираясь как можно ближе для решающего удара.

Война идет. Она не прекращалась.

Вице-президент Международной Ассоциации ветеранов подразделения антитеррора «Альфа» (1992-2010 гг.) и шеф-редактор газеты «Спецназ России» (1995-2010 гг.)