Автор: НИКОЛАЙ БЕРЛЕВ

КОМАНДИР «ГРОМА»

 

НЕУДАЧА В КАБУЛЕ ПРИВЕЛА БЫ К ТЯЖКИМ ДЛЯ СССР ПОСЛЕДСТВИЯМ

Трудно и одновременно легко писать о человеке, которого хорошо знал по военной и гражданской жизни, с кем шел в бой, — речь идет о полковнике Романове Михаиле Михайловиче, командире группы «Гром», составленной из нас, сотрудников «Альфы».

Ныне о Михаиле Романове знает лишь узкий круг профессионалов и историков Афганской войны. Считаю такое положение дел обидным и оскорбительным. Обернись те события декабря 1979-го поражением, и неудачный штурм дворца Амина привел бы Советский Союз к катастрофическим последствиям военного и геополитического характера. Трудно предполагать, что бы произошло.

Действия спецназа и десантников в рамках операций «Шторм- 333» и «Байкал-79» позволили выполнить задачу. К власти пришло правительство Бабрака Кармаля. Удача была на нашей стороне.

Свой рассказ о полковнике Романове я посвящаю всем ребятам — и тем, кто погиб при штурме, и тем, кто умер потом, неся в себе боль от всего пережитого.

И вот еще что. Если мы не будем рассказывать о том, как все было на самом деле, то читателей, далеких от истории, будут отравлять книгами на подобие «Тайны президентского дворца» Эдуарда Беляева. Я специально привожу длинную цитату, чтобы читатель смог оценить стиль и направленность этого сочинения на заданную тему:

«Руководство группами он (Романов) никому не передал, да если бы и хотел и знал, как это делается во время скоротечного боя, ничего путного у него из этого не получилось бы. Бойцы пребывали в полном смятении от недоброжелательной встречи, организованной им аминовскими защитниками. Не готов был к такому их упрямому отпору и Романов. Он удивлялся себе и афганцам, которые дико артачатся, настырны в активном сопротивлении и никак не хотят достойно умереть от пули советского чекиста.

Вот такой получился расклад. И самим умирать не очень-то хотелось, и противника надо было сокрушить. Бойцы замешкались, ждали друг от друга команд и распоряжений, затоптались на месте. Испугались первым потерям своих боевых товарищей и в стадном порыве, пересиливая себя, действуя безотчетно и интуитивно, ломились в одном лишь направлении — к телесам Амина. Без смерти которого, как казалось, нет им возврата, и вытанцовывался тот случай, когда лучше самим погибнуть, чем потом тебя казнят на плахе позора.

Амин не успел передать сыновьям право на престол, Романов не успел передать бойцам командование…

Уже после боя, ночью, Михаилу Романову стало совсем худо. От удара посыпались камни из почек. Положили его на носилки — и в посольство. Из кошмара — на белое полотно постели, и — спать. И забылся боец во сне, в незнании, без воспоминаний. Без памяти и правды, как мороз по коже…»

Вот такие басни Лафонтена пишет отставной журналист Беляев. Я понимаю: ненависть глаза застит. Особенно такая — лютая, всепоглощающая, до мозговых спазмов. Однако Беляев, как человек некогда военный, должен понимать: стадо, которое он рисует в своем больном воображении, никогда не может выполнить боевую задачу. Тем более ту, что была осуществлена нами 27 декабря 1979 года.

«НАС ПОНАЧАЛУ БЫЛО НЕМНОГО»

Михаил Романов родился в 1937 году. Москвич. Четвертый ребенок в семье. Романовы жили на Фрунзенской набережной Москва-реки. В 1941 году отец, Михаил Фёдорович, ушел на фронт. Жене, Татьяне Васильевне, пришлось одной воспитывать трех сыновей и дочку Валю.

Романов-отец храбро воевал, был ранен. Домой вернулся майором, кавалером ордена «Красной Звезды». Устроился работать на одном из столичных предприятий.

Его сын, будущий командир «Грома», мало чем отличался от сверстников. Разве что серьезнее многих занимался спортом. После школы бежал на тренировки: плавал, бегал на лыжах и занимался борьбой. Закалял волю, воспитывал лидерские качества.

После войны в городах развелось много всякой дряни. В подворотнях курились папироски, слышались резкие, нарочитые голоса… В память о тех временах на спине у Романова остался ножевой шрам. Дело было так. Однажды в автобусе распоясалась шпана, Михаил дал отпор, за что получил удар, который мог стать смертельным.

Срочную службу Романов проходил в войсках правительственной связи КГБ СССР. Был старшиной и продолжал активно заниматься спортом. Демобилизовавшись, устроился на завод, но служба в органах госбезопасности определила его судьбу: вскоре он был направлен в ленинградскую 401-ю спецшколу, готовившую кадры для Седьмого управления КГБ, занимавшегося оперативно-поисковой работой.

В Ленинграде Романов познакомился со своей будущей женой Ниной, являвшейся слушателем этой же спецшколы. Ее мама, Анна Васильевна, в Великую Отечественную войну служила в СМЕРШе и демобилизовалась старшим лейтенантом.

После учебы молодые получили распределение в Москву, где и поженились. Нина Николаевна стала для Михаила верным другом на всю жизнь.

Виктор Розанов, автор очерка о Романове, даст ему такую характеристику: «Энергичный, инициативный и принципиальный молодой офицер очень скоро обратил на себя внимание партийного руководства, даже получил предложение перейти на комсомольскую работу. Это сулило хорошие служебные перспективы, однако Романов отказался от заманчивого предложения. Тишина кабинета не для него. Михаил предпочел хлопотную, часто неблагодарную и требующую полной самоотдачи оперативную работу».

На момент перехода в Группу «А» капитан Романов был заместителем начальника отделения в одном из отделов «семёрки». Кандидат в мастера спорта по самбо. В подразделение был зачислен в 1977 году. К тому времени руководство Комитета увеличило его штатную численность Группы.

Генерал Алексей Дмитриевич Бесчастнов предложил Романову перейти на должность заместителя командира подразделения, и Михалыч с радостью согласился.

Руководителем «Альфы» в тот период являлся Геннадий Николаевич Зайцев. Заместителем у него был майор Роберт Ивон, зачисленный в Группу под № 1 летом 1974 года.

— Михаил Михайлович Романов — это мой боевой товарищ, с которым вместе мы работали в одном из подразделений Комитета государственной безопасности, — поясняет Роберт Петрович. — Он должен был выявлять лиц, которые занимались шпионажем на территории нашей страны. Это его и моя основная служебная обязанность. И работу эту он проводил весьма успешно.

Перед командиром и двумя замами стояла непростая задача: сформировать боевую единицу на уровне международных критериев. За образец взяли британское элитное подразделение SAS и германскую группу GSG-9. Изучали, насколько по крупицам удавалось собрать нужные сведения, методы отбора людей, систему подготовки и вооружения. Но, конечно, стремились создать и что-то свое.

— Почему я начинаю с тактики? Потому, 

что под нее подгонялись люди, способные в максимально короткое время локализовать заложников и захватить террористов, — рассказывал Романов «Спецназу России». — Мы имели право набирать людей из любых подразделений КГБ. Принцип был добровольный. Основательно изучали личное дело человека, вызывали его в кадры: «Мы предлагаем вам работать в таком-то подразделении». Шла беседа. Интересовались его здоровьем, физическим состоянием, учитывали внешние данные. Затем изучали послужной список, смотрели состав семьи, место проживания. Кандидат или соглашался сразу, или давал нам и самому себе возможность подумать. Я сам более двухсот таких бесед провел.

Мы не скрывали, что работа будет сопряжена с возможной потерей здоровья, а может быть, жизни. Мы не имели права этого не говорить, потому что именно так было на самом деле. Да и сама форма службы связана с жестким режимом. Сотрудник находился в сфере нашего внимания и всегда обязан был сообщать о своем местонахождении. Нас поначалу было немного, воевали малым числом, поэтому каждый человек учитывался и всегда был нужен, независимо от того, должен он находиться в Группе или дома в постоянной готовности.

В Группе я чувствовал себя уверенно, потому что у меня уже было несколько чекистских специальностей. Ведь пришел из боевого — Краснознаменного — Седьмого управления. Занимался агентурной работой — это самостоятельное направление деятельности, соприкасался с охранными функциями Комитета, — делился воспоминаниями Михаил Михайлович.

НАКАЗ ЮРИЯ АНДРОПОВА

В подразделении Михалыч отвечал за автотранспорт, снайперскую и спортивную подготовку. Будучи человеком большого личного обаяния и имея связи в спортивном мире, он организовывал занятия в лучших комплексах столицы, привлекал к обучению сотрудников, как сейчас говорят, звезд отечественного спорта. В частности, уроки снайперской подготовки нам давал участник Великой Отечественной войны, мастер спорта международного класса Владимир Севрюгин.

— Именно Романов предложил мне перейти в Группу «А», — говорил полковник Александр Репин, вице-президент Международной Ассоциации «Альфа». — Это было сказано открытым текстом. Я знал, что такая Группа в составе КГБ есть, но чем конкретно она занималась, я понятия не имел. Когда Романов пояснил, что профиль «ашников» — борьба с терроризмом, я кивнул с пониманием, хотя, по правде говоря, что такое терроризм, я не знал или, если точнее, представлял себе поверхностно. С того времени очень много воды утекло, и терроризм, каким мы его знали в Советском Союзе, сильно вырос из «колыбели», превратившись в чудовищного монстра.

С первых шагов перед руководством Группы встали вопросы концептуально-правового подхода. Некоторые страны считают нецелесообразным вступать в переговоры с террористами. По их мнению, в случае захвата заложников надо осуществлять операцию с применением силы. Не заботясь о сохранении заложников.

Нам, естественно, такой путь был неприемлем. Отцы-командиры помнили строгий наказ Юрия Андропова: «Ни один волос не должен упасть с головы заложника!» Потому эффективным разрешением считалось проведение переговоров, даже с частичными уступками, которые, впрочем, не должны влиять на исход операции.

Перед Группой поставили задачу — использовать боевое оружие только в исключительном случае. Эта концепция перевернула взгляды на роль вооружения. Сотрудники нуждались в принципиально новых образцах. Однако в ту пору даже у такого элитного подразделения, как наше, не было опыта их применения.

— Какой тут выход? Попробовать на себе, — вспоминал Романов. — Помнится, мы перевели на русский язык инструкцию. В ней сказано: «Если попал под выстрел, лучшее успокоительное средство — вода». Хорошо. Разделись с коллегой до трусов и устроили дуэль на газовых пистолетах. Дозы небольшие. Выстрелили друг в друга и бросились под воду. А она, оказывается, когда попадает на кожу после выстрела, вызывает страшную резь. Так что пришлось искать замену «газовикам». Не последнее дело экипировка. Пришлось пересмотреть буквально все, во что одеваются солдаты и офицеры. Многое позаимствовали у летчиков — удобными оказались комбинезоны летных техников, кожаные куртки, сапоги. Спасибо, армия всегда шла навстречу: обувала, одевала.

Говоря о Михалыче, хочу особо отметить его личные качества. Свои взаимоотношения с сотрудниками он строил на уважительных, демократических началах. Подчеркивал, что все делают одну работу, независимо от должностей и званий. Не скрою, нам нравились его дружелюбие, интеллигентность, доступность и коммуникабельность. Хотя, конечно, по службе требуются руководители разных типов.

Романов регулярно выезжал с нами на тренировки, парашютные прыжки, полевые занятия. Жена, Нина Николаевна, и сын Сергей привыкли к его частым и порой неожиданным отлучкам. Понимали, что это его работа, его жизнь. Либо так, либо никак.

«НУЖНО ПОДГОТОВИТЬ ХОРОШИХ ПАРНЕЙ»

До Нового 1980 года оставалось чуть больше недели. В выходной день семья Романовых собиралась походить по магазинам, купить подарки, продукты к праздничному столу. И тут раздался телефонный звонок. «Понял, выезжаю», — ответил Михалыч. Жене и сыну сказал: «Меня на работу вызывают. Большое начальство будет совещание проводить. Думаю, за несколько часов обернусь туда и обратно».

В последнем прижизненном интервью, которое Романов дал «Спецназу России», он так рассказывал о событиях тех дней:

— Шел обычный учебный процесс, который всегда выглядел активно. Кто-то в Москве, кто-то тренируется на других базах. Пользовались услугами баз Погранвойск, частично — МВД и Девятого управления КГБ. Первая команда: нужно подготовить хороших парней, умеющих все делать, для отправки в одну из азиатских стран. Подготовили пять-шесть человек, отправили. Как потом выяснилось, они предназначались для охраны нового правительства, куда входил Бабрак Кармаль и другие руководители революции, мы их в основном по псевдонимам называли.

Они убыли «за речку» в ноябре, это была первая ласточка. Затем сказали: не исключено, понадобится более убедительная группа для выполнения спецзадания Москвы. Задача не конкретизировалась. Предполагалось, что мы ее получим на месте. Она сопряжена с очень серьезными целями и возможными потерями. Я был заместителем командира Группы. Командир Группы Г. Н. Зайцев в это время был болен и лежал в нашем госпитале. Руководство решило назначить командиром меня. Мне предложили на мое усмотрение сформировать группу, которая бы гарантировала выполнение любой задачи, поставленной на месте. Утром сказали, за день я группу сформировал, ночью вылетели.

В семьях ничего не знали, куда отправляются ребята. Знала, пожалуй, только моя жена. Она чекист, майор в отставке. Человек мужественный. Ощущения опасности еще не было. «Ладно, — говорит, — отец, выберешься». На машине за мной приехал Володя Гришин. С женой они работали в одном подразделении, хорошо друг друга знали. Тут-то она мне выдала: «Хорошо, ты уже старый, а куда Вовку втянул? У него же двое младенцев». А Вовка — классный парень, мастер спорта, виртуоз за рулем, великолепно стреляет. Без него я бы не обошелся, он очень нужен был. Но я его спросил: «Ты как?» Нам же многодетных нельзя брать, желательно даже несемейных. Однако он настоял и поехал на это дело, — вспоминал Романов.

…Хочу особо отметить, что кадровый военный Роберт Петрович Ивон рвался в Кабул, но руководство посчитало иначе. Выбор пал на Романова, у которого, однако, не было за плечами военного училища.

По легенде мы выехали в Ярославскую область на учения. И это перед Новым-то годом! В Кабуле нас было двадцать три человека, я — один из них: рядовой боец «Грома», майор КГБ. Я не был больше других посвящен в детали операции. Тут другое — предчувствие, основанное на опыте. Если для половины наших ребят знакомство с Афганом началось в декабре, то для меня это была уже вторая командировка.

Первая боевая поездка выпала на март-май 1979 года. Мы, группа Олега Балашова, охраняла советского посла в Кабуле и членов его семьи, руководителей резидентуры и представительства КГБ, а также военных советников в нескольких горячих провинциях Афганистана.

И вот второй заход в Страну гор — явно не для красивой и увлекательной экскурсии… Подумал, что наверняка будем работать по Амину. А по кому еще?

Чтобы понимать: Амин — тот самый лидер, второй человек в партии и государстве, который, отвечая за силовой блок, во многом повинен в разгуле террора, охватившем Афган после победы Саурской революции 1978 года. Его роль поистине роковая. Не довольствуясь своим положением, Амин отстранил, а затем приказал убить своего «любимого учителя» — президента ДРА и главу НДПА Тараки, и тот был задушен подушкой. Произошло это 9 октября 1979 года.

Масштабы и характер репрессий были таковы, что страна скатывалась в хаос гражданской войны. Экономика деградировала. Таким образом, фактор Амина стал ключевым для выхода из острейшего кризиса. Решать эту проблему пришлось разведке и спецназу.

До нас в Афганистан, в начале декабря, улетели одиннадцать «альфовцев» в составе группы Шергина-Изотова «для выполнения спецзадания». Как потом стало известно, наши товарищи охраняли тайно доставленных на военно-воздушную базу Баграм будущих руководителей страны — Кармаля, Нура, Ватанджара, Гулябзоя, Сарвари и Анахиту.

В интервью «Спецназу России» Роберт Петрович Ивон рассказывал, что предшествовало нашей экстренной отправке в Кабул:

«Перед вылетом я проинструктировал Романова, Емышева и Карпухина. Мишке я говорил: «Ты получишь на месте конкретную задачу. Ты хотя и не командовал, но ты должен будешь уяснить задачу. Дальше. Оценить обстановку». Объяснил, что это такое — свои силы, силы противника, местность, вооружение… Потом провести рекогносцировку, выяснить ситуацию путем расспросов, визуального наблюдения и изучения местности, и так далее. Потом, говорю ему, ты должен будешь принять решение в своей голове. Расставить людей и описать каждому его задачу во время проведения операции.

Затем я отдельно инструктировал Валерку Емышева. «Ты — секретарь партийной организации, едешь туда. Ты книги читал, роль, ответственность и свое место знаешь?» — «Не надо, я не подведу». А потом вызвал Карпухина: «Витя, ты — боевой командир, окончил военное училище. Мишка Романов такого образования не имеет. Поэтому все аспекты работы командира ты знаешь. Если с Мишкой что-нибудь случится, имей в виду: командовать будешь ты. — «Я понял» — «И ты должен будешь весь объем работы командира перед началом операции произвести по боевому уставу пехоты. Понял?» — «Понял, Роберт Петрович».

Так, собственно, и получилось. У Мишки камни из почек пошли, его «никакого» оттуда привезли. Валерка свой долг выполнил, потеряв кисть руки. А Витька фактически возглавил штурм. И выполнил эту задачу. Молодец».

ОРУЖИЕ — К БОЮ!

Наша основная группа, получившая кодовое наименование «Гром», прибыла в Кабул вечером 24 декабря. Последняя остановка в Ташкенте. Потом у нас отобрали паспорта. После пересечения воздушной границы Союза Романов приказал подготовить оружие к бою.

Приземлились в Баграме на затемненную полосу. Как сели, то один Бог да летчики знают. Переночевали, следующая точка — посольство. Привели себя в порядок, после чего небольшими группами нас стали переправлять к месту дислокации — в расположение 154-го отдельного отряда специального назначения («мусульманского батальона»).

Перед нами на крутом холме располагался красавец Тадж-Бек, построенный немецкими архитекторами для королевской семьи. Он же «объект Верхней Строки». В двух километрах от него — дворец «Дар-уль-Аман» («Ворота спокойствия»), живописные руины которого, судя по репортажам и публикациям, часто путают с дворцом Амина.

Разместились. Как могли, благоустроили недостроенную казарму — окна и дверные проемы завесили плащ-палатками, собрали всё, что могло согреть: матрацы, одеяла, куртки. Пол был глинобитный.

Сразу же стали «обживать» форму: подгоняли под фигуру, укрепляли карманы для гранат, автоматных магазинов. Взяли у десантников удобные ранцы, определились, где будут лежать боеприпасы, а где перевязочные средства. Запустил руку и сразу же достал бинт или жгут — мелочь, но в горячке боя она очень важна.

Учли все, начиная от автоматов до бронежилетов. Прикинули — в таких «доспехах» и стоять-то тяжело, не то что передвигаться, вести огонь и метать гранаты. Да еще в горах, а не на равнинном полигоне. Потому навьючились по полной программе. Романов даже посчитал: сорок шесть килограммов! Можно сказать, боевые слоны.

В тех условиях Михалыч сумел создать в нашем коллективе хороший микроклимат. Информацию давал дозировано, чтобы ребята не «перегорели». Говорил то, что было действительно нужно для восприятия окружающей ситуации. И не более того!

По его приказу мы стали сколачивать штурмовые лестницы. Также стали «гонять» технику, чтобы охрана Тадж-Бека (внутренняя и внешняя) привыкла к шуму боевых машин и потеряла бдительность.

Вечерами, а порой и ночью, если не спалось, мы выходили из казармы и подолгу глядели на сияющий огнями Тадж-Бек. Глядя на него, я вспоминал свой родной Дон, наше село Нижний Мамон. Увижу ли? Кто знает…

Все мы прослужили в Комитете не один год, так что прикинуть соотношение сил не составляло труда. И от прикидок этих становилось страшно — столь неравные были силы. Настоящий укрепрайон с хорошо продуманной системой обороны (как оказалось, ее авторами были сотрудники Девятого управления КГБ).

За некоторое время до штурма, утром 27 декабря, была проведена разведка. Прямо скажу: она могла завершиться плачевно для ее участников. Тем более, что в ней приняли участие непосредственно командиры «Грома» и «Зенита» — Михаил Романов и Яков Семёнов.

Позднее Михалыч так описывал это «приключение»:

— Никакой информацией по дворцу мы не располагали, рекогносцировку не проводили. А сегодня идти в бой. Не вслепую же вести людей. Я выбил ГАЗ-66, вместе с Яшей Семёновым взяли Мазаева и Федосеева. Поехали. Первый батальон нас разоружил и пленил. Ситуация драматическая, группы могли остаться без командиров. Всю операцию под удар поставили только потому, что своими глазами хотели видеть, где танки, огневые точки и т. д.

Мы разработали легенду посещения, уже зная, что нас обкладывает шестой аминовский полк. Он должен был упредить, накрыть нас до начала операции. Мимо дворца дорога идет в горы. В горах стоит известный привилегированный ресторан с бассейном. По легенде я, командир подразделения, приглашаю офицерский состав на Новый год и хочу заказать столик. Пробирались туда, подмечая все, что нужно.

Ресторан не работал, его блокировал шестой полк, все огневые средства направлены в ту сторону, где размещены советские части. Нас завели в офицерское помещение и предложили ждать своей участи. Водитель немножко говорил на фарси, я его предупредил: «Ты прислушивайся. Если что, сориентируй нас».

Постоянно по радиосвязи шли разговоры с кем-то. Думаем: решается наша судьба. Или убьют, или… Через водителя говорим: что время зря терять, давайте посмотрим ресторан, поглядим, какой сервис вы предлагаете. Позвали хозяина ресторана, появившегося в какой-то затрапезной одежде. Мы выбрали приборы, фужеры, человек на двадцать заказали. В итоге обошлось. То ли сами отболтались, то ли сработали аргументы, что мы охраняем Амина… Правда, они пытались это проверить.

У меня не своя фамилия была, у Яши, кажется, тоже. Но у него имелся документ, что он состоит в охране Амина, а я, помимо офицерской кокарды, другими доказательствами не располагал. Мне нечего было предъявлять, и это могло усугубить положение. Нервы на пределе. Должны быть уже с личным составом, оставались считанные часы, а мы здесь…

Судьба сжалилась, мы начали спускаться с этих проклятых гор, и тут первый батальон нас задерживает. Опять проволочка. Прикидываю: ну, сейчас рванем, пускай стреляют, мы успеем, но поднимется паника, внезапность утратим. В общем, вырвались кое-как, — вспоминал командир «Грома».

«А НЕ РАБОТАЛИ ЛИ ВЫ В ЦИРКЕ?»

Утром 27-го был инструктаж. Романов сообщил условный знак, по которому можно опознать своих — ведь все одеты в афганскую форму без знаков различия — белая повязка на рукаве. Сигнал голосом по именам командиров групп: «Миша» — «Яша».

Целый день мы ожидали команды. За час до начала Михалыч распорядился, чтобы всем налили «наркомовских» сто грамм. Настолько было велико напряжение, что водка пошла, а к хлебу и колбасе никто не притронулся. Да и бой впереди! Какая еда… А вдруг ранение в живот?

Незадолго до штурма нашего командира вызвал заместитель начальника разведки КГБ Вадим Алексеевич Кирпиченко.

— Он мне вопросы задавал, в какой форме находятся ребята, что они у тебя могут, — рассказывал Романов. — И такой даже был вопрос, а не работали ли вы в цирке? Потому что крутая задача, вам придется, так сказать, проникать во дворец Амина, который хорошо укреплен. На что я ответил, что в цирке они не работали, но фронтовой номер выполнят не хуже любого циркача.

Михалыч разбил нас на подгруппы, и каждому экипажу определил конкретную задачу: место в боевом порядке, пути и порядок выхода к объекту и действия внутри здания. На весь «Гром», включая переводчиков и двух афганцев, выделили всего пять БМП. Экипаж — бойцы «мусульманского» батальона ГРУ.

Когда вышли из казармы, Романов сказал: «Вот там север, и если что, нам отходить туда. Потому что в случае неудачи… нам придется действовать самим, и никто не скажет, что мы — сотрудники спецподразделения Советского Союза». Смертники.

Вместе с Романовым в 5-й БМП находились Александр Репин, Евгений Мазаев, Глеб Толстиков и будущий командир «Вымпела» капитан 2-го ранга Эвальд Козлов, а также Асадулла Сарвари, один из ближайших сподвижников Бабрака Кармаля.

— Ни одна тактика, стратегия таких соотношений сил не предусматривает, — уточнял позднее Романов. — И вообще это авантюра. Но выбора-то нет. Я чекист, коммунист, командир. Ну, я такое услышал, что мне стало стыдно. Какие колебания, командир? Или нас кто-то сюда загонял? Мы выполним, стыдно никому не будет, ни вам, ни Родине.

…Вместо обещанной «настоящей» артподготовки по дворцу (и то с одной стороны, в торец здания) били всего две самоходные зенитные установки «Шилка», не причиняя почти никакого вреда толстым стенам, но зато давая много рикошетов. К тому же они заговорили раньше времени, и фактор внезапности был утрачен. Но зато огонь «Шилок» явился мощным фактором устрашения и сыграл, в общем, важную роль.

Воздух «кипел» от свинца. Наш «карпухинский» БМП гудел, как барабан. Гвардейцы лупили по нам, с тыла же, поверх наших голов, по дворцу стреляли свои. От дыма нечем было дышать. Скоро снаряды и патроны к пулемету, спаренному с пушкой, были израсходованы.

Когда водитель-механик дрогнул и остановился, Витя Карпухин так взбодрил его крепким словом, да еще пистолет достал, что БМП соскочила с места, как ужаленная! Руководя солдатом, Карпухин провел БМП сквозь полосу сплошного огня и подогнал ее вплотную к главному входу, что помогло нам попасть в мертвую зону и избежать потерь.

А вот как развивались события в экипаже, где старшим был Михаил Романов. Рассказывает полковник Репин:

— На подступах к объекту из-за подбитого афганского автобуса случилась заминка. Автобус пришлось объезжать. Повинуясь приказу, я нажал на кнопку, открыл люк и буквально 

вывалился на асфальт. Десантировались. Залегли и начали бой. «Шилки», к сожалению, нам мало помогали. Их интенсивный огонь накрывал незначительную часть Тадж-Бека.

Как только я коснулся земли, по ногам что-то больно ударило и по левой голени потекло теплое… Сразу этому я никакого значения не придал. Организм мобилизовался на выполнение задачи — нужно было гасить огневые точки противника, прикрывать ребят, оказавшихся впереди. Мы с Женей Мазаевым сразу же открыли огонь из автоматов по окнам дворца, находясь за парапетами. До крыльца здания было около двадцати пяти метров, и результаты своей работы я видел. Из двух окон после того, как я их обстрелял, выпало по гвардейцу.

Работали мы около пятнадцати минут. Потом Романов скомандовал: «К машине!» Он решил на броне подскочить к самому крыльцу дворца. Я сделал шаг и неожиданно ноги мне отказали… Что за дело?! Я осел на правое колено, попытался встать, но ни правая, ни левая меня не слушались. Сознание-то в полном порядке, да и боли не чувствуется. Крикнул Мазаеву: «Женя! Я идти не могу!»

Ребята рванули на БМП в сторону главного входа, а я остался один на открытом, простреливаемом месте, все в тех же двадцати метрах от Тадж-Бека. Я понял, что серьезно ранен гранатой, которая взорвалась под самыми ногами. Со злости расстрелял все пять выстрелов РПГ-7 по окнам дворца, после чего кое-как начал ковылять к его стенам. Передвигался я на коленях. Кругом все грохотало и трещало. Сзади били «Шилки», спереди — защитники Тадж-Бека. Как меня не убило в этом аду — ума не приложу.

ГЛАВНОЕ — НЕ ДАТЬ АМИНУ УЙТИ

Первоначально предполагалось заходить на объект с разных сторон. «Зенит» должен был штурмовать пешеходную лестницу, выходившую на торец здания. Потом, соединившись, нам предстояло вместе действовать во дворце. Прорыв группы Семёнова, первой принявшей на себя жестокий удар, был затруднен. Только несколько бойцов «Зенита» вовремя подошли к намеченному рубежу, остальные были рассеяны, прижаты к земле плотным огнем.

Все окна Тадж-Бека оказались предусмотрительно забраны прочными решетками, единственный путь — через центральный вход. «Зенит», согласно плану, должен был блокировать первый этаж, подавить сопротивление противника, освободить от него все помещения и взять под охрану сейфы с документами. Ну, а нам любыми путями предстояло проскочить выше, главное — не дать Амину уйти.

«Огонь был потрясающе плотен, — вспоминал Романов. — Ранения — от самого легкого до тяжелых. Многие оставались в строю. Валере Емышеву оторвало кисть руки, Лёше Баеву прострелили шею, где уж тут воевать. Коломеец Серёжа — ранение шеи, руки. Гена Кузнецов получил серьезное ранение в ногу. Репин Саша тоже тяжело ранен. Коле Швачко маленький осколок залетел в зрачок. Можете себе представить?! Он все в бой рвался, а из глаза кровь идет. Но зрение спасли, в госпитале, кстати, оказался ленинградский врач. Серёжа Голов получил девять ранений — пулевых и осколочных, но остался в строю, да еще и мне помощь оказывал.

Бронежилет — это символика! Серьезное оружие не держит. Пистолетный, осколочный вариант — еще да, а автомат его прошивает запросто. Олегу Балашову и мне «тиговские» каски (австрийского производства) жизнь сохранили.

У каски толстый прозрачный триплекс с фиксатором. Когда первое десантирование было, от перепада температур триплекс запотел. Я его поднял, а фиксатор оказался почему-то слабым. Только подниму, начну прикладываться, позицию менять, он опускается. Я обратно его туда, он опять опускается. И в какой-то момент опускания — я это потом обнаружил — триплекс оказался насквозь пробит, вмятина оказалась на каске у правой брови. Видимо, осколок, не пуля. А драматизм, повторяю, заключался в невероятном, просто жутком шквале огня.

Сначала состояние на грани паники. Я видел, что таким количеством мы этот дворец не возьмем. Я в ужас пришел от огня. Точки, которые должны быть подавлены — работают. Если бы я чуть-чуть дрогнул, все бы иначе закончилось. И вдруг такой порыв: ну надо же дойти до входа! Делаем рывок. Когда Сашу Репина ранило, мы не смогли его посадить, он ногу волочил. Крикнул: «Саша, находи себя!» Подошел к входу во дворец — там уже находились Витя Карпухин, Серёжа Голов, Коля Берлев, Саша Плюснин, Миша Соболев, Володя Гришин, Володя Филимонов, Витя Анисимов. Рядом — много трупов афганцев.

Внутри дворца убило нашего переводчика, я его с Кувылиным Сергеем перепутал. Помню, на входе лежит Емышев Валерка, рядом Коломеец стонет… Надо срочно оказать медицинскую помощь, а то погибнут от шока и потери крови, и одновременно дальше выполнять боевую задачу. Хорошо, Яша Семёнов и его «зенитовцы» вовремя появились», — так описывал ситуацию Михаил Михайлович.

Когда Романов стал организовывать второй заход во дворец, его взрывной волной ударило о БМП. На какое-то время Михалыч, как он рассказывал потом, даже вроде как сознание потерял…

— В этой запарке я ничего не чувствовал. А на следующее утро мне стало плохо. Что-то тянет, а что — не пойму. Вроде ничего не оторвало, а раздеваться некогда. Неужто осколок в левом боку? Потом отпустило. Пришли в казарму, и ночью стало совсем худо. Оказалось, удар был такой силы, что камни из почек посыпались. Андропов дал нам свой самолет, и в Москву я впервые летел на софе. Пил чай с лимоном, рядом сестра сидела с уколом. А ребята немножко себе позволили, я разрешил. В мыслях я не раз возвращался к штурму и приходил к выводу, что ни одна группа антитеррора в мире не участвовала в подобных операциях.

Штурм Тадж-Бека длился минут сорок. Мы, спецназ КГБ, потеряли убитыми пять человек. По всем правилам военной науки в том бою, где пришлось взломать укрепрайон, победить было почти невозможно. Противник многократно превосходил нас по численности. Победу мы одержали силой духа, сказались и многолетние тренировки, и боевая выучка. Ну и Господь нас сохранил. Не знаю как другие, я перед боем истово молился Богу.

«ОТКУДА ЖЕ ВЫ, СЫНКИ?»

Во время подготовки к штурму Михалычу пришлось взаимодействовать с представителями различных управлений Комитета, в частности ПГУ. Они видели, как грамотно майор Романов руководил подразделением во время штурма. По возвращении в Москву новые знакомые предложили ему стать одним из руководителей советнического аппарата службы безопасности Афганистана. Дали время подумать. Михалыч решил посоветоваться с женой.

— В этом году Сергей школу заканчивает, собирается в университет поступать, — рассудила Нина Николаевна. — Мы с тобой, если что, за границу поедем, а на кого сына оставим? Ведь ни бабушек, ни дедушек уже не осталось.

Михалыч согласился с доводами супруги. Но кто знает, где найдешь, а где потеряешь… Это стало понятно, когда на Романова пришла анонимка. Неизвестный доносчик, которого и близко не было во время боя, обвинял командира «Грома» в мародерстве. Ясное дело, такого нокдауна Романов не ожидал. Недавно вышли из боя, чудом остались живы. До того ли было. И какую задачу-то выполнили!

«А домой заезжали из аэропорта? — спрашивал его следователь. — В анонимке написано, что вы драгоценности завезли». — «Завозил, — с ожесточением ответил Михаил Михайлович, — кальсоны в кровищи. Заодно и золотишко отвез…»

— Я хорошо помню тот день, — рассказывал Сергей Романов. — Отец зашел домой с медсестрой. Он бросил сумки, передал нам с мамой сверток с орешками, изюмом и мандаринами. Да… подсвечник еще привез. Сувенир. Отец еле держался на ногах, сел на стул, медсестра сделала укол. Потом они поехали в госпиталь.

В оставленных дома сумках, помимо личных вещей, лежали сабли, мечи, ятаганы… Привез как сувениры — собирался друзьям подарить. О чем честно признался руководству. Начальство потребовало их сдать, что потом Романов и сделал.

Комиссия, назначенная Председателем КГБ Ю. В. Андроповым, детально разобралась в том, что было и чего не было. Командир группы «Гром» был оправдан. Однако осадок остался.

— Отец понимал, что витающие по кабинетам Лубянки слухи не дадут ему спокойно служить, продвигаться по карьерной лестнице, — рассказывает Сергей. — Он сильно переживал, но сделать ничего не мог. Ведь на чужой роток не накинешь платок.

…Высокие награды группе участников кабульского «Шторма» вручали в Георгиевском зале Московского Кремля. Все строго секретно, никакой информации, в газетах, разумеется, ни строчки.

Вручать ордена должен был лично Леонид Ильич Брежнев, но по причине недомогания Генсека заменили секретарь ЦК Василий Кузнецов, такой же «кремлевский старец», и секретарь Президиума Верховного Совета СССР М. П. Георгадзе. Строго проинструктировали: руку сухонькому, «рассыпающемуся на ходу» Кузнецову не жать, вопросов не задавать; от избытка чувств не обнимать и не целовать.

— Пришли, — вспоминал Романов. — В гардеробе «девятка» принимает плащи, в холле — женщина средних лет, в углах на столах — водичка фруктовая, сигареты. Можете товарищи, закурить, водички попить. В зале — ни души. Потом нам, пятерым, предложили пройти в зал. После поздравления Георгадзе начал: какие вы, парни, молодцы, сейчас бы с вами по бокалу шампанского выпить, но извините, в Президиуме на это нет денег. А Серёжа Голов говорит: «Мы с собой захватили». Шутка, конечно. Но если бы знали, то принесли бы с собой.

И мы поехали в «Прагу», несмотря на рекомендации не делать этого. Приехали в пять часов, а там с пяти до шести перерыв. Нас не пускают, гардеробщики сидят, хотя столик заказан. И тут один из нас снимает плащ, на лацкане орден Ленина и Золотая Звезда, другой… Деды привстали. Когда все разделись, они: «Ребята, где набрали? Откуда же вы, сынки?» Вот тут нас, что называется, подорвало. Почувствовали истинное тепло, восхищение нами. Рядом — свадьба, ждали молодых, собралось человек двадцать, но когда такую компанию увидели, расступились.

Поднялись в пятый кабинет. Официанта звали Коля. Я попросил: «Коля, сделай нам сегодня маленький праздник. Мы собрались по случаю получения правительственных наград, поэтому не надо посторонних и рекламы. Мы ребята тихие, скромные. Один вернулся из Анголы, другой…» Короче, начали лапшу вешать. Традиция есть традиция.

Ордена и звезды опустили в бокалы. Вошедший в это время Коля обалдел. Рядом тридцать человек обмывают медаль «За трудовую доблесть», а здесь, видимо, очень круто, во всяком случае, для него. Я сказал: «Коль, выпей с нами. Считай, с того света вернулись». Он выпил, никаких вопросов не задавал. Затем пришел метрдотель, бывший наш чекист, с двумя или тремя официантами. Ему, оказывается, тоже по секрету всему свету рассказали. И уже со столов кто-то нам шампанское передает, кто-то что-то еще. Это было настолько душевно, что ребята были растроганы, некоторые даже до слез. Это было по-нашему, — заключил свой рассказ полковник Романов.

Знаю, Михалыч был обижен, что не получил Звезду Героя. Что тут скажешь… Считаю, что все, кто участвовал в той исключительно тяжелой операции, находясь на острие атаки, являются Героями.

Да, с точки зрения общевойскового боя времен Великой Отечественной мы достойно выполнили «типовую» задачу. Однако нужно учитывать политический фактор: в случае неудачи, сорвись штурм и останься Амин в живых, последствия для Москвы имели бы катастрофический характер. Вот почему бойцы «Грома» и «Зенита» были достойны самых высоких наград.

ПОСЛЕ «ШТОРМА»

В 1980 году майор Романов перевелся в службу «Д» Седьмого управления КГБ на равнозначную должность. Там прослужил чуть больше года и уволился в запас по состоянию здоровья: сахарный диабет повлиял на работу почек, резко ухудшилось зрение…

Трудовую деятельность «на гражданке» Михалыч начал в Государственном комитете по науке и технике (ГКНТ), где возглавлял протокольный отдел. Там работал с агентурой, тесно взаимодействовал со вторым главком (контрразведка) КГБ.

Кстати, по стечению обстоятельств, сюда же, в ГКНТ, пришел работать и его сын Сергей.

— Для отвода глаз, — рассказывал он. — Меня после окончания МГУ направили во внешнюю разведку, но для университета и всех окружающих, по легенде, я шел работать в Комитет. Раз даже документы туда приносил. Я собирался поступать на истфак. Однако на семейном совете родители предложили факультет стран Азии и Африки, мол, там учатся дети наших друзей. Мне тогда не было известно, что факультет открывал дорогу в ПГУ. Об этом родители мне ничего не сказали, хотя, может быть, и хотели для меня такой судьбы.

С первого курса отец ненавязчиво напоминал, чтобы в университете я вел себя достойно, не давал повода испортить себе репутацию. А когда я учился в Краснознаменном институте, отец подсказывал во время учебных занятий как грамотно уходить от «наружки», о секретах работы, о которой знал не понаслышке.

После ГКНТ Михалыч перешел в инвестиционную строительную компанию «С+Т». А когда зрение сильно ухудшилось — трудился в Благотворительном Фонде социально-экономической реабилитации сотрудников и ветеранов спецслужб и правоохранительных органов «Альфа-Центр». Вместе мы вошли в ее руководство.

В судьбе Романова важными являлись три направления: служба, общественная работа и спорт. Этой линии он незыблемо придерживался всю жизнь. Несмотря на многочисленные болезни, Романов трудился, не покладая рук. Постоянно помогал вдовам, ветеранам «Альфы», знакомым. Общественные интересы ставил выше личных, семейных.

Вообще, Михалыч мог очень многое. Казалось бы, откуда у обычного человека, не обладавшего, как сейчас говорят, административным ресурсом, были такие широкие возможности?..

— Отец был очень коммуникабельным человеком, быстро сходился с людьми самых разных профессий и возможностей, — подчеркивает Романов-младший. — Среди знакомых — политики, бизнесмены, ученые, спортсмены, журналисты… В частности, он знал Генриха Боровика, а также его сына Артёма, Андрея Караулова и других. Его одноклассники занимали высокое положение во властных структурах, правоохранительных органах, бизнесе. Они помогали друг другу. В человеческих отношениях, полагаю, кроется секрет.

«…Я ЖИВУ ЭТИМИ ВОСПОМИНАНИЯМИ»

После Тадж-Бека мы решили каждый год встречаться 27 декабря в Москве на Ленинских (Воробьёвых) горах. Если не ошибаюсь, то идея принадлежала как раз Романову. Но в те времена она не нашла поддержки у руководства. С какой стати? А вдруг кто-нибудь в подпитии да разболтает лишнее, разгласит тайну? Но участие СССР в ликвидации Амина перестало быть тайной совсем по другим причинам.

А мы все-таки сходились на смотровой площадке, вспоминали тот бой и погибших товарищей. Собирались даже тогда, когда высшее политическое руководство страны признало ввод советских войск «стратегической ошибкой», позволяя глумиться над памятью погибших.

1997 год. Романову — шестьдесят лет! Поздравить юбиляра в ресторан пришло около тысячи человек. А за несколько дней до этого на даче у Михалыча собрались родственники, школьные друзья, несколько сослуживцев. И тут же дежурила бригада врачей.

— Девять месяцев, ребята, я живу в такой забавный период, когда мне ничего нельзя, — сказал Михалыч. — Нельзя курить, нельзя пить, нельзя любить. Даже есть по-человечески и то нельзя. Но есть одно «можно», которое я хотел бы с вами разделить. Это «можно» — надеяться на то, что все это пройдет, и я буду таким, каким вы меня всегда знали. Я совершенно здоровый человек. Но только если я перепутаю кого-то, вы не обижайтесь.

А перепутать Михалыч мог легко: у него оставался небольшой процент зрения. Через год Романов полностью ослеп.

Трудно не согласиться с оценкой Виктора Розанова: «Трагедия Романова заключается в том, что его жизнь протекала в конце героической эпохи, на смену которой пришло время циничных и беспринципных приватизаторов».

На 25-й годовщине штурма среди нас уже не было Романова. Михалыч ушел из жизни за два месяца до того — 27 октября 2004 года.

«…Я по-прежнему живу этими воспоминаниями, — говорил он. — Время, конечно, может что-то стереть из памяти. Но то, что мы пережили, что совершили тогда, всегда со мной. Как говорится, до гробовой доски. Я год мучился бессонницей, а когда засыпал, то видел одно и то же: Тадж-Бек, который нужно взять штурмом, моих ребят…»

Полковник Михаил Романов был именно таким, каким вы увидели его в очерке — отважным, прямолинейным, нередко бескомпромиссным. Штурм дворца Амина навсегда вписал его имя в Книгу Славы Спецназа, — и я горд, что мне довелось служить и идти в бой под началом такого человека, офицера и командира. 

 

БЕРЛЕВ Николай Васильевич, родился в 1940 году на Дону в семье лесника. В 1959‑1961 годах служил в Кремлёвском полку. Участвовал в перезахоронении И. В. Сталина.

В 1974 году зачислен в Группу «А» КГБ СССР. В 1976 году в Цюрихе (Швейцария) участвовал в обмене генерального секретаря компартии Чили Луиса Корвалана на диссидента Владимира Буковского. За штурм Тадж-Бека награжден орденом Красного Знамени.

Один из основателей Международной Ассоциации ветеранов подразделения антитеррора «Альфа». «Почётный гражданин Верхнемамонского района» Воронежской области. Награжден церковным орденом Димитрия Донского III степени и именной Патриаршей Библией.