Автор: СТАРШИНА НОРМАН

ХОЛОДНЫЙ ВЕТЕР ДЕБАЛЬЦЕВО

Меня часто просят рассказать о войне. О том, что я думал, ощущал, делал, что врезалось в память острее всего. «Расскажи своими словами, ты ведь можешь», — говорят они. Говорят друзья, просят однополчане. А что рассказывать?

Как чувствуешь себя, проснувшись от того, что стены ходят ходуном под артобстрелом, или когда идешь сквозь ночь с автоматом наизготовку вдоль нейтральной полосы, а может быть о том, что ощущаешь, когда тебя хватают за руку на улице неизвестные люди, и, заглядывая в глаза, спрашивают: «Неужели вы уйдете, бросите нас?»

Недавно я посмотрел фильм «Крым, путь домой». Лента довольно тенденциозная, но есть в ней один очень сильный момент, когда севастопольские ополченцы ждут на вокзале правосековский «поезд дружбы». Вот раздается гудок, вдали появляется огненный глаз тепловоза, он все ближе, ближе, поднимаются щиты, руки сжимают импровизированное оружие, через несколько мгновений перрон превратится в поле боя…и вагоны оказываются пустыми: узнав о том, что их ждут, погромщики загодя сошли.

Не знаю, так все было или не так, но нечто подобное довелось пережить и мне. Я попробую рассказать об этом, но прошу учесть, что мой рассказ — всего лишь личные воспоминания одного-единственного необстрелянного ополченца, идущего в свое первое дело…

Нас разбудили около пяти утра. Сна словно и не было. Бойцы поднимались с коек, будто прилегли на полчасика, надевали форму, теплые бушлаты, бронежилеты, разгрузки, подшлемники и каски — все подогнано и прилажено с вечера, боекомплект получен и распределен по подсумкам и ранцам. Поспешно разбирая оружие, грохотали вниз по лестнице подошвами высоких ботинок.

На улице, перед зданием бывшей городской больницы, где базировался отряд, уже рычали в промозглой тьме ноябрьской ночи прогреваемые моторы. Начбой Фокстрот, стоя на крыльце, раздавал людям рации — компактные «кенвуды» с гарнитурой. «По машинам!» — послышался крик командира, и мы полезли в кабины и кузова нашего транспорта: «Тойоты — тундры» и «Нивы», превращенной в пикап сибирскими умельцами.

Было холодно, в воздухе кружились редкие снежинки, машины вырулили со двора и покатили в желтом свете редких фонарей по пустынным улицам спящего города. В голову колонны пристроилась серебристая иномарка, где ехал комбат и трое бойцов батальонной разведки.

Мы нырнули в тоннель под громадой Алчевского металлургического комбината, миновали его и, выскочив на шоссе, помчались прочь от города, на запад, туда, где уже который месяц шли позиционные бои у так называемого «Дебальцевского выступа». В сражающейся Новороссии наступало очередное утро.

Серой лентой убегает вдаль шоссе. Я, скорчившись, сижу в набитом бойцами и снаряжением кузове, стараясь укрыться от ледяного встречного ветра. Занимается хмурый рассвет. Мимо пролетают серые, пожухлые поля, терриконы шахт, унылые, похожие одна на другую деревеньки. Колонна минует блокпост с разноцветными флагами и зенитной спаркой, грозно глядящей из кузова «КАМАЗа». Казаки из охраны машут нам вслед, и мы машем им. Вперед, вперед, нам нужно спешить.

Куда мы мчимся? Об этом знают лишь командир отряда и комбат, который сейчас указывает дорогу. Известно одно: недели подготовки и ожидания закончились, сегодня, наконец, предстоит настоящее дело.

Вчера весь отряд был построен. Командир, Аркадич, как всегда затянутый в «цифру», с кобурой на боку, строго оглядел шеренгу бойцов. Всякие здесь стояли люди, молодые и старые, с разными судьбами, разным жизненным опытом. Были украинцы, которым не по душе пришлась евромайданная «новая влада» и ее порядки, были люди с Харькова и Запорожья, с Одессы и Днепропетровска, были и те, чей дом оказался под пятой карателей на захваченных врагом землях Донбасса.

Плечом к плечу с ними стояли россияне из Сибири и с Урала, из Питера и Москвы… Раньше «свидомые» смеялись: «монголокацапы, ваша родина — Магадан». Да, и Магадан тоже. Пусть нас не много, но здесь вся Россия от Ростова до того самого Магадана. Что, уже не так весело? Тут были испанцы — антифашисты, совсем молодые ребята, чьи деды сражались под республиканскими знаменами. Теперь они рядом с нами — наследниками интербригад, против тех, кто вновь пустил развеваться по ветру обветшавшие нацистские тряпки. Историческая память против исторической памяти.

Вот стоит бывший украинский налоговый инспектор, а рядом с ним — бывший послушник православного монастыря на Байкале, вот инженер-конструктор с одного из московских механических заводов, а сразу за ним — историк, едва успевший защитить диплом. Иные имели хорошую военную подготовку, а то и приличный боевой опыт, другим же, как мне, только предстояло боевое крещение. Но всех роднило одно: сюда их привел собственный выбор, продиктованный личным представлением о добре и зле, и о том, что значит жить по совести.

«Товарищи бойцы, — заговорил Аркадич своим зычным, чуть хрипловатым голосом, — я буду краток: завтра нашему отряду предстоит выдвинуться на фронт для участия в проведении боевой операции. Я хочу, чтобы каждый из вас сейчас решил, готов ли он идти в бой. — Он замолчал, выдерживая паузу. — Те, кто готов, шаг вперед!»

В течение пары ударов сердца стояла тишина, затем строй качнулся и шагнул. Мы все здесь — добровольцы. Мы бросили дома и семьи, приехали в мятежный, стреляющий край. Теперь настал момент истины, время исполнять принятый на себя долг.

— Хорошо, — кивнул командир, — Фокстрот, отбери восемь человек.

И когда среди прочих выбрали меня, я ощутил гордость, а еще… да, мне стало не по себе. За месяц без малого, что мы провели в Новороссии, случались и боевые тревоги, и выезды отдельных групп на задания, считавшиеся опасными: например на сопровождение людей или грузов. Я, правда, не ездил. У меня, как старшины отряда, хватало своей головной боли. Но теперь намечалось что-то серьезное. Страх…

Сейчас страха не было. Не было вообще ничего: ни волнения, ни сомнений, ни надежды. Все отгорело, осталась лишь холодная решимость. Я смотрю на своих товарищей, сжатых тесным пространством кузова. Кто-то курит, прикрывшись от ветра рукавом, кто-то просто смотрит вдаль, отсчитывая убегающие версты. В тусклом свете занимающегося дня их лица кажутся высеченными из светлого гранита. Словно смертная тень легла на нас, отделив от всего, что было прежде. Мы — мужчины, вышедшие на рать, и менять что-либо поздно.

Жребий брошен, спущен курок, рука судьбы кинула кости, и они катятся по столу: кому выпадет «чет», а кому «нечет»? Ледяной ветер хлещет крыльями, свистит в ушах, воет в выставленных наружу стволах пулеметов.

Уже совсем скоро колонна резко затормозит и раздастся крик «Все из машин!». Пулеметчик Дунай, матерясь сквозь зубы, перевалится через борт в обнимку со своей машинкой. «Все из машин! Быстрее!», орет командир. Я выкидываю на землю тяжеленную сумку с «мухами», придавившую колени и прыгаю следом, прихватив трубу гранатомета и тяжеленный ранец с боеприпасами. Адреналин мгновенно доводит кровь до кипения. Суета, выкрики команд, люди бегут в разные стороны.

Мы на открытой местности, слева окраина какой-то деревни, справа — длинное серое трехэтажное административное здание с широкими окнами и высокий, забранный колючкой забор, за которым расположились некие промышленные корпуса.

Стрельбы, вроде, пока не слышно. Пулеметный расчет у меня за спиной поспешно занимает позицию, взяв под прицел ведущую из деревни дорогу. Левее Додж, гранатометчик из нашего отряда, заряжает свое орудие. Я кидаюсь прочь от машин, торопливо расстегивая ранец, присев, собираю заряд. Граната уходит в раструб ствола, с сухим щелчком занимая свое место.

— Норман, ко мне!

Это Аркадич. Он стоит в полный рост, держа автомат наизготовку, не отрывая глаз от административного корпуса. Я падаю рядом на одно колено, вскидываю РПГ-7 на плечо, большим пальцем поднимаю планку прицела.

— Цель — вышка над проходной. При первом выстреле с той стороны уничтожить к черту!

— Есть.

Проходная справа, метрах в пятидесяти, над ней вышка — нечто вроде фантазийной башенки с флюгером над шатровой крышей. Прицел выставлен на сто метров, значит надо брать ниже, над самой балюстрадой. Внутри, за небольшими прямоугольными окошками никакого движения не заметно, да и в здании тоже. Держу цель. Слева один из разведчиков настороженно поводит длинным стволом снайперской винтовки, бдительно пася окна. Справа ополченец Поляк, также припав на колено, нацелил на фасад тубус реактивного огнемета. Минуты текут в тревожном ожидании.

Проходит полчаса, прежде чем из проходной появляется невысокая крепкая фигура в светлом камуфляже — это Сибирь, комбат Батальона «Имени Александра Невского». Похоже, неприятельская крепость «подняла белый флаг».

Целью нашей операции был захват тюремного учреждения, а именно колонии общего режима №22. Эта зона, представляющая собой, как и положено порядочной тюрьме, обширную и неплохо укрепленную крепость, находится на окраине поселка Комиссаровка, прямо у железнодорожной ветки, по которой проходила административная граница Луганской и Донецкой областей, а заодно и линия фронта между войсками ЛНР и расположившимися на Дебальцевском плацдарме частями ВСУ.

Во время летнего наступления ополченцев в сторону Дебальцево в тюрьме работал украинский корректировщик, направлявший огонь вражеских минометов. От их огня батальон понес потери. Корректировщика пытались снять снайперским огнем, но неудачно. Саму тюрьму тоже не захватили, лишь постреляли по окнам. Позже, по словам бывалых ополченцев, там некоторое время базировалась какая-то украинская ДРГ. Последнее время, правда, никакой враждебной активности там не замечалось.

Правее и левее колонии №22 на линии фронта стояли отряды казаков, но сама она оставалась подконтрольна украинскому правительству. Правда, какого-либо серьезного сопротивления со стороны тюремной охраны наши командиры не ожидали, строя свои расчеты на внезапности и натиске. Пока мы занимали позиции, комбат направился на проходную, один и без оружия прошел на территорию и предъявил начальнику зоны ультиматум о безоговорочной капитуляции в течение тридцати минут.

Большая часть служащих и охраны разбежались подальше от сложностей жизни еще летом, а те, что оставались верны служебному долгу, оказались застигнуты врасплох. В итоге, получилась классическая операция «вежливых людей»: свалиться, как снег на голову, предъявить весомые огнестрельные аргументы, а потом вежливо попросить не валять дурака и сдаваться «по-хорошему», пока не вышло «по-плохому».

Позже в украинских СМИ пройдет информация о том, что колония №22 была захвачена отрядом террористов в масках в количестве до 60 штыков при двух БТР. На самом деле нас было пятнадцать человек на трех легковушках.

Зона была взята под контроль. В оружейной комнате и тайниках мы захватили больше сотни единиц огнестрельного оружия, главным образом автоматов Калашникова и ПМов. Позже всех заключенных колонии эвакуировали на 15-ю зону, в Луганск. Персонал был отпущен по домам. Зона стала опорным пунктом ополчения во фронтовой полосе, к тому же на ней разместилась база и учебка батальона, а также узел связи и радионаблюдения.

В безопасных подземных помещениях проходили совещания командиров отрядов, а во время Дебальцевской операции в феврале 2015 года там даже расположится временный штаб командира бригады «Призрак» Алексея Мозгового. Позже, под самый конец операции, когда почти все бойцы уйдут к Дебальцево, наша база окажется под угрозой захвата прорывающимися из котла войсками противника, но все обойдется.

Будут и обстрелы украинской артиллерией, и ночные наскоки вражеских ДРГ, и еще много разного, но все это случится потом, а пока рычит мотор, студит лицо холодный ветер, и нет ничего, кроме серого рассвета, тяжести оружия и решимости встретить все, что приготовила нам судьба. А на часах: 6 часов 35 минут утра, 25 ноября 2014 года. 

 

Газета «СПЕЦНАЗ РОССИИ» и журнал «РАЗВЕДЧИКЪ»