Автор: ОЛЬГА ЕГОРОВА

ОТЕЦ ВСЕХ КАДЕТ

Фото: И. Е. Репин. Портрет Великого князя Константина Константиновича. 1891 год. Третьяковская галерея

«ЗА ДОБЛЕСТЬ, ДОБРО И КРАСОТУ»

В нынешней России ширится кадетское воспитание — это и кадетские корпуса, и многочисленные кадетские классы. Однако мало кто знает, кто являлся «Отцом всех кадет». Это был Великий князь Константин Константинович.

Кадетский корпус — это особые условия для воспитания молодых людей. Причем, условия наилучшие, и это доказано двухсотлетним существованием корпусов в императорской России. Значение накопленного педагогического опыта велико — учебные заведения давали не только военное, но и гражданское образование.

Российским кадетам было на кого равняться. Их обучением и воспитанием занимались люди, отличительными чертами которых были служение Отечеству, патриотизм, глубокие профессиональные знания, образованность и эрудиция, порядочность и честь. Именно таким человеком был Константин Константинович Романов.

Его судьба кажется причудливым калейдоскопом, состоящим из судеб и биографий словно бы разных людей. Мичман на фрегате «Светлана» в период Русско-турецкой войны. Командир Преображенского полка. Главный начальник военно-учебных заведений России, заботливый попечитель кадет. Президент Императорской Академии наук. Переводчик и драматург. Поэт, писавший под самым коротким поэтическим псевдонимом — К.Р.

«ЗАЛЮБОВАЛСЯ КРАСОТОЙ ВЗРЫВА НА ЗАРЕ…»

Чтобы лучше понять, каков масштаб личности Великого князя Константина Романова, нельзя не «оглянуться по сторонам», не «услышав» свидетелей его эпохи, деятельности, семейных отношений и всего того, что составляет жизнь человека — и на первый взгляд, и на второй.

Константин Константинович (родился 10 августа 1858 года) был одним из выдающихся представителей династии Романовых конца XIX — начала XX столетия — во многом благодаря благотворной почве отчего дома и своим родителям, людям незаурядным и постоянно развивавшим в своих детях природные дарования. Получил, как тогда было принято, блестящее домашнее образование — его учителями были известные историки С. М. Соловьев, К. Н. Бестужев-Рюмин, музыкальный критик Г. А. Ларош, виолончелист И. И. Зейферт, пианист Рудольф Кюндингер, писатели И. А. Гончаров и Ф. М. Достоевский.

По традиции, с детства мальчика готовили к службе на флоте. К семилетнему Константину в качестве воспитателя был приставлен капитан 1-го ранга А. И. Зеленой, состоявший в этой должности до совершеннолетия ученика. Занятия велись по программе Морского училища. Это не было прихотью родителей — дело в том, что три поколения семьи Великих князей Константиновичей были моряками и конногвардейцами, что накладывало отпечаток на весь быт детей.

Великий князь Константин Николаевич, отец Константина, был твердо убежден, что «кто-то из Романовых обязательно должен служить на флоте», где он и сам служил — его отец, император Николай I, прочил сыну карьеру военного моряка.

Председатель Государственного Совета и генерал-адмирал русского Императорского флота, Великий князь с 1860 года председательствовал в Адмиралтейств-совете и провел ряд важных реформ. Был сокращен наличный состав береговых команд, упрощено делопроизводство, заведены кассы и пенсии отставникам; учреждены академический курс и специальные минные и артиллерийские классы; сокращен срок военной службы с 25 до 10 лет и полностью отменены телесные наказания.

Под покровительством генерал-адмирала выходил «Морской сборник» — старейший в мире ежемесячный журнал по военно-морской тематике — где открыто обсуждались важные вопросы реформ.

Константин Николаевич сделал многое для того, чтобы поднять русский флот до уровня мировых морских держав того времени. В короткий срок из устарелого парусного флот превратился в современный броненосный и паровой.

Стало быть, понятно, почему Константин Николаевич уготовил и своим сыновьям морскую службу как единственно возможную.

Не в силах перечить суровому отцу, в 1874-м и 1876 году Константин-младший гардемарином совершил дальнее плавание в Атлантический океан и Средиземное море на фрегате «Светлана». В августе 1876 года успешно сдал экзамен по программе Морского училища и был произведен в мичманы.

…Передо мной потрепанная подшивка эмигрантского журнала «Кадетская перекличка» за 1972 год. В номере третьем помещена статья княжны Веры, самой младшей из девяти детей в семье Великого князя Константина Константиновича и Елизаветы Маврикиевны Романовых. Вот что она сообщала:

«Отец (внук Николая I), второй сын Великого князя Константина Николаевича и Великой княгини Александры Иосифовны. По окончании Морского корпуса служил на Флоте. Участвовал в Русско-Турецкой войне 1877-1878 гг. и заслужил Георгиевский крест IV степени за взрыв на брандере турецкой канонерской лодки.

Когда адмирал Дубасов награждал отца крестом, то сделал ему замечание, что отец недостаточно далеко отошел от места взрыва и рисковал попасть в бурун тонувшего судна. Отец же, по своей поэтической натуре, залюбовался красотой взрыва на заре…»

Удивительно точное описание характера К. Р. — даже находясь на военной службе, он, тем не менее, всегда оставался верен своей поэтической натуре. Хотя когда-то генерал-адмирал Константин Николаевич заявил: «Мой сын — лучше мертвый, чем поэт».

Несмотря на ясно выраженное желание отца, морское поприще не стало главным ни в жизни Великого князя, ни его младшего брата Дмитрия (которого дети Константина любовно называли «дяденькой»), ни для остальных сыновей.

«Я видела записи отца и дяди в судовом журнале, сохранившемся у адмирала Нидермиллера в Берлине, в 30-х годах, — вспоминала Вера Константиновна. — Морская служба была не по силам слабому здоровьем отцу, и он перешел в Лейб-гвардии Измайловский полк. Затем командовал Лейб-гвардии Преображенским полком (с 23 апреля 1891 года — Авт.)».

Тут надо заметить, что двое из сыновей сурового адмирала, несмотря на разницу в наклонностях и увлечениях, братья Константин и Дмитрий Константиновичи были очень дружны.

На первый взгляд, казалось, что они совсем разные. Великий князь Дмитрий еще молодым человеком хотел пойти служить в кавалерию — разрешение было получено. Конная гвардия, где он числился с рождения, стала и службой, и любимым делом. Константин служил в лейб-гвардии и всей душой отдавался творчеству. У Дмитрия не было семьи, Константин был счастливо женат.

Тем не менее, братьев объединяло многое.

«Высокая образованность и культура, стремление к постоянному самоусовершенствованию, глубокая религиозность и даже склад ума и характера — оба всю жизнь сторонились политики, а потому не занимали в царской семье того видного места, которое, казалось, предназначалось бы им по способностям и нравственным качествам; оба, при внешней сдержанности и даже суровости, были по натуре добрыми и человечными людьми, — недаром К.Р. был так популярен в военно-учебных заведениях, которые он инспектировал, а Дмитрия любили и уважали в кавалерии» («Романовы и Крым», авторы — Н. Калинин и М. Земляниченко).

«Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО ТАКОЕ УСТАЛОСТЬ»

Перейдя из-за болезни в сухопутное ведомство, в 1882 году Великий князь Константин был произведен в капитаны и зачислен в Лейб-гвардии Измайловский полк, — в течение семи лет он командовал ротой Его Высочества. Но ротные заботы, даже в летних лагерях, не тяготили К.Р., вероятно, потому, что избавляли от политических дискуссий, разговоров и расчетов, чуждых его романтическому характеру.

«Тут в лагере отдыхаешь душой, даже пройдя верст 20 на ученье, — вспоминал он. — Тут спится спокойно, и даже самая жесткая говядина грызется легко и со вкусом. Тут фельдфебель не задумывается о кознях князя Бисмарка, писарь не заботится о судьбах вероломной Болгарии, и артельщик не разбирает, друг или враг нашему Отечеству издатель «Московских ведомостей».

Тут я не слышу о заблуждениях правительства, и никто не надоедает рассуждениями о неправильности нашей финансовой системы. Здесь, в лагере, каждый делает свое дело, хоть маленькое и, может быть, незначащее, но все-таки дело, и старается потверже идти в ногу заодно с другими. Может быть, мне на это скажут, что нельзя жить такою ничтожною жизнью и не парить в более возвышенные сферы, но я ничего другого не желаю».

В качестве командира Великий князь по-отечески заботился о своих солдатах и знал всех унтер-офицеров Измайловского, а затем Преображенского полка по фамилиям.

«Отец старался улучшить условия жизни солдат с первого дня прибытия их в полк, — вспоминал в своих мемуарах «В Мраморном дворце» Гавриил Константинович. — Офицеров он нередко приглашал к завтраку и обеду, причем иногда и с женами».

С 4 марта 1900 года Великий князь получил назначение на должность Главного начальника военно-учебных заведений — это ознаменовало начало возвышения системы кадетского воспитания буквально до уровня явления национальной культуры.

«Я и рад, и вместе с тем мне как-то страшно, но должность как нельзя более мне по душе, и я с радостью ее займу», — писал К.Р. любимой старшей сестре Ольге Константиновне, греческой королеве (супруге Георга I).

Через десять лет — новое назначение, на этот раз генералом-инспектором военно-учебных заведений. И еще он являлся председателем различных Императорских обществ: Православного Палестинского, Русского археологического, Любителей естествознания, антропологии и

этнографии.

«В нем сочетались, — пишет в своей книге «Великий князь Константин Константинович Романов и его дети» Алина Чадаева, — лучшие качества наиболее плодотворных личностей разных эпох. Он мог бы состоять в Кумранской общине или в тайной катакомбной церкви первых христиан. Диалектика религиозных догматов определила способ его жизни. Он был одарен по-библейски щедро и столь же гармонично».

Трудно себе представить, как мог человек, а тем более, Великий князь, «облеченный» множеством официальных мероприятий, столько успеть! Поистине, талантливый человек талантлив во всем.

«У отца было чрезвычайно много дела, — вспоминала старшая дочь Великого князя Татьяна Константиновна, будущая настоятельница Еленского женского монастыря. — Сначала по полку, потом с кадетскими корпусами, с кадетами, с их начальством, с музыкальной консерваторией, с Академией наук, с Географическим обществом, с Обществом изготовления государственных бумаг, с Императорскими педагогическими женскими курсами и Константиновской гимназией при них.

Всегда спокойный, всегда занятый, находил время для всего. «Я не знаю, что такое усталость». Никогда не опаздывал. Когда он перестал быть главным начальником военно-учебных заведений и стал инспектором их, то удивлялся: «Теперь у меня так много времени, а я ничего не успеваю сделать»».

ГЛАВА ИМПЕРАТОРСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК

Нельзя не сказать несколько слов и о той работе, которую Великий князь вел параллельно с педагогической и инспекционной деятельностью — Константин Константинович был президентом Императорской Академии наук с 1889-го по 1915 год.

Если судить по его официальной речи, становится понятно, что Константин Романов видел в своем назначении, прежде всего, большой круг забот, поставив перед собой одновременно несколько задач: сделать Академию «более российской», поправить ее расстроенное финансовое положение, создать постоянные междуведомственные комиссии, которые связывали бы фундаментальные и прикладные научные исследования. Ну и наконец, изменить устав Академии наук — этого требовали сами ученые.

Конечно, не все удавалось, но К.Р. сделал очень многое. Чего стоит, например, открытие ряда обсерваторий (строительство Одесской, например, велось на его личные средства), или практическое содействие экспедициям, которые состоялись, в частности, благодаря ему. Среди них — Полярная экспедиция под руководством барона Э. В. Толля, а также на Шпицберген, Новую Землю, в Монголию, в Семиречье.

Каким только начинаниям он не содействовал — от проведения первой Российской переписи населения до уникального издания, посвященного истории русской одежды!..

Иной раз Константин Константинович принимал на себя хлопоты, на первый взгляд не относящиеся к Академии, но важные для науки и будущности страны — таким был, например, вопрос о строительстве первого русского ледокола для Арктики… Венцом его усилий по соединению академической науки с нуждами страны стала Комиссия по изучению естественных производительных сил.

Впрочем, здесь не хватит места рассказать обо всех направлениях и результатах двадцатипятилетнего служения К. К. Романова на посту президента Академии наук! (Об этом достаточно полно изложено в книге В. С. Соболева «Августейший Президент», 1993 год). Кстати, это был первый и единственный случай в истории России, когда Академию возглавлял кто-либо из царствующего дома.

Константин Константинович не был «свадебным генералом» — он много работал, начиная свой трудовой день рано, в тихом кабинете еще безлюдного в эти часы здания Академии. В дневнике писал: «Мне живется необыкновенно счастливо; я наслаждаюсь всеми силами души своей деятельностью». Возможно, это чувствовали и окружающие — ему с удовольствием «представлялись знаменитые люди».

«…Путешественник П. А. Кушаков, в собственной библиотеке отца, докладывал ему как Председателю Географического Общества, о путешествии на Северный полюс, из которого он вернулся, — вспоминала Татьяна Константиновна. — Отец, соблюдая порядок, переспросил: «Вы будете докладывать Географическому Обществу?» — «Так точно, но раньше мой долг явиться к Вам…»

Потом профессор Кушаков жил в Швейцарии и каждую пасхальную заутреню приезжал в Женеву, разговлялся у батюшки С. И. Орлова, где и мы были. Редко встречаясь с ним в другое время, мы переживали пасхальное настроение… Путешественник Козлов несколько раз приезжал и рассказывал о Далай-Ламе и тех краях».

Совершенно непонятно, как при такой нагрузке Константин Константинович находил время для творчества — К.Р. был и замечательным переводчиком. Переводил Шиллера («Мессинская невеста»), Гёте («Ифигения в Тавриде»), Шекспира («Гамлет»). И — сочинял стихи, которые цитировала вся образованная Россия. И «необразованная», кстати, тоже.

«УМЕР БЕДНЯГА! В БОЛЬНИЦЕ ВОЕННОЙ…»

Константин Романов мог бы остаться в истории автором одного-единственного стихотворения, что ничуть не умалило бы его таланта — такие литературные или музыкальные казусы не редкость.

Поистине народную любовь снискали его стихи «Умер бедняга в больнице военной». Вероятно, замысел стихотворения возник в душе автора во время отпевания рядового Константинова, который умер в Семёновском госпитале.

К. Р. с болью описал существующий неприглядный порядок похорон солдата, когда покойного обряжали в «старый мундир», а взвод провожал его лишь до первого поворота улицы. И одинокие дроги с гробом следовали до могилы без сопровождения, где «люди чужие» предавали останки земле.

Стихотворение было напечатано в «Русской старине», его прочитал солдат Лейб-гвардии Семёновского полка и, потрясенный, откликнулся письмом: «…Будучи сам солдат, я в течение трех лет моей службы мог убедиться, что человек, выражающий такую любовь, такое участие, такое соболезнование к жизни солдата, есть честной и благородной души человек».

И еще присовокупил строки собственного сочинения: «Один ты, быть может, сердечной слезою. Один ты почтил бедняка. Когда его прах засыпала землею, Людская чужая рука…»

Простые, скорбные строки из «Очерков полковой жизни» стали подлинно «народной песней», — столь схожей по «бесхитростной интонации стиха» с солдатскими строчками, присланными в редакцию. В песенниках стихотворение удостоилось именно такого подзаголовка.

В исполнении Надежды Плевицкой (на музыку Якова Пригожего) песня была записана на граммофон и разошлась в виде грампластинки по самым отдаленным уголкам Российской империи, став необычно популярной среди солдат Первой Мировой войны, а уж русские эмигранты разнесли ее по всему миру.

Умер бедняга! В больнице военной

Долго родимый страдал.

Эту солдатскую жизнь постепенно

Тяжкий недуг доконал…

С виду пригожий он был новобранец,

Стройный и рослый такой,

Кровь с молоком, во всю щеку румянец,

Бойкий, смышленый, живой;

С еле заметным пушком над губами,

С честным открытым лицом,

Волосом рус, с голубыми глазами,

Ну, молодец молодцом…

Позже как должностное лицо Великий князь предпринял все меры для пересмотра положения о солдатских похоронах, и в 1909 году были приняты «Правила погребения нижних чинов» — пример уважительного отношения государства к простым солдатам, вне зависимости от их социального положения и служебного ранга.

«ИЗМАЙЛОВСКИЕ ДОСУГИ»

Стихи Константин Константинович начал сочинять в 1879 году. В 1888 году К. Р. записал в дневнике: «Жизнь моя и деятельность вполне определились. Для других — я военный, ротный командир, в ближайшем будущем полковник. Для себя же — я поэт. Вот мое истинное призвание».

В Измайловском полку еще в 1880-х Константин Константинович создал великолепную полковую библиотеку и с близкими по духу друзьями учредил изящные «Измайловские досуги» (1891-1914 гг.).

«Досуги» — литературно-драматическое общество, где собрания и любительские спектакли (игрались то в Измайловкосм полку, то в Эрмитажном или в царскосельском Китайском театре) под девизом «За доблесть, добро и красоту» заменили обычные кутежи интересными вечерами, посвященными современной русской литературе.

«Досуги» — явление в русской армии небывалое, исключительное! Собирались офицеры, беседуя о новинках русской литературы. Иногда по приглашению Великого князя приходил прославленный поэт Аполлон Майков — и присутствующие с наслаждением внимали его стихам, их чарующей простоте. А в Красном Селе офицеры во главе со своим командиром обсуждали интересную тему (и всегда злободневную): «Как заменить в наших войсках иностранные слова русскими». Несомненно, эта тема была представлена К.Р.

Князь Гавриил вспоминал, что «…отец терпеть не мог, когда в русскую речь вставляли иностранные слова, он желал, чтобы первым нашим языком был русский. Поэтому и няни у нас были русскими, и все у нас было по-русски».

В офицерском собрании полка шли театральные представления: трагедии Шиллера и Шекспира в переводе К.Р. и при его участии в главных ролях, русская классика, инсценировка «Войны и мира», даже непритязательные комедии.

Играли на складной сцене — подарке знаменитого актера Александринского театра В. Н. Давыдова, который почти всегда и режиссировал спектакли «Досугов». В них были задействованы все. И офицеры (чаще других — капитаны Чигаев и Герхен), и полковые доктора, и флигель-адъютанты, а также сыновья самого Великого князя и его старшая дочь, Татьяна Константиновна, — хотя премьершами в «Измайловских досугах» были другие дамы: В. В. Пушкарева-Котляревская, Д. М. Мусина-Озаровская и Е. И. Тиме-Качалова.

АВГУСТЕЙШИЙ ПИИТ

Именно здесь, в «Измайловских досугах», начинают еще ярче проявляться буквы — «К.Р.» — Константин Романов, псевдоним которого вызывал уважение у российских рецензентов. Его талант признавался даже органами печати, враждебными монархическому строю. Впрочем, сам Великий князь иногда с грустью думал о том, что «ради своего рождения и положения» пользуется известностью и вниманием к своей Музе.

«Эти милые две буквы. Что два ярких огня, В тьме осенней, в бездорожье, Манят издали меня» — так проиллюстрировал эту скромную подпись К.Р., один из выдающихся поэтов того времени Аполлон Николаевич Майков. Под его обаянием поэзии вырос К.Р., ему он посвятил несколько восторженных посланий. Впрочем, как и Якову Полонскому, и Афанасию Фету, к творческому почерку которого был близок поэт — и Фет, вероятно, не случайно шутливо называл себя в переписке с К.Р. «бабушкой», а Великого князя — «внучкой».

Тут надо заметить, что к творческому взаимопониманию добавилась и человеческая симпатия. А свое последнее (предсмертное) стихотворение А. Фет посвятил именно Великому князю Константину.

В течение длительного времени читатели не ведали, что под криптонимом «К.Р.» скрывается августейший пиит. В августовской книжке «Вестника Европы» за 1881 год на первой странице было напечатано первое опубликованное стихотворение Великого князя — «Псалмопевец Давид», написанное под впечатлением поездки на Святую Землю.

Кстати, в то время в «Вестнике» печатались такие авторы, как И. С. Тургенев («Стихотворения в прозе»), А. К. Толстой, поэт Я. П. Полонский и другие. Что побудило Великого князя публиковаться, трудно сказать, — ведь в случае творческого неуспеха при столь обязывающем титуле было бы крайне неприятно оказаться под градом замечаний или насмешек. Тем не менее, он рискнул.

В следующем, сентябрьском выпуске, вышли уже пять стихотворений под общим названием «В Венеции», также скромно подписанные «К.Р.».

Первый стихотворный сборник «Стихотворения К.Р.», вышедший в 1886 году в количестве тысячи экземпляров, в продажу не поступал и был разослан по списку, составленному самим автором. Издал их поэт на свои средства, ничем не выделяя себя среди прочих поэтов: «Я поэт, но поэт не великий». Автор разослал сборник родственникам, друзьям и людям искусства, которых просил высказать критические замечания.

Начинающий поэт просил маститого писателя И. А. Гончарова, самого строгого и объективного не столько судью, сколько наставника, дать свой авторитетный отзыв на первый сборник. Тот откликнулся подробным письмом 12-15 сентября 1886 года и подарил ему оттиск своего очерка «Литературный вечер».

«Нынче полузабытый, — пишет А. Чадаева в своей книге «Великий князь Константин Константинович Романов и его дети», — в те поры он стал лоцией для молодого князя. Гончаров понимал, что великокняжеский поэтический корабль надо оснастить, прежде чем спустить на воду…»

Кроме знаменитого прозаика, среди внутренних рецензентов поэзии князя оказались поэты Афанасий Фет, Аполлон Майков, Яков Полонский, литературный критик Николай Страхов, историк литературы Леонид Майков.

«Мои старички», — так шутливо называл их К.Р., годами поддерживая с ними переписку. Впрочем, выбор начинающего поэта свидетельствовал об его ориентации на традиции литературной классики. «Отец, — писала Татьяна Константиновна, — переписывался с поэтами — Майковым, Полонским, Фетом, и после их смерти получил обратно свои письма. Свои и их письма он переплел — переписку с каждым поэтом в отдельности, — давал матушке и мне их читать, и послал для хранения в Академию Наук».

«ПРЕЛЕСТНОЕ… ПУШКИНСКОЕ УТРО»

Под влиянием Ивана Александровича Гончарова — когда-то преподававшего ему словесность и сохранившего с юности почти молитвенное благоговение перед именем Пушкина — К.Р. обстоятельно изучал творчество великого русского поэта. В 1899 году Константин Константинович написал «Кантату на столетие со дня рождения А. С. Пушкина», положенную на музыку Александром Глазуновым.

При активном участии Великого князя Константина — он возглавил специальную комиссию — были проведены большие юбилейные торжества в честь столетия со дня рождения А. С. Пушкина.

По его инициативе и при непосредственном участии было подготовлено академическое издание произведений Александра Сергеевича, основан фонд Пушкина, приобретено в казну имение Михайловское, и, главное, Академия возродила существовавший при императрице Екатерине II Разряд Изящной Словесности, — где К.Р. 8 января 1900 года стал среди первых девяти свободно избранным почетным «пушкинским» академиком.

Однако не стоит думать, что Константина Константиновича интересовал только результат мероприятия или долгосрочного проекта — он горячо интересовался и людьми, их судьбами, условиями их жизни. За множеством забот, посвященных Пушкинскому юбилею, он не забыл исхлопотать увеличение пенсии дочери поэта, Марии Александровне Гартунг.

Им была выношена идея создания Пушкинского дома — в дальнейшем, Института русской литературы. К.Р. был горячим сторонником того, чтобы Пушкинский дом в Санкт-Петербурге, как и памятник Александру Сергеевичу, создавался на собранные средства — вероятно потому, что хорошо себе представлял трудности, которые могли бы возникнуть, если бы пришлось рассчитывать только на казну.

Здесь, пожалуй, надо заметить, что быт великокняжеской семьи и воспитание восьмерых детей (дочь Наталья умерла в младенчестве) были тесно связаны с именем великого поэта.

«Дома, в одной зале наверху, показывали детям и домашним картины из произведений Пушкина, — писал К.Р. в дневнике, датированном маем 1900 года. — Началось с портрета Пушкина, после чего была показана картина, изображающая келью в Чудовом монастыре с пишущим Пименом и просыпающимся Григорием. При этом Иоанчик и Гаврилушка наизусть сказали всю пушкинскую сцену. Оба мальчика говорили… прекрасно, местами необыкновенно толково и выразительно, так что трогательно было слушать. При появлении картины из сказки о «Спящей царевне» соответствующие стихи говорили попеременно Татиана, Костя и оба старших мальчика. Маленькое четверостишие сказали и двое младших. А когда показали Петра «на берегу пустынных волн», Татиана произнесла вступление к «Медному всаднику». Словом, вышло прелестное домашнее Пушкинское утро».

«ЦАРЬ ИУДЕЙСКИЙ»

Венцом творчества К. Р. как поэта была драма «Царь Иудейский». Евангельский сюжет содержит немало реалий и личных впечатлений, известных Великому князю по его путешествиям в Грецию, Италию, Алжир, Палестину.

Еще задолго до постановки «Царя Иудейского» в Эрмитажном театре, в театральном мире Петербурга об этом ходили самые разнообразные толки. Это было большое событие для художественной жизни России, — впервые на подмостках появилось произведение, написанное на основе Евангелия, то есть был обойден, если не сказать, нарушен, запрет православной церкви.

Священный Синод был против постановки этой возвышенной драмы о последних днях земной жизни Иисуса Христа (от входа Господа в Иерусалим до его крестной смерти), в которой, впрочем, сам заглавный герой ни разу не появляется на сцене, — чтобы не допустить его профанации. Именно поэтому спектакли, на которые пускалась публика, и на одном из которых присутствовал лично Государь, назывались репетициями. Всех присутствующих на них поражало состояние «молитвенной сосредоточенности».

Ставил спектакль Н. Арбатов. Актеры, а ими были офицеры Лейб-гвардии Измайловского полка (пьеса шла под флагом «Измайловских досугов»), конечно, обсуждали распределение ролей, — участвовать в спектакле было весьма почетно.

Также были заняты, по их личной просьбе, братья Константин и Игорь Константиновичи. Их отец, Великий князь Константин, играл роль Иосифа Аримафейского, роль Понтия Пилата — бывший измайловец А. А. Геркен.

На главную женскую роль Иоанны (домоправительницы Ирода) была приглашена артистка Александринского театра М. А. Ведринская. Вначале адъютант Великого князя Ермолинский предложил ей роль Лии. Однако она предпочла роль Иоанны — пожилой женщины, предполагая, что из нее в сценическом отношении можно сделать гораздо больше. К.Р. согласился с выбором «королевы голоса», как называли тогда актрису.

Начались репетиции, — и мы можем заглянуть за кулисы с помощью «королевы голоса»:

«Уже во время них определился характер этой исключительной по своей глубине пьесы… Основная мысль «Христа на сцене нет, но Он среди нас» — была воплощена Великим князем и в его собственном исполнении, и в руководстве исполнением других. Каждая сцена производила глубокое впечатление. Исполнители были охвачены совсем особым настроением молитвенной сосредоточенности. Во время репетиций останавливало на себе особенное внимание полное отсутствие суетности и лишних, праздных разговоров. Производившееся «Царем Иудейским» впечатление действа «не от мира сего» должно быть поставлено в прямую связь с исполнением роли Иосифа Аримафейского самим Великим князем. В этом вдохновенном исполнении была какая-то особая бестелесность: Великий князь на сцене все время как бы молился.

Помню, князья Игорь и Константин по молодости лет иногда приходили на репетициях в веселое настроение. Но их смешливость продолжалась обыкновенно недолго. Смотришь, и их захватывает это общее настроение преобладающей благоговейности. И тогда словно оторопелая испуганность замечалась в их широко раскрытых глазах».

Немало способствовал успеху и хор певчих Иоанна Константиновича, еще одного сына К. Р. Хотя по форме «Царь Иудейский» не был ораторией, музыка имела для него огромное значение. Недаром на спектакль впоследствии помещали два отзыва — один на постановку в целом, другой — на музыку к ней.

Император Николай II в своем дневнике писал: «В 7 1 / 2 поехал в город прямо в Эрмитаж. Шла драма Кости «Царь Иудейский». Впечатление она производит потрясающее. Постановка редкая по красоте…» (Как трагичен его собственный образ, переживающий трагедию и не подозревающий о собственной грядущей Голгофе!)

В тот момент, когда послышался голос глашатая «Иисус Назаретянин, Царь Иудейский!» и гул толпы, сопровождавшей шествие на Голгофу, показал, что действие приблизилось, находившиеся на сцене Иосиф, Никодим, Иоанна, Руф и Вартимей бросились к ограде Иосифова сада, наблюдая происходящее за ней… — тогда весь зал «ощутил потребность приподняться и вместе с действующими лицами заглянуть за изгородь».

Всем присутствующим было понятно, что пьеса написана с благоговением — вот и объяснение ее совершенно исключительной красоты и непобедимого очарования. Как нельзя подделать благочестивое письмо древних живописных мастеров, так нельзя одним мастерством и талантом создать то, что создано в области драмы «зрелой мудростью и чистым вдохновением сердца».

Эти и другие замечательные подробности постановки «Царя Иудейского» мы знаем благодаря полковнику Данильченко, «носителю как старокадетских, так и вообще воинских традиций и воспоминаний», о котором писал автор статьи «Лебединая песня» Г. Месняев (газета «Россiя», 31 октября 1958 года, New York).

Старейший измайловец, Петр Васильевич оставил свои воспоминания с коротким предисловием, в котором, в частности, писал, что «…столетие со дня рождения Великого князя Константина Константиновича наступит только в 1958 году, и я не смею предполагать, что сам я доживу до этого юбилея; все же имею непреодолимое желание воодушевить тех, кто проживет дольше меня и, почитая Великого князя, добровольно поможет нам, инициаторам — достойно ознаменовать юбилей».

В «измайловской келье», как называл комнату на втором этаже громадного дома на Риверсайд Драйв старый офицер, все дышало дорогими русскому сердцу воспоминаниями. На стенах писанный маслом портрет императрицы Анны Иоанновны, основательницы 1-го кадетского корпуса, выпускником которого был П. В. Данильченко, портрет Великого князя Константина Константиновича, лица офицеров-измайловцев — все, что ушло в прошлое…

«Из окна этой «измайловской кельи» открывался широкий вид на Гудзон, на мост Вашингтона и на бесконечную ленту автомобильных огней, текущую вдоль берега величественной реки. Сочетание этого чисто американского пейзажа с портретом императрицы и с рассказами маститого старца, знавшего лично многих, имена которых сохранит история, — как бы символизировало бесконечность все уносящей с собой жизни».

Продолжение в следующем номере. 

ЕГОРОВА Ольга Юрьевна, родилась в Калуге.

Выпускница факультета журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова. В 1997 году была ответственным секретарём журнала «Профи».

На протяжении шести лет, с 1998‑го по 2004 год, являлась редактором отдела культуры в газете «Спецназ России», издаваемой Ассоциацией ветеранов подразделения антитеррора «Альфа». Опубликовала большой цикл статей, посвящённых женщинам в истории отечественной разведки.Автор книги «Золото Зарафшана»

Газета «СПЕЦНАЗ РОССИИ» и журнал «РАЗВЕДЧИКЪ»