Автор: ПЁТР БРАЙКО

Я ВЕРНУЛСЯ С ТОГО СВЕТА

Полковник Виталий Белюженко. Его имя не требует представления. Во всяком случае, людям, посвятившим себя военному ремеслу. Герой Советского Союза. Представитель славной плеяды выпускников легендарного КУОСа. Он один из первых наглотался пыли афганских дорог. И «отведал» душманских пуль.

ВЫБОР ПУТИ

«Когда началась Отечественная война, — рассказывает Виталий Степанович, — отца как железнодорожного мастера сразу же направили на строительство новой Печорской дороги — от Котласа до Воркуты. А мы, четверо детей, из которых старшему, Володе, было восемь лет, остались с матерью в родном селе Новогригорьевке, на Днепропетровщине.

Под осень пришли немцы, и началось страшное время: расстреливали и вешали советских активистов; угоняли молодежь на тяжелые работы в Германию. Почти все продукты они забирали для своей армии. Наступил голод. Хорошо, что у нас каким-то чудом уцелела корова. Она-то и помогла нам выжить.

Как же мы обрадовались, что наша армия прогнала оккупантов!

После окончания войны отца оставили работать на севере, на новой железной дороге. А в 1947 году он, устроившись поосновательней, забрал нас к себе.

Мне уже надо было начинать учиться. Но жили мы на глухом разъезде Ватса, а школа находилась на станции Сольвычегодск, километрах в десяти от нашего места жительства. Для семилетнего мальчика — очень далеко. Поэтому в первый класс я пошел только в девять лет.

В Сольвычегодске закончил «семилетку». Здесь, на севере, я научился делать многое: косить сено, у нас ведь была своя корова, ловить рыбу, пилить и колоть дрова. Ходил один в лес собирать ягоды и грибы… В шестнадцать лет стал взрослым человеком.

В 1956 году наша семья снова вернулась на Украину, в свою родную область, на станцию Кудашевку Криничанского района. Учебу в старших классах я продолжал в городе Верховцево, в школе №17. В этой школе был очень хороший физрук, Тарас Назарович Баленко, сам любивший спорт и умевший других заражать любовью к этому хорошему делу. «Имейте в виду, ребята, — по-отечески говорил он нам, — жизнь — сложная штука. На вашем пути могут встретиться самые невероятные трудности, даже смертельные опасности. И чтобы выжить, оказаться победителем, надо быть очень сильным, готовым к любым неожиданностям».

Его простые слова как то сразу запали мне в душу, я поверил ему и стал серьезно заниматься спортом, тем более что еще с седьмого класса мечтал пойти в армию.

В 1959 году, после окончания десятого класса, меня направили в морской флот. И не просто во флот, а в самую его элиту — в подводники. Отбирали туда, конечно, самых сильных и выносливых. Сперва отобрали семьдесят пять человек, потом из них оставили тридцать пять, затем — двадцать пять… И окончательно оставили только четверых.

Службу проходил на Северном флоте. Поначалу в городе Северодвинске, в учебном отряде подводного плавания. Там за девять месяцев я стал классным электриком-оператором, специалистом по приборам управления ракетами. Не скрою, поначалу было очень трудно. Но меня эти трудности не пугали, потому что на флоте я тоже продолжал заниматься спортом, легкой атлетикой и даже увлекся боксом. Спорт стал для меня потребностью. Без него невозможно было жить.

После учебного отряда меня направили в город Североморск Мурманской области на базу подводного флота. Всего в ВМФ я прослужил четыре года.

В последний год службы я стал серьезно задумываться над тем, чем заниматься после увольнения в запас. Решил за советом обратиться к командиру нашей боевой части (БЧ-2) Генриху Львовичу Акура, которого матросы любили и считали отцом родным, добрейшему, внимательнейшему человеку. Выслушав, он одобрительно посмотрел на меня своими карими глазами и, подумав, сказал:

— Виталий, обратись с этим вопросом к нашему сотруднику особого отдела. Уверен, он не только даст добрый совет, но и поможет найти то, что больше всего подходит по твоим данным.

Особисту я напрямую сказал:

— Хочу, чтобы меня послали в школу иностранных языков.

— Дело нужное, — похвалил он, — попробуем помочь.

Оказалось, с такой просьбой в особый отдел обратились еще три человека.

В июне 1963 года нас, четверых, направили в Москву, в Высшую школу КГБ СССР имени Ф. Э. Дзержинского. После сдачи экзаменов зачислили на факультет иностранных языков. И почему-то направление на этот факультет мне дало Мурманское управление КГБ.

Всех зачисленных, впервые в практике Высшей школы КГБ, сразу направили в Тульскую воздушно-десантную дивизию, где мы прошли специальную десантную подготовку и совершили по три прыжка с парашютом.

В «вышке» я еще активнее занялся спортом. Уж больно условия для этого были хорошие. Там мне посоветовали вместо бокса заняться борьбой самбо. Мне этот вид борьбы очень понравился, и за четыре года регулярных тренировок мне удалось выполнить норматив мастера спорта.

На факультете иностранных языков мне предложили кроме основного овладеть еще одним языком. В средней школе я изучал немецкий, вступительный экзамен сдавал тоже по нему. В Высшей школе меня почему-то зачислили в английскую группу, а потом предложили изучать дополнительно и немецкий.

— Можно подумать? — спросил я.

— Конечно, можно. Только недолго.

В тот же день я рассказал об этом предложении одному своему старшему товарищу. Подумав с минуту, он ответил:

— Если пошлют работать в областное управление, которое тебя сюда направило, думаю, будет достаточно и одного языка.

И я не стал изучать немецкий язык.

После окончания Высшей школы КГБ, в ноябре 1967 года, меня действительно направили для прохождения дальнейшей службы в Управление КГБ СССР по Мурманской области. Знание иностранного языка за девять лет работы в Заполярье мне потребовалось несколько раз, в основном пришлось заниматься оперативной работой. Мой товарищ оказался прав.

СПЕЦРЕЗЕРВ КГБ

В 1970 году меня неожиданно вызвали в Москву и направили на Курсы усовершенствования офицерского состава в подмосковный город Балашиху. Там в течение семи месяцев нас готовили по совершенно особой программе: партизанская война, минно-взрывное дело, ведение разведки во вражеском тылу, изучение средств радиосвязи, действия в горных условиях, воздушно-десантная подготовка, способы выживания на территории противника в различных климатических условиях и другие специфические предметы.

После окончания курсов мы снова разъехались по своим прежним местам службы. Но нам объявили, что с этого момента все выпускн ики КУОСа зачислены в специальный резерв Управления «С» Первого Главного управления КГБ СССР.

В декабре 1976 года меня перевели в Москву, в Управление КГБ по г. Москве и Московской области. В конце лета 1979-го года часть «резервистов» снова собрали в Балашихе. На этот раз мы за месяц повторили всю прежнюю семимесячную программу, и в октябре, в составе оперативной группы специального назначения «Зенит» Управления «С», нас направили в Демократическую Республику Афганистан.

…Известно, что советская военная доктрина исключала для Красной Армии длительную стратегическую оборону. Мысль же о возможности ведения партизанской войны окончательно была похоронена еще в 1937-38 годах. Хорошо подготовленные партизаны-диверсанты были расстреляны или сосланы в лагеря. Уцелели только единицы.

После окончания Отечественной Войны подразделения спецназначения бывшего 4-го управления МГБ СССР, действовавшие в тылу противника против оставшихся в живых бандитов и их пособников, в течение ряда лет были свернуты. Правда, в составе Первого Главного управления КГБ СССР оставалась Бригада особого назначения на случай войны. Однако ее штаты были лишь на бумаге. «Спецрезервисты» периодически собирались для переподготовки на КУОС, затем разъезжались по своим местам службы.

Восьмой отдел управления «С», который сформировался из некоторых бывших сотрудников этих подразделений, являлся информационной и научно-исследовательской разведывательной структурой, которая отслеживала оперативными средствами все, что касалось сил специального назначения стран НАТО, и не более того. Отдел, естественно, проводил подготовку «спецрезервистов» только на случай возникновения военных действий. А вот в США разведывательно-диверсионные подразделения специального назначения возникли сразу после окончания Второй мировой войны. Они активно использовались во всех странах, которые американцы считали зонами своих национальных интересов.

В 1970-1980-х годах резко обострилась обстановка с нашим южным, традиционно добрым, соседом Афганистаном. Причины этому были немаловажные: американцам стало известно, что Таджикистан, одна из южных республик СССР, является уникальной мировой кладовой природных богатств, что здесь содержится чуть ли не вся таблица Менделеева. Поэтому руководство США решило, что теперь Таджикистан тоже является областью государственных интересов Америки. Проникнуть туда им было удобно через Афганистан.

Но Афганистан находился тогда под влиянием СССР. Потому в Вашингтоне решили выжить Советы из Афганистана. ЦРУ, с помощью специально 

подготовленной агентуры, стало активно противодействовать просоветскому режиму Тараки. В Москву поступила информация о том, что в Кабуле готовится военный переворот.

Чтобы этого не допустить, летом 1979 года в Афганистан вылетела первая группа спецназовцев, — сотрудников КГБ, — получившая название «Зенит», во главе с опытным разведчиком-диверсантом, руководителем КУОС полковником Григорием Ивановичем Бояриновым. В октябре в Кабул была направлена еще вторая группа «зенитовцев» в количестве шестидесяти человек.

Обеим группам была поставлена задача: провести разведку в Кабуле наиболее важных государственных и правительственных зданий и учреждений, объектов спецслужб, армейских штабов и казарм, их систему охраны, наиболее удобные подходы к ним… Предусматривался и внезапный дерзкий захват всех перечисленных объектов. Однако до определенного времени этот замысел держался в секрете. Отрабатывались и маршруты на случай необходимости эвакуации советских дипломатов.

После прибытия в Кабул меня назначили в северную провинцию Балх, в город Мазари-Шариф, советником ХАД (афганской службы безопасности). Но я фактически занимался изучением города и его главных объектов, о чем регулярно, раз в две недели, составлялись доклады в Кабул. А 27 декабря я возвратился в афганскую столицу и участвовал в операции по захвату одного из ключевых объектов. Там же, в Кабуле, мы отметили и новый, 1980 год.

После этого часть «зенитовцев» вылетела в Москву и разъехалась по прежним местам службы, а часть, в том числе и меня, оставили в Кабуле для охраны советского посольства и нового президента ДРА Бабрака Кармаля и его соратников. В Москву я вернулся в феврале 1980-го.

ВЕЩИЙ СОН

Второй раз меня командировали по собственному желанию в составе оперативной группы спецназначения КГБ СССР «Каскад» в конце июня того же года. Возглавлял эту группу полковник Лазаренко Александр Иванович, человек, о котором в Афганистане слагали и пели песни. В органы КГБ он пришел из воздушно-десантных войск, где, как говорится, —

«Прошел огни и воды, медные трубы,

Не раз попадал чертям в зубы,

Но съесть себя не дал, сам всех съедал».

В то время в Афганистане советские войска уже вели локальные бои с бандами душманов, выступавшими против правительства Бабрака Кармаля. На «каскадовцев» возлагалась особая, можно сказать, самая ответственная и опасная задача: добыча достоверной информации о замыслах и действиях бандформирований.

Административно Афганистан состоял из двадцати четырех провинций. Советское командование для более оперативного руководства всю территорию страны разделило на восемь оперативных зон, по которым полковник Лазаренко сразу и распределил бойцов. В самой крупной и ответственной кабульской зоне он оставил шестьдесят человек. Нас разместили в самом Кабуле, на трех отдельных виллах.

— Имейте в виду, — предупредил нас сразу Александр Иванович, — за этими виллами душманы почему-то особенно охотятся… Поэтому ответственным за нашу безопасность я назначаю майора Белюженко. Одновременно с этим вы, товарищ Белюженко, назначаетесь и офицером связи со штабом 40-й армии.

Спустя три месяца, один батальон Советской Армии, действовавший в Кабульской оперативной зоне, готовился к проведению очередной операции по уничтожению крупной банды мятежников, появившейся в провинции Парван. Совместно с этим батальоном действовала и группа офицеров «Каскада» в количестве тридцати человек. Включать в число этой тридцатки меня Александр Иванович почему-то не разрешал. Мне стало как-то неудобно, даже стыдно перед товарищами. Они все не однажды уже участвовали в боевых операциях, а я оставался в Кабуле, на вилле. Короче, попросил я включить меня в состав одной из групп. Включили. Начали готовиться к выходу на боевую операцию. Отбирали необходимое оружие, готовили и укладывали боеприпасы, отрабатывали тактическое взаимодействие… Эта работа длилась дня четыре.

И вот на вторую ночь мне вдруг приснился такой сон. Будто двигаемся мы, спецназовцы, цепочкой по какому-то небольшому кишлаку, разбросанному по длинной лощине. Выходим из него, и тут до моего слуха донесся далекий выстрел, затем я почувствовал острую боль в верхней части левого бедра. От этой боли я проснулся весь в холодном поту. Потом, сообразив, что ранение произошло во сне, успокоился, перевернулся на другой бок и снова уснул.

Утром, спускаясь по лестнице на первый этаж, прохожу мимо полковника Лазаренко. Он стоит у зеркала, бреется электробритвой. Увидев меня, говорит:

— Я слышал, ты собираешься идти с армейским батальоном в рейд.

В голове молнией вспыхнул ночной сон. «Может, это был вещий, пророческий сон? Предостережение? — подумал я невольно. — Может, лучше отказаться?» Но тут же успокоил себя, что, мол, бегать от судьбы? Если убьют, значит, убьют. Если ранят, значит, ранят. Чему быть, того не миновать. Только бы калекой не остаться…

— Да, Александр Иванович, пойду.

— Ну смотри, Виталий, — сказал он, вроде шутя. — Я тебя отпускаю. Но это в первый и последний раз! Ты мне нужен здесь, в Кабуле.

— Понял. Спасибо! — обрадовался я.

10 октября армейский батальон на бронетранспортерах, усиленный ротой танков и ротой самоходок, двинулся в рейд в провинцию Парван, чтобы найти и уничтожить крупную банду моджахедов. Где именно они находятся, сколько их и как они вооружены, — этого комбату не сказали. Чувствовалось: армейская разведка работала слабо. Именно поэтому комбат всегда просил, чтобы ему для ведения разведки дали опытных спецназовцев.

Двигался батальон не спеша, с усиленным охранением и частыми остановками для получения информации о противнике от местных жителей. При подходе к кишлаку Чарикар вышла опять задержка. Комбат выставил усиленное охранение, выслал вперед, в кишлак, войсковую разведку — три танка и два БТРа с пехотой.

Спустя час-полтора мы узнали, что они проскочили кишлак, но дальше их из засады уничтожили моджахеды.

Раздосадованный комбат решил для получения достоверной информации о противнике послать в кишлак нас, спецназовцев. Мы незаметно проникли в Чарикар и узнали от жителей, что с гор в кишлак скоро должна подойти крупная банда.

Подумав, комбат решил послать на перехват противника небольшую группу — взвод пехоты и три десятка «каскадовцев», чтобы уничтожить эту банду из засады.

«НУ, КАКАЯ ПУЛЯ МОЯ?»

И вот мы двинулись в путь. Спокойно, со всеми мерами предосторожности втянулись в кишлак, который раскинулся вдоль лощины. Выходим на его противоположную окраину. Впереди виден хребет, на вершине которого мы решили встретить из засады банду. Но тут нас неожиданно обстреляли. Обстреляли сзади, из кишлака, который мы только-только прошли. Мы быстро подавили несколько огневых точек. Продолжаем движение. И едва отошли метров на тридцать-сорок от приземистых саманных домиков и ограждающих их, тоже саманных, дувалов (заборов, сделанных из глины, смешанной с соломой — кстати, весьма прочных, пуленепробиваемых) и оказались все на совершенно открытой местности, по нам начали палить со всех сторон.

«Вот это влипли! — пронеслось в голове. — Шли устроить моджахедам засаду и сами оказались в ней! Значит, наших ребят, ходивших в кишлак, афганцы провели за нос?»

Группа залегла и открыла ответный огонь. Хорошо, что все мы были в бронежилетах и касках, хорошо вооружены. Я бросился в высохший арычок. Поднял голову, чтобы осмотреться, — вижу перед глазами фонтанчики пыли, значит, по мне стреляют. Заметил справа небольшую ямку, из которой брали глину для самана. Улучив момент, перекатился в нее и обрадовался: в этой ямке уже залегли Борис Плешкунов, наш опытнейший подрывник, побывавший во многих горячих точках земного шара и сам уже воспитавший многих офицеров; Виктор Киргинцев, офицер отряда «Кобальт» и армейский капитан, корректировщик огня. Он по звукам выстрелов определял, откуда и из какого оружия противник ведет огонь.

И в шутку, и всерьез я сказал Плешкунову:

— Боря, вот мы с тобой добровольно пошли воевать, вместо того, чтобы греться около своих старух, а здесь, оказывается, стреляют, могут и убить…

— Ничего, если действовать с умом, не убьют. На войне что главное? Уметь дружить с местностью. Дай-ка я посмотрю, что там делается…

Только он поднял голову, — раздалась автоматная очередь. Значит, все мы были уже на прицеле.

— Боря, сползай назад, если хочешь увидеть жену.

Он перебирается к нам, я ему показываю три пробоины в саманной стене.

— Да, видно, в этот раз не судьба, — сказал Боря.

Осмотревшись вокруг, мы поняли: прорываться вперед — гибель. Надо отходить назад.

Как раз в это время по рации поступила команда: возвращаться обратно! Группа начала отход. Первым из нашей четверки, находившейся в глиняной яме, пошел я, за мной — Борис Плешкунов, третьим — верткий Виктор Киргинцев. Последним поднял голову армеец — капитан. Но голова его тотчас упала вниз. Его снял снайпер.

Осмотревшись, мы стали готовиться ко второму броску.

— Виталий, давай вперед! Я тебя прикрою, — говорит Борис.

— Я готов, — отвечаю ему.

Поднялся из высохшего русла речушки на берег, сделал несколько шагов и вдруг услышал слева выстрел, затем резкую непонятную боль в левом бедре. Наклонив голову, сразу увидел пробоину от пули в комбинезоне. «Выходное отверстие», — мелькнуло в голове. И тут же вспомнил недавний сон. Только после этого мне стало понятно случившееся. По инерции делаю еще шаг и падаю. Сознание плывет… Первая мысль, которая приходит в голову: видно, не зря жена плакала, провожая меня в Афганистан.

Затем у меня возник вопрос, — откуда в меня стреляли и из какого оружия? Подумав, пришел к выводу, что стреляли из ближайшего саманного дома, что слева. Из «Бура». Это английская винтовка типа нашей «мосинской» образца 1891 года, только более крупного калибра — 7,9 мм, оружия мощного, дальнобойного и очень точного боя.

«Значит, у меня перебита бедренная кость в самой верхней ее части. Возможно, задета артерия или вена, лимфатические узлы… если это так, мне долго не протянуть. Отсюда живым мне не выбраться…» Стал терять сознание… к действительности меня вернул встревоженный голос Бориса.

— Виталий, что с тобой?

— Я ранен.

— Сейчас я тебя вытащу.

— Не вылезай! Тебя убьют. Стреляют из саманного домика.

Прикрывая друг друга огнем, начинаем ползти к дувалу, до которого оставалось еще метров пятнадцать-двадцать. Но ползти мне что-то мешает, не дает двигаться вперед.

«Кажется, кость ноги цепляется за неровности почвы», — подумал я. Переваливаюсь на спину и ползу на спине, отталкиваясь правой ногой, головой, руками, волоча за собой автомат. Левая нога тащится за мной, как привязанное бревно. Борис тоже отползает по канаве, прикрывая меня огнем из автомата.

Только немного прополз, слышу выстрел. И около головы — удар пули в землю. Понимаю, снайпер хочет добить меня и целится в голову, поняв, что я в бронежилете. Ползу медленно, быстрее не могу и думаю: «Ну, какая пуля моя? Следующая?» До дувала, надежного укрытия, осталось метра три.

— Виталий, — говорит Боря, — у меня кончились патроны.

Достаю из комбинезона два спаренных изолентой рожка и бросаю ему. Он снова начинает вести огонь по душманам, а я с трудом ползу к дувалу. Снайпер продолжает в меня стрелять, целясь очевидно в голову, так как пули выбивают землю и камни с правой стороны. Я продолжаю медленно ползти, думая все о том же: «Какая… моя?..»

Но тут я увидел, почти у самого дувала, небольшую канавку. С трудом переворачиваюсь в нее через правый бок и спину. Перебитая левая нога при этом перекрутилась, будто тряпичная, и я снова почувствовал резкую боль. Но мне тогда было даже не до боли. Лежу в канавке головой к дувалу, который меня надежно прикрывает сзади, я неуязвим — и в то же время прекрасно вижу, откуда душманы ведут огонь по мне, и по всей нашей, огнем прижатой к земле, группе…

— Виталий, кажется, ты нашел хорошую огневую позицию, — обрадовался Боря. — Оставайся здесь, я пойду за ребятами.

— Давай. Я прикрою и тебя, и всю нашу группу.

Лежу на спине, приподняв голову, хорошо вижу, откуда ведут огонь душманы по нам, держу автомат правой рукой, стреляю короткими очередями. Оказывается, не зря я занимался спортом. У меня осталось еще четыре запасных рожка к автомату, две гранаты и пистолет. Одного боюсь: потери сознания.

«ВРЁТЕ! НЕ ДАМСЯ!»

Увидев, что почти вся наша команда ушла с места боя, и поняв, что по ним сейчас ведет огонь всего один человек, душманы, прикрываясь огнем, перебежками начали приближаться ко мне. «Решили взять живым, — понял я. — Врете! Не дамся! Всем чертям назло!» Продолжаю огонь короткими очередями.

Не знаю, сколько это длилось… Может, полчаса, а может, больше, мне показалось — вечность… Патроны в автомате кончились, я расстрелял четыре рожка. Остались пистолет и две гранаты Ф-1. А душманы, тем временем, перебежками приближаются. Ну, думаю, двум смертям не бывать, а одной не миновать! Живым вам меня все равно не взять. Достаю пистолет, досылаю патрон в патронник, в левую руку — гранату, разгибаю усики, можно еще повоевать!.. Нужно держаться до последнего, а последний патрон — себе.

Вдруг из-за дувала показалась голова. Не успев выстрелить, слышу голос нашего «каскадовца» Лемпита:

— Виталий, ты здесь?

— Да, здесь. Не высовывайся… Спасибо, что пришли за мной. У меня как раз кончились патроны. Думал, что хана.

— Тебе спасибо от всех ребят, ты своим огнем помог нам выбраться из ловушки… Сейчас мы тебя…

— Ребята, через дувал вы меня отсюда не возьмете: нас всех перестреляют. Надо проломать в дувале дыру.

Лемпит, Рут, москвич Сергей Патрушев начали пробивать дыру в дувале. Остальные «каскадовцы» прикрывали их и меня огнем.

Проломив дувал, стали осторожно тащить меня через пролом. Плечи и таз прошли, а левая нога зависла на той стороне и мешала тащить дальше.

— Ребята, больно!

Левая нога осталась на той стороне дувала. Сережа Патрушев протиснулся через пролом, приподнял и выпрямил мою левую ногу. Только после этого меня перетащили на противоположную сторону. Санинструктор, пришедший с ребятами, посмотрел с испугом на огромную рваную рану и сказал совсем тихо, вроде про себя:

— Перебита кость. Но, к счастью, артерия не задета… крови потерял немного.

Он быстро обработал рану и наложил шину. Возник вопрос: на чем меня нести? Нашли в пустом ближайшем доме деревянную, с сеткой из рогожи кровать, положили на нее.

Артиллерия открыла заградительный огонь, и меня на этой кровати понесли к трем танкам, посланным комбатом для вывоза убитых и раненых. Следуя к ним, наши ребята еще дважды вступали в перестрелку с бандитами, будто бы из-под земли появляющимися на нашем пути.

Когда появлялись душманы, «каскадовцы» залегали и начинали отстреливаться, я лежал на кровати и снова думал, что там не убили, а здесь наверняка убьют. По мне моджахеды не стреляли, думая, очевидно, что я мертв. В подобной ситуации раненые, видимо, особенно чувствительны к возникающей опасности, потому что они беспомощны и не могут постоять за себя. Хотя я был абсолютно уверен, — товарищи любой ценой меня спасут.

Гораздо позже мне стало известно, что убитого в начале боя армейского капитана подобрали на следующий день, уже после полного уничтожения банды в кишлаке Чарикар.

Три танка доставили нас, раненых, в расположение батальона. Медики сначала вытащили у меня два небольших осколка от пуль из правой стороны головы. Потом, переглядываясь, стали обрабатывать рану на ноге, в верхней части бедра. Обработав ее, начали растяжку бедренной кости. Потом наложили шину. Делали все под местным наркозом, но я чувствовал боль и, стиснув зубы, терпел молча. Думал: «Раз они так делают, значит, так надо». Вообще, я терпеливый человек, в этом мне очень помогала спортивная закалка.

Когда врачи сделали все, что можно и даже невозможно, меня переложили на носилки и вынесли на улицу. Там я пролежал с Анатолием Машковым, раненым в голень, всю ночь. Страшно мучила боль от большой рваной раны и перелома кости, видимо, отходил наркоз. За мной ухаживал наш «каскадовец», москвич Володя Кузьмин. Но кроме моральной поддержки, он ничем не мог мне помочь. Помогало мне одно — умение терпеть, выработанное за многие годы занятий спортом.

Окончание в следующем номере.

 

Газета «СПЕЦНАЗ РОССИИ» и журнал «РАЗВЕДЧИКЪ»