Автор: ПЁТР БРАЙКО

Я ВЕРНУЛСЯ С ТОГО СВЕТА – 2

ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО В №4, 2016 Г.

Полковник Виталий Белюженко. Его имя не требует представления. Во всяком случае, людям, посвятившим себя военному ремеслу. Герой Советского Союза. Представитель славной плеяды выпускников легендарного КУОСа. Он один из первых наглотался пыли афганских дорог. И «отведал» душманских пуль.

«РЕБЯТА, Я ВЕДЬ ПОКА ЕЩЁ ЖИВОЙ!»

Утром, часов в семь, нас, раненых, стали загружать в прилетевший вертолет. Понесли к нему и меня. Несут, а я подсознательно чувствую, что что-то здесь не так, несут как-то неправильно. И вдруг начинаю понимать, что несут меня ногами вперед, как покойника.

— Ребята, я ведь пока еще живой!

Они молча повернули носилки головой к вертолету. И перед взлетом тоже молча, как-то торопливо прощались со мной. Прилетели мы в Кабул. Из «вертушки» меня перенесли в машину и отвезли в наше посольство. Там посмотрели и отказались взять:

— Мы не справимся с таким тяжелым ранением.

Повезли еще в какой-то госпиталь. Там меня тоже не взяли. Время близилось к полудню. Заморозка прошла, раненая нога болела невыносимо. Наконец, меня доставили в Кабульский военный госпиталь. Там я попал в руки советских врачей. Сначала появился один хирург, потом он куда-то ушел и вскоре возвратился с целой бригадой. Все по очереди осматривали мою рану и молча переглядывались между собой. Затем один из них, видимо, главный, говорит:

— Ну что, товарищ майор, ногу придется отнимать.

Но я, надеясь на свое здоровье, начал просить:

— Я умоляю не делать этого! Сами понимаете, что за жизнь с одной ногой!..

— Это верно. Но может начаться гангрена. И тогда, сами понимаете… мы вас не спасем.

— Доктор, мой организм не допустит никакой гангрены. Я это точно знаю. Он очень крепкий.

Они снова переглянулись. И главный сказал:

— Ну, если так, тогда другое дело. Попробуем сохранить вам ногу, — и бросил через плечо анестезиологу, — приготовьте маску…

Пришел в себя я от очень сильной боли в колене. Оказывается, сверлили раненую ногу в колене, чтобы поставить бедро на растяжку. Поднял голову и спросил:

— Что, еще не сделали? — но мне снова положили эфирную маску на лицо, и я куда-то провалился.

Очнулся в палате. Смотрю, левая нога на растяжке. Стало быть, ее сохранили. Я лежу под капельницей. Поглядел на рану, а там воронка сантиметров пятнадцать в диаметре.

В Афганистане в то время приближался религиозный праздник — день урожая. Помню, нас, раненых, предупредили, чтобы мы были особенно осторожны, так как весь младший медперсонал — сестры и няни — местные, и через них душманы могут устроить нам любой «сюрприз». Поэтому за мной ухаживали и охраняли наши ребята из «Каскада».

Через несколько дней меня, от груди до пят запакованного в гипс, бортом отправили в Ташкент, в окружной военный госпиталь. С самолета принесли на носилках, поставили их в коридоре. Там я пролежал часа два. Оказалось, не было места. Госпиталь, как я потом узнал, был рассчитан на семьсот мест, а раненых там находилось значительно больше.

Потом меня перенесли в хирургический кабинет, разрезали гипс, обработали рану и стали снова готовить устройство для растяжки моей пострадавшей кости. Мне стало интересно, как хирурги будут это делать.

— Ну, дорогой майор, придется тебе сейчас немного потерпеть, — сказал ласково хирург.

Взял он со сверкающего никелем подноса металлическую спицу длиной тридцать-сорок сантиметров, закрепил ее как сверло в электродрели, поднес к голени и быстро просверлил мыщелок. Затем отсоединил дрель, оба конца спицы загнул внутрь, потом присоединил к ней скобу, прикрепил к ней с помощью растяжек груз, который через блок оттягивал бедренную кость.

На этой конструкции мне пришлось промучиться более сорока пяти суток — только на спине. Ни встать, ни перевернуться невозможно. Признаюсь, было жутко трудно лежать неподвижно. Хорошо, что в нашей офицерской палате находилось девять человек. Разговоры и книги, которые нам приносили, отвлекали от боли и неприятных мыслей. Особую радость доставляли друзья, участвовавшие со мной в том бою, в кишлаке Чарикар.

Вместе со мной в отделении лежали никогда не унывающий Толя Машков из Томска и такой же балагур Женя Голуб из Брянска, оба «каскадовцы». Они часто приходили ко мне в палату. Мы вместе вспоминали подробности боя. Они-то и сообщили мне, что 20 октября под Кабулом, в горах попали в засаду и погибли командир группы капитан Пунтус и Юра Чичиков, работавшие до того в Брестском управлении безопасности, москвичи Володя Кузьмин и Саша Петрунин. Они остались прикрывать отход батальона и вели бой до последнего патрона.

Только из Ташкентского окружного госпиталя я впервые написал письмо жене — Лиле. Сообщил ей, что все нормально, но душманы малость меня подранили. Сейчас врачи приводят меня в порядок… Сообщил ей телефон, по которому она может позвонить. Но приезжать запретил: зачем расстраиваться?

После сорока пяти суток «растяжки» левой ноги меня снова запаковали в гипс от груди до пят и самолетом переправили в Москву, в госпиталь КГБ на Пехотной улице. Здесь мне пришлось еще более шести месяцев лежать в гипсе. И все это время, особенно длинными зимними ночами, вспоминал я все пережитое в том трудном бою, когда мы оказались в западне. Вспоминал подробности посекундно! И только здесь, уже в полной безопасности, мне впервые почему-то стало по-настоящему страшно.

Должно быть, от этих воспоминаний в последующем мне снился много раз один и тот же сон. Будто я снова в Афганистане участвую в том бою. Вот делаю перебежку, жду выстрела снайпера в спину и всей кожей его чувствую. И каждый раз, так и не дождавшись выстрела, я просыпался в холодном поту.

«СЛУЖУ СОВЕТСКОМУ СОЮЗУ!»

В первых числах декабря я уже начал ходить с костылями, таская на себе этот гипсовый кокон, опираясь на правую ногу. И вот однажды, когда я возвратился после короткой прогулки по коридору и прилег на кровать, снова сам не знаю, почему вспомнил о том, как меня несли к вертолету ногами вперед. Эта мысль почему-то не выходила у меня из головы. В этот момент заходит в палату дежурная медсестра:

— Виталий Степанович, с вами хочет поговорить генерал… ваш начальник.

Беру телефонную трубку, докладываю:

— Майор Белюженко слушает вас!

— Виталий Степанович, здравствуйте, дорогой! — слышу голос своего шефа, начальника Управления КГБ по Москве и Московской области. — Как самочувствие?

— Нормально, прихожу в норму.

— С вами говорит генерал-полковник Алидин Виктор Иванович. Хочу сообщить вам радостную весть. Президиум Верховного Совета СССР своим Указом от 24 ноября 1980 года за мужество и героизм, проявленные при выполнении специального задания по оказанию интернациональной помощи Демократической Республике Афганистан, присвоил вам звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда»… Позвольте мне от себя лично и всего коллектива сотрудников управления Комитета госбезопасности сердечно поздравить вас с высокой правительственной наградой, пожелать вам доброго здоровья и скорейшего выздоровления!

— Спасибо, товарищ генерал! Служу Советскому Союзу!

— Виталий Степанович, возможно, у вас есть ко мне какие-то просьбы, вопросы?

— Пока нет.

— Тогда выздоравливайте. До встречи!

Пока я находился в госпитале КГБ на Пехотной, меня навестили около двухсот человек. Особенно участились посещения после присвоения мне высокого звания Героя Советского Союза.

Приходили, в основном, сотрудники Московского управления, но навещали и «каскадовцы». Они для меня были самыми желанными, особенно участники боя в кишлаке Чарикар. Все они приносили мне те новости, которых я не знал. От них, в частности, от Сережи Патрушева, который с товарищами вытаскивал меня через пролом в дувале, тащил в батальон, сопровождал до самой погрузки в вертолет, и узнал я, почему они, самые верные мои друзья, несли меня к вертолету вперед ногами.

— Виталий Степанович, ведь батальонные медики после того, как обработали вашу рану, сказали нам: «Очень крепкий у вас парень. При ранениях, когда ломается трубчатая кость, обычно наступает болевой шок. Из этого состояния человека очень трудно, а иногда и невозможно вывести. А он у вас еще ползал, стрелял. Да, крепкий у вас парень, но имейте в виду, больше суток он вряд ли проживет».

— Это был приговор. И поэтому, неся вас к вертолету, мы, по существу, провожали вас в последний путь, — заключил он свой рассказ, виновато опустив глаза.

Там же, в госпитале КГБ на Пехотной, навестил меня и наш всеми любимый командир «Каскада» генерал-майор Лазаренко Александр Иванович. Он тоже поблагодарил меня за то, что я спас жизнь многим «каскадовцам» в кишлаке Чарикар. А на прощание, по-отцовски доверительно, сказал:

— Виталий, ты очень хороший, честный и добрый человек. У тебя много друзей… Но учти: теперь у тебя после присвоения звания Героя Советского Союза будет не меньше завистников и недоброжелателей. Ибо такова, к сожалению, природа человека. Поэтому прошу тебя, как сына, никогда не забывай об этом.

Александр Иванович поразил меня. И, что называется, открыл мне глаза. А уж он-то, прошедший такую школу и много повидавший в жизни, знал, что говорил.

И в моей памяти вдруг возникли косые взгляды зависти, а порой и ничем не обоснованной недоброжелательности, с которыми меня встречали в госпитальном коридоре после присвоения высокого звания некоторые офицеры и даже генералы. В последующей службе много раз и по разным поводам я убеждался в правоте уважаемого и любимого мною Александра Ивановича Лазаренко.

Гипс сняли спустя шесть месяцев. Лева нога, правда, ни в бедре, ни в колене не сгибалась. Но какое почувствовал облегчение, расставшись наконец с гипсовой скорлупой, невозможно передать! От этого гипса я не находил себе места от боли, от жгучего зуда. Не однажды длинными зимними ночами, когда от боли и зуда невозможно было заснуть, в голову приходила мысль: «Лучше бы мне совсем остаться в том кишлаке Чарикар, чем так мучиться».

Когда сняли гипс, и я почувствовал, что левая нога совсем не шевелится, с испугом спросил врача:

— А что, теперь на всю жизнь она останется прямой как палка?

— Будет ваша нога и сгибаться, и разгибаться, все восстановится… Но, конечно, вам придется долго и настойчиво ее разрабатывать.

Разрабатывать ногу пришлось почти пять месяцев, по четыре-пять часов в сутки. Два месяца провел в госпитале, в апреле и мае три — дома. Но врачи сказали правду. Все восстановилось. Помогли, конечно, сильная воля и настойчивость. Я, как и прежде, могу бегать, прыгать, играть в волейбол.

Но даже сейчас, через много лет, особенно когда меня предают, мне мнится тот бой, я делаю перебежку и жду выстрела снайпера в спину, вижу живых и погибших товарищей из «Каскада».

И еще. После дружеского предупреждения генерала Лазаренко я навсегда принял для себя за правило: не бравировать своим званием, не носить без особых важных причин свои награды, во всем быть честным и никогда никого не оскорблять…

После полного выздоровления с октября 1981-го по 1986 год я продолжал работать в Управлении КГБ по городу Москве и Московской области. Затем преподавал спецдисциплины Высшей школы КГБ СССР имени Ф. Э. Дзержинского (ныне — Академия ФСБ). В январе 1991 года ушел в отставку. После этого товарищи предложили мне поработать председателем Совета Межрегионального общественного фонда социальной безопасности «Правопорядок-Щит», где я и тружусь до настоящего времени. Говорят, что с работой справляюсь».

Автор очерка — Герой Советского Союза Петр Евсеевич Брайко, полковник в отставке. С самого начала войны он был одним из командиров в партизанских отрядах Ковпака. Удостоен орденов Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны I степени, Красной Звезды, медалей, польских орденов «Крест Грюнвальда» и «Партизанский крест».

Газета «СПЕЦНАЗ РОССИИ» и журнал «РАЗВЕДЧИКЪ»