Автор: ПАВЕЛ ЕВДОКИМОВ. ФОТО ВЕРЫ КОМАРОВОЙ

КЛЯТВА В КРЕМЛЕ

Сто лет назад не было Дня Великой Победы. Потому что не было ни Победы, ни той войны, которая завершилась этой самой Победой — в поверженном Берлине, в Праге и Вене, на сопках Манчжурии.

Всего этого не было, нет в реальности. Равно как и лютой гражданской войны, с 1918-го по 1922 год, нет и исхода проигравших вместе с теми, кого захватит эта отливная волна, — туда, в эмиграцию, от Парижа, Берлина и Балкан до Истамбула и Харбина.

Еще не легли на бумагу булгаковские строчки, зачинающие роман «Белая гвардия»: «Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй. Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская — вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс».

Нет еще вынужденной коллективизации («военно-феодальной дани» для создания тяжелой промышленности), о которой Сталин во время беседы-бдения с Черчиллем в ночь с 15 на 16 августа 1942 года признается: «Это было страшно».

И нет волн репрессий и террора тридцатых, о которых до сих пор мы не можем составить внятного и однозначного представления — что это было? Зачем и почему?..

Весной семнадцатого все еще впереди. Однако оно, это будущее — великое и страшное — уже отмерено, взвешено и предопределено предательским Февралем. И заговор высших генералов, опутавший Генеральный штаб, вперемешку с думскими воротилами, тогдашними олигархами и прочими «прогрессистами», решившимися взять судьбы России в свои холеные руки, — этот заговор не только погубил Государя и его Семью, но лишил Россiю ее места среди держав-победителей.

Заговор в Петрограде, заделанный под тогдашний «ЕвроМайдан», обесценил миллионы смертей и покалеченных судеб, все страдания, принесенные русским народом и народами Россiи на алтарь Победы. Об этом скажет тот же сэр Уинстон: «Судьба обошлась с Россией безжалостно, ее корабль затонул, когда до гавани оставалось не более полумили».

То не судьба, то элита…

Точнее те, кто считали себя элитой страны, но на роковой развилке совершили непоправимое. Так будет в августе 1991-го, когда верхушка КПСС, доведя «перестройку» до логического конца, то ли совершила убийство «Союза нерушимых», то ли совершила коллективное самоубийство. А их оппоненты, те, что были и оказались вменяемы, потом искренне сокрушались: «Били по коммунизму, а попали по России».

Апрель, май, июнь… «Русская рулетка». Еще существует империя, но дни ее сочтены. Июль, август, сентябрь. Октябрь! Бабах! Выстрел крейсера «Аврора» по Зимнему дворцу.

«КОГО ЖЕЛАЕТЕ ЗАЩИЩАТЬ?»

Но пока что весна семнадцатого… Хмель уличного кумача. И кумачовые же банты на пальто и шинелях вчерашних монархистов, вчерашних патриотов разлива 1914 года. «Война до победного конца!» И что-то про Берлин, не так ли?

Будущая элита страны — питомцы кадетских корпусов, вместе со своими преподавателями, уже присягнули Временному правительству, влекущему страну в пропасть.

(Как присягнули и все остальные, включая Синод и духовенство в епархиях, ставшее возносить молитвы за «Благоверное Временное правительство».)

Их старшие товарищи — вчерашние кадеты, а ныне юнкера — еще не знают своей скорой судьбы и рокового жребия еще не возникшего Белого дела — жертвенного, но безблагодатного, ведомого «февралистами» (генералами Алексеевым, Корниловым, Деникиным и другими), а потому заведомого проигранного.

Тогдашние либералы и социалисты столь быстро доведут империю до полного краха и фактического распада, что власть будет валяться под ногами, и только московские юнкера (вчерашние кадеты), «ударники» и студенты, ведомые группой офицеров, захватят Кремль и попытаются переломить ход истории.

Ради кого? Ради чего?

Должно быть, ради России.

Той, которую потеряли в Феврале.

27 октября находившиеся в Москве офицеры и юнкера, те, что оказались готовы оказать сопротивление большевикам и левым эсерам, собрались в Актовом зале Александровского военного училища, что на Знаменке. Их возглавил начальник штаба Московского военного округа подполковник Генштаба К. К. Дорофеев.

Вечером 27 октября к «александровцам» присоединились юнкера 2-й и 3-й школ прапорщиков и члены Союза Георгиевских кавалеров. Вместе они заняли Манеж и ближайшие подступы к Кремлю. К ним добавился добровольческий отряд студентов Московского университета и ряда других вузов и гимназий.

На другом конце города, в Лефортово, против большевиков и их союзников поднялись юнкера Алексеевского военного училища. Их поддержали кадеты старших классов трех кадетских корпусов.

Так в Москве появилась Белая Гвардия. В противовес Красной Гвардии.

Однако защищать было нечего. И некого. Вчерашний кумир Керенский позорно бежал из Петрограда, оказавшись «калифом на час». Такого же свойства были и остальные временщики. Так что кто-нибудь из офицеров в Москве мог вполне повторить гневные слова героя булгаковского романа «Белая гвардия», сказанные в Киеве восемнадцатого юнкерам-добровольцам:

«Ну, так вот-с, — продолжал полковник. — В жизнь свою не митинговал, а, видно, сейчас придется. Что ж, помитингуем! Ну, так вот-с: правда, ваша попытка арестовать своего командира отличает в вас хороших патриотов, но она же показывает, что вы э… офицеры, как бы выразиться? неопытные! Коротко: времени у меня нет, и, уверяю вас, — зловеще и значительно подчеркнул полковник, — и у вас тоже. Вопрос: кого желаете защищать?

Молчание.

— Кого желаете защищать, я спрашиваю? — грозно повторил полковник.

Мышлаевский с искрами огромного и теплого интереса выдвинулся из группы, козырнул и молвил:

— Гетмана обязаны защищать, господин полковник.

Глаза его светло и смело глядели на полковника.

— Гетмана? — переспросил полковник, — отлично-с. Дивизион, смирно! — вдруг рявкнул он так, что дивизион инстинктивно дрогнул. — Слушать!! Гетман сегодня около четырех часов утра, позорно бросив нас всех на произвол судьбы, бежал! Бежал, как последняя каналья и трус! Сегодня же, через час после гетмана, бежал туда же, куда и гетман, т. е. в германский поезд, командующий нашей армией генерал от кавалерии Белоруков».

Точно так же, как и герой М. А. Булгакова, поступил полковник Владимир (Эрвин) Фёдорович Рар, когда в Лефортове распустил своих кадетов и тем самым спас их от гибели, — он, участник Русско-японской и Германской войн, не хотел бессмысленной крови. Видя развитие ситуации, Рар приказал учащимся переодеться в гражданское. Под прикрытием офицеров, устроивших ложную атаку, кадеты разбежались по домам.

Что Керенский, что гетман Скоропадский… Значения не имело!

Предательский февраль семнадцатого смешал и обесценил то, что было прежде. И он же породил в свой неизбежности Октябрь, который через ужасы гражданской войны, кровью и сталью, собрал воедино распавшуюся страну и сохранил ее, до времени, для Будущего. Всего того, что с нами произошло в XX столетии.

«Я НЕ ЗНАЮ, ЗАЧЕМ И КОМУ ЭТО НУЖНО»

Ожесточенные бои в центральных кварталах Москвы, с применением красными артиллерии, продолжались неделю. Юнкерам катастрофически не хватало боеприпасов. Все оружейные склады находились на окраинах, в рабочих кварталах, и поэтому были легко захвачены большевиками и левыми эсерами.

30 октября Военно-революционному комитету, получившему поддержку из красного Петрограда, сдались антибольшевистские силы во 2-м кадетском корпусе, 31-го — в 1-м кадетском корпусе. А в ночь на 1 ноября капитулировали 3-й Московский кадетский корпус и Алексеевское военное училище в Лефортове.

В ночь на 2 ноября юнкера сами ушли из Кремля, который подвергался артиллерийскому обстрелу, и было заключено соглашение о разоружении юнкеров и кадетов.

Московские бои осенью семнадцатого были началом гражданской войны.

Погибших революционных солдат и красногвардейцев захоронили в двух братских могилах-рвах возле Кремлёвской стены. Всего в землю опустили 238 кумачовых гробов. Без отпевания. Траурная процессия заполонила всю Красную площадь и прилегающие улицы.

Погибших же офицеров, юнкеров, «ударников» и студентов — около трехсот человек — отпевали в церкви Большого Вознесения у Никитских ворот. Вокруг собралась многотысячная толпа.

Хоронили в ужасную погоду. Ветер, мокрый снег, слякоть… Все прилегающие улицы были забиты москвичами. То были народные похороны.

И те, и другие — и красные, и белые.

«Весь храм заставлен ими, только в середине — проход, — вспоминал митрополит Евлогий (Георгиевский). — А в гробах покоятся, словно срезанные цветы, молодые, красивые, только что расцветающие жизни: юнкера, студенты… У дорогих останков толпятся матери, сестры, невесты… много венков, много цветов… Невиданная, трагическая картина. Я был потрясен… В надгробном слове я указал на злую иронию судьбы: молодежь, которая домогалась политической свободы, так горячо и жертвенно за нее боролась, готова была даже на акты террора, — пала жертвой осуществившейся мечты…»

Затем похоронная процессия направилась на Братское кладбище (ныне район метро «Сокол»). Во всех церквях по пути ее следования проходили панихиды. Большую часть гробов несли на руках. На некоторых венках было написано: «Жертвам народного безумия».

К вечеру, в темноте, процессия вступила на кладбище, и в свете факелов гробы стали опускать в могилу.

Число погибших в октябрьских боях в Москве, включая мирных жителей (под обстрелами и в пожарах), и по сей день неизвестно и нигде не публиковалось. Согласно приблизительным данным, общее число жертв составило тысячу человек.

«В сущности своей московская бойня была кошмарным кровавым избиением младенцев, — писал в те дни «буревестник революции» Максим Горький. — С одной стороны юноши-красногвардейцы, не умеющие держать ружье в руках, и солдаты, почти не отдающие себе отчета, кого ради они идут на смерть, чего ради убивают. С другой — ничтожная количеством кучка юнкеров, мужественно исполнивших свой «долг», как это было внушено им…»

11 ноября 1917 года в Храме Христа Спасителя была отслужена общая панихида «по всем убиенным в дни междоусобицы». Большинству было восемнадцать-девятнадцать лет…

На «похороны юнкеров» откликнулся Александр Вертинский. Его знаменитый романс «То, что я должен сказать» посвящен погибшим юнкерам.

Я не знаю, зачем и кому это нужно,

Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,

Только так беспощадно, так зло и ненужно

Опустили их в вечный покой.

Бежав из красной Москвы, Вертинский скитался по югу России. В Одессе с ним встретился белогвардейский генерал Яков Слащёв. Он рассказал Вертинскому, насколько популярен стал его романс: «А ведь с вашей песней… мои мальчишки шли умирать! И еще неизвестно, нужно ли это было…»

Но никто не додумался просто стать на колени

И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране

Даже светлые подвиги — это только ступени

В бесконечные пропасти к недоступной весне!

РОССИЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ В РОССИЮ

Всего этого не знают нынешние кадеты. Не все — но, думается, в своем большинстве.

Как не знают они, вероятно, и того, кого до семнадцатого года с любовью почитали Отцом всех кадетов — Великого князя Константина Константиновича Романова (1858-1915), являвшегося душой и главой кадетского военного образования в Российской империи.

Однако нынешние кадеты уже становятся фактором, с которым в скором времени придется считаться. Они — будущая элита страны, и в этом качестве они, войдя во взрослую жизнь, несомненно скажут свое слово в движении от невнятной Эр-Эф, доставшейся нам после крушения Советского Союза, вперед — к России.

Они же, кадеты, есть зримый и осязаемый символ того, как нынешняя Россия — отнюдь не бездарная страна, как это пел Вертинский в те окаянные дни, — вбирает в себя все то лучшее, что было создано нашими героическими предками в разные исторические эпохи — в Российской империи, в Советском Союзе и после 1991 года.

Кадетское движение отнюдь не заменило суворовское и нахимовское образование; то — исключительно военное, кадровое, с прицелом на будущую «военную косточку».

А кадетское братство — которому еще только предстоит стать именно братством — это особое мировоззрение, основанное на военно-патриотическом воспитании в духе русской, российской традиции.

Причем русской отнюдь не по крови.

Русский — это представитель Триединого русского народа (великороссы, белорусы и малороссы), а также любой, кто считает себя таковым.

Киевский Майдан и все мерзости, произошедшие после него — от Одесской Хатыни до попыток уничтожить Донбасс — окончательно упразднили русскость по крови. В бывшей Украине оказалось немало этнических русских, ставших оголтелыми украми и ярыми русофобами.

Для них, укров, вчерашних украинцев и русских, — Русский Мир и все, что с ним связано, включая Георгиевскую ленточку, — это зеркало, в котором они отражаются во всем своем уродстве. Под стать им в России и некоторые карликовые вожди умершего «Русского Марша».

И наоборот: среди героических защитников Донбасса и Русского Мира много этнических украинцев и представителей самых разных национальностей.

В нашей истории великое множество примеров, когда люди без капли русской крови являли удивительные образцы именно русского самосознания, становясь национальным достоянием. О чем тут говорить, если создатель «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимир Даль был наполовину датчанином и вошел в литературу как «Казак Луганский».

О своем посещении Danmark он вспоминал так: «Когда я плыл к берегам Дании, меня сильно занимало то, что увижу я отечество моих предков, мое отечество. Ступив на берег Дании, я на первых же порах окончательно убедился, что отечество мое Россия, что нет у меня ничего общего с отчизною моих предков».

Один из примеров, — нет, не Пушкин, хотя ярче него никто не просиял на Руси, — а Владимир Вальтерович Диксон (1900-1929), поэт, прозаик, переводчик, эмигрант «первой волны». Он, человек без капли русской крови, обращается к нам из орлеанского далека:

Это вечное слово — «Россия» —

Словно ангельский свет для меня,

Словно совести зовы простые,

Словно вихри снегов и огня.

Не напрасен мой путь, не случаен;

Там — Россия, там — пламя и лед;

Но до мудрых, безумных окраин

Серединная жизнь не дойдет.

Надо сердце иметь не такое,

Надо душу иную иметь,

Надо жить неземною тоскою,

Надо песни нездешние петь.

Глаз не видит, и уши не слышат,

Запечатаны болью уста;

Там — Россия страдает и ищет,

Ищет Божьего Сына — Христа.

Откликнувшись на его безвременную смерть, философ Иван Ильин написал: «Поэт постиг до конца религиозную природу того, что совершается в России; он постиг, что русский народ в муках и унижениях, в страхах и томлении — выстрадывает себе новую веру, новое христианство, новую чистую и героическую душу…»

Теперь, после весны 2014 года, много и многое иначе. Две тенденции — созидательная, прежде не столь явная, и разрушительная, ранее превалировавшая — уравнялись и схватились: кто кого?

И все-таки Россия… возвращается в Россию, а вместе с ней и ее кадеты. В новом качестве. В ином «формате».

ПОД ЗНАМЕНЕМ «АЛЬФЫ»

Одним из удивительных символов возвращения в Россию стала Кадетская клятва, проведенная 14 апреля 2017 года, через сто лет после Февральского переворота, в Георгиевском зале Московского Кремля.

Такое было впервые.

Инициаторы, организаторы — Международная Ассоциация ветеранов подразделения антитеррора «Альфа».

Участники — Кадетская школа № 1784 имени генерала армии В. А. Матросова, школа № 2129 имени Героя Советского Союза П. И. Романова, школа № 2010 имени Героя Советского Союза М. П. Судакова и Лицей № 1451.

Все они входят в Систему «Альфа».

Сто тридцать кадетов. Родители, педагоги…

Знаменная группа Президентского полка Службы коменданта Московского Кремля ФСО России внесла три стяга — России, Москвы и Международной Ассоциации «Альфа».

К собравшимся обратился Герой Советского Союза генерал Зайцев Геннадий Николаевич, дважды возглавлявший подразделение — и в советский период, и в новейший, российский. Более тринадцати лет стоял он во главе Группы «А» КГБ и ГУО.

Ему «ассистировали» руководитель Службы коменданта Московского Кремля ФСО России генерал-лейтенант Сергей Хлебников, президент Международной Ассоциации «Альфа», член Общественной палаты России Сергей Гончаров и руководитель Центра общественного воспитания и школьного спорта Москвы Андрей Шашков.

Кадетов напутствовала Елена Леонова — дочь Героя Советского Союза полковника-пограничника Демократа Леонова, отряд которого первым принял неравный бой на острове Даманский, в Уссури, весной 1969 года.

Среди тех, кто принимал у кадетов клятву в этот день, — командир подразделения в 1991-1992 годах Михаил Головатов, руководители Содружества Группы «Альфа» Владимир Елисеев, Владимир Игнатов, Сергей Поляков, Николай Бетин, Герой России Андрей Кумов, Василий Леонов, Николай Олейников и Олег Танков.

Все было четко, торжественно и… волнительно.

После фотографирования на память Георгиевский зал опустел.

На «память» о клятве то там, то тут на ковровом покрытии зала остались деликатные монетки (несколько, которые мы подобрали): горстями «серебро» не бросали, конечно, но ритуал был соблюден.

А после клятвы, уже на Соборной площади и далее, мимо Государственного Кремлёвского Дворца и до самой Кутафьей башни, зарубежные туристы просили «маленьких русских военных», так похожих на прежних кадетов, сфотографироваться на память.

«…Ночь расцвела. Во второй половине ее вся тяжелая синева, занавес Бога, облекающий мир, покрылась звездами. Похоже было, что в неизмеримой высоте за этим синим пологом у царских врат служили всенощную. В алтаре зажигали огоньки, и они проступали на завесе целыми крестами, кустами и квадратами. Над Днепром с грешной и окровавленной и снежной земли поднимался в черную, мрачную высь полночный крест Владимира. Издали казалось, что поперечная перекладина исчезла — слилась с вертикалью, и от этого крест превратился в угрожающий острый меч.

Но он не страшен. Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?» — такими словами заканчивает М. А. Булгаков «Белую гвардию».

Сто лет… Кажется, мы все-таки поумнели.

Автор — главный редактор газеты «Спецназ России». Лауреат Премии ФСБ (2016 год).

Фото: Владимир Дар и Борис Сосновский

 

 

 

Газета «СПЕЦНАЗ РОССИИ» и журнал «РАЗВЕДЧИКЪ»