Автор: ОЛЬГА ЕГОРОВА

РУССКАЯ ЗВЕЗДА РЕЙХА

ЧАСЫ КОТОРОЙ ШЛИ ИНАЧЕ

Ученица русской школы театрального искусства, она стала «кинодивой номер один» Третьего Рейха. Ее ближайшими подругами были Ева Браун и Магда Геббельс. Дружила она и с Лени Рифеншталь, «главным кинолетописцем», общалась с женой Геринга актрисой Эмми Зоннеман.

 

 

Но главное, Ольгу Чехову, «русскую Олли», любил сам Адольф Гитлер, ставивший ее выше признанных актрис — мадьярки Марики Рёкк («Девушка моей мечты») и шведки Цары Леандер, которую называли «нацистской Гретой Гарбо».

Фюрер не был женат. Да и не мог сочетаться брачными узами, поскольку был «женат на всей Германии», и каждая истинная арийка воспринимала его как Сверхчеловека и Отца нации.

Брачная регистрация с Евой Браун, проведенная в бункере под нарастающий грохот советской канонады весной сорок пятого, не в счет — то была судорога, когда все уже было кончено.

В зените же славы и могущества место рядом с Гитлером во время ряда официальных приемов занимала только одна женщина — русская немка Ольга Чехова, «государственная актриса Рейха». Она же, по свидетельству бывшего начальника IV Управления НКВД и руководителя Бюро № 1 МГБ по диверсионной работе за границей Павла Судоплатова, — ценный источник советской разведки.

В России фильмы с ее участием не показывали ни разу, хотя некоторые роли вошли в классику мирового кино. Немцы же обожали свою «звезду» — женщину-вамп, которая одним появлением на экране «разгоняла мужскую тоску». Она снималась в сентиментальных боевиках и стала неотъемлемой частью немецкой мечты — даже в годы Второй Мировой войны солдаты и офицеры на фронтах с нетерпением ждали новой ленты с Ольгой Чеховой.

С именем этой яркой актрисы связано множество тайн и загадок. Одна из легенд утверждает, что дома Антона Павловича Чехова в Таганроге и в Ялте обязаны именно ей тем, что уцелели во время второй гитлеровской оккупации Крыма. Или, согласно легенде, знаменитая «Янтарная комната» спрятана в бункере Гитлера в Тюрингии с кодовым названием «Ольга». Ее считают агентом Сталина…

Каждый, кто впервые слышит имя Чеховой, задается вопросом: «А не родственница ли она великому писателю?..» Родственница. Антон Павлович Чехов был ее дядей. Точнее, мужем тети.

Имеются веские основания полагать, что «авантюристка», как ласково называла Ольгу ее родная тетя, Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, была агентом советской разведки по линии Лаврентия Берии. В посмертных мемуарах генерала Павла Судоплатова «Разведка и Кремль (Записки нежелательного свидетеля)», изданных в 1996 году, утверждается, что существовал план убийства Гитлера и что именно Чехова, с помощью своих друзей, должна была обеспечить доступ к фюреру. Группа агентов уже была заброшена в Рейх и находилась в Берлине в подполье, когда Сталин отказался от этого проекта.

ДОЧЬ ТАЙНОГО СОВЕТНИКА

Ольга Константиновна фон Книппер-Доллинг (полная девичья фамилия) родилась 13 апреля 1897 года в городе Александрополе (ныне Гюмри, Армения) в семье обрусевших немцев.

Отец — маститый инженер путей сообщения Константин Леонардович Книппер, предки которого приехали в Россию в начале XIX века из Вестфалии. Он был старшим братом прославленной актрисы Художественного театра Ольги Книппер-Чеховой. Мать — Елена Юльевна Книппер (урожденная Луиза Юльевна Рид).

Константин Книппер первым по списку среди выпускников 1892 года окончил Петербургский Институт инженеров путей сообщения и начал трудовую деятельность в кавказском Округе путей сообщения. Руководил прокладкой Закавказской железной дороги. Стал сподвижником премьер-министра С. Ю. Витте в делах железнодорожного строительства, который ему всячески протежировал, в том числе и из-за общего немецкого происхождения.

«Папа делает быструю карьеру в министерстве путей сообщения. В сорок лет он уже «ваше превосходительство», — в моем девическом паспорте стоит запись «дочь действительного тайного советника», — чуть позже он становится начальником железных дорог юга России, и ему для инспекторских поездок положен личный вагон-салон… Папа — инженер. Он строит туннели и виадуки, то, что в России на рубеже веков все еще выглядит чем-то необычным.

Кроме того, он организует строительство огромных туннелей на Кавказе и руководит прокладкой и расширением сибирской железнодорожной линии. Позднее, в годы политического лихолетья, профессия спасла ему жизнь…» — так писала Ольга Константиновна в своих воспоминаниях «Мои часы идут иначе» (1973 год).

Семья Книпперов попеременно пребывала то в близлежащих к строящейся магистрали населенных пунктах, то в Тифлисе, а в зимнее время — в Царском Селе, и маленькая Оля считала эти места одинаково родными для себя. Также как родными были для нее и оба языка — русский и, естественно, немецкий. Кроме того, она довольно бегло говорила по-французски, по-английски и по-итальянски. Образование получила классическое — русское.

«В понедельник, среду и пятницу говорим по-русски, по вторникам по-английски, в четверг, субботу и часто также и воскресенье — по-французски. После обеда, примерно в 19 часов, родители уделяют один час исключительно нам. Мы сидим в библиотеке, и папа и мама что-нибудь рассказывают или читают вслух — о путешествиях, Вселенной, природе… Темы неисчерпаемы. В остальное время нам дозволяется шуметь, плавать, заниматься греблей, кататься на лошадях, играть в теннис и даже (это девочкам-то!) в футбол. Запрещено лишь забывать о своих обязанностях».

В семье Книпперов подрастали трое детей: две девочки Ада (1895 г. р.) и Ольга (1897 г. р.) и сын Лёва (1898 г. р.), впоследствии известный композитор Лев Книппер, автор знаменитой песни «Полюшко-поле» (1933 год) — той самой, которая благодаря своей широкой популярности до сих пор считается народной.

«Старшая сестра, младший брат и я растем в счастливой обстановке. Наши родители необычайно терпеливы. Самое ужасное наказание за шалости, которое нас может ожидать, — это когда летом сажают на какое-то время в своей комнате на стул, зимой на какой-то срок запрещают кататься на санках или независимо от времени года лишают десерта. Однако и это для нас суровое испытание, ибо папа любит изысканную еду, и десерт всегда вкусный.

Но в целом подобные обиды редки, наказывают нас лишь тогда, когда мы пренебрегаем собственными обязанностями. Уже с ранних лет нас приучали к порядку, воспитывали чувство долга. Так, например, прислуга не убирает за нами постели или разбросанные игрушки. Это мы обязаны делать сами. Лишь брат освобожден от этого: он «маленький мужчина». А уборка постели является, по общему мнению, «женским делом». Волнующие и прекрасные воспоминания сменяют друг друга».

От замечательных мемуаров Чеховой невозможно оторваться. Я вообще люблю этот формат, позволяющий заглянуть в «параллельный мир», туда, где вымысел изящно переплетается с действительностью. Некоторые исследователи утверждают, что ее книга «полна фантазии» и «в ней много фактических неточностей», но читается она как увлекательный роман, и, как в каждом романе, гипербола не выглядит чем-то из ряда вон выходящим, — скорее, это просто внешне эффектная подводка к презентации собственной жизни. Не было на самом деле этого события? Пускай. Но ведь, в принципе, могло же быть!..

КНИППЕР, ОНА ЖЕ ЧЕХОВА

С детства Ольга мечтала о карьере актрисы: она так страстно увлекалась театром, что, когда ей исполнилось семнадцать лет, отец — к тому времени важный петербургский чиновник — отправил Оленьку к своей знаменитой сестре, в Москву. Шло лето 1914 года.

«Они (родители) отправляют меня в Москву к тете Ольге Книппер-Чеховой. Под ее покровительством я посещаю школу-студию при Московском Художественном театре. Мой учитель Константин Сергеевич Станиславский — один из основателей этого всемирно знаменитого театра».

Девочка быстро освоилась. Станиславский пригласил Олю в свой театр: на сцене она играла в таких постановках, как «Сверчок на печи» Диккенса, «Вишневый сад» и «Три сестры» Чехова. Так, по крайней мере, следует из воспоминаний Чеховой, — но ничего подобного в ее биографии не было: ее театральная карьера в России не состоялась.

Когда в Германии впервые появились мемуары Ольги Константиновны, и она прислала экземпляр своей книги Евгении Михайловне Чеховой (двоюродной сестре ее первого мужа), первые московские читатели удивлялись «многим неточностям» ее жизни в России. А сын Качалова, Вадим Васильевич Шверубович, автор замечательных мемуаров «В старом Художественном театре», хорошо знавший Ольгу Чехову в молодости, заметил, что она действительно никогда не играла на сцене Московского Художественного театра. Но — вольнослушательницей посещала занятия в Первой студии.

У «чертовски пленительной» Ольги было много друзей — но никто из них к ее творческим занятиям серьезно не относился, считая «неталантливой, хотя и обольстительной». Ее это и огорчало, и раздражало: она была самолюбива, хотя и обладала изрядным запасом скепсиса относительно самой себя. Хотелось блистать и на сцене, а не только в кругу богемных молодых актеров МХТ, которые просто с ума сходили от Оленьки Книппер, — уж очень красива была племянница знаменитой актрисы, вдовы писателя.

Окружающим казалось, что она умеет жить легко и не напряженно — эта стройная, длинноногая девочка, с поразительно красивым лицом, одновременно нежным и властным. Особое внимание ей уделяли два брата Чеховы, родные племянники Антона Павловича: Владимир Иванович и Михаил Александрович.

Именно Михаилу Ольга обязана своей «актерской школой». Благодаря будущему мужу (помимо, разумеется, собственного дарования и работоспособности!) она стала той актрисой, которую даже далекие от кино люди знают под громким именем Ольги Чеховой.

«…Не школе-студии отдано мое восторженное девическое сердце, а моему кузену Михаилу Чехову, молодому, талантливому актеру театра Станиславского. Я знакома с ним давно. Уже маленькой девочкой была к нему неравнодушна, когда он, как правило, со своим дядей Антоном Чеховым, бывал у нас в гостях.

Мое сердце билось чаще, когда Миша оказывался где-нибудь поблизости, и я постоянно искала и находила предлог, чтобы быть с ним рядом. Разумеется, меня всегда глубоко ранило, когда я замечала, что, в конце концов, я для него просто маленькая девочка.

Живо помню Мишу в то пасхальное воскресенье, когда после церкви по православному русскому обычаю с восклицанием «Христос воскресе!» принято поцеловаться, и он целовал одну взрослую девушку гораздо дольше, чем меня…

Я схожу по нему с ума и рисую себе в своих ежедневных и еженощных грезах, какое это было бы счастье — всегда-всегда быть с ним вместе…» — вспоминала 76-летняя актриса дни первой любви. Но только несколько отстраненно, так, как будто видела себя молоденькой в старой, черно-белой картине конца 1920-х годов. Михаила, «звезду домашних постановок», Ольга знала давно, видела на сцене петербургского Малого театра в роли царя Фёдора Иоанновича.

«Михаил Чехов для меня красивее и пленительнее всех актеров и даже всех мужчин!». Владимир же, получивший отказ в ответ на предложение руки и сердца, через три года застрелился. Когда же с молодой девушкой объяснился кумир ее ночных грез (на помощь пришел «некий случай»), Ольга дала согласие любимому, хотя и понимала: для ее отца Михаил — всего лишь «актеришка», и благословения они не получат.

«…На помощь приходит великий случай. Для благотворительного представления мы оба репетируем в «Гамлете». Миша — Гамлет, я — Офелия. Репетиции полны тайного флирта, но дальше этого дело не идет. Я робка, а Миша — я все еще опасаюсь — недостаточно влюблен…

И вот наступает великий день. Спектакль исполняется перед исключительно избранной публикой. Бурные аплодисменты, я преисполнена гордости. Вновь и вновь мы с Мишей появляемся перед занавесом. Станиславский хвалит меня, тетя Ольга поздравляет, это мой первый успех.

Все решается в этот вечер. Я ухожу с Мишей за кулисы, где нас никто не может увидеть. И тут под замирающие аплодисменты публики он целует меня… Что за странное чувство! Сначала мне кажется, будто я умираю от блаженства. Но потом меня пронизывает глубокий страх: я еще нетронутая, «из приличного дома» и сексуально абсолютно невежественна; ему двадцать три, он уже знаменит как актер и режиссер у Станиславского, очарователен, явный соблазнитель и донжуан театра.

«Если меня так поцеловал мужчина, — проносится в моей наивной голове, — то у меня будет ребенок». Итак, густо покраснев и смутившись, я лепечу:

— Но теперь ты обязан на мне жениться, Миша…

Он смеется:

— А чего еще я могу пожелать?

Итак, мы женимся…»

В. В. Шверубович немного «подправил» воспоминания Чеховой, припомнив, что однажды летом у кого-то в имении разыгрывали любительского «Гамлета», в котором Михаил Чехов дурачился, играя принца, а Ольга Чехова изображала Офелию. Она была пленительна, но, по его словам, совсем не талантлива, да и всерьез к этому представлению никто не относился.

Как известно, Чехов впервые сыграл Гамлета в 1924 году на сцене МХАТа 2-го и, как в любом спектакле, где он играл, затмевал всех других исполнителей. Ольга Чехова в это время уже жила в Германии.

Сочетались они в сентябре 1914 года, тайно. Ольге было семнадцать лет, Михаилу — двадцать три года. «Для венчания Миша нашел маленькую деревеньку, примерно в десяти километрах от Москвы, чтобы быть уверенным, что наша тайная свадьба никем не будет расстроена», — писала впоследствии в своих мемуарах Ольга Константиновна.

Счастливый супруг понимал, что ему очень и очень повезло. Он ни больше, ни меньше, как в стилистической манере Пушкина писал одному из друзей: «Жена моя красавица! Жена моя — не по носу табак… Да, я думаю, не легко тебе представить меня рядом с красавицей женой, семнадцатилетней изумительной женкой».

«МАЛЕНЬКИЙ» АКТЕР

Женитьба Михаила Чехова наделала много шума у всех родных. Положение знаменитой тети, Ольги Леонардовны, выглядело весьма и весьма неловким: родители доверили ей дочь, а она «не усмотрела». Кроме того, отец Оли занимал довольно важный пост в Петрограде, а Миша тогда был, с точки зрения ее родителей, всего лишь «маленьким актером на выходах». Странная, конечно, точка зрения.

…Он был принят в Художественный театр Станиславским изначально «только из уважения к Ольге Леонардовне и к памяти великого русского писателя». Вот как сам Михаил Александрович описывал сцену «вхождения в театр»:

«Однажды, во время гастролей Московского Художественного театра, меня послали к О. Л. Книппер-Чеховой как к родственнице с визитом. Я не умел себя держать в обществе выдающихся людей и просил освободить меня от этой тяжелой обязанности. Мои просьбы не привели ни к чему, и я отправился с визитом.

Меня одели получше, и я явился к Книппер-Чеховой. Она приняла меня ласково и сделала вид, что не замечает моей неловкости. (Я, кажется, зацепил ногой за ковер и ударился локтем о легонький, изящный столик.) Разговор мучительно прерывался, и я с тоской глядел на ее прищуренный и лукавый глаз. Наконец она спросила меня:

— Почему ты не хочешь перейти в наш театр?

Я изумился ее вопросу.

— Я не смею мечтать об этом, — ответил я ей искренне и на этот раз без смущения.

Книппер-Чехова засмеялась и сказала:

— Я поговорю о тебе со Станиславским.

На следующий день я должен был явиться в театр к самому Станиславскому. Меня одели еще лучше, чем накануне. Воротничок был так узок, что я задыхался в нем. В театре меня встретил сам Станиславский. Увидев его величественную фигуру и седые волосы, я перестал что-либо соображать и чувствовать.

— Нам очень приятно иметь в театре племянника Антона Павловича, — сказал мне Станиславский, протягивая руку.

В моем сознании неотступно звучало одно-единственное слово: «Станиславский, Станиславский»! Он был безмерно обаятелен и нежен. Я прошел по его приглашению в одно из фойе театра и сел рядом с ним на красном диване. Он задал мне ряд вопросов, на которые я отвечал механически, почти не понимая их смысла.

— Ну, теперь прочтите мне что-нибудь из «Царя Фёдора», — сказал, наконец, Станиславский.

Мне вдруг захотелось убежать. Раздался треск, воротничок лопнул и краями впился мне в щеку. Я замер, вернее, умер! Еще минута — и мне стало все равно. Я прочел Станиславскому отрывок из «Царя Фёдора»… Станиславский сказал мне несколько ласковых слов и объявил, что я принят в Художественный театр. Он велел мне отправиться к В. И. Немировичу-Данченко, чтобы договориться обо всех вопросах, связанных с поступлением в Художественный театр».

Однажды на вопрос, что осталось у него в памяти от первой встречи с Михаилом Чеховым, Станиславский задумался и потом сказал: «Мне стало его жаль». «Что-то в его глазах было доброе и беспомощное», — вторила Мария Иосифовна Кнебель, актриса и режиссер МХАТа, боготворившая Михаила Чехова.

То, чем завершился визит, сам Михаил Чехов резюмировал коротко: «Станиславский сказал мне несколько слов и объявил, что я принят в Художественный театр». Однако после той же встречи Станиславский заметил Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко: «Миша Чехов — гений». Это было в 1912 году.

Чехов дебютировал ролью оборванца в «Гамлете», и о нем сразу стали слагать легенды. Пройдет совсем немного времени, и Михаила назовут гениальным русским актером — да, бывают фамилии, не оставляющие человеку выбора!..

Однако «эль скандаль при посторонних» все-таки не миновал влюбленных. В сентябре 1914 года в письме Марии Павловне Чеховой Михаил не без юмора делился «душераздирающими» подробностями: «Машечка, хочу поделиться с тобой происшедшими за последние дни в моей жизни событиями.

Дело в том, что я, Маша, женился на Оле, никому предварительно не сказав. Когда мы с Олей шли на это, то были готовы к разного рода неприятным последствиям, но того, что произошло, мы все-таки не ждали… В вечер свадьбы, узнав о происшедшем, приехала Ольга Леонардовна и с истерикой и обмороками на лестнице, перед дверью моей квартиры, требовала, чтобы Оля сейчас же вернулась к ней!..»

Через год родители Ольги все-таки признали этот скоропалительный брак, к тому же Михаил Чехов в то время уже был, как его называли, «первой знаменитостью России».

В 1916 году родилась дочь, названная при крещении традиционным семейным именем Ольга, но всю жизнь ее звали Адой (она, кстати, стала немецкой актрисой под псевдонимом Ada Tschechowa).

После Ольга поступила в Училище живописи, ваяния и зодчества, и, как писал Михаил Чехов, «капсульке моей не особо приятно сидеть в городе, ибо она мечтала о набросках где-нибудь этак в полях и лесах, но что делать, было бы ей не выходить за меня».

Отношения с некогда любимым мужем, все еще «красивым и пленительным», становились день ото дня все напряженнее — каждодневное существование бок о бок с «гением и великим импровизатором» оказалось трудным и изматывающим. Михаил, обожающий красавицу-жену, тем не менее, пил, а после спектаклей по их квартире толпами бродили юные поклонницы, которых сам Чехов же и приводил в дом — чему, кстати, потакала свекровь Наталья Александровна, по мнению Ольги, ненавидевшая невестку.

«Я тосковала по свежему воздуху моей девичьей комнаты в Царском Селе», — писала Ольга в своей книге, сохранив в печальной памяти «полумрак, тесноту, спертый воздух, брюзжащую больную свекровь с иссохшей, порабощенной няней» (каков язык!).

Надо заметить, что семейная «идиллия» осложнялась еще и тем, что в молоденькую Книппер-Чехову был безнадежно влюблен двоюродный брат Михаила Александровича Владимир, не оставлявший ее даже после замужества своими признаниями.

По просьбе Михаила, Владимир в сентябре 1917 года был принят в сотрудники Художественного театра, а в декабре застрелился, похитив браунинг из письменного стола Михаила Александровича. Это произвело на Ольгу Константиновну страшное впечатление. Судя по всему, Владимир был психически болен, хотя Ольга Чехова до конца дней была убеждена в неуравновешенности и своего первого мужа.

«Развод Миши Чехова с женой произошел не так неожиданно, как может показаться на первый взгляд. Он очень любил Ольгу Константиновну, и она его. Вероятно, тут сыграла некрасивую роль Мишкина мать Наталья Александровна, эгоистичная, присосавшаяся со своей деспотичной любовью к сыну», — писал позднее близкий друг Михаила Смышляев.

И у Ольги, и у друга-приятеля Чехова, возможно, имелись основания так говорить о Наталье Александровне, со стороны, как говорится, виднее, — но не всегда, и уж, извините, не всем.

«С самого раннего детства и до двадцативосьмилетнего возраста я имел одного неизменного друга — это была моя мать. Ее любовь принадлежала мне нераздельно, я был единственным ее сыном (у отца были еще два сына от первого брака).

У меня не было никаких тайн от матери. Я приносил ей все свои горести, радости, удачи и неудачи. С одинаково неподражаемым вниманием и серьезностью относилась она как к моим детским домашним «спектаклям», так и к серьезным работам над ролями, когда я уже был актером-профессионалом.

Ни одна роль не была приготовлена мной без участия матери. Она почти не делала мне замечаний по поводу той или иной роли. Она как-то по-своему отражала свое впечатление, и я понимал ее с полуслова, с полунамека.

Моя внутренняя жизнь была связана с внутренней жизнью матери так крепко, что я совсем не нуждался в том, чтобы она давала мне какие бы то ни было устные наставления или правила поведения в жизни. Я сам понимал многое из того, чего хотела от меня мать, и мы почти не тратили слов на обсуждение тех или иных житейских случайностей» (Михаил Чехов «Путь актера»).

«НУ, ПРОЩАЙ…»

Михаил был сокрушен. «Помню, как, уходя, уже одетая, она, видя, как тяжело я переживаю разлуку, приласкала меня и сказала: «Какой ты некрасивый. Ну, прощай. Скоро забудешь». И, поцеловав меня дружески, ушла». Слегка опомнившись от большой потери, Михаил с сарказмом сказал кому-то из друзей: «Ушла, а звонкую фамилию Чеховых оставила. Хотела разделить со мной мою славу!»

Ольга ушла, забрав с собой дочь. Вскоре она вышла замуж за Фридриха Яроши, австро-венгерского офицера. По «беспристрастным» словам обиженного Михаила Чехова, «это был авантюрист… изящный, красивый, обаятельный и талантливый. Он выдавал себя за писателя и часто увлекательно излагал нам темы своих будущих рассказов».

С Михаилом Ольга сохранила добрые отношения. Несмотря на новую семью, тот нежно любил свою дочь Ольгу (Аду), «большую радость и утешение», и впоследствии завещал ей виллу неподалеку от Сан-Франциско… Сына Ада назвала в честь своего отца — Мишей.