Автор: ОЛЬГА ЕГОРОВА

ВСЕМ СЕРДЦЕМ И ДУШОЙ

Накануне 74-го дня рождения не стало легендарного актера, которого без преувеличения обожала вся страна. Его любили и за искрометный талант, за силу духа, и за то, что боролся, буквально вернувшись с того света после страшной аварии в феврале 2005 года.

Караченцова любили и за то, что он никогда не сдавался — полный жизни до самых краев, сильный, яркий, всегда молодой душой… Будем его помнить таким.

Кем он был? Сразу и не ответишь. «Старшим сыном» Сарафанова или русским дипломатом графом Резановым в «Юноне и Авось», простоватым маркизом Рикардо из «Собаки на сене», шекспировским Лаэртом или Сергеем Антоновичем Ковровым, расследующим петербургские тайны?

«Человеком с бульвара Капуцинов»? Бунтарем Тилем Уленшпигелем из пьесы Григория Горина, балтийским матросом первой статьи Алексеем из «Оптимистической трагедии» Вишневского, светлейшим князем Меншиковым или все же незабываемым гангстером-мотоциклистом Урри, который все пытался понять, где находится кнопка Электроника?..

Он был актером, составившим славу русского, советского и российского театра и кинематографа. Теперь уже нашей историей.

«ЛИЧНЫЙ ПРИГОВОР»

Со стороны могло показаться, что ему всегда везло. Камера оператора сразу же полюбила импульсивного Караченцова, своего парня с открытым лицом, смелыми до дерзости глазами и широкой обаятельной улыбкой с изюминкой — щербинкой в передних зубах.

Он снялся в более чем сотне картин. Сам исполнял опасные трюки и очень расстраивался, если в фильме участвовали профессиональные каскадеры — им приходилось уступать «самое интересное».

И в Театре Ленинского комсомола, которому, кстати, именно Караченцов придумал название «Ленком», ему доставались лучшие роли — четверть века Караченцов играл в постановках, неизменно «делая кассу». Был одним из немногих поющих актеров, его пластинки и диски расходились миллионными тиражами.

Николай Петрович работал буквально на износ — только от съемок в рекламе категорически отказывался. «Человек-тайфун-ураган-взрыв», как называли его в «Ленкоме», даже интервью давал на ходу, на бегу.

Помимо насыщенной работы в кино и театре, Караченцов был мастером дубляжа: его голосом разговаривают десятки мультипликационных персонажей, в дублированных фильмах голосом народного артиста России говорит Жан-Поль Бельмондо.

Караченцов признавался, что «всегда хотел быть первым артистом в мире» и… не меньше. «Надо ставить себе задачи максимальные, иначе разменяемся, привыкнем — «и так сойдет».

«Максимальному» принципу он следовал всю жизнь. Хотя прекрасно помнил, что настоящий мужчина, в первую очередь, должен уметь шутить по поводу себя же самого.

Ведь как только всерьез начнешь говорить, какой ты «замечательный, большой, великий артист», надо увольнять из профессии!.. «Артист должен быть голодным. Как только кто-то скажет, что сыграл все, что хотел, — это конец».

«Личным приговором» Караченцова стала искренняя любовь миллионов зрителей, не только советских, но и зарубежных — ведь он побывал в десятках стран, получал комплименты от мировых знаменитостей… Кажется, будто он один знал, как завести зрителей своей немыслимой энергетикой, заставить плакать и смеяться. Ему было подвластно все.

Караченцов — актер разных амплуа, — актер от Бога, щедро получивший в дар драматический талант, музыкальность и невероятное обаяние, считал, что его профессия — «его Божье предназначение».

Чего только стоят его незабываемые образы в кино и на сцене «Ленкома» — знаковые для страны, ключевые собственно для него и необходимые, такие любимые для каждого зрителя!

Как-то в интервью, еще до той аварии, разделившей его жизнь на «до» и «после», Николай Петрович откровенно сказал, что бы он сделал, если бы Бог дал ему вторую жизнь: «Я бы не стал сниматься в ролях, которые мне не нравятся, которые мне отвратительны. Я бы не стал общаться с людьми, которые мне неприятны».

«НУ ВОТ, КОЛЯ, ВЫ УЖЕ СТАЛИ ЗНАМЕНИТЫМ»

В рамках газетной статьи затруднительно успеть коснуться огромного пласта всех знаковых ролей такого выдающегося актера, как Николай Петрович Караченцов, поэтому остановлюсь лишь на некоторых из них.

…Вся биография Караченцова, по его собственным словам, «уложится в три строчки — родился, окончил школу, институт и пришел в Театр имени Ленинского комсомола».

Обычно выпускников Школы-студии МХАТ автоматически распределяли во МХАТ. Но в 1967 году в Московском театре имени Ленинского комсомола (с 1991 года — «Ленком») в связи с уходом главного режиссера Анатолия Эфроса сложилась катастрофическая ситуация — недобор актерского состава. И новый главреж театра (1967-1971 год) Владимир Монахов обратился с письмом к руководству Школы с просьбой о помощи…

Вот тогда впервые за всю историю существования Школы, в виде исключения, десять лучших выпускников (курс Виктора Манюкова) были направлены в театр Ленинского комсомола. В их числе был и Николай Караченцов, за тридцать восемь лет ни разу не изменивший «Ленкому».

Он пришел в сложное время. Тогда это еще не был преуспевающий «Ленком», который сегодня знают все. Но Караченцов всегда говорил, что не жалеет о том времени и благодарен Монахову: «Все эти годы я каждый вечер выходил на сцену, переиграл много ролей — главных и эпизодических, разных по жанру и значимости. Что-то получалось, что-то нет, но я работал — о чем еще может мечтать начинающий актер?» — говорил он.

В итоге, когда театр принял Марк Захаров, Караченцов был профессионально готов. Готов к новому. Приход в 1973 году нового худрука открыл беспрецедентную эру в истории театра и перевернул жизнь всего коллектива и Караченцова в частности.

Если в первом спектакле Захарова по пьесе Юрия Визбора «Автоград ХХI» Караченцов еще бегал в массовке, то уже в следующем, «Тиле», он получил заглавную роль. Пьесу по мотивам романа Шарля де Костера написал Григорий Горин, а музыку — композитор Геннадий Гладков. Спектакль произвел эффект разорвавшейся бомбы — острые реплики, смелые зонги (от нем. der Song — эстрадная песня — вид баллады).

Премьера состоялась в 1974 году. Все отработанное, «свинченное», продуманное и пережитое на репетициях приходилось отстаивать буквально с боем. «Тогда любой спектакль сдавался комиссии. И всегда сдавали по несколько раз, — вспоминал Караченцов. — Не помню случая, чтобы с первого раза приняли. «Тиля» сдавали раз семь. Сто поправок, что-то сумели отстоять, что-то пришлось поменять. Чаще, конечно, приходилось менять. Спорить трудно, сидит комиссия, почти никто не смотрит на сцену, все с карандашами, все что-то пишут, головы вниз — к блокнотам».

В центре спектакля герой отчаянно-смелый бунтарь Тиль, выходящий победителем из самых невероятных ситуаций. В исполнении Караченцова, который, как всегда, играл «на разрыв аорты», он стал кумиром молодежи 1970-х.

Однажды, изумленный увиденным, французский коллега спросил: «Вы всегда так играете, будто в последний раз?» — Николай Петрович ответил попросту, но браво: «Мы по-другому не умеем, играем всем сердцем и душой». Вот это творчество! Высший пилотаж!

А ведь Караченцов не признался тогда (и правильно сделал!), что это только со стороны кажется, «что я всегда работаю на пределе, но, если произойдет совсем «на пределе», вряд ли такое будет выглядеть приятно. Все равно должна оставаться легкость».

Слава приходит по-разному — иногда, когда поклонники под шумок… украдут портрет кумира. Захаров, не обнаружив наутро после премьеры «Тиля» в театре на обычном месте в фойе фотографии Караченцова, тонко заметил: «Я понял — Николай Петрович стал знаменитым».

«Захаров открыл нам тогда еще неизведанный пласт творчества, — вспоминал актер. — Он впервые пригласил в драмтеатр настоящую рок-группу, педагогов, которые с нами занимались вокалом, сценическим движением».

Первым шагом в этом жанре был «Тиль», потом «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» (1976 год), где Караченцов сыграл сразу две роли. И наконец, «Юнона и Авось».

«Я убежден, — писал Николай Петрович в своей книге «Я не ушел» («Эксмо», Москва, 2017 год), — «Юнона и Авось» никогда бы не появился, не выйди в «Ленкоме» спектакль «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты». Я в нем исполнял сразу две роли: главаря рейнджеров и Смерть. Как уверял меня Рыбников, он писал партии главного героя на меня, но в процессе работы понял, что значительно сложнее выстраивается роль Смерти. Молодой Саша Абдулов сыграл Хоакина. А мне куда интереснее было делать Смерть как образ».

…Вся Москва ломилась тогда на улицу Чехова (ныне — Малая Дмитровка), 6. Билетов было не достать. Счастливчики гордо проходили мимо толпы, мечтающей о «лишнем билетике». То и дело слышалось: «Скандальный режиссер, от которого все время ждешь сюрпризов!», «Невиданное доселе новаторство!», «Потрясающая актерская игра!», «Рок-опера на советской сцене — настоящее испытание для зрителей и настоящее наслаждение для истинных ценителей!».

Однако все новое неизменно прорывалось в жизнь с огромным трудом. Сейчас, конечно, смешно вспоминать, но тогда ленкомовцам было не до смеха — «Звезду и смерть Хоакина Мурьеты» комиссия отклоняла одиннадцать раз! Немыслимо.

«ГРАФ НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ РЕЗАНОВ!»

Знаменитым Караченцова сделал не кинематограф (хотя сто ролей в кино — это цифра!), а все-таки театр — случай для актера чрезвычайно редкий. Поистине мировую славу артисту принесла заглавная роль в легендарном спектакле «Юнона и Авось», где он создал образ графа Резанова — русского офицера и настоящего мужчины.

Как известно, этот спектакль — визитная карточка «Ленкома» — история любви 42-летнего Николая Резанова и 16-летней Кончиты, сочиненная Андреем Вознесенским и положенная на музыку Алексеем Рыбниковым, с непременным аншлагом идет на сцене уже тридцать семь лет. Из них двадцать три года графа Резанова бессменно играл Караченцов — незабываемый образ, созданный актером, сохранился в видеоспектакле 1983 года.

«Возможно, Резанов был не таким, каким его описал Вознесенский, но удаль и бесшабашность графа для меня были неотделимы и в вымышленном, и в реальном образе», — вспоминал Караченцов.

Хотя сам Андрей Вознесенский подчеркивал — поэма и опера вовсе не исторические хроники из жизни: «Образы их, как и имена, лишь капризное эхо судеб известных…»

Герой Караченцова и его тезка на протяжении всех этих лет, разумеется, менялся — он уже не был таким пылким, как вначале. Он, много переживший, был уже умудрен опытом, но от этого совершенно не потерял притягательность образа.

«Петрович — так называли его в «Ленкоме», — рассказал Дмитрий Певцов. — Один такой был — всеобщий любимец… Настоящий мужик с тонной обаяния, вечно куда-то несущийся, разговаривающий по мобильнику, с неизменной «Примой» в зубах… Николай Петрович, на мой взгляд, именно автор, такой же, как М. Захаров, О. Шейнцис, А. Вознесенский, А. Рыбников, В. Васильев — автор и создатель нашего легендарного спектакля «Юнона и Авось».

Его обаяние, талант, человеческая индивидуальность, владение пластикой и вокальное мастерство — без этого не было бы знаменитого на весь мир сценического Николая Резанова, не состоялся бы спектакль так, как он состоялся тогда, в 1981 году. И откуда только брались силы «тащить» «Юнону…» одному, без дублеров и составов так много лет? С 1981-го по 2005 год… Петрович много успел… Было чему поучиться у этого блистательного русского актера».

…В день сдачи спектакля нервы у всех были на пределе.

Наученный горьким опытом комиссий, постоянно требующих переделок, Захаров вместе с Вознесенским, как вспоминал потом поэт, поехали в Елоховский собор и поставили свечки у иконы Казанской Божьей Матери, о которой идет речь в опере.

«Юнону и Авось» приняли с первого раза. Вот как вспоминал об этом Николай Петрович: «Я не присутствовал на обсуждении, не знаю, кто на него пришел, но, по-моему, комиссию по нашему спектаклю возглавлял не сам председатель Комитета по культуре при горисполкоме, а его заместитель. Комиссия втекла в кабинет директора обсуждать новый спектакль, и тут же вслед за ними вошел Эльдар Александрович Рязанов, который никакого отношения к этой комиссии не имел, его Марк Анатольевич по дружбе пригласил на просмотр. А оказался он в кабинете потому, что был уже легендарным Рязановым.

— Ну, давайте обсуждать, что думаете о новом спектакле?

Я рассказываю с чужих слов, потому здесь может быть что-то правда, а что-то неправда, но, по легенде, Рязанов сказал: «Что обсуждать? Все, что мы видели, — божественно. Счастье, что есть такой спектакль». И вся комиссия дружно согласилась с Эльдаром Александровичем: «Да, пожалуй».

«ДВЕРИ В ТЕАТР ЛОМАЛИ»

Девятого июня 1981 года спектакль «Юнона и Авось» вышел к зрителям. Он произвел в столице настоящий фурор. «Да чего скрывать, впечатление было такое, будто бомба разорвалась, — вспоминал Николай Петрович. — Двери в театр ломали. Детально тот июньский день вспомнить трудно… В памяти остался невероятный колотун, а от него полная прострация.

Утром Захаров с Вознесенским поехали в храм, освятили три иконки, что тогда выглядело вызывающим поступком, и поставили их на столик в гримерной Лене Шаниной — она играла Кончиту, поставили на столик моей жене Людмиле Поргиной — Люда играла Богоматерь, в программке эта роль была завуалирована как «женщина с младенцем». Боялись, что иначе не пропустят. Восемьдесят первый год, еще Брежнев был жив, глухие советские времена. Третью иконку режиссер и автор принесли ко мне в гримерную».

Успех спектакля был ошеломляющим — в Москве желание увидеть «чудо с Караченцовым» натурально лишало людей рассудка, и они выламывали двери театрального подъезда, возле которого (на всякий случай) дежурила конная милиция!

Комитет по культуре сам же и подогревал немаленький зрительский ажиотаж введением так называемых «нелепых санкций» — «играть разрешается не более одного или двух спектаклей в месяц». «Антисоветской» постановке зарубежные гастроли были, как говорится, заказаны. Но Париж все же увидел «Юнону и Авось», благодаря французскому кутюрье, дружившему с Вознесенским.

Пьер Карден в течение двух месяцев представлял русскую рок-оперу в своем театре на Елисейских Полях. Успех был необычайным: переполненные залы, шквал оваций, люди стояли в очереди, чтобы после спектакля пожать руку актерам. Восхищенный Карден, который смотрел спектакль семнадцать раз, прислал Караченцову открытку со словами: «Все мои поцелуи — твои!»

«Думаю, что Боженька в то время поцеловал нас всех. Прежде всего, ткнулся в лысину Марка, который придумал это фантастическое действие, — с иронией писал в своей книге Караченцов, — не обошел и Алешу Рыбникова, Андрея Вознесенского, не пропустил и нас с Володей Васильевым (Владимир Викторович, знаменитый артист балета, балетмейстер, хореограф, ставил танцы в спектакле — Авт.).

Вспоминаешь, что творилось со зрителями: чума, сумасшествие! Трудно сейчас такое представить. «Ленком», мне кажется, — всегда радость. Но тут еще радость запретного плода, острого слова. Не говоря уже о том, что все, происходящее в этом спектакле, все было неожиданностью для зрителя. Театр Ленинского комсомола и… жанр рок-оперы. Елки зеленые, как это может быть рок-опера! Молитвы со сцены! Да еще в рок-ритме! Наша «Юнона» начала обрастать богатой биографией. Еще бы, столько гастролей! Париж — это целая история. Нью-Йорк, Бродвей. Целая история».

«СВОЙ ПЯТАЧОК»

Накануне двадцатилетнего юбилея «Юноны» газета «Известия» напечатала любопытную статью, подзаголовок которой звучал так: «Знаменитый спектакль шел 299 раз, а выглядит на двадцать».

«Несмотря на свои 20 лет, спектакль до сих пор молод: зал набит, спекулянты продают билеты по 1200 рублей, и они улетают со свистом. Постарели те, кто в 1982 году, сразу после премьеры, правдами и неправдами прорывался в театральный зал, чтобы приобщиться к невиданному: на сцене театра, подведомственного Свердловскому РК КПСС, вышла рок-опера. В кассе билеты стоили тогда десять рублей, с рук шли по пятьдесят, театралы чувствовали, что в СССР что-то изменилось.

Гремел оркестр, Караченцов пел о том, что мексиканская красавица напоминает ему лик Казанской Божией Матери, Свердловский РК КПСС отправлял бумаги в Инстанцию: Московский ордена Октябрьской Революции театр имени Ленинского комсомола занимается религиозной пропагандой. Через несколько месяцев после премьеры билеты шли и по сто рублей — спектакль был хорош, но более всего публику притягивало другое…»

Да, начало всему положила «Юнона» — не первый и даже не первый культовый, но самый громкий из спектаклей Марка Захарова. Еще не было катастрофической перестройки, Горбачёв был наместником в Ставрополье, Ельцин проводил жесткую партийную линию в Свердловской области, но те, кому удалось достать билет на новую премьеру театра имени Ленинского комсомола, почувствовали: задул свежий ветерок, и время снялось с якоря, впереди может быть что-то интересное. И… гибель нашей великой страны — Советского Союза…

В 1982 году Свердловский районный комитет Коммунистической партии Москвы не чуял над собой никакой беды, не знал, что ему явилось «знамение». Того, что идеологически невыдержанный спектакль предвещает скорый конец всех отечественных партийных учреждений.

Прошло время, сменилась эпоха… но что характерно, свободных билетов на «идеологически невыдержанный спектакль» не было никогда, даже по прошествии двадцати лет!..

Своя бережно хранимая маленькая история (вставлю и «свой пятачок») была и у меня. Впервые я увидела Николая Петровича в 1990 году на творческом вечере в Театре Советской армии и в завершении концерта подарила ему шикарный букет гладиолусов, бережно привезенных с дачи в Крёкшино — времена были, мягко говоря, сложные, а поблагодарить замечательного актера очень хотелось.

Я подарила букет, Николай Петрович, наклонившись со сцены, принял его и улыбнулся так, что я, встав возле сцены у колонны, приняла бравурно спетое на бис «Творенье дивное — Диана» из фильма Яна Фрида «Собака на сене» по одноименной комедии Лопе де Веги исключительно на свой счет. Впрочем, наверное, как и любая девушка в зале. Такова была сила искусства и личного огромного обаяния актера.

Несмотря на то, что роль у Караченцова в этой картине была совсем небольшая — маркиза Рикардо, поклонника графини Дианы, — ее запомнили все. Ведь в этом фильме Караченцов впервые спел с экрана благодаря Геннадию Гладкову.

К слову, надо заметить, что Караченцов знал, «что никогда не будет петь, как Луи Армстронг», но достиг в вокале многого — за почти сорок лет своей актерской и музыкальной деятельности артист исполнил более двухсот песен, возглавив плеяду поющих актеров.

Такого количества популярнейших хитов нет ни у одного из его коллег, кроме разве что Михаила Боярского. Так что можно смело говорить о таком уникальном явлении, как песни Караченцова. На протяжении многих лет он плотно сотрудничал с Максимом Дунаевским, Еленой Суржиковой, Владимиром Быстряковым и Рустамом Неврединовым.

Что же касается «Юноны и Авось» и «моего пятачка», то в 2004 году мне удалось увидеть Караченцова в легендарной постановке «Ленкома». Поделюсь впечатлением, правда, не своим, но очень точно характеризующим зрительское отношение. Как тонко заметила по поводу «Юноны» моя подруга Александра, в том же году побывавшая на грандиозном действии, «сбылась детская мечта увидеть спектакль, каждый нюанс которого ты знаешь буквально наизусть».

Да, это было невероятно и прекрасно — от самого начала и до финальной «Аллилуйи». «Исповедуя веру живую, / мы повторим под занавес заповедь: / Аллилуйя любви, аллилуйя,// Аллилуйя актерам трагедии, / Что нам жизнь подарили вторую, / Полюбивши нас через столетья, / Аллилуйя любви, Аллилуйя».

Анна Большова (одна из семи «Кончит» за время существования «Юноны и Авось» и последняя, которая сыграла тогда с Караченцовым) как-то призналась, что когда-то прогуливала школу, если по телевизору шел «этот дивный спектакль».

«Мне повезло, — рассказала в интервью Большова журналу «7 Дней», — что я стала второй Кончитой за всю историю, которую сняли в телеспектакле. Процесс был радостный, но долгий. В какой-то момент Марк Анатольевич подошел и сказал мне: «Как только появляется свободная минута, не болтайте, не расплескивайте, копите энергию… Берите пример с Караченцова».

И действительно, я замечала на концертах и на съемках, что в свободную минуту Николай Петрович закрывает глаза и отдыхает. Он имел удивительную способность отключиться буквально на пять-десять минут, и это позволяло ему работать столь отчаянно и энергично. А ритм жизни всегда был бешеный: съемки, спектакли, концерты, теннис…»

Портрет Николая Караченцова, первого и совершенно неповторимого графа Резанова, изображен на монете достоинством в один новозеландский доллар, посвященной рок-опере «Юнона и Авось».

«Sоrry…» (по пьесе Александра Галина), «Шут Балакирев», «Город миллионеров» и легендарная «Юнона» — последние спектакли, в которых Караченцов выходил на сцену накануне страшной трагедии, прервавшей навсегда творческую жизнь уникального артиста. Он чудом остался жив, но уже не мог играть на сцене.

Художественный руководитель «Ленкома» долго не мог решиться на замену премьера в спектаклях, да и коллеги надеялись, что он-де непременно вернется на подмостки, но театральный век Николая Караченцова закончился, оставшись в сердцах бесконечно благодарных зрителей.

Окончание в следующем номере. 

 

 

ЕГОРОВА Ольга Юрьевна, родилась в Калуге. 
Выпускница факультета журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова. В 1997 году была ответственным секретарём журнала «Профи». 
На протяжении шести лет, с 1998‑го по 2003 год и с 2010-го по настоящее время является редактором отдела культуры в газете «Спецназ России». Опубликовала большой цикл статей, посвящённых женщинам в истории отечественной разведки. Автор книги «Золото Зарафшана». 
«Серебряный» лауреат Всероссийского конкурса «Журналисты против террора» (2015 год).

 

Площадки газеты "Спецназ России" и журнала "Разведчик" в социальных сетях:

Вконтакте: https://vk.com/specnazalpha

Фейсбук: https://www.facebook.com/AlphaSpecnaz/

Твиттер: https://twitter.com/alphaspecnaz

Инстаграм: https://www.instagram.com/specnazrossii/

Одноклассники: https://ok.ru/group/55431337410586

Телеграм: https://t.me/specnazAlpha

Свыше 150 000 подписчиков. Присоединяйтесь к нам, друзья!