Автор: ПАВЕЛ ЕВДОКИМОВ

НА ТОЙ ГРАЖДАНСКОЙ

ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО в №8, 2019 г.

Генерал армии Михаил Барсуков интервью не дает. Исключение первый директор ФСБ сделал для «Спецназа России» — чтобы рассказать о Герое Советского Союза генерале Геннадии Зайцеве, которому осенью исполнилось 85 лет.

Наша беседа вышла далеко за рамки изначально заявленной темы — юбилей Г. Н. Зайцева.

Завершающая часть касается самого трагического дня противостояния в Москве — 4 октября 1993 года, когда наступила кульминация локальной гражданской войны, полыхнувшей в центре российской столицы.

Также речь идет о том, как, несмотря на позицию Ельцина, удалось сохранить «Альфу» и почему прекратил существование «Вымпел».

КРЕМЛЬ. ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ.

— Итак, Кремлёвский Дворец Съездов, куда прибыли спецподразделения «Альфа» и «Вымпел». Тысячами прорвавшихся снята осада Белого дома. Взята мэрия Москвы. У телецентра, где была предпринята попытка взять его штурмом, случилась трагедия — пролилась кровь… Москва погружается в хаос вооруженного противостояния.

— Я дал команду поднять по тревоге личный состав Управления. Люди начали прибывать, докладывать о готовности. Геннадий Николаевич прибыл с группой в Кремль и расположился вначале в Арсенале, а затем в Кремлевском Дворце Съездов. Он доложил о размещении и готовности группы.

Мы договорились о связи и координации действий. Где-то около 19 часов, Борис Николаевич прилетел в Кремль на вертолете на Ивановскую площадь.

А перед этим мне позвонил Павел Сергеевич Грачёв — я его долго искал, не мог найти. Он мне сообщил, что прибыл в Министерство обороны и на месте. Попросил, если есть возможность, дать ему «усиление», т.к. своих сил у него было недостаточно. Велика была возможность нападения демонстрантов и ареста министра. Я выделил ему для охраны здания Министерства обороны роту военнослужащих Президентского полка и отделение группы «А» — 20 человек для личной охраны. Они убыли в распоряжение министра обороны.

— Как Ельцин отнесся к этому?

— Когда он прилетел, я доложил, куда выделил солдат, то есть, расчет сил и средств, сколько у меня в строю, сколько чего. И когда я упомянул про Минобороны, Борис Николаевич как на меня «полкана» спустил: «Ты что? Это он нас должен защищать! Немедленно отозвать! Пусть он мне позвонит». Пока мы шли от вертолета до кабинета, пока пришли в кабинет… Я связался с Грачёвым: «Позвони, Ельцин ждет твоего звонка» — «Я уже получил нагоняй». — «Ну, если получил, то возвращай назад и солдат, и «альфовцев»».

…Зайцев доложил, что все на месте. Слава Богу, что все в строю, уже легче на душе.

— Как и когда вы узнали об… особой позиции «Альфы» и «Вымпела?»

— Ночью. Около полуночи ко мне пришли Зайцев и Герасимов: «Михаил Иванович, мы хотим поговорить». — «Что случилось?» — «Ничего не случилось, но если можно, мы вдвоем…» — «Ну, заходите, чего там…»

Сели в кабинете, Геннадий Николаевич, как более опытный и мудрый, начал издалека: «Михаил Иванович, ситуация складывается так, что брожение в Группе «А». Может получиться так, что личный состав неоднозначно отнесется к тому, что… Давайте как-то решить вопрос. Вы же понимаете, в чем причина». — «Я понимаю». — «Мы же вам не подчиняемся, а команду вы отдаете. А Борис Николаевич, которому мы подчиняемся, молчит».

— Это Геннадий Николаевич сказал?

— Да. Ну и Герасимов потом начал поддакивать ему: «Михаил Иванович, обстановка… Нужно легитимность какую-то придать происходящему. Понятно, что мы люди военные, но…»

Борис Николаевич уже лег спать — около одиннадцати часов вечера мне позвонил начальник приемной от Ельцина: «Михаил Иванович, Ельцин пару часов отдохнет. Потому что представляет, что день будет трудный».

— Сама постановка вопроса беседы командиров и старших офицеров спецназа с главой государства, да еще прошедших советскую школу, была нечто из ряда вон выходящего.

— Будить Ельцина было как-то неудобно, но я все-таки пошел. Говорю Коржакову: «Саша, надо, чтобы Борис Николаевич побеседовал с «Альфой» и «Вымпелом»» — «Ну что ты, он только лег, просил не беспокоить. — «Ну, а что делать? Народ-то волнуется, это нам с тобой все понятно, а они переживают. Не хотят они быть заложниками, они уже бывали в таких ситуациях! Поэтому хотелось бы, чтобы все было по правилам, по порядку, как положено».

Коржаков пошел, а потом спрашивает: «Где соберемся?» Первое, что на ум пришло — в бывшем зале заседаний Политбюро ЦК. Там помещение примерно человек на тридцать пять-сорок. Больше собраться нам было негде — Бориса Николаевича не поведешь же ночью по Кремлю в КДС. Ну, а Геннадию Николаевичу Зайцеву я позвонил и попросил передать Герасимову: «Давайте начальников отделов и начальников отделений к Ельцину сюда, в первый корпус». Они пришли.

Прошли мы в этот зал… Политбюро. Вышел Ельцин. Говорил коротко. Жестко. Обрисовал обстановку. Сказал, что требуется одно — выполнить свой воинский долг, выполнить приказ. Что нужно его поддержать. «Если я отдам приказ штурмовать Белый дом, вы выполните или нет?» В ответ — тишина. Он опять: «Вы отказываетесь выполнять приказ?» Тишина.

— То есть в мемуарах Ельцина и книге Коржакова этот разговор передан верно?

— Да. Ельцин тогда поворачивается ко мне и говорит: «Михаил Иванович, исполняйте свои обязанности — командуйте. Вам понятно?» Я ответил: «Так точно». Он повернулся и ушел. А все командиры остались (Зайцев, Герасимов, начальники отделов и отделений).

Я говорю: «Приказ получен. Приказ начальника — закон для подчиненного — должен быть выполнен беспрекословно, точно и в срок. Приказ последует, поэтому будьте любезны приготовиться и выполнить свой долг». Они ушли.

Где-то часа через два или три опять ко мне пришли Зайцев и Герасимов: «Михаил Иванович, ситуация напрягается, народ ропщет». Геннадий Николаевич мужик честный, очень откровенный: «Не исключаю, что народ может отказаться» — «Если народ откажется, ты представляешь, что будет и что вынужден буду сделать я. Ты осознаешь это?» — «Да. Я понимаю». — «Если понимаешь, тогда иди, объясняй личному составу. Если нужно, я готов еще раз прийти».

— Речь идет о разоружении подразделения, я так понимаю. На первом этапе.

— Ну, практически. Да. Где-то часов в пять утра я вместе с Зайцевым и Герасимовым пошел к КДС. Народ там кое-где лежит, отдыхает. Подошли несколько человек — я не стал им ничего говорить по ситуации, просто постояли-поговорили. Но успел прочувствовать атмосферу. Вроде все было спокойно.

Поднялись на второй этаж 14 корпуса. «Ну, пойдемте ко мне в кабинет — чайку попьем». Зашли, попили чай, и я говорю: «Мужики, рисковать вами просто так я не буду. Но прошу: до того момента, когда вы сочтете для себя невозможным командовать дальше, вы лучше мне скажите, предупредите. Я освобожу вас от груза этой ответственности, когда вам надо будет принимать решения, и необходимые решения приму сам, самостоятельно».

Они кивнули. Я понимал, что оба, Геннадий Николаевич и Дмитрий Михайлович, переживают за людей… У каждого свои сомнения есть. И на этом мы как бы договорились.

«ДАЙТЕ ГРАНАТОМЁТ, Я ЕГО СЕЙЧАС ЗАМОЧУ!»

— На какое время было назначена атака на Белый дом?

— На 8 часов утра. Но в тот момент она не состоялась, потому что танки подошли, но без снарядов… Снаряды оказались в 27-й бригаде, что в Тёплом стане. Пока болванки привезли, начало атаки чуть-чуть задержалось.

…Даю команду на выдвижение: личный состав начал выдвижение к зданию Министерства обороны. Я вместе с Зайцевым и Герасимовым на своей машине первыми поехали к Белому дому. В Девятинском переулке нашу машину протаранил грузовик. Удар пришелся в правую сторону, где находились я и генерал Зайцев. Машина была разбита, но мы особо не пострадали. На разбитой машине мы сумели добраться до метро «Краснопресненская». И расположились в Конюшковском переулке. Туда же подъехали и автобусы с личным составом.

Начали изучать обстановку. Сходили с Зайцевым, посмотрели — подходы свободны, но там уже стрельба шла вовсю. А наши бойцы стояли около заборчика и дальше ни вперед, ни назад. Более трёх часов я их уговаривал выполнить приказ. Где-то около 13 часов говорю: «Есть ли добровольцы, готовые сходить на разведку. Я вам подготовлю боевые машины — съездите, посмотрите обстановку».

А там шел бой — всех со всеми. ВВшники не могут понять, что это Минобороны… каша полная. Молотят друг друга со всех сторон. И тут еще как раз такой случай произошел, который, может быть, тоже толчком послужил — подбегает майор-десантник с Наро-Фоминского десантного полка: «Товарищ генерал! Дайте мне гранатомет! Вон БТР стоит на стадионе — замполита батальона убил, ротного завалил мне. Дайте гранатомет, я его сейчас замочу!»

— Тот самый «бешеный БТР», выписывавший «восьмерки» на стадионе «Красная Пресня». Экипаж обезумел от страха и стрелял по всем.

— Да. Я Александру Ивановичу Мирошниченко говорю: «У тебя есть кто-то из ребят? Обездвижьте — по двигателю стукнуть его, чтобы он не двигался». А он ездит, гад, туда-сюда… А когда вытащили экипаж — они в синих бушлатах, лысые — то ли с учебного пункта, то ли еще откуда-то. С ними прапорщик. «Вы что творите, по своим же стреляете!» — «А мне в том секторе сказали стрелять, никого не пускать, я и стреляю». Вот все, что шевелилось — он и сносил. Кто ему поставил такую задачу — Бог ведает.

Две наши БМП поехали со стороны американского посольства, а две — по улице Рочдельского. Точка встречи — Горбатый мостик. Там надо остановиться и потом оттуда вернуться. Дальше продвигаться нет смысла — Москва-река, чего туда идти?..

Выдвинулись, посмотрели… Там с правой стороны Геннадий Сергеев попал под снайперский огонь. Солдатик раненый был. Остановились они, сзади створки открыли — хотели его затащить в БМП. Когда Сергеев нагнулся, ему в этот момент под бронежилет угодила пуля.

— Вместе с ним был Юрий Николаевич Торшин. Они вдвоем вытаскивали раненого. Взяли за руки и за ноги. И попали под огонь. Снайпера.

— Мне доложили о том, что произошло. А Геннадий Николаевич рядом со мной стоял — он побледнел, отошел в сторону. Ему нужно было пережить это трагическое известие.

…Помню, в какой-то момент Мирошниченко (ныне генерал-полковник, в отставке — Авт.) крикнул: «Так, все! За мной!» Они цепочкой, цепочкой, цепочкой… и пошли. А дальнейшие события хорошо известны.

С одной стороны к Белому дому вышел Владимир Келексаев (ныне главный федеральный инспектор по Северной Осетии — Авт.) с группой бойцов, с другой стороны — Анатолий Савельев (Герой России, посмертно — Авт.). Часть сразу вошла в Белый дом, где приступила к поэтажному прочесыванию.

Когда подходили к зданию, метров за тридцать-сорок мы залегли: по нам шандарахнули со стороны гостиницы «Мир». Стояло несколько поливальных машин — импровизированное ограждение, только пули и осколки летят.

— ВВшники? Они же находились в «Мире».

— Да. Хорошо у меня рация была.

— Я как раз в этот момент находился на первом этаже «Мира», куда спрятался от обстрела, возле входа в гостиницу. На моих глазах был ранен какой-то человек, в бок. Он был в штатском.

— По рации говорю министру внутренних дел Ерину: «Виктор Фёдорович, дайте команду прекратить огонь, вы не даете ни войти, ни выйти».

В Белом доме я пробыл минут тридцать-сорок. Если в здание зашел, то ты уже ничем не управляешь. Там сложная коридорная система, связи толком нет. Я вышел, Зайцев оставался на своем командном пункте, а его заместители пошли с группами бойцов.

Когда я покинул Белый дом, вместе со мной еще несколько человек было — мы уже начали выводить тех, кто из подвала поднимался и оказался с нашей стороны.

— С цоколя. Под лестницей к фасаду здания.

— Да. Организовали КПП. Начали досмотр и фильтрацию. У тех, кто был просто депутат — отбирали документы и отпускали, а вот тех, кого нам приказано было задержать (от председателей комитетов и выше), тех мы отправляли в автобус. В частности, генерала Макашёва, Хасбулатова, Руцкого, Баранникова, Ачалова, Дунаева и некоторых других. Хорошо помню еще одного депутата — Челнокова…

— Михаил Борисович Челноков. Достойный, хороший человек. Доцент кафедры физики МГТУ имени Баумана. Как раз из тех сторонников Ельцина, которые полостью разочаровались в его делах и выступили против Шоковых реформ.

— Своеобразный. В шоке от происходящего он бежал от горящего Белого дома. Упал, поднялся, опять бежит.

— Ну, когда по зданию лупят из танков прямой наводкой, а внутри смерть и кровь, не то еще будет. Тем более у людей сугубо гражданских.

— Мы смотрели на Челнокова с сожалением. Какой-то радости не было. Только горечь.

— Бабурин там же был?

— Да, там же.

— Сергея Николаевича должны были ликвидировать?

— Ерунда. Если кто-то будет говорить — не верь. Ни одного слова о том, чтобы кого-то убить, уничтожить — не было. Ельцин не мог этого сделать, мне он никогда такого не говорил, да он и не мстил никому.

…В 16 часов я дал команду на выход из Белого дома. Тогда Исайкин, заместитель начальника Группы «Вымпел», был тяжело ранен — ему перебило ногу. Он потом по госпиталям лежал семь или восемь месяцев. Ногу, слава Богу, сохранили. А стреляли вокруг Белого дома все, кому не лень.

— Там же «до кучи» были еще котенёвцы из Союза ветеранов Афганистана, разные боевики в штатском. В том числе те, кого вооружали в Моссовете.

— Мы в 16 часов выходим — Белый дом уже передали под охрану назначенному коменданту — командующему Московским округом внутренних войск генералу Баскаеву. Вдруг появился питерский ОМОН. Все в боевой раскраске, размалеванные. Открыли огонь по верхним этажам здания. «Куда вы стреляете! — говорю их командиру. — Там уже все, захватили!» — «Нет, нам приказали».

— Михаил Иванович, откуда все-таки стреляли по Гене Сергееву?

— Со стороны кинотеатра. Там скверик такой небольшой и вот оттуда вели огонь. Я Мирошниченко говорю: «Возьми своих людей, иди, зачисти». Он ушел. Проходит какое-то время, приходит — говорит, что никого не нашел.

— То есть стреляли не из Белого дома.

— Нет. Стреляли с тыла.

«НУ, ТЫ РАСФОРМИРОВАЛ «АЛЬФУ»?»

— Как дальше развивались события? После того, как Келексаев от имени спецназа провел переговоры с депутатами, выступив перед ними, и Белый дом капитулировал?

— В 15.30 я доложил Борису Николаевичу, что руководители Белого дома задержаны, и я формирую колонну для их отправки в Лефортово. Ельцин мне приказал немедленно прибыть для доклада. А у меня еще люди не собраны! Одни тут, другие там. Разобравшись с неотложными делами, направился в Кремль.

Зашли к Борису Николаевичу, было уже около восьми вечера. Доложили ему, что «ваше приказание выполнено».

— Какая была реакция?

— Какой-то возбужденной реакции не было. Единственно, что когда Александр Кулеш…

— Тот самый, который был в Архангельском в августе 1991 года и опознал «альфовцев»?

— Да, он по-прежнему был в охране. Так вот, Кулеш говорит мне: «На столе у Хасбулатова была курительная трубка — вот, возьмите на память».

И там же я подобрал милицейскую дубинку и брошенный бронежилет ВДВ. Думаю, отдам Грачёву и Ерину со словами: «Вашу утерянную амуницию я вам возвращаю, чтобы вы ущерб не понесли».

Приехал, доложил и Борису Николаевичу трубку протягиваю: «Вот вам на память из Белого дома от Хасбулатова. Трубка мира». Я-то имел в виду американских индейцев, кода они выкуривали трубку мира. Ельцин не понял, трубку в угол бросил: «Пошел он к ядреной фене!» Это было его самое большое ругательство, он же никогда не ругался.

Грачёву я отдал бронежилет, а Ерину — дубинку.

За столом были Ельцин, Черномырдин, Филатов, Ерин, Грачёв и кто-то еще из помощников Ельцина. Когда мы с Коржаковым пришли — а мы не ужинали, не завтракали, не обедали, не спали — грязные, чумазые, потому что в гражданском же, а не в военной форме. Нам налили по рюмке водки, мы выпили, и первый раз поели за все время.

Утром пятого числа звоню Ельцину. Доклад он не принимает. Краем уха мне до меня доходит информация, что Борис Николаевич очень обиделся и не принимает меня потому, что считает: во всем виноват Барсуков. Шестого числа — тоже самое.

— То есть вы не обеспечили руководство «Альфой» и «Вымпелом».

— Да, то, что они отказались выполнять задачу и так далее. Седьмого числа я сделал еще одну попытку доложить — Ельцин трубку не снимает, из приемной говорят: «Михаил Иванович, ну ты же все понимаешь — он занят».

Хорошо. Я написал рапорт об отставке, захожу к Коржакову. Между нами состоялся такой разговор.

— Ну, ты расформировал «Альфу»?

— Нет.

— А когда будешь расформировывать?

— Я не буду расформировывать. Мне команды такой не давали.

— Как нет? Он же тебе сказал, когда вечером на ужине были.

— Ну, это он сказал сгоряча. Не сказал же прямо, но — «принять меры». К тому же он не хочет со мной общаться, не принимает меня.

Восьмого числа я не вышел на работу. Звонок в 11 часов. На том конце — Ельцин.

— Вы где?

— Я дома.

— Почему?

— Я же написал рапорт.

— В 12 часов быть у меня.

Я приехал — мы минут сорок с ним разговаривали. Разговор был достаточно откровенный, тяжелый. Говорил, что я за все несу ответственность, что я во всем виноват и что это я недоработал в ситуации по Белому дому.

— Хотя при этом внутренние войска и подразделения Минобороны воевали друг с другом.

— Ему же не будешь рассказывать все эти перипетии. Зачем они ему нужны? Ему нужна «пролетарская суть». Потом зашел разговор о том, какие выводы сделать и что предпринять. Вот тогда я ему сказал, что да, я понимаю, Борис Николаевич, нужно иметь свои силы и средства. Что нужно иметь все под рукой — свое. Что нельзя решать задачи разнородными средствами и подразделениями. Минобороны — одно, внутренние войска — другое, десантники — третье, «Альфа» — четвертое. Каждый выполняет свою задачу. Нельзя так все вместе в одну «штормягу» собирать — ни управляемости, ни навыков — о слаженности даже речи нет.

— Вы конкретно говорили об «Альфе»?

— Да, сказал, что таких людей сейчас мы разгоним, а дальше, где мы их собирать будем? Требовалась жесткая мотивация… Чтобы она была услышана и воспринята Ельциным. Сказал, что они все уйдут к бандитам! Потому что мы их выгоняем в расцвете сил — молодых, здоровых, крепких. «Мало того, они все будут недовольны и кем — не мной, а вами, Борис Николаевич. Потому, что приказ отдавали вы».

— Что на это ответил Ельцин?

— «Я подумаю». Больше мне ничего не сказал, подошел к столу — там рапорт мой лежал — и написал: «Отказать». «Когда ко мне обращаются с рапортом, я всегда удовлетворяю — вам отказываю. Идите, работайте».

Я вышел из кабинета, пришел к себе, позвонил Геннадию Николаевичу: «Приходите на доклад». А подразделение мы отправили на базу. Долгий был разговор… Геннадий Николаевич начал меня уговаривать, что надо все сделать, чтобы оставить «Альфу». — «Я тебя понимаю. Я знаю, ты переживаешь, и я переживаю. Но в таком состоянии все равно оставлять все нельзя — нужно будет что-то делать». «Михаил Иванович, но сделано же немало».

Я понимал, но есть вещи, которые должны выполняться так, как положено.

МЕЖДУ «АЛЬФОЙ» И «ВЫМПЕЛОМ»

— Итак, как я понимаю, свою роль сыграла и позиция командира Группы «А», который отстаивал подразделение, — активность Геннадия Николаевича Зайцева.

— Зайцев продолжал уговаривать, можно сказать, отстаивал часть себя… Не мог допустить, что при нем такое может случиться. И это «не мог допустить» было самым главным смыслом всей его жизни. Я его прекрасно понимал, поддерживал и сопереживал, и тоже не хотел этого. Так судьба наша с ним была объединена, так или иначе, в данном случае — воедино.

Мы тогда еще не знали, что будет Первая Чеченская война. Не знали, что буквально через некоторое время будет захват самолета в Минводах, автобуса в Ростове. Еще все было впереди — все только начиналось, и никто не ожидал, что будет столько нервов и крови.

…Я пригласил Дмитрия Михайловича Герасимова. «Ну как же так? — спросил его. — Из двухсот человек «Вымпела» шестьдесят восемь отказались выполнять задачу. Вот ты, командир 22-ой отдельной бригады специального назначения в Афганистане. Представь, у тебя одна треть или одна четверть откажется выполнять задачу. Что ты сделаешь?»

— То Афганистан, Михаил Иванович, и то боевой приказ по уничтожению душманов, а тут — Белый дом, где было много мирных людей, депутатов.

— Так вопрос об их уничтожении и не ставился! И не мог ставиться вообще. Речь шла о силовой зачистке Белого дома, хотя Ельцин и говорил о штурме, от засевших там вооруженных людей. И о прекращении двоевластия в стране. Потому как дальше эта ситуация зашла в тупик и не могла более так продолжаться.

— Так, и что Герасимов?

— «Михаил Иванович, я все понимаю», — ответил он. — «Вот и президент, — говорю Герасимову, — он же все реально оценивает, он же не ломает всех через колено. Борис Николаевич же никому не угрожал, он по-хорошему обратился, как президент, как верховный главнокомандующий, выполнить свое уставное обязательство — выполнить приказ. «Альфовцы» выполнили, пусть не так, но выполнили, а твои?»

— Как говорит Геннадий Николаевич: «Мы выполнили приказ, но по-своему».

— Да. А «Вымпел» практически… Я ему говорю: «Ты извини, пожалуйста, но спасти я тебя («Вымпел») просто не могу — это не в моих силах». И хотя с Дмитрием у меня были хорошие, добрые отношения — он такой веселый, общительный, анекдоты хорошо рассказывает, компанейский мужик, умный, настоящий военный, — тем не менее, обстоятельства для «Вымпела» сложились именно таким образом.

— А ведь впереди была большая война на Северном Кавказе… И страна осталась без такого уникального подразделения разведчиков-диверсантов.

— История не знает сослагательного наклонения. С «альфовцами» я где-то имел дело — где-то с ними встречался, с кем-то в одних компаниях бывал, знал некоторых из них — они были моими подчиненными когда-то. То есть была некая связь.

Когда я принимал под себя «Вымпел» — приехал в Балашиху, побеседовал со всеми — и с руководством, и с начальниками отделов. Когда подразделение берешь под себя, понятно, что ты, как руководитель, обязан ознакомиться.

Там даже был начальником одного из отделов мой однокашник по Академии. Мы с ним вместе учились в одной группе — полковник Борис Попов. И потом, когда все это закончилось осенью девяносто третьего, я его пригласил к себе и говорю: «Борис, иди ко мне, я дам тебе пока должность начальника отдела, потом жизнь все поставит на место. Я помогу, поддержу».

Попов отказался — видимо, были свои причины: может быть, не устраивало что-то, может быть, политическая мотивация. Или его поддержка общего настроения в подразделении.

— По погибшему Геннадию Сергееву вопрос присвоения ему звания Героя России через вас решался?

— Да. Я спросил Геннадия Николаевича: «Подумайте о том, кого наградить и какое мнение у вас по Сергееву?» — «Очень важно, если бы первый приказ президента о присвоении Героя сотруднику ГУО был бы именно по Сергееву». Я ответил, что буду думать и решать. И решил этот вопрос с Филатовым и Илюшиным. Потому что Борису Николаевичу не мог доложить и так прямо сказать.

— То есть вы понимали его реакцию?

— Не только понимал, я знал, что он откажет. Всех наградили: и Коржакова, и Грачёва — хотя Пашка там и накуролесил. И Голушко наградил, а нас — нет. Мы как прокаженные были для него. Впрочем, может, и заслуженная реакция, мы же не против. Не тот случай! Трагический… И для страны, и для народа.

Окончание в следующем номере. 

 

Площадки газеты "Спецназ России" и журнала "Разведчик" в социальных сетях:

Вконтакте: https://vk.com/specnazalpha

Фейсбук: https://www.facebook.com/AlphaSpecnaz/

Твиттер: https://twitter.com/alphaspecnaz

Инстаграм: https://www.instagram.com/specnazrossii/

Одноклассники: https://ok.ru/group/55431337410586

Телеграм: https://t.me/specnazAlpha

Свыше 150 000 подписчиков. Присоединяйтесь к нам, друзья!