Автор: ПАВЕЛ ЕВДОКИМОВ

КРЫЛО «АИСТА»

Человек-легенда, ровесник событиям 1917 года. Разведчик-диверсант и разведчик-нелегал. Герой России. Алексей Николаевич Ботян. Он не дожил до 75‑летия Великой Победы считанные недели, но будет с нами и «пройдет» в колоннах Бессмертного полка по Красной площади.

За долгую жизнь — а столетний рубеж Ботян перешагнул, как казалось, не глядя, идя дальше, — Алексей Николаевич не потерял ни остроты ума, ни жизнерадостности.

Он воевал в рядах польской армии и РККА. Прошел всю Вторую мировую войну — от ее начала в 1939 году и до конца — без единого ранения. Говорил, что «просто повезло».

В январе 1945 года под командованием Ботяна удалось спасти один из красивейших городов Европы — польский Краков — от уничтожения гитлеровцами. И это Алексей Николаевич считал главным делом своей жизни.

Идея нацистов заключалась в том, чтобы взорвать плотину водохранилища на реке Дунаец. Разлившаяся вода должна была остановить наступление советских войск, а Краков оказался бы под угрозой затопления.

Группа Ботяна смогла заминировать склад взрывчатки и боеприпасов, расположенный в Ягеллонском замке, и планы гитлеровцев не были реализованы.

Польские друзья прозвали его «лейтенантом Алёшей», — Ботян выстроил доверительные отношения с местным подпольем. Ему удалось подыскать поляка, работавшего в Ягеллонском замке, — тот согласился заложить взрывчатку.

Как часто сообщают в прессе, полковник Ботян является прототипом главного героя широко известной кинокартины «майор Вихрь» (в главной роли — Вадим Бероев), снятой по повести Юлиана Семёнова в 1967 году.

Однако роман был написан после работы с рассекреченными документами ГРУ по материалам резидентуры «Голос», которой руководил капитан Евгений Березняк. О существовании же Ботяна, который продолжал служить в разведке КГБ, автор Штирлица не подозревал.

Впрочем, все это ничуть не умаляет заслуг Алексея Николаевича, он — один из главных спасителей Кракова! Президентский Указ № 614 от 9 мая 2007 года о присвоении ему Звания Героя России гласит: «За мужество и героизм, проявленные в ходе операции по освобождению польского города Кракова и предотвращению уничтожения его немецко-фашистскими захватчиками в период Великой Отечественной войны».

Но закономерно и то, что следом идет Указ № 615 о награждении Евгения Березняка орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени. За спасение Кракова. Как говорил по этому поводу сам Алексей Николаевич: «Делить нам нечего, главный спаситель Кракова — советский солдат, в кое понятие входим и мы, разведчики».

А то, что нынешние польские власти, помешавшиеся на русофобии, никак не отреагировали на смерть Алексея Ботяна, кавалера ордена Virtuti Militari, вручаемого за выдающиеся военные заслуги, — Бог им судья!

Наиболее знаковые специальные операции, проводившиеся Ботяном и его товарищами в период Великой Отечественной войны, к настоящему времени достаточно подробно описаны в центральной прессе. В 2007 году нам с полковником Сергеем Александровичем Головым удалось, как представляется, «разговорить» Алексея Николаевича — и тем самым полнее и глубже раскрыть образ этого человека-легенды.

Сейчас это интервью приобрело особое звучание.

ИСТОКИ. «АИСТ»

— Алексей Николаевич, давайте начнем с самого начала: где вы родились, кто ваши родители?

— Родился я по старому стилю 28 января 1917 года. Тогда это была Вилненская губерния, Ошмянский уезд. Деревня Чертовицы. Отец из крестьян был. Я в паспорте писался белорусом. И все равно меня путали то с армянином, то с молдаванином. Из-за окончания «ян». На самом деле фамилия Ботян имеет польско-белорусские корни и означает «аист». Ударение на первом слоге.

— Аист — символ удачи… А почему такое название — Чертовицы? Неужели от черта?

— Я тоже об этом спрашивал отца. «Болота, черти?» — «Нет, деревня как черта между лесом и полями». Может быть, от этого. Бог его знает. Деда Николая я не помню. Он объездчиком был.

— То есть присматривал за полями, лесами?

— Вроде этого, старший лесник. Бабка — Тереза, судя по имени, католичка. Правда, в нашей деревне католиков не было. Но из тех мест, откуда ее взял дед, Журавцы, там как раз католиков было много. Когда поляки пришли, они насаждали католицизм. Страшно насаждали… Отец закончил училище и до Первой мировой войны уехал в Германию.

— А зачем?

— Не знаю. Жил некоторое время в Гамбурге. Оттуда переехал в Аргентину.

— Ничего себе! А на каком языке он там изъяснялся?

— Он знал и немецкий, и испанский. Жизнь, видимо, заставила. Столяром был. И, насколько я могу судить, хорошим столяром, мастером. Делал все: шкатулки, шкафы, окна, двери. И этим ремеслом зарабатывал. Кроме того, у нас было хозяйство небольшое.

— Лошадка была?

— Была. Двух или трех коров держали. Небольшой кусок земли… Вообще я должен сказать отцу спасибо, до сих пор благодарен ему, за то, что он дал мне возможность получить образование.

— Это при поляках?

— Да. С 1918-го по 1939 год.

— А у вас братья или сестры были?

— Две сестры: Мария и Зинаида. Сами мы православные по религии. Только я в церковь тогда не ходил, не признавал. Но с попом дружил, и все молитвы, положенные на уроке Божьем, знал до одной.

— С поляками дружили?

— Не только дружил, но за компанию ходил с ними в костел и знал основные молитвы на польском языке. В дальнейшем, кстати, это мне очень пригодилось.

…Отец владел немецким языком. Когда началась война, он находился на связи у наших партизан. И вот однажды немцы устроили в наших краях карательную экспедицию: сжигали все дома, находившиеся недалеко от леса. Оцепили и нашу деревню (ночью было дело) вывели жителей на лужайку.

Отец обратился к старшему офицеру: «Я жил в Германии, отлично знаю немцев и уважаю вашу культуру. Войдите в наше положение. Вы приходите с оружием — мы подчиняемся. Те (партизаны) приходят с оружием и тоже забирают все. А нам-то что делать, бедным? Война для нас несчастье». Выслушав его, офицер в дальнейшем приказал «Отставить!», и наша деревня осталась целиком.

Когда угоняли людей на работы в Германию, в том числе мою младшую сестру, отец пошел с написанным по-немецки заявлением, и сестру оставили. Он читал немецкую литературу, у нас дома, помню, словари стояли — немецкие, испанские.

— Скажите, а почему с таким солидным багажом знаний и несомненным потенциалом ваш отец занимался крестьянским трудом?

— Не могу сказать. Он ведь еще хорошо знал математику. Дети — седьмой, восьмой класс — приходили к нему: «Дедушка Николай, помоги решить задачу!» И он садился с ними и решал.

В АРМИИ ПИЛСУДСКОГО

— А как ваша судьба складывалась после окончания школы?

— Призвали в армию.

— В польскую?

— А как же, в польскую.

— В каком качестве вам пришлось тянуть лямку?

— Служил в зенитной артиллерии. Определили в подофицерскую школу (по-нашему, в школу младших командиров) и еще до ее окончания присвоили звание младшего унтер-офицера.

— Почему так произошло? Вы чем-то отличились?

— Во время учебных стрельб мы должны были поразить мишень-планер, который на тросе тянул самолет. Я был старший в расчете, в первый заход с третьего выстрела поразил мишень, потом еще раз. И меня сразу произвели в младшие унтер-офицеры.

— Расскажите, пожалуйста, когда и с чего началась для вас Вторая мировая война?

— С 1 сентября 1939-го. Мы находились в Вильно (ныне город Вильнюс — Авт.). За две недели до начала боевых действий, 15 августа, нас перебросили на западную границу. По всем признакам чувствовалось приближение войны, она не стала для нас неожиданностью. В том же 1939 году Гитлер потребовал от Польши, чтобы она предоставила коридор в Восточную Пруссию. Поляки, рассчитывавшие на военную помощь Англии и Франции, согласно договору между ними, — не согласились на этот диктат Берлина. Так что война чувствовалась.

…Что делать? Воевал, как это положено солдату. В первый же день на нас налетели фашистские самолеты. Сперва мы сбили одну вражескую машину, а потом в течение двух недель нашей батареей отправили в землю еще два «Юнкерса». Были стычки и на земле. Дело в том, что наши орудия шведского производства — очень хорошие, скажу я вам, — позволяли бить не только разрывными, но и бронебойными снарядами.

— Это значит прямой наводкой?

— Именно так. 17-го сентября мы находились в Луцке, это Волынская область, и здесь я впервые увидел летевшие советские самолеты. Немцы прижимали с одной стороны, наши (Красная Армия — Авт.) — с другой. Вскоре последовала команда — не сдаваться русским, а уходить на юг, поскольку к тому времени между Польшей и Румынией был заключен договор о взаимопомощи. Мы находились южнее Львова. Среди наших офицеров было много приписных, призванных из запаса. Они, в отличие от кадровых командиров, не были заражены антисоветскими настроениями и поэтому решили сдаться Красной Армии.

— Обошлось без боя?

— Не доходя примерно пятидесяти километров до границы, мы столкнулись с Красной Армией. Завязалась небольшая перестрелка, и мы сдались. Нас обезоружили и отправили в фильтрационный лагерь, два дня подержали — потом отпустили. Доехали мы уже до города Сарны. Там, на перроне, я случайно встретил младшего брата мой матери, он тоже был мобилизован. «Дядька Змитрук, — говорю ему, — а ну-ка иди за мой». Доехали с ним до Барановичей — там ловят…

— Что это значит?

— Солдаты в буденовках сразу же оцепили поезд, погрузили нас в теплушки. Сориентировался по звездам, смотрю — едем на восток. «Э-э, — думаю, — это, брат, не домой, совсем в другую сторону». Дядьке своему и еще одному мужчине говорю: «Бежать надо!» Мы выбили доски и выпрыгнули на ходу.

— Далеко отъехали от Барановичей?

— Думаю, километров пять-семь. Скорость небольшая — ничего не случилось. Вернулись обратно, я — в польской форме.

— В конфедератке?

— Нет, мы носили черные береты. Подошел к железнодорожнику, спрашиваю по-польски: «Какой поезд на Лиду?» — «Идите быстренько, сейчас уходит!» Сели мы в вагон с дядькой, приезжаем — нас, вижу, опять ловят! Я попросил солдатика подождать минутку, водички попить, и опять ходу. Пришел пешком домой, и больше никто никаких претензий ко мне не имел.

ШКОЛА ОМСБОНА

— Кем вы, вернувшись с фронта и избежав лагеря для военнопленных, решили стать в гражданской жизни?

— Школьным учителем. Побыл немного дома, а с 1-го января 1940 году открылись подготовительные курсы учителей — требовалась новая интеллигенция, и я пошел на них. Вступил в комсомол, хотя и до этого помогал некоторым подпольщикам (в период панской Польши — Авт.).

— А как же вы оказались в школе НКВД?

— Перед самой войной. В 1941 году по путевке комсомола я ездил в Минск, на собеседование, — и в мае был зачислен в школу НКВД.

— Находились не на 25-м километре Горьковского шоссе?

— В Москве, на Кисельном. Так я стал советским разведчиком — и до сих пор им остаюсь.

— Вы помните своих первых наставников?

— Смутно. Преподаватели разные были, по разным дисциплинам, в том числе по русскому языку.

— Даже так?..

— Было много курсантов с Западной Белоруссии и Западной Украины, из Литвы, Латвии, Эстонии и Молдавии — вот для них был специальный курс русского языка.

…Началась война. В первый день состоялся митинг, после которого мы все попросились на фронт. «Время придет», — был ответ. 22-го или 23-го июля нас перебросили в созданную Отдельную мотострелковую специальную бригаду особого назначения. Огневую подготовку мы проходили на стрельбище «Динамо» около Мытищ в ближнем Подмосковье.

В составе ОМСБОН было много «интернационалистов», тех, кто воевал в Испании. И собственно испанцы, немцы-антифашисты. Вообще состав — смешанный: спортсмены, включая чемпионов и рекордсменов Союза, молодые рабочие московских заводов и фабрик, вчерашние студенты… Поначалу нас разбили на отряды, а уже потом отряды переименовали в роты, батальоны.

Командиров, в основном, поставили пограничников, — я помню старшего лейтенанта Соловьёва. Стреляли, занимались минно-подрывным делом… Хорошо, надо сказать, была поставлена физическая подготовка.

— По вам это заметно до сих пор!

— До сих пор два раза в неделю с товарищами играю в волейбол. Падать не падаю, но могу принять мяч и отпасовать. Так вот. Утром вставали — и кросс на пять километров, не меньше. С преодолением препятствий. А потом учеба с полной нагрузкой.

— Такой вопрос: кто показывал лучшие результаты — знаменитые спортсмены или обыкновенные ребята, из глубинки?

— Спортсмены… Один — ногу натер, идет хромает, другой простыл, а этим простым ребятам, которые из деревень и районов, хоть бы что. Они тянули лямку и никогда не жаловались.

ПРОДОЛЖЕНИЕ.