Автор: ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА ГЕННАДИЙ ЗАЙЦЕВ

СВЯТОЙ КРЕСТ-2

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО.

Капитан Виктор Лисовский (Краснодар):

— К окнам второго этажа подвели заложников, заставив кричать, чтобы штурм прекратили, иначе их убьют. В этих условиях и речи не могло быть о проникновении на второй этаж по штурмовым лестницам, а находиться на первом было не нужно и опасно. Из-за отсутствия связи с частью подразделений, осуществляющих огневую поддержку, риск погибнуть от своих был очень велик. Поэтому сотрудникам, подошедшим вплотную к больнице, была дана команда отойти на позиции отдела.

Полковник Александр Михайлов:

— В течение начавшегося боя мы неоднократно вызывали «броню», чтобы подобраться к стенам. Ведь нужно закрепиться и осмотреться, накопиться, разобраться в ситуации. Боеприпасы на исходе… А с техникой получилась вот какая беда: БТР, который должен был доставить нам боеприпасы, подбили. Граната угодила точно в корму, где находятся топливные баки.

«Коробочка» пылала. Внутри нее находились трое: водитель-срочник, совсем еще мальчишка, его командир, младший офицер, и еще какой-то штабной майор, который вез нам… бумажки. Просто бумажки на подпись, чтобы мы за боеприпасы расписались. Из-за этих самых дурацких бумаг человек сгорел живьем… Когда мы его достали, он уже обуглился… Как потом оказалось, ехать этот майор не хотел — так заставили, и он вынужден был взять под козырек! Можно ли себе представить такое во время Великой Отечественной войны? Нет, конечно. Полный бред!

Водитель, правда, повел себя необыкновенно мужественно. Машина горела, но он, несмотря на контузию и опасность взрыва, в первую очередь вытащил своего раненого командира, находившегося без сознания, и передал его нам. Пока было возможно, наши бойцы вытащили из брони несколько ящиков с БК, но вскоре боезапас взорвался. Первый этаж занять не удалось, потому что без «брони» невозможно было подобраться к стенам, плотность огня была еще сильна.

Технику нам больше не дали, связь у меня и у ребят сдохла. Тело Володи Соловова мы сразу забрать не смогли — без «брони» это было просто невозможно. Через некоторое время нам дали команду отойти на исходные позиции. Воцарилось какое-то затишье.

Полковник Юрий Дёмин:

— Я уже вздохнул с облегчением: мы на БТРе, сейчас он по прямой дороге нас вывезет к своим. Тут БТР развернулся на 180 градусов. Получилось, что теперь я не в мертвой зоне, а прямо под огнем. Водитель пошел напролом, через забор, и как саданул крышкой от люка и мною об забор! Меня, как воздушного гимнаста, подбросило, развернуло и швырнуло прямо под колеса. БТР переезжает меня и останавливается. От шока я потерял сознание. Очнулся, смотрю — колеса… Первая мысль: БТР же сейчас может назад сдать и тогда уже все! Но он, к счастью, поехал вперед.

Лежу напротив окна, из которого ведется огонь, и слышу сзади: «Юрий Викторович, Юрий Викторович!» Вижу, Владимир Корольков ползет, подполз и сообщил, что ногу сломал. Решили вместе выползать, в надежде, что боевики не заметят. И тут БМП идет от детского сада и подходит к больнице таким образом, что закрывает от огня. Лежу и думаю: «Какой командир молодец! У нас есть шанс выползти».

Вдруг — хлопок, БМП подбивают из гранатомета. Сразу пошел дым. Выскакивает контуженый механик. Он не может понять, что происходит, за голову держится. Ору ему: «Падай!» А БМП горит… «Кто еще в БМП?» — «Командир!»

Тут горящая БМП включает передачу и начинает движение. Мы успели немного отползти, и БМП, что нас закрывала, ушла… А мы все-таки потихоньку выползли, и сотрудники затащили нас в безопасное место. А БМП, как оказалась, везла нам боеприпасы и до краев была набита гранатами и патронами. Начни они взрываться, шансы выжить — нулевые!

…Когда сотрудников Группы удалось вытащить из «огневых мешков», штурм был прекращен. Почти четвертая часть спецназовцев была ранена. Около четырех часов шла эта жуткая «дуэль». Пуля попадает в автомат — и рука повисает безжизненной плетью, осколки бьют по лицу. И — давящий на уши женский вопль.

Капитан Александр Желтоухов:

— Я понял, что штурм захлебнулся в тот момент, когда отошла краснодарская группа по моему направлению. Я же пролежал на точке еще пять часов после того, как прекратились боевые действия. Тридцать пять градусов жары, я — в полном снаряжении, шевельнуться не могу — заметят и накроют. Попросил по рации, чтобы проехал по полю БМП, и я под его прикрытием смог бы уйти.

Смотрю: выезжает на поле машина и медленно движется по направлению ко мне. А у меня связи с ним нет — рации абсолютно разные, как вы понимаете. Вот, думаю, вначале свои не подстрелили, так теперь раздавят. Но все обошлось: из штаба его сориентировали, он остановился в десяти метрах от меня и начал стрелять поверх больницы, для острастки. Я подскочил к нему сбоку, постучал по кожуху гусеницы. Развернулся люк в сторону больницы, оттуда высунулось узкоглазое лицо: «Здрасьте». В общем, вышел я под прикрытием брони с поля.

Нас отвели обратно в школу, и выяснилось, что мы потеряли троих убитыми и порядка семнадцати человек ранеными. Тогда же мы узнали, что премьер Черномырдин ведет переговоры с Басаевым по телефону. Но лучше бы он сам сюда приехал. Тем не менее, восемнадцатого июня снайперы получили устный приказ занять боевые позиции и работать «в свободном поиске». Но начать мы так и не успели: начались переговоры на месте, и приказ отменили.

Полковник Юрий Дёмин:

— Я восхищен своими сотрудниками, они — молодцы! Им со мной не повезло. Не надо было мне лезть туда, куда я забрался. Как ребята потом сказали: «Вы же там, а мы — что? Мы за вами, вы же командир!» После того, как они меня вытащили, смотрю: Александр Христофоров — живой, с перевязанной рукой, Сергей Милицкий — живой. Единственный целый — Сергей Савчук, без единой царапины. Хотя ему, конечно, хватило очереди в грудь.

Нас развезли по медицинским учреждениям. Когда я находился в Зеленокумске, мы еще раз чуть не попали в ловушку. Когда боевиков выпустили из Будённовска, они как раз проходили мимо этой больницы. Оружия не было, только у меня пистолет, но я-то не ходил после травм! Ну, все обошлось.

ПЕРЕГОВОРЫ С БАСАЕВЫМ

Виктор Ерин был проинформирован о результатах первого штурма. Второй штурм планировалось проводить массированным применением войск МВД, были подогнаны до пятидесяти единиц бронетехники. Но тут начались переговоры Черномырдина с Басаевым. Телефонный кабель в больницу был проведен еще перед штурмом по инициативе сотрудников «Альфы».

То, что переговоры начались, — это нормально. Тем более, что яростная атака «альфовцев» принесла очевидные плоды: акцент с политических требований прекратить войну был смещен в сторону того, на каких условиях басаевцы выйдут из больницы, какие им будут предоставлены гарантии.

Как уже было сказано, террористы явно были не готовы к тому, что их будут так штурмовать и теперь думали только о том, как бы унести ноги.

Полковник Александр Михайлов:

— Тут влезли «миротворцы». Начались переговоры, реверансы, уступки… Когда тщедушный правозащитник Ковалёв появился, Александр Владимирович Гусев ему в ультимативной форме заявил: если террористы не отдадут нам тело нашего товарища Володи Соловова, вся «Альфа» снова пойдет на штурм. Но тогда уже — битва до последнего… Переговорив с Басаевым, Ковалёв выторговал для нас эту гарантию. Сотрудники «Альфы» переоделись в форму МЧС и пошли забирать тело Володи.

Наши осмотрели здание больницы и с удивлением обнаружили всего лишь четыре трупа боевиков. Мы, разумеется, расстроились. Особенно расстроились снайперы. Трое наших против четверых бандитов! Однако после боя Басаев освободил рожениц. Одна из них нам рассказала, что сам главарь террористов весь штурм просидел, обхватив голову руками, в одном из кабинетов, ни разу из него не выйдя. «Герой» находился в шоке…

Российская сторона пошла террористам на уступки, согласившись дать автобусы. Басаевцы, кроме автобусов, заказали рефрижератор. Вот тогда нам стало понятно, что настреляли мы не четырех террористов. Ну, а когда басаевцы с разных этажей и комнат стали сносить трупы, тут уж все сомнения развеялись окончательно.

Генерал Александр Гусев:

— Мы сначала три дня уговаривали руководство не штурмовать больницу, а потом уговаривали не отпускать их. На мой взгляд, после штурма Басаев дрогнул. Понял, что за него серьезно взялись, и выпустил после штурма всех женщин с детьми и беременных. Предлагалось на маршруте освободить людей, которых этот чеченский «Робин Гуд» прихватил с собой. Но Черномырдиным были даны гарантии безопасности от имени правительства. Нехорошо говорить о покойном плохо, но из песни слов не выкинешь…

Меня глубоко задели слова Виктора Степановича, которые он произнес в одном телевизионном интервью. Кажется, на канале НТВ. На вопрос, почему не действовала «Альфа», он ответил: «Не знаю, наверное, не могли». Знаете, как лезвием по сердцу… слышать такое. Ты дай команду, а потом говори! Вместо этого началась катавасия с попытками зарабатывать себе политические очки. Депутаты тут еще выстроились в очередь, чтобы пообщаться с Басаевым. А ведь можно было дожать! Я уверен: не завершись будённовская эпопея таким образом, причем не по вине нашего подразделения, и не было бы потом Первомайского, Дубровки, Беслана…

…Недоумение вызывает то, что с бандитом говорило первое на то время лицо в государстве. Ельцин был в Галифаксе. То, что бандиту давались обещания — это тоже явление обычное в практике освобождения заложников. Однако потом началось нечто несусветное. Места в автобусах заняли добровольцы (среди них было несколько депутатов и журналистов). Следом на «вертушках» вылетели сотрудники «Веги» — на перехват. «Альфа» же осталась в Будённовске.

Когда Басаев понял, что наступает развязка, он прямо на дороге достал спутниковый телефон и связался с премьером: Степаныч, мол, как же так! После этого от главы правительства поступил приказ — обеспечить «зеленую улицу». Это было явное «новаторство» в отношениях с террористами. Премьер «держал слово» перед бандитом и матерым убийцей.

К «Альфе» это уже не имело никакого отношения. Совершая подвиг под окнами больницы, ее бойцы сберегли сотни жизней своих соотечественников и добились перелома в ходе теракта — все политические требования были сняты. Они победили в этой проигранной битве, внеся свой бесценный вклад: три жизни своих товарищей.

С точки зрения экспертов, трое убитых против десятков басаевцев — это поразительно малые потери для такой операции. Но для родителей, жен и детей погибших сотрудников Группы «А» эти потери огромные, невосполнимые.

Генерал Александр Гусев:

— Я считаю, что руководитель страны не имеет права вступать в переговоры с террористами. Никогда и нигде! Такого в мировой практике не было. Мы были против лобового штурма больницы, не считали целесообразным отпускать бандитов домой в ореоле победителей. Спецназ был в состоянии завершить эту операцию.

Хотя нам не удалось освободить больницу, но басаевцы дрогнули. Помимо убежавших заложников они выпустили некоторых людей, в том числе из родильного отделения. Но как только появились депутаты и бандиты почувствовали слабину, то ни одного заложника они уже не выпустили.

Заместителю командира отделения майору Владимиру Соловову пулей перебило руку. Он продолжал вести бой, дал товарищам отойти, а потом снайпер его добил… Думаем, как вытащить. На технике туда не подъедешь. Я просто поставил условие в штабе, что ни один депутат больше туда не пройдет, пока мне не отдадут моего сотрудника. На что мне начальник управления внутренних дел заявил: «У меня тут по полям столько моих милиционеров валяется!» Ну, это дело его совести. Мы никогда своих ребят не бросаем, всех погибших забираем с собой.

Капитан Александр Желтоухов:

— Мы вернулись в Москву, хоронили товарищей. На поминки приехал Сергей Вадимович Степашин, в его глазах стояли слезы. Тогда он сказал нам, что подаст в отставку. Так и сделал, оказался человеком чести.

Полковник Александр Репин:

— Операция обернулась для нас большими потерями: убитыми потеряли троих. Но если бы пошли дальше, то потерь было бы намного больше — и у «Альфы», и у заложников. Из моего отдела погибли Дмитрий Рябинкин и Дмитрий Бурдяев.

Рябинкин погиб практически у меня на глазах: снял пулеметчика, голову поднял и снайперский выстрел получил (или, может быть, автоматный). Бурдяев находился в снайперской паре: вел огонь, видимо, его вычислили, и он был убит… Раненых было много, но тяжелых в отделе не было.

После штурма мы понимали, что дальнейшие попытки приведут к очень большим человеческим жертвам, но и Басаев понял, чем это все может для него кончится, а потом вступил в переговоры и снял все политические требования. Главное для него теперь было — ноги унести, живым остаться.

У нас было мнение: необходимо сформировать группу быстрого реагирования, преследовать банду и где-то на административной границе уничтожить. Но их никто не преследовал — довели до границы и отпустили. Готов был и вертолетный полк подключиться. Желание было огромное всех их положить. Но «большая политика» оказала действие на руководство штаба, и Басаев ушел в Ичкерию в ореоле славы.

…Все эти дни митрополит Ставропольский Гедеон молился о даровании свободы заложникам. Когда владыке стало известно о чуде явления Божией Матери, он поручил исповедовать очевидцев явления. После было поручено создать образ Божией Матери — к сороковинам поминовения убитых.

Верующие воины и члены их семей считают, что Божия Матерь несколько раз брала Группу «А» под свой омофор: возле Белого дома в 1993 году, в Будённовске, на Дубровке и в Беслане. Во всех случаях ситуация была безысходная, гибельная — но находился выход, и обходилось «малыми» жертвами, хотя и не менее горькими.

Полковник Юрий Дёмин:

— Эта история наложила определенный отпечаток на каждого участника событий. Каждый понял, что война — это не игрушки. Каждый из сотрудников себя проявил достойно. Они — герои, я и по сей день ими восхищаюсь. И все мы дружим, общаемся.

Осталось чувство неудовлетворенности: нас приучили, что каждая операция имеет свое логическое завершение. Здесь такого не получилось. Не по вине сотрудников. И не по вине Черномырдина. Есть пример: когда в Японии произошел захват заложников, то премьер-министр взял на себя ответственность за все, что происходило там. Когда одного из заложников порезали, он подал в отставку. Мы впервые столкнулись с такой широкомасштабной операцией. До того считали, что готовы ко всему. Оказалось, это не так. Экипировка, средства защиты и оружие желали лучшего.

Как показывает практика борьбы с терроризмом, третий день — самый критический, когда нельзя предпринимать активных действий. Чем дальше, тем больше шансов на успех: у подразделений больше времени для подготовки, террористы больше волнуются. Стоило переждать. И дать нам возможность хорошенько подготовиться к операции.

ОКОНЧАНИЕ.