Автор: ОЛЬГА ЕГОРОВА

РОЖДЁННАЯ РЕВОЛЮЦИЕЙ

ИЛИ ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ ИРИНЫ ГУРО

Эта маленькая, хрупкая женщина прошла годы революции, хаоса и разрухи. За ее плечами работа в Харьковском уголовном розыске и центральном аппарате НКВД. Потом — лагерь, обвинение в шпионаже.

Ее фамилия в списке бывших сотрудников НКВД, подлежащих суду Военной коллегии Верховного суда СССР, значилась под номером 109. На документе — подписи Сталина и Молотова.

Ее, Раису Соболь, арестовали в 1938 году по показаниям Михаила Ревзина, — для кого-то «недавно разоблаченного врага народа», а для нее — мужа, с которым она прожила тринадцать лет, — и приговорили к восьми годам лишения свободы.

Позже, став известной писательницей под псевдонимом «Ирина Гуро», она вспоминала словами своей героини: «Я не противлюсь… Почему бы? Словно за эти минуты растопилось безразличие ко всему, какая-то стена между мной и окружающими упала, и я увидела себя со стороны: вот здесь я буду жить и потому должна делать то, что делают все». Так она тогда думала, иначе бы не спаслась.

РОМАНТИКА РЕВОЛЮЦИИ

У Раисы Соболь была старшая и более известная «сестра» — крупный работник разведки Зоя Рыбкина, хорошо знакомая широкой советской общественности 1970-х и 1980-х годов под звучным литературным псевдонимом Воскресенская.

Обеим этим незаурядным женщинам пришлось не по своей воле расстаться со службой в «органах», которой были отданы лучшие годы жизни. И обе не сломались, не замкнулись в себе, но, избрав профессию писателя, смогли обрести второе «я» на принципиально новом для себя поприще.

Раиса Соболь родилась в Киеве 6 мая 1904 года. Отец девочки, Роман Соболь, был директором крупного завода. Подраставшая дочь «использовала» служебное положение отца в личных целях, прочтя буквально все книги не только домашней, но и заводской библиотеки.

Когда Рая была свободна от уроков в гимназии, то играла с детьми во дворе. Пожалуй, «уличное» воспитание оказалось для будущей комсомолки и сотрудницы разведки не менее важным, чем классическое — гимназическое. На улице она видела и слышала то, о чем дома говорили тихо и с опаской. Вихрь надвигающейся революции 17-го закружил девушку, хотевшую, как и многие ее сверстники переустроить мир во имя «строительства нового общества», что, естественно, приводило родителей в отчаяние.

В ту пору дочери бывшего директора завода шел всего четырнадцатый год. Несмотря на юный возраст, она ушла из дома, желая посвятить свою жизнь классовой борьбе. Девушка оказалась в радикальной молодежной коммуне, где с головой ушла в пропагандистскую работу. Участвовала в создании кружков революционной молодежи, нося в портфельчике пайки хлеба, протоколы собраний и стихи пролетарских поэтов.

В коммуне — читаем в романе Ирины Гуро «Невидимый всадник» — они «пили морковный чай, заваренный в медном чайнике, и ели пайковый хлеб, иногда с солью». Когда получали посылки из дома, устраивали пир.

На ногах носили «деревяшки»: «Девчата с особым шиком постукивали ими по тротуару. Поэтому они назывались еще «лапцым-дрицым». Когда стояла жара, деревяшки не стучали, а оставляли на мягком асфальте вмятый след. Если ремешки, на которых держалась деревянная подошва, обрывались, то «лапцым-дрицым» складывались бутербродиком и засовывались в портфель, а их обладательницы продолжали путь босиком».

Много бытовых подробностей той эпохи можно почерпнуть на страницах книги: «Трамваи не ходили, автобусы тем более». В каждом квартале появились «паштетные». Не «кафе», а именно «паштетные», так как по мнению хозяев такое название выглядело скромнее и соответствовало духу времени: «Иногда нэпманы, подделываясь под советский стиль, называли свои заведения сокращенно. «Растмаслопонч» — это звучало как боевой клич неведомого племени, но означало всего лишь ларек, где жарились на постном масле пончики».

…По всей залитой кровью стране полыхала жестокая и беспощадная гражданская война, от края до края. Комсомольцев направляли в части особого назначения (ЧОН), и вместе с работниками ЧК они участвовали в операциях против врагов революции, охраняли важные объекты, подавляли крестьянские восстания и вели борьбу с вооруженными бандами. Была в их числе и коммунарка Раиса Соболь. В 15-летнем возрасте ее приняли в Российский коммунистический союз молодежи (РКСМ).

Самостоятельная, деловитая, она — «классово чуждая» — смогла завоевать авторитет в своей новой среде. В 1921 году Раису Соболь избирают членом уездного комитета РКСМ города Белгорода. Эту часть жизни, на примере своих героев, Раиса Романовна потом опишет в романе «Невидимый всадник».

На мировоззрение членов РКСМ в те времена сильно влияли взгляды видных и популярных деятелей революции. Некоторые белгородские комсомольцы особенно восторгались первой женщиной-дипломатом, видной большевичкой Александрой Коллонтай; та, в частности, пропагандировала свободную любовь вне брака или воспитание детей вне семьи.

В своих теоретических работах Александра Михайловна защищала «крылатый Эрос» — духовную близость — против «бескрылого Эроса», то есть чисто физическое влечение.

Отголосок этих настроений нашел свое место на страницах «Невидимого всадника», где Ирина Гуро приводит такой эпизод из жизни молодежи первых послереволюционных лет, тонко воспроизведя приметы времени и психологию «нового поколения»:

«И еще раз я пришла, когда Валерий был один. Он спал на кровати с амурами, укрывшись шинелью. Это я увидела в открытое окно. Момент настал! Недолго думая, я спрыгнула с подоконника. Я посчитала, что последняя преграда между нами пала, и полезла под шинель…

— Ты откуда свалилась, пимпа курносая?

— С подоконника, — ответила я и, чтоб между нами не было ничего недосказанного, сказала быстро: — Я тебя люблю и поэтому пришла. И не уйду отсюда до утра. — И в замешательстве добавила: — Хай тоби грец!

— До завтрашнего утра? — переспросил испуганно Валера, и мне показалось, что он сейчас захохочет. Этого нельзя было допустить ни в коем случае. Я утвердилась на кровати и крепко обняла Валерия за шею. Он не сопротивлялся.

Мы лежали и молчали. Потом он сказал:

— Послушай, может, отложим все это?

— А чего откладывать? Чего откладывать? — зашептала я ему в ухо. Самое главное сейчас было не дать ему размагнититься!

— Ну, года два. Подрасти хоть немножко, — прохрипел Валерка, потому что я сдавила ему шею.

Кажется, все рушилось. Я сказала строго:

— Ты, Валерка, не отдаешь себе отчета в своих словах: мне шестнадцать!

И я села на кровати, потому что мне было неудобно лежа вести полемику […]

— И вообще, что тут такого? Ты сам говорил, что любовь свободна. И Энгельс явно указывает, что моногамия — продукт капитализма. Тут все дело в частной собственности и принципе наследования…

Я собиралась развернуться на эту тему, но на стене зазвонил телефон, и Валерка вскочил с кровати как ошпаренный».

Однако парни и девушки думали не только о любовных отношениях. Во всяком случае, товарищ Соболь была из тех, кто хотел учиться. И в 1921 году комсомол рекомендовал ее в столичный университет (Харьков в ту пору являлся столицей Советской Украины). Раиса поступила на юридический факультет, и постигала «революционное право» с усердием и даже удовольствием, стремилась быть отличницей по всем дисциплинам. Считала, что не имеет права не оправдать доверия.

После двухлетней учебы на юридическом факультете Харьковского института народного хозяйства Раиса Соболь приступила к практике. Два года она проработала в местном народном суде и уголовном розыске. Воспоминания о том трудном времени нашли отражение на страницах «Всадника».

«Мы шли браво, но мне страшно хотелось есть. Может, оттого, что нам все время попадались паштетные. В них сидели нэпманы. Многие из них были толстые, какими их рисовали в газетах…

В большие зеркальные окна было видно, как нэпманы жрут мясо. И надо думать, это была не конина.

— Как вы думаете, это не конина?

— Где? — спросил Иона Петрович, будто с неба свалился.

— Ну, там, в паштетной…

— А… Не знаю. Меня это не интересует, — отвечал Шумилов ледяным голосом, словно не он доедал со мной сегодня утром последнюю воблу из пайка.

— Трудно жить одними интеллектуальными интересами, Иона Петрович, — сказала я».

В период работы в народном суде и уголовном розыске Раисе Соболь приходилось частенько сталкиваться с материальными искушениями. Ведь многие преступники или же их жертвы оказывались состоятельными людьми: торговцами, разнокалиберными предпринимателями.

По улицам в шикарной коляске или на моторе катил НЭП. «Легкие» деньги, валютные операции… Хотя и трудно было жить только «интеллектуальными интересами», но молодая комсомолка в кожанке твердо стояла на своих принципах, не поддаваясь интересам «сладкой жизни».

На протяжении всех значимых событий Лёлька, главная героиня романа, как поэтическая натура видит появление невидимого всадника, тихо едущего в серебряном седле месяца, знаменуя своим появлением новый этап в ее жизни.

В 1925 году Раиса Соболь стала членом РКП (б). Ее трудовая деятельность продолжилась в Москве. В 1926 году партия большевиков рекомендовала молодого юриста, как «беспощадного бойца и верного товарища», на службу в органы государственной безопасности.

ЛЕЙТЕНАНТ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ

Перешагнувшая с душевным трепетом порог ОГПУ, 22-летняя Раиса начала работать в Экономическом отделе под руководством Александра Орлова. Ее начальник, надо сказать, был весьма колоритной личностью. Образованный человек, он владел тремя западноевропейскими языками: английским, немецким и французским. Уже потом, на новой должности, им будет написан толковый учебник для высшей спецшколы НКВД по привлечению к агентурному сотрудничеству иностранцев.

Став в 1934 году нелегальным резидентом в Лондоне, Орлов закрепил связи с теперь известной всему миру «Кембриджской пятеркой»: Филби, Маклин, Берджес, Кэрнкросс, Блант. Раиса Соболь о новом начальнике знала мало, но видела перед собой веселого и обаятельного человека, который, казалось, с легкостью, везде и всегда успевал.

«Раиса Соболь, ближайшая подруга моей жены, ставшая известной писательницей Ириной Гуро, в 20-х годах работала в Экономическом отделе ГПУ под его началом и необычайно высоко его ценила», — сообщает в своих воспоминаниях Павел Судоплатов.

Из числа своих осведомителей Орлову удалось создать группу неофициальной аудиторской проверки, — та выявила истинные доходы нэпманов; он же стал автором и исполнителем многих оперативных комбинаций по данному профилю работы ОГПУ. Привлекал к практическим мероприятиям и молодежь, попутно обучая их очередной «игре». Активно включилась в работу и Раиса Соболь. Орлов был доволен новой сотрудницей — исполнительной, собранной и аккуратной.

В начале 1930-х Александр Орлов (настоящая фамилия Фельдбин Лейба Лазаревич, он же в разное время «Никольский», «Швед» и «Лёва») являлся участником конспиративных контактов и связей с западными бизнесменами. Кроме того, он сыграл важную роль в вывозе новинок зарубежной техники из Германии и Швеции в Союз, попутно успешно играя на немецком рынке ценных бумаг. Начальство его ценило.

Через некоторое время будущий «Швед» был приглашен на работу в центральный аппарат Иностранного отдела ОГПУ тогдашним руководителем ИНО Абрамом Слуцким, хорошо знавшим Орлова-Никольского по предыдущей работе. Ему предложили забрать с собой наиболее перспективных сотрудников, в числе которых оказалась и Раиса Романовна. Так она оказалась в закордонной разведке, где весьма пригодилось ее блестящее знание немецкого языка.

Впрочем, вместе с Орловым она проработала там недолго, потому что в августе 1937-го года он был направлен в Испанию — на должность нелегального резидента НКВД и советника республиканского правительства по вопросам безопасности. На то имелись две веские причины. Во-первых, испанцы согласились сдать на хранение в Москву большую часть испанского золотого запаса общей стоимостью более полмиллиарда долларов.

Во-вторых, у Орлова случился трагический роман с молодой сотрудницей Галиной Войтовой. Она застрелилась прямо перед зданием Лубянки, после того, как Орлов покинул ее, отказавшись развестись со своей женой. Слуцкий, его близкий друг, немедленно выдвинул «Шведа» на должность резидента в Испании перед самым назначением Ежова наркомом внутренних дел в сентябре 1936 года.

Орлов благополучно доставил золото в подвалы Госбанка — на советском грузовом судне, доставившем груз из Картахены, испанской военно-морской базы, в Одессу. После этой дерзкой операции газета «Правда» сообщала о том, что старший майор госбезопасности (т. е. полковник) Никольский награждается орденом Ленина за выполнение важного правительственного задания.

«Испанское золото, — сообщает Павел Судоплатов, — в значительной мере покрыло наши расходы на военную и материальную помощь республиканцам в их войне с Франко и поддерживавшими его Гитлером и Муссолини, а также для поддержки испанской эмиграции. Эти средства пригодились и для финансирования разведывательных операций накануне войны в Западной Европе в 1939 году».

Несмотря на столь впечатляющие результаты и успешное продвижение по службе, Орлов решил не возвращаться в Советскую Россию. В 1938 году он неожиданно для Центра покинул свой пост и скрылся вместе с женой, сотрудницей резидентуры, и дочерью-подростком.

Его биограф Борис Володарский, основываясь на рассекреченных данных, пишет: «В действительности Никольского никогда не отзывали из командировки, как и не было причин его подозревать, а тем более начинать служебное расследование или казнить его. После получения его письма (адресат Н. И. Ежов) в августе 1938 года в его личном деле появилась запись, констатирующая, что «побег был расценен как результат страха и непонимания».

На многочисленных допросах в ФБР Орлов сообщил много сведений о работе органов госбезопасности СССР в Европе и внутри страны. Однако сумел ввести их в заблуждение относительно своей службы в НКВД и не выдал лично ему известную заграничную агентуру советской разведки, в том числе группу Кима Филби.

Бегство Орлова бросило подозрение на руководящие кадры советской разведки и нанесло им значительный ущерб. Для всех сотрудников НКВД, кто в разное работал с невозвращенцем, это означало одно: недоверие руководства, следствие, арест и вероятность расстрела. Так жизнь Раисы Соболь сделала крутой вираж.

НЕВОЗВРАЩЕНЕЦ

Причин, по которым бывший начальник Раисы Соболь решил уйти на дно, могло быть несколько. Одну из них озвучил в своей книге Павел Судоплатов: «Из сейфа резидентуры в Барселоне исчезло шестьдесят тысяч долларов, предназначавшихся для оперативных целей».

Кроме того, накануне побега, в июле 38-го года, на Лубянке упорно циркулировали слухи о том, что «Швед» вскоре заменит Залмана Пассова на посту руководителя разведки НКВД. Однако арест его зятя, Кацнельсона, заместителя наркома внутренних дел Украины, репрессированного в 1937 или 1938 году, явно напугал Орлова.

В июле заместитель ИНО Шпигельглас, согласно прежней договоренности, должен был встретиться с Орловым на борту советского судна в бельгийских территориальных водах для получения регулярного отчета. Годом ранее он был организатором похищения в Париже лидера белогвардейского Русского Обще-Воинского Союза (РОВС) генерала Миллера, и теперь опасался внимания к своей персоне со стороны французских и бельгийских спецслужб, — опасался вплоть до ареста.

По этой причине представитель Центра решил не рисковать, оставшись на борту судна. Орлов же боялся совсем другого: он подозревал, что свидание на судне подстроено, чтобы захватить его и арестовать. Короче, на встречу со Шпигельгласом «Швед» не явился.

Итак, нелегальный резидент НКВД в Испании словно в воду канул. Естественно, все, кто был в курсе, — те пребывали в шоке. В качестве рабочей гипотезы рассматривалось и возможное похищение Орлова одной из закордонных спецслужб. Началось служебное расследование. Все документы из его кабинета были вынесены, дверь опечатали.

Павел Судоплатов, тогда заместитель начальника внешней разведки, подписал ориентировку по розыску Орлова: ее получили все резидентуры НКВД. В этом документе содержался словесный портрет Орлова, вплоть до бытовых привычек, а также описание жены и дочери, которых в последний раз видели вместе с ним во Франции.

Лишь в ноябре 1938 года в Москве узнали, что «дорогая пропажа» объявилась за океаном. Судоплатова неожиданно вызвал Лаврентий Берия и распорядился прекратить дальнейший поиск. Оказалось, что Орлов направил из Америки письмо лично Сталину и Ежову, в котором говорилось, что в случае попыток выяснить его местопребывание или установить за ним слежку, он даст указание своему адвокату обнародовать документы, помещенные им в сейф швейцарского банка.

В этих бумагах содержалась прямо-таки взрывоопасная информация касательно фальсификации материалов, переданных Международному комитету за невмешательство в гражданскую войну в Испании. «Никольский» же угрожал поведать миру всю историю, связанную с вывозом испанского золота и его тайной доставкой в Москву. Причем, со ссылкой на соответствующие документы.

Взамен своего молчания невозвращенец просил Сталина не преследовать его пожилую мать, оставшуюся в Москве. В случае принятия этих условий, он, Орлов, не раскроет зарубежную агентуру и испанские золотые секреты НКВД.

ПРОДОЛЖЕНИЕ.