ЗВЁЗДЫ НА ПОГОНАХ

ВОЙНЫ ВИТАЛИЯ ДЕМИДКИНА

За плечами полковника Демидкина десятки боевых и специальных операций — в Афганистане, Чечне, Будённовске, «Норд-Осте», Беслане… Особняком стоит Белый дом (горячая осень 1993 года).

В Группе «А» Виталий Николаевич является ярким представителем поколения восьмидесятников. Он прошел путь от прапорщика до полковника, начальника отдела Управления «А» Центра специального назначения ФСБ России.

Четыре боевых ордена: «За заслуги перед Отечеством» 4-й степени с мечами, два «Мужества» и «Красная Звезда». Две медали «За отвагу», медали «За спасение погибавших» и «Суворова». Он — «Почётный сотрудник контрразведки», «Почётный динамовец».

А еще у него осколочное ранение руки и контузия. И более двадцати шести лет, отданных спецназу. Целая жизнь! Ради жизней других людей.

Член Совета Международной Ассоциации «Альфа» полковник Виталий Демидкин отвечает на вопросы читателей интернет-ресурса «Спецназ-ПРО» и газеты «Спецназ России».

Как вы попали в «Альфу»? Сложно ли было сдавать тесты, выполнять нормативы? Насколько тяжело или, наоборот, легко вы входили в новый для себя боевой коллектив?

— Мечта стать военным была у меня с самого детства. После окончания в 1975 году медицинского училища я собирался поступить в военно-медицинскую академию в Ленинграде. Не удалось, и я пошел в армию, где отслужил два года в 57-ой спортивной роте.

Сам я кандидат в мастера спорта по классической борьбе. Параллельно занимался боксом. В общем, жизнь была спортивной.

После службы в армии мечты о военной карьере меня не покидали. Как-то я повстречал своего товарища, который предложил мне поступить на службу в КГБ, на что я сразу же согласился.

Как только закончились проверки, в 1979 году я отправился на специальное обучение в Ленинград, и спустя несколько месяцев мне присвоили звание прапорщика. И там же я услышал о том, что есть такое секретное подразделение — Группа «А». Я загорелся идеей поступить в его ряды, стал расспрашивать о нем. Из моего отделения два человека уже ушли туда служить. Так что я переговорил с ними, после чего направился в «кадры» (их кадровики тогда располагались в одном здании с нашими). Надо сказать, что перед Олимпиадой-80 штат Группы «А» должны были расширить с 30 до 150 человек. И мне повезло попасть в этот набор. 28 апреля 1980 года вышел приказ о моем зачислении в подразделение.

Командиром моего отделения был Олег Александрович Балашов, заместителем начальника — Виктор Фёдорович Карпухин. В то время они еще были капитанами и недавно вернулись из Афганистана.

Все ребята уже были взрослые, с опытом, люди заслуженные. Я же был молодыми прапорщиком и, что называется, знал свое место. Делал то, что от меня требовали, выполнял все нормативы. Учитывая, что я человек исполнительный и молчаливый, влился в коллектив безболезненно. А старшие товарищи направляли, подсказывали, учили премудростям, которыми должны обладать сотрудники спецназа.

Кто из командиров Группы «А» вам наиболее близок по духу?

— Когда я пришел в подразделение, курс молодого бойца проводил Герой Советского Союза Виктор Фёдорович Карпухин. Он был моим первым руководителем, который вел «курс молодого бойца». Много рассказывал, много показывал. Можно сказать, он дал мне путевку в жизнь.

Но чуть позже я понял, какая кропотливая, титаническая умственная работа возложена на командира Группы «А» Геннадия Николаевича Зайцева. Аналогов «Альфе» в СССР не было, так что ему приходилось выстраивать стратегию и тактику всего подразделения. Этот человек — наш фактический создатель.

Когда он уходил от нас, у меня так и не нашлось сил сказать теплые слова в его адрес — боялся, что голос будет дрожать. Уже в более тесном кругу я сказал ему об этом, и о том, что в нем всегда чувствовался руководитель, после команды которого дополнительных вопросов не возникало.

Я много слышал выражение, что командиры должны быть впереди. Если смотреть с этой позиции, то видел я перед собой Зайцева Владимира Николаевича (однофамильца Геннадия Николаевича). С ним мне приходилось штурмовать самолеты, задерживать преступников, участвовать в других спецоперациях. Он мог четко все организовать, расписать функционал каждого сотрудника, задействованного в спецоперации. И всегда входил первым.

Тот, которому я всегда пытался подражать, который учил меня своим примером — думать, действовать, подбирать личный состав. На его примере я понял, что в самых опасных ситуациях руководитель должен быть постоянно впереди.

Потом, конечно, Роберт Петрович Ивон, который подбирал первых сотрудников Группы «А». Михаил Васильевич Головатов долгое время был у нас начальником отделения, потом командиром Управления «А». С ним я выполнял боевые задачи в Афганистане и Тбилиси. Это человек, за которым можно идти.

У Анатолия Ивановича Гречишникова — тогда начальника отделения — майор Николай Бетин и я были заместителями. К сожалению, с ним мне довелось служить недолго. Человек, который рисковал не только своей жизнью, но и репутацией ради подчиненных. Я всегда прислушивался к его советам, он мне помогает и сегодня, как и Константин Бардыгин. Когда Гречишников уходил в запас, на какие-то мгновения я почувствовал некоторое смятение в душе: уходил мой командир, человек, с которым я мог поделиться самым сокровенным, доверял ему как родителям.

Юрий Викторович Дёмин — руководитель, с ним мы вместе участвовали в нескольких операциях. Потом, к сожалению, расстались. Меня перевели в другое отделение, а он продолжал возглавлять свое, дошел до начальника отдела. И всегда был впереди.

Полковник Анатолий Николаевич Савельев, ставший Героем России посмертно, — он был одним из моих руководителей. У шведского посольства предложил себя вместо заложника…

Олег Александрович Балашов — мой первый начальник отделения. Строгий, серьезный. И справедливый. Генерал Андреев Валентин Григорьевич. Человек с большим жизненным опытом. Он научил нас, руководителей, не только отвечать за свои поступки, за задачи, которые перед нами стоят, но и готовить все операции скрупулезно. Научил мыслить системно. Это и сейчас на «гражданке» помогает.

Все эти офицеры формировали мою закалку как сотрудника, руководителя в будущем. До сих пор я о них очень тепло вспоминаю. Некоторых уже нет с нами — вечная им память. А тем, кто жив, — крепкого здоровья на долгие годы!

ИЗ ДОСЬЕ «СПЕЦНАЗА РОССИИ»

В середине 1980-х годов Виталий Николаевич принимал участие в восьми задержаниях американских агентов. По словам Демидкина, этому его научил Владимир Зайцев, набивший на шпионах руку. Сотрудники Группы «А» действовали всегда смело, профессионально, аккуратно и… жестко. Предатели, ошарашенные таким напором, не запирались в показаниях и уже на первом допросе начинали давать показания.

Не обходилось и без курьезов. У каждого сотрудника была своя собственная задача. Демидкину всегда приходилось контролировать голову шпиона, чтобы тот не отравился (как это показано в фильме «ТАСС уполномочен заявить»). Однажды брали сотрудника разведки в коридоре аэропорта. Виталий схватил его голову и попытался осуществить двойной захват. В этот момент Зайцев, который уже контролировал левую руку задерживаемого (правую — Николай Егоров), ухватил руку Демидкина и начал ее выкручивать.

Виталий красноречиво посмотрел на наставника, и тот все понял без слов. Через долю секунды тот снял фиксацию. Потом уж Демидкин спросил: зачем это нужно было? «Я понял, — объяснил Зайцев, — что ты не успел или, может быть, некачественно сделал захват, а преступник, вижу, тянет руку ко рту, поэтому я ее заблокировал, а когда понял, что это твоя рука, то тихонечко отпустил».

Чем для вас является Группа «Альфа»?

— Группа «А» — это мой дом родной, моя семья. Я пришел туда с медицинским образованием (Люберецкое медучилище, квалификация — фельдшер), а здесь я поступил в Высшую школу КГБ имени Ф. Э. Дзержинского, окончил университет марксизма-ленинизма, чуть позже — академию государственной службы при Президенте РФ (ныне это РАНХиГС). Здесь я получил все: и четыре высших образования, и вырос по службе от прапорщика до полковника.

«Альфа» — это моя жизнь. И моя судьба, как назвал свою замечательную книгу Геннадий Николаевич Зайцев, лучше и не скажешь.

Была ли у вас возможность служить дальше? Почему решили выйти в отставку?

— В 2007 году возрастной предел полковника был установлен на отметке пятьдесят лет. Мне разрешили прослужить до пятидесяти одного года. Я отслужил положенный срок, поэтому пришлось уйти в запас. Конечно, если б мне сейчас сказали: «возвращайся» — я б с удовольствием вернулся. На любую должность, звание. И продолжал бы служить в «Альфе».

Какая спецоперация из вашего опыта была самой сложной, и в чем состояла ее сложность?

— Мне пришлось прокатиться по разным горячим точкам. С моими товарищами я штурмовал три самолета, захваченных террористами — в Тбилиси, Баку и Москве. Во время известного захвата автобуса с туристами из Южной Кореи, произошедшего в Москве на Васильевском спуске, я участвовал в штурме и руководил группой захвата, которая «шла» с грузовика. В моем багаже есть спецоперации по задержанию восьми особо опасных преступников. Я имею в виду шпионов. Прошел «Норд-Ост», «Беслан».

Но, считаю, из всего списка для меня самой сложной была спецоперация в Беслане. 334 человека погибли от рук террористов… дети. Я был в Городе ангелов. Там просто ком подкатывает к горлу, когда смотришь на изображения на могилках. По два-три человека, сестренки-братишки, а бывает, что и папа, мама, сыночек или дочка, которые пришли вместе 1 сентября 2004 года на школьную линейку.

После той спецоперации меня охватил настолько сильный шок, что даже сейчас, когда я все вспоминаю, просматриваю кадры, меня просто душат слезы. Это была и есть большая трагедия.

ИЗ ДОСЬЕ «СПЕЦНАЗА РОССИИ»

«…Подразделению, которым я руководил, и фактически переданному мне аналогичному подразделению Управления «В», была поставлена задача ворваться в спортивный зал. Там уничтожить двух террористов, охранявших взрывные устройства, закрепленные на баскетбольных щитах, разминировать их. И потом уже бы начался общий штурм.

Это, конечно, фантастика! На этом задании большая часть из нас должна была погибнуть. И окружающие это понимали, как и то, что я не буду отсиживаться за спинами подчиненных, а пойду одним из первых, поэтому коллеги ко мне подходили и спрашивали: «Как дела? Как дома? Как сыновья?»

Потом понял, что это так со мной прощались. Ребята тоже, наверное, все понимали, но в таких случаях мне, как командиру, нельзя было показывать какое-то сомнение, нерешительность».

Как вы подавляли страх во время спецопераций? Как отбросить все лишнее из головы, понимая, что остались считанные мгновения до штурма, в ходе которого вы или ваши товарищи могут получить ранения или погибнуть в бою?

— Во всех перечисленных операциях страх всегда присутствовал. Только психически нездоровому человеку, мне кажется, не может быть страшно.

В Тбилиси у меня была первая операция. Мы штурмовали самолет Ту-154, в котором террористы захватили в заложники пассажиров и экипаж, открыли огонь по экипажу и пассажирам. Трясло, переживал, волновался. Но как-то подхлестывало — лишь бы не струсить, удержаться за товарищей. Двигался из кабины пилота вторым номером за Зайцевым Владимиром Николаевичем. В ситуациях, когда впереди есть командир, который тебя ведет, чувствуется какая-то разгрузка.

Еще заметил в себе такое качество, что когда получаешь приказ, в голове, образно говоря, опускается перемычка и забываешь обо всем — родители, дети, жена. Место остается только для приказа. Это чем-то похоже на психологию воинов.

Я вырос в Люберцах, драться приходилось много. Зачастую были противники гораздо сильней меня. Но я всегда шел до конца, делал все, чтобы одержать победу.

Так и здесь. После первого штурма самолета меня недели две пошатывало. После второго самолета, в Баку — где-то неделю. Тогда у меня уже был опыт. По оперативным данным, террорист находился в первом салоне. Я был в группе с Владимиром Николаевичем Зайцевым, упросил его войти мне первым через кабину пилота, пробежать во второй салон и зачистить его (вдруг там кто-то остался), пока сам командир и другой сотрудник, Владимир Константинович Воронов, зачистят первый. И вот я пробегаю во второй салон и вижу всего одного пассажира. Как оказалось, это и был террорист. Получилось, что я первый с ним сблизился.

А вот после третьего самолета, в Москве в 1991 году, поштормило всего часа полтора, и я готов был уже пойти на штурм следующего самолета. Говорят, нервные окончания с каждой операцией изнашиваются — или, вернее, то сказался предыдущий опыт работы по самолетам.

Впоследствии, когда стал небольшим руководителем, уже начал думать несколько иначе. Да, страшно, но ты уже рассчитываешь действия каждого сотрудника в схеме спецоперации, что ему делать, куда идти, кто, в случае ранения тебя как командира, возглавит группу и доведет операцию до конца.

А когда стал старшим офицером, мои подчиненные по возрасту были как мой младший брат. И я относился к ним, словно к братьям, сыновьям. И понимал ответственность — быть впереди, учить всему необходимому.

Самое страшное — когда погибает твой сотрудник. И на тебя возложена задача поехать к нему в семью и сообщить скорбную весть. Но тут можно смело смотреть в глаза. Сказать, что не отсиживался в штабе, не просчитал что-то, не находился в километрах от событий, а шел впереди вместе с ними. Так получилось, что пуля задела не меня, а того, кто шел вторым или третьим.

Каковы были ваши жизненные установки во время службы?

— Я с детства мечтал быть офицером и очень гордился тем, что стал младшим лейтенантом. Ходил по улице, замечал у военных звездочку и про себя думал: «ага, и у меня такая же». Был карьеристом в хорошем значении этого слова, будучи готовым рисковать своей жизнью.

Когда Советский Союз распался, некоторые ребята начали уходить из подразделения, так как получали хорошие предложения по должности и по зарплате. И их нисколько не виню. У каждого свои жизненные обстоятельства. Да и времена были… страна рушилась!

Помню, один бывший сотрудник поработал с месяц и уже купил себе машину. Мне же для этого требовалось не есть и не пить, работая весь год. Но сам себя четко спрашивал: а кому я служу? И так же четко определился: я служу народу. Я служу людям, которые в беде. И молил Всевышнего, чтобы ни в коем случае не позариться на деньги, а оставаться человеком на своем месте в подразделении.

Вот мои установки: служить, служить, служить и расти по военной лестнице.

Какие традиции внутри подразделения существовали в «Альфе» в ваше время?

— Традиции существовали и существуют. Может быть, они просто приумножаются.

Итак: командир должен быть впереди; товарища своего ни в коем случае не бросай, будь он раненый или убитый — всегда забери с собой; количество выходов на спецоперации обязательно должно равняться количеству возвращений.

Дедовщины, как в армии, не было. Относились сначала как к своему младшему товарищу, потом уже по мере звания и должностей, которые он занимал.

Ни в коем случае не обижать, а помогать товарищу. Если тот устал и не может, значит, возьми его оружие, вещи и продолжайте двигаться до цели.

И такая традиция: что поручено — умри, но сделай. Сделай таким образом, чтобы нас могла остановить только пуля, либо успешное выполнение задачи.

Закончу немного банальной фразой: один за всех — и все за одного.

ИЗ ДОСЬЕ «СПЕЦНАЗА РОССИИ»

«Одной из школьниц до захвата в Беслане приснился умерший дедушка, который жаловался, что ему холодно в гробу. Ее брат и сестра легли рядом с ним, чтобы согреть… Девочка пыталась этот сон рассказать родителям, но ей все говорили: «Потом, потом. Сейчас некогда». А потом эти братик и сестра погибли.

Мне тоже снились сны, в которых я встречал погибших сослуживцев. В одном из них был мой бывший командир Анатолий Савельев, который погиб у шведского посольства, где мужественно обменял себя на захваченного террористом иностранного дипломата. Обнялись, поздоровались во сне, а потом Савельев мне говорит: «Виталик, пойдем со мной». А я ведь понимаю, что его в живых нет и куда он меня зовет. Попросил отсрочки, пока не помогу сыновьям на ноги встать. Савельев ответил: «Как хочешь».

Потом он подошел к троим парням, что-то сказал им, одного из них обнял и пошел в сторону. Я тогда не узнал парня со спины. Он был высокий, стройный, волосы немножко вьются. А потом понял, что это был Андрей Туркин. В Беслане он накрыл собой гранату и стал Героем России посмертно».

Если сравнивать подразделение в 1980-1990-ые годы и в настоящее время, на ваш взгляд, насколько сильно изменился облик офицера «Альфы» (качественные характеристики, мировоззрение, обеспечение, подготовка)?

— Подготовка и обеспечение сейчас, с учетом последних достижений науки и техники, в разы лучше.

Раньше, мне кажется, люди были проще, доверчивее, душевнее, наивней, что ли. Сейчас ребята, которые приходят, не могут не думать, в том числе и о благах. Это, на мой взгляд, немного отличает восьмидесятников, тех, кто пришел в начале девяностых, от нынешнего поколения. Жизнь меняется, меняются и потребности.

Но сейчас ребятам достается и работы много. В 1980 годы операции проводились не так часто. А сейчас сотрудники в постоянной готовности отправиться на спецоперацию, чаще вступают в бой.

В целом обеспечение и должно быть на высоком уровне. Это уже вопрос государственный. Все мы знаем великое изречение: государство, которое не кормит свою армию, будет кормить чужую.

Ваше мнение о Первой чеченской кампании? В чем были, на ваш взгляд, ошибки в ее ведении, и как их можно было избежать?

— С одной стороны, это вопрос политический и больше относится к тем людям, которые командовали, то есть к президенту Ельцину, министру обороны Грачёву, — они отдавали приказ на ввод под Новый год бронетехники, которую потом сожгли. Но не хочу критиковать, ибо не был ни в одном, ни в другом качестве. Я солдат, поэтому выполнял приказы.

Были ли ошибки? Наверное, ошибок была масса.

После того, как начали добивать всех «духов», загнали их в леса и горы, были приказы о том, чтобы отступить и дать им выход в свои населенные пункты. Где они благополучно откормятся, отоспятся, отдохнут, потом продолжат заниматься своим нехорошим делом.

Но, по-моему, сейчас с этим хорошо справляется Рамзан Кадыров, который заявил об уничтожении бандподполья на территории Чеченской Республики.

Что касается Первой чеченской, то да, оставляли воинские части со складами оружия. А бандиты, которые их занимали, брали все оставленное в свое пользование.

Более тонко разбирать все это я не имею права. Не я отдавал приказ, чтобы начать эту войну. Я лишь выполнял возложенные на меня задачи: физическая охрана, задержания преступников, зачистки — это было и в Первую чеченскую, и во Вторую.

Можно ли было предотвратить теракт в Беслане?

— А ведь следствие еще не закончено. Может быть, и было возможно.

И правда странно: почему позволили на автомобилях спокойно приехать группе вооруженных людей, и никто их не останавливал? Тут понятно, что конкретной целью был Беслан по вполне ясной причине: два народа-«кровника», между которыми должна была вспыхнуть настоящая кровопролитная война. На это и строился расчет.

Можно было бы предотвратить, наверное, будь у нас хорошо развита агентурная сеть, будь сотрудники милиции внимательней на дорогах. Опять-таки, сейчас легко говорить, а тогда обстановка была иной.

ИЗ ДОСЬЕ «СПЕЦНАЗА РОССИИ»

«Я был в первой тройке. Думал, остановлюсь возле стены и буду смотреть, как другие проникают в здание, чтобы потом их к наградам представить, как положено.

Но окно оказалось достаточно высоко. Одному пришлось выполнять роль лестницы. Второй — как раз мой заместитель, получивший звание Героя России за «Норд-Ост», — запрыгнул внутрь, ну и я не мог же его там одного оставить, внутри. Запрыгнул тоже и остался посередине коридора. Герой мой к стене прижался. Вторая тройка запрыгнула и к другой стене прижалась, ну и так далее. Мы начали продвижение вперед.

На секунду показалось даже, что мы сейчас небольшой группой здание освободим, так как, видимо, террористы уже раненые все и не могут как следует сопротивляться.

Вдруг вижу — передо мной белое облако, а через него пробивается один огонечек красный побольше и два или три огонька поменьше. Падаю назад и короткими очередями, по два-три патрона, отвечаю. Огоньки погасли. Кричу: «Разбегаемся по классам!» И мы рассредоточились, прихватив из коридора женщину с ребенком.

Смотрю — вносят солдатика раненого в нежно-зеленого цвета «горке». Спрашиваю: «Откуда здесь солдат?» Не отвечают. Переспрашиваю погромче. Мне отвечают: «Это не солдат, а майор Катасонов». Оказалось, в тот момент, когда он влезал в оконный проем и поднял руку, влетела пуля 7,62 миллиметра. Еще одного вносят раненого.

Втаскивают моего зама — у него нога в осколках. Спрашиваю: «Что произошло?» Отвечает: «Начали продвигаться, и упала граната Ф-1. Одна, а затем еще одна. Без спусковой скобы и кольца». — «А чего ты не кричал?» — «Я орал «граната, граната» и начал уходить за угол, в сторону раздевалок». Ногу не успел он только убрать, и в ней потом насчитали двадцать семь осколков.

А я-то стоял прямо в полный рост в том же коридоре, в нескольких метрах оттуда. Как остался цел? Потом, когда вернулся в Москву, спрашивал, как такое возможно? Две гранаты Ф-1 разорвались в нескольких метрах. От каждой осколки разлетаются на сотни метров. Одна мудрая женщина предположила, что это святой меня и моих коллег собой заслонил. Вот, хотите — верьте, хотите — нет».

Вспоминая события «Норд-Оста», нельзя не упомянуть о телевидении в тот момент. Насколько сильно прямые эфиры с места спецоперации мешали работать силовикам, ведь в кадр попадало точное расположение сил правопорядка, а террористы, включив телевизор, могли спокойно следить за их передвижением?

— Об этом говорили. По-моему, наш президент Владимир Владимирович Путин потом сделал по этому поводу строгое замечание.

Я сам попал в такую ситуацию в первую ночь, когда мы уже были рядом с захваченным террористами зданием. Находясь в штабе, мы как раз были заняты вопросами о дальнейших действиях. И Александр Владимирович Михайлов предложил подняться сперва на крышу, чтобы посмотреть, возможно ли там обустроить какие-нибудь позиции, при задействовании которых во время активной фазы можно было бы при помощи спусковых устройств влететь в окна и попасть внутрь таким образом.

И вот, с Михайловым пошел Сергей (он пока еще служит, поэтому его данных не указываю) и ваш покорный слуга. Поднялись мы на крышу, начали осмотр. А на крыше соседнего дома расположились представители прессы и начали вести трансляцию в прямом эфире. Все это смотрели не только мы, но и весь мир, в том числе террористы.

Боевики среагировали, выдвинув требование: если вот эти ребята не пропадут прямо сейчас с крыши, то мы расстреляем каждого десятого заложника. Оперативный штаб тут же дал приказ всем вернуться назад.

Понимаю, прессе нужна «горячая» информация, но в спецоперациях такого плана это может сильно помешать.

Можете ли вы порекомендовать качественную литературу о событиях, в которых вам довелось принимать участие?

— В первую очередь, это книги нашего командира Зайцева Геннадия Николаевича. Михаил Болтунов также писал об «Альфе». И не забывайте нашу газету Ассоциации ветеранов «Альфы» — «Спецназ России», в которой очень много достоверной информации не только о деятельности Содружества Группы «А», но и о подвигах наших сотрудников, рассказы о спецоперациях.

Вы жили в нескольких периодах России: СССР, Россия 1990-х, современная Россия. Были свидетелем распада СССР. Какой совет вы могли бы дать сотрудникам правоохранительных органов, которые несут службу сейчас, и молодежи в целом?

— Служить (жить) честно, порядочно и правильно, оберегать свою Родину. Если случается какая-то беда, с товарищем твоим или даже с прохожими, людьми, которых ты не знаешь, надо всегда приходить на помощь.

Самое частое обращение: наши читатели передают вам большую благодарность и желают вам крепкого здоровья и долгих лет жизни!

— Спасибо большое вашим читателям за теплые слова!

Публикацию подготовили Алексей Веневцев и Владимир Самсонов.

 

Площадки газеты "Спецназ России" и журнала "Разведчик" в социальных сетях:

Вконтакте: https://vk.com/specnazalpha

Фейсбук: https://www.facebook.com/AlphaSpecnaz/

Твиттер: https://twitter.com/alphaspecnaz

Инстаграм: https://www.instagram.com/specnazrossii/

Одноклассники: https://ok.ru/group/55431337410586

Телеграм: https://t.me/specnazAlpha

Свыше 150 000 подписчиков. Присоединяйтесь к нам, друзья!