Автор: ПОЛКОВНИК СЕРГЕЙ ГОЛОВ

КРЕПЧЕ СТАЛИ — 2

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО.

«ЗА ВСЁ В ЭТОЙ ЖИЗНИ НАДО ПЛАТИТЬ»

Свой первый класс я учился в поселковой школе.

Невинные детские шалости постепенно увеличивались в своих масштабах. По тем временам, граничили с криминалом.

Осенью мы с друзьями собрались на бахчу — воровать арбузы. По дороге, загребая пыль ногами, громко обсуждали, кто будет отвлекать сторожа, а кто «по-быстрому» набирает арбузы…

Позади нас крутился пацан — наш ровесник. В азарте предвкушения мы не заметили, как он куда-то исчез. Едва мы ступили на бахчу, навстречу нам выбежали сторож с собакой и наша «пропажа». Оказывается, мальчишка предупредил сторожа о готовящейся «спецоперации».

Так как сторож был однорукий, схватил он только меня. Остальные попросту разбежались. Я же подвергся весьма жесткому «допросу». Сурового стажа порядка интересовало все: мое имя и фамилия, номер школы, в которой я учусь.

В этот день мне впервые пришлось сочинять не только нейтральную версию своего поступка (вроде как я заблудился), но и новое имя, другую школу. Так как «на преступлении» был захвачен впервые, сторож меня отпустил, взяв клятвенное обещание впредь на его территории не появляться. Возвращаясь домой, я снова встретил своих «боевых друзей», уже успевших разработать план «вызволения меня из плена».

Сельская жизнь всегда значительно отличалась от жизни горожан. Во времена моего детства она тоже имела свои особенности. Здесь каждый, от мала до велика, должен был выполнять свои посильные функции. Летом надо было помочь бабушке в огороде, деду — на сенокосе, где он заготавливал корм для кобылиц, из молока которых изготавливали кумыс (в местной больнице было даже отделение кумысолечения — помогло при туберкулезе).

Еще мы, мальчишки, ходили за водой. Ближайший источник — колодец — находился недалеко, в каких-то ста метров от дома. Из него брали воду «на хозяйственные нужды»: для мытья полов, посуды, стирки…

«Дальняя вода» — «для чая» — бралась из колодца, до которого идти надо было полкилометра.

Однажды, «добывая воду», я привязал ведро к веревке недостаточно крепко. Оно сорвалось и осталось в колодце. А как без ведра вернуться домой? Уцепился покрепче за веревку и ребята меня опустили в колодец, достал ведро. Ребята меня еле подняли: силушки-то еще не нагуляли.

Тогда страшно не было, хотя достаточно было кому-то из мальчишек не удержать меня, я бы погиб на дне колодца.

Нет, страшно… было после, когда свои дети росли — уже за них опасались (дабы ничего подобного не удумали!).

По мере относительного взросления нам ставили все более сложные задачи. Как-то бабушка попросила меня… зарезать курицу. Разумеется, раньше я видел, как это делают взрослые, но самому…

Оказалось, очень трудно удержать обезглавленную курицу. А когда эта обезглавленная курица бежала, разбрызгивая по двору в разные стороны кровь, было просто страшно. Это был шок. И вывести из него могло только время.

На мою первую в жизни рыбалку я пошел вместе с дядей. В десять лет мне было оказано большое доверие — заводить бредень. Рыбалка оказалась удачной: мы наловили много раков, карасей.

Именно здесь, на своей первой «взрослой» рыбалке я увидел, какими красными становятся раки, когда их опускаешь в кипяток. Этот яркий летний день и сейчас вспоминается мне как один из самых теплых эпизодов в моей жизни.

А ночью я понял впервые, что за все в этой жизни надо платить. И за удовольствие тоже: я так увлекся рыбной ловлей, что не обратил внимания на водяную крапиву, после близкого контакта с которой всю ночь чесался…

Позднее, приезжая на каникулы в родную Баланду, все лето я работал. В четырнадцать лет выполнял функции помощника электрика на элеваторе: рыл ямы под столбы, тянул кабель.

Работал не за деньги, а за трудодни. За каждый отработанный день и выполненную норму в расчетную книгу вносилась «палочка». Как и всем другим.

Заработки мои в натуральном выражении — зерно, мука, картошка, овощи — получала бабушка.

«СЕРЁЖА, СЕРЁЖА, ПРОСНИСЬ!»

Так случилось, что самые нежные и самые страшные эпизоды моего детства связаны с деревенской жизнью. Хотя поселок и считался рабочим, но уклад в нем был простой, деревенский.

У бабушки была сестра. Жили они на другом конце рабочего поселка, недалеко от вокзала. Дедушка с ее мужем Николаем уехали на сенокос, а она попросила: «Настёнка, пусть Серёжа у меня переночует. Одной страшно!» Бабушка не возражала.

Почти неделю прожил я у нее. Однажды ночью будит она меня: «Серёжа, Серёжа, проснись! Прогони, пожалуйста, кошку. Что-то царапает она, стучит…» Подошел я к двери. «Брысь, брысь», — говорю.

Знаю, вроде и надо дверь открыть, посмотреть, что там, да страх такой холодный, болезненный одолел, что впору под кровать забраться и не шевелиться. Звуки прекратились.

Утром хотел на улицу выйти — не получается, что-то мешает дверь открыть. Около четырех часов утра тетка позвала через окно проходящих мимо пастухов. Они-то и открыли дверь. Как выяснилось, дверь была подперта лопатой, и рядом лежал топор. След от разорванного мешка пшеницы вел до самой калитки. Еще унесли окорок, запасенный на зиму. Это было ограбление.

Долго меня потом преследовали детские страхи, связанные с этим событием. Стуки, шорохи, страшные картины уничтожения нашей семьи много ночей не давали мне уснуть. Это не удивительно: в те суровые, голодные годы ради пропитания некоторые люди могли пойти на убийство себе подобных.

МОСКВА, БЕЛОРУССКАЯ

Пока отец учился в Военном институте МГБ, он снимал восьмиметровую комнату на Кочновской — районе метро «Аэропорт». В 1948 году мы переехали к нему в Москву, я спал за шкафом, на топчане, мама с отцом — на кровати.

В 1952 году родился мой братишка — Толя.

Жизнь налаживалась. И вот уже, получив ордер, мы переехали в коммуналку на улице Правды (там сейчас располагается российское телевидение). Комната аж шестнадцать квадратных метров. «Хоромы царские».

Помню, в нашей семье появился первый телевизор КВН-49 с увеличительной линзой (в нее наливали воду), которая ставилась перед экраном. Не всякая семья могла позволить себе такую роскошь. К нам «на огонек» приходили соседи.

Вообще… жили дружно! Делились друг с другом, чем могли, помогали в воспитании детей. Чужих детей просто не существовало, в случае беды всегда приходили на помощь.

Труднее всего было делить кухню. Когда мужья приходили домой, то частенько не хватало места для разогрева пищи. Возникали споры, иногда переходившие в скандалы. Но в памяти почему-то остались только хорошие, дружеские отношения.

Когда к нам приезжали мамины родственники, то в наших «хоромах» умудрялось размещаться до десяти человек. Спали на полу, «вповалку», но никто в обиде не был.

Однажды отец подарил мне клюшку для игры в «русский хоккей». Зависть мальчишек я не могу передать — ведь чаще нам приходилось делать свой спортивный инвентарь из подручного материала, используя проволоку и изоленту.

Здесь, в коммуналке, я «стал обрастать первыми связями», мы подружились с Вадимом Фёдоровым. Отсюда Вадим Дмитриевич ушел в Высшее училище Верховного Совета, по окончании которого работал в Кремле, в девятом и пятнадцатом управлениях, а затем в Высшей школе КГБ.

Время было трудное, послевоенное. Помещений не только под жилье, но и под школы не хватало. Первый свой баландинский «храм науки» я плохо помню.

Вторая школа интересна тем, что была так называемой «переростковой» (после войны многие ребята пропустили «свое время обучения», а потому вынуждены были «догонять»). Великовозрастные «дяди» устанавливали в школе свои, полубандитские законы. Из этой школы легче было попасть… в тюрьму.

И лишь третью мою школу я вспоминаю тепло, хотя и там не обходилось без проблем.

Так как кушать постоянно хотелось, зарабатывали мы себе хлеб насущный как могли: сбегали с уроков, чтобы занять очередь за мукой, которую, потом, «за вознаграждение», отдавали тем, кто приходил позднее. Причем, в качестве вознаграждения мог быть просто все тот же маленький кусочек хлеба.

А сама школа располагалась в старом трехэтажном жилом доме, откуда выселили жильцов: на углу Нижней Масловки и улицы Марины Расковой — напротив проходной авиационного завода «Знамя революции».

Школа № 220 была начальная, мужская. Тогда существовало раздельное обучение мальчиков и девочек — как в дореволюционных гимназиях, что создавало, естественно, определенного рода проблемы в общении.

Класс наш размещался «на Камчатке» — напротив жилых помещений, откуда постоянно доносились запахи готовящейся пищи. До учебы ли было!

Тем не менее, 220-я школа подарила мне первое яркое увлечение — историей. Столько лет прошло, а я до сих пор помню имя учительницы истории Евдокии Сергеевны Матющенко.

В 1954 году наша школа отпраздновала свое новоселье, переехав в нынешнее здание на улице Марины Расковой. И тогда ввели смешанное обучение

Там же, в школе, я стал замечать за собой такое, кем-то воспринимаемое, как положительное, кем-то — как отрицательное качество — азартность. Азарт повел меня в дебри истории, азарт втянул меня в… домино.

В десятом классе мы с другом моим Борькой Годуновым пристрастились играть в домино, в «морского» (усложненный вариант игры). Партнерами нашими по игре были пенсионеры, чей «доминошный» опыт был не обсуждаем. Но мы наловчились их обыгрывать! Просчитывали ходы партнера и выигрывали, даже если у нас были не очень удачные фишки.

Увлечение наше было таким сильным, что о занятиях в школе мы просто… забыли. Результат, по крайней мере, у меня, не заставил долго ждать: три двойки в первой четверти.

Жизнь преподнесла мне один из первых жестких уроков: азарт, увлеченность — еще не гарантия успешности. Учись хладнокровию! Умей оборачивать азартность других в свою пользу! Позднее я научился этому. Но это было позднее…

ЛЁГКАЯ ИСТЕРИКА

В 1958 году мы окончили школу. Куда идти дальше? Особых раздумий не было: отцовский путь вполне соответствовал представлениям «правильного пути».

Так я пошел по стопам отца — поехал в Саратов и подал документы в Высшее военное училище МВД (бывшее пограничное), но только на медицинский факультет, поскольку меня интересовала медицина.

Я сдал все экзамены, кроме… физической подготовки. При высоком росте и достаточно низком для этого самого рост весе в 72 кг, я ни разу не смог подтянуться на перекладине. Канат тоже показал меня «неподъемным».

А потому как результаты предыдущих экзаменов были обнадеживающими, мне дали время, за которое я должен был наверстать годами упущенное.

Тогдашнее мое состояние, иначе как «легкой истерикой», не назовешь. Схватился за штангу — неподъемна. Ринулся к турнику. Чуть-чуть поболтался — бросил.

Столкнувшись с первыми трудностями, я хотел было плюнуть на все — бросить училище. Домой полетело длинное письмо соответствующего содержания. Тут вышел на арену отец.

…Как-то в жизни мы с ним не очень пересекались: мама, бабушка, дед учили меня основам бытия. Отца же я почти не видел. И только почувствовав, что сын теряет себя, он незамедлительно взял ситуацию в свои мужские руки.

Наш телефонный разговор был длинным и достаточно жестким. Столкнулись два сильных характера. Победил мудрейший — старший. Отец сумел мне показать, что отодвигая проблему, ни в коем случае не решить ее. Он объяснил мне, что взять документы просто. А что потом? Служба в армии. Потом снова поиск своего места в жизни, снова учеба…

Чтобы переломить ситуацию, важно принять правильное решение. Приняв же его, становится проще. Обстоятельства начинают работать на тебя.

НА УНИВЕРСИТЕТСКОЙ БАЗЕ

На медицинском факультете я познакомился со Славой Антоновым. Именно он во многом сформировал мое отношение к книгам, научил меня работать с ними. Это позволило быстрее воспринимать тот материал, который нам давали.

Профессорско-преподавательский состав нашего училища формировался, в основном, из преподавателей Саратовского государственного университета. Да и сами занятия по многим предметам проходили на университетской базе. Нас обучали, формировали наше мировоззрение люди, обладающие высоким интеллектуальным уровнем.

Физиологию у нас преподавал капитан В. Н. Мягков. Тема урока «Ассоциации» прочно вошла в мою память. И все от того, что преподаватель мог с легкостью маневрировать в лабиринте нашей обыденной жизни.

Дело было так. Перед самым началом семинара произошел такой случай. В классе готовился к занятиям один курсант. Его приятель стал настойчиво звать его выйти из помещения.

— Василий, иди, тебя тут спрашивают.

— Отстань, я занят, — ответил курсант.

— Да нужен ты людям.

— Уйди, а то сапогом запущу!

— Ну, неужели тебе трудно выйти на минуточку?

В ответ в парня полетел сапог. Благо, тот успел вовремя отскочить.

Сапог, разбив стекло, благополучно вылетел в окно. Случай этот со смехом рассказали преподавателю. Тот не разгневался, а просто предложил незадачливому курсанту сходить к завхозу, взять стекло и вставить. А чтобы разрядить ситуацию, предложил курсантам анекдотический случай из жизни на тему ассоциаций.

Один молодой человек пригласил в гости своего приятеля. Пообщались, чаю попили. Время позднее. Решили, что друг переночует у него. Постелил хозяин ему на кровати, а сам лег на диван. Почти заснули. Вдруг гость подает голос:

— Вань, открой окно. Душно.

А Ване лень вставать. Знал он, что окно у него на замок не закрыто, а открывается наружу — на улицу. Приоткрыл один глаз, увидел проблеск какой-то и запустил в него ботинком.

— Спасибо, подуло, — успокоено пробормотал гость, засыпая. Утром проснулись. Окно по-прежнему закрыто, а вот трюмо…разбито.

На таких вот живых примерах мы учились владеть ситуацией.

Непререкаемым авторитетом для нас, курсантов, был, к сожалению, теперь уже покойный, начальник курса полковник П.Е. Клепиков — руководитель строгий, но справедливый.

САМОВОЛКИ

Студент везде студент. Курсант военного училища — не исключение. И я был грешен, ходил в «самоволку». А как, скажите, не ходить? В Саратове у меня двоюродные брат и сестры, тети…

Однажды по возвращении встречает меня командир взвода:

— Откуда так поздно, курсант?

Ничуть не смущаясь, отвечаю:

— Практика была в институте.

Идем вместе на контрольно-пропускной пункт. Ни слова мне не говорит преподаватель, как будто так и надо. А потом, когда я уже успокоился, вызвал меня к себе:

— Где ваша увольнительная?

— Ее нет.

— Идите.

Вроде как ситуация разрулена. Не тут-то было! Долгожданное время отпусков для нас, «прогульщиков», сократилось у кого на пять, у кого на десять суток. Это был удар! Пострашнее гауптвахты!

И это было не просто пребывание на территории училища. В первый день, к примеру, мы обеспечивали безопасность на вокзале. На второй день еще какую-то работу выполняли. На третий же день нам громогласно объявили: «Собирайте вещи и убирайтесь!» Потому как офицерскому составу училища, нас, грешников, терпеть надоело.

ПО ТРЕВОГЕ «СИРЕНА»

Любимым делом и тяжелейшим постом для одного из самых высоких курсантов, коим я был, стало дежурство у Знамени. Очень почетная, но и очень тяжелая работа. По стойке «смирно», немного отставив ногу, два часа простоять, не шелохнувшись — задачка не для слабонервных. Зато после было преимущество: отдежурив на Знамени, можно было сразу ложиться отдыхать.

Однажды на третьем курсе я заступил на дежурство в качестве помощника дежурного по училищу. Дневального куда-то отправили по делам. Сам же дежурный отправился посмотреть состояние верхнего этажа, поручив мне проверить, как работает сигнализация по тревоге «Сирена».

В это время по радио транслировалась какая-то военная передача. Разумеется, сам я радио не включал, а посему не мог представить, какие последствия может вызвать моя рядовая проверка.

Сигнал тревоги, усиленный трансляцией, выносится по училищу. Все выскакивают из своих комнат, несутся по училищу, на ходу натягивая одежду, сапоги…

— Ты что творишь?! — красный, испуганный дежурный по училищу врывается в дежурную комнату и требует прекратить это безобразие. Пришлось давать срочный отбой, сославшись на то, что, якобы, проводилась проверка боевой готовности курсантов.

Любимым днем в училище был «день получки» — день выдачи стипендии. Курсанты получали до пятнадцати рублей ежемесячно. Деньги тут же тратились на приобретение подворотничков, крем для сапог, зубные щетки, пасту, предметы первой необходимости. А потом французскими булками с подсолнечной халвой из жестяных банок праздновали это событие.

Курсантский паек считался хорошим. Тем не менее, «деликатес» — компот из сухофруктов — давали не чаще одного раза в неделю. На лекции по анатомии, которая проходила на базе Саратовского государственного университета, один из курсантов заспорил с другим, что за пять порций компота перегрызет на трупе ахиллово сухожилие. Уж не знаю, каким образом, но это самое сухожилие было повреждено. Пять порций компота курсант себе обеспечил.

МЕДИЦИНСКАЯ ПРАКТИКА

Первая профессиональная практика… Наверное, оттого она и запомнилась больше всего, что была первой. Нелепые случаи приводили порой людей на больничную койку.

В хирургическом отделении лежала старушка со сломанным бедром.

— Бабушка, — спрашиваю, — что случилось? Какой несчастный случай в кровать уложил?

— Ой, милок, и рассказывать страшно. Знаешь ведь, какие у нас расстояния между деревнями-то. Иду я однажды от сестры домой. А мимо машина из города едет. Водитель, видать, пожалел меня, старуху, да предложил подвезти. Уж как я ему благодарна была: под дождем вымокла, скорей домой не чаяла попасть. Забралась в грузовик. Глядь — там гроб стоит. Ну, думаю, грустный сосед у меня объявился. Да уж как-нибудь доедем. Дождик как раз кончился, солнышко выглянуло. Только поехали, крышка гроба начала подниматься… Ну, я и сиганула с машины…

Как выяснилось, один из пассажиров, испугавшись дождя, спрятался от него в новенький гроб. А когда понял, что дождь закончился, решил вылезти — свежим воздухом подышать. Он-то не знал, что так напугает случайную попутчицу. Вместе с водителем грузовика они подвезли старушку в больницу.

К чему я это рассказываю? Да к тому, что не бывает в жизни только белого и черного. На то она и жизнь, чтобы всеми радужными оттенками переливаться. И улыбается она, как правило, тому, кто на беды свои с улыбкой смотрит…

Ожоговая палата считалась одним из самых сложных участков нашей практики. Запах гниющего тела доводил многих до рвоты. Курсант Беккер даже был отчислен после первого курса за профнепригодность: очень боялся крови!

Честно признаться, мы все поначалу крови боялись. И крови, и боли. К этому просто надо было привыкнуть. Привыкнуть, не очерствев, чтобы потом научиться помогать людям.

Еще один интересный случай из практики. В ожоговой палате, на животе, лежит человек.

— Что с вами произошло? — спрашиваю.

— Да купил я себе новомодный болоньевый плащ, — отвечает. — Он-то и привел меня к беде. Вещь новая. Чтобы дольше носилась — «обмыть» нужно. Купили мы с другом водочки, чуть-чуть закусочки… Потом еще добавили, «по маленькой»… Потом побороться чуть-чуть решили. Упал я, плащ новый запачкал. Расстроился. Лучший друг, как водится, в беде не оставил.

— У меня есть спецсредство, — говорит. — Любые пятна оттирает. Ты только замочи в нем свой плащ, да встряхни его хорошенько. Грязь и отойдет.

Пришел я домой, замочил, как приятель советовал, плащ в тазике, а так как устал немного, — уснул. То ли слишком долго плащ пролежал в растворе, то ли раствор дюже сильным оказался, но когда жена пришла с работы, в тазике на кухне обнаружила какую-то черную вонючую жидкость. Недолго думая, она выплеснула жидкость в туалет. А тут и я проснулся. Покурить очень захотелось. Покурил, бросил сигарету в туалет, да «по большой нужде» пристроился. А оно как вспыхнет! Результат — мощнейший ожог ягодиц и спины… Больно, конечно, так ведь сам же, дурак, виноват…

Продолжение в следующем номере. Публикацию подготовил Павел Евдокимов. 

 

Площадки газеты "Спецназ России" и журнала "Разведчик" в социальных сетях:

Вконтакте: https://vk.com/specnazalpha

Фейсбук: https://www.facebook.com/AlphaSpecnaz/

Твиттер: https://twitter.com/alphaspecnaz

Инстаграм: https://www.instagram.com/specnazrossii/

Одноклассники: https://ok.ru/group/55431337410586

Телеграм: https://t.me/specnazAlpha

Свыше 150 000 подписчиков. Присоединяйтесь к нам, друзья!