Автор: КАРЕН ТАРИВЕРДИЕВ

РУССКИЙ ХАРАКТЕР

«МЫ ШАГАЕМ В ОГОНЬ, ЧТОБ СГОРЕТЬ, НО ВЕРНУТЬСЯ»

В нынешней России, которая никак не может вырваться из плена невнятной Эр-Эф, доставшейся нам от «лихих девяностых», многое из того, что имеет место в реальности, не существует, однако, в прессе.

Список тем, выпавших из информационного поля, обширен и почти безграничен. Телевидение живет в своем отдельном зазеркалье за исключением, пожалуй, Второго канала и «Звезды», — и мир, который представляют в «ящике», зачастую расходится с миром реальным, как земля и небо.

Одной из «запретных» тем является тема Русского Солдата — царского, советского, российского… Нет, она, конечно, не запретная… Но, как сейчас говорят, «не формат». Да, о ней воспоминают, но по знаковым датам. Подобно Беслану или «Норд-Осту».

Тема эта не выгодна, она не приносит прибыль тем, кто привык измерять все на коммерческий аршин. Плюс возникают «нехорошие» параллели.

Мужество, честь, совесть, верность долгу и стране. Бескорыстие, самопожертвование… Офицерская честь. О таких понятиях лучше часто не вспоминать, не правда ли? Лучше Собчак, Дудь… и Morgenshtern. Список можно продолжать до бесконечности.

…Летом 2021 года исполнилось девяносто лет со дня рождения выдающегося композитора Микаэла Таривердиева, написавшего музыку к ста тридцати фильмам, среди которых «Семнадцать мгновений весны» и «Ирония судьбы».

О «Моцарте нашего кино», как называют Таривердиева, много писалось и говорилось. И это замечательно, когда страна знает и помнит своих выдающихся людей.

Но мало кто знает, что Карен Таривердиев (1960-2014), сын Микаэла Леоновича, прошел через пламя Афгана. Офицер ГРУ. Гордость отечественного спецназа. Несколько раз был тяжело ранен. Инвалид войны. Кавалер «Красного Знамени» и двух орденов Красной Звезды — это дорого стоит, в «мирное» время-то…

Как сказал военкор Александр Сладков: «…Всегда и везде, с детства (родился я и до сих пор живу в военном гарнизоне), в армии для меня нет другого определения, иначе как Русский солдат, Русский офицер. И русский и еврей, и армянин, и азербайджанец, и любые другие национальности для меня входят в эти понятия и отлично в нем уживаются».

В полной мере это относится к Карену Таривердиеву. По крови он — наполовину армянин, наполовину русский. По духу — советский, русский воин. Его хоронили, по сути, пять раз… Он выжил, чтобы стать писателем.

Предлагаем два его рассказа, предваряя их строчками из знаменитой песни Юрия Шевчука «Русский характер», исполненной на стихи Евгения Кириченко:

С нас погоны срывали,

Нас жгли и косили,

Но мы снова вставали

За погостом погост.

Нас нельзя победить,

С нами Бог и Россия!

Нас учили не ползать,

А стоять во весь рост.

Мы шагаем в огонь

Чтоб сгореть, но вернуться.

Перед нашей атакой

Неприступных нет стен.

Это русский характер

Не даёт нам согнуться.

Это русский характер

Поднимает с колен.

РУССКИЙ СОЛДАТ

Как много говорится о «контрактной» армии. Мне не довелось служить в такой. У нас были призывные ребята, которые просто были призваны на два года.

Я был ранен в ногу. Снайпер стрелял точно, но хотел, чтобы меня взяли в плен. Он выстрелил и попал, лишив меня возможности двигаться. Их разведгруппа (группа захвата) пошла вперед по арыку. Они понимали, что я офицер. Я упал и выронил автомат. Снайпер не мог видеть в оптический прицел, что у меня под «мабутой» спрятан пистолет, а в карманах есть еще две гранаты. Я не собирался сдаваться. Я видел, как они идут.

Я достал пистолет и одну из гранат. Я был готов. Самое интересное, что я даже не испытывал страха. Я сказал себе: «Ты покажешь им, как надо умирать!» — и остался совершенно спокоен. Хотя по жизни я совершеннейший трус и это мною испытано неоднократно.

И тут из каких-то кустов выползли два солдата. Один из них сказал: «Не ссы! Вытащим». Они потащили меня по откосу, но пулеметная очередь сбила нас обратно в арык. Я сказал: «Плюньте, я выползу сам». Тот, кто был постарше, ответил, смеясь: «Заткнись, лейтенант, мы все равно тебя вытащим». Он дотащил меня с третьей попытки вверх по откосу и всунул головой в люк. Там меня подхватили чьи-то руки, и люк захлопнулся.

О броню застучали пули. Звонко так! Три из них попали именно в люк, уже захлопнувшийся за мной. Я не сразу понял, почему солдаты не залезли в люк прямо за мной. Потом узнал, что один из солдат был убит на этом песчаном откосе, а второй, засунув меня в люк, скатился обратно за трупом своего товарища. Говорили, что все-таки вытащил его. Я даже не знаю их имен.

*****

Мой училищный друг Артур Сабитов ехал в БТР. Противотанковая граната попала в открытый люк БТР-70 механика-водителя. Артур сидел внутри, но и его люк был открыт. Механику оторвало голову, а остатки заряда хлынули через открытый командирский люк вниз на Артура. У него оторвало кисти рук, покалечило бедра, грудь, живот…

Уже мертвый механик-водитель, падая, повернул руль вправо. БТР слетел с дороги и укатился в чистое поле. Сверху на броне были еще солдаты, тоже оглушенные взрывом. Через какое-то время Артур пришел в себя и полувылез из люка. И тут увидел картину как в фильме «Андрей Рублёв». Вдоль БТРа ползали два солдата. Один, сапер-проводник, спросил другого:

— Ты собаку мою не видел? Она рядом сидела, а теперь нет. Никак не найду в темноте!

— Не-а! — ответил второй. — Не видел! А ты руку мою правую не видел?

— Не-а! А зачем она теперь тебе?

— Да, блин, я же ей автомат держал! И куда она подевалась?!

— Плюнь!!!

— Как так плюнь?! А автомат?! А если в плен будут брать?!

…Разумеется, что оба были контужены до крайней степени…

*****

В составе международных сил ООН в Персидский залив пришел БПК «Адмирал Трибуц». Группой морского спецназа на его борту командовал мой приятель, фамилию которого назвать не хочу по определенным причинам. «Работали» посменно. Неделю работают наши, неделю НАТОвцы. Во время отдыха и трогать не моги… И тут приятеля вызывают французы и говорят:

— Вам надо выйти.

— Это почему? Американская же смена?! — спрашивает мой приятель.

— Дело в том, что на море волнение три балла, — отвечают ему.

— И что с того?

— Да, ничего, но вам надо выйти.

Больше приятель вопросов не задавал, вышел с борта «Трибуца» со своими матросами и пошел выполнять, что сказано. Потом выяснилось, что американцы просто не умеют выходить за борт при волнении три балла и выше. Могут быть травмы… Американские «коммандос» и корпус морской пехоты США набран из контрактников, которых долго и упорно обучают премудростям военного дела.

Группы морского спецназа РФ под командованием моего приятеля состояли из обычных призывных российских парней. Травм не было.

*****

— Какие хорошие у вас бронежилеты, — с завистью сказал вахтенный офицер французского военного флота.

— Чего? — не сразу понял мой приятель.

— Бронежилеты у вас очень хорошие, — пояснил француз. — Они так облегают тело, что их практически незаметно!

— Да на нас и бронежилетов-то никаких нет!!! — удивился мой приятель. — Зачем таскать на себе лишнюю тяжесть? Лучше патронов побольше взять!

По его рассказу, у француза сделались глаза, будто бы он увидел динозавра.

В кают-компании авианосца приятелю был задан не очень скромный вопрос: «А сколько получают ваши матросы?» Приятель решил не позорить Россию и приврать. Ответил так:

— Два с половиной доллара… в сутки… (хотел сказать, что в неделю, но решил: врать, так врать!)

Французы недоуменно покрутили головами и ответили:

— Нет, вы непобедимы!!!

Таких историй в моей практике тысячи. Или, во всяком случае, сотни.

Русский солдат. В ноги ему поклониться надо!

НАДЕЖДА

У меня Белоснежки не было, у меня была любимая женщина, а это не одно и то же. Она была невестой моего приятеля. Первый раз я ее увидел, когда духи расстреляли нашу колонну. Смотрю — бежит по асфальту в красной майке, живая мишень, и орет дурным голосом: «Там раненые остались!» — «А ты медсестра?» — «Нет, строитель». — «Ну и сиди тихо, будут тебе твои раненые».

Собрал восемь человек, пошли отбивать, отбили. Правда, потом отбивать пришлось меня. Я в той атаке первый раз был ранен. Раненых, которых отбили, собрали и погрузили в БТР. А вот отойти сами не успели. Меня, во всяком случае, снайпер — «аист черный» — прилично достал.

А потом, когда я вернулся после лечения, как-то на 7 ноября собрались выпить водки, и приятель мой, Олег, говорит: «Что это мы, как кони педальные, без баб да без баб? Давайте по бабам сходим». И пошли к знакомым. Смотрю, там она — Надежда. Тоже в гости пришла. Олег ее увидел, и его переклинило: «Люблю — не могу». Я ему: «Ты коня-то притормози — у тебя в Екатеринбурге жена». — «Да я с ней три года не живу…»

Словом, я уехал в отпуск, а когда вернулся, у них уже все сложилось и дело к свадьбе шло. Нади тогда в батальоне не было. Она тоже в отпуск уехала. Олег аж изнылся без нее.

Месяца через полтора настал Надежде срок из отпуска возвращаться. Олег отпросился у комбата слетать в Кабул, встретить ее у самолета. Словом, комбат дал ему краткосрочный отпуск. Погода была нелетная, вертолетов на Кабул не было. Олег каждое утро на вертолетной площадке ждал, а к обеду возвращался в роту. Так и в то злосчастное 18 марта было.

Около обеда прозвучала боевая тревога. Третья рота улетела прочесывать кишлак Сахибхан в шестидесяти километрах южнее Газни. А наша первая должна была выйти туда на броне, чтобы помочь роте Бекоева, если что не так пойдет.

Собирались мы неохотно — ясно было, что пока будем по бездорожью добираться, рота Бекоева уже три раза обратно успеет вернуться. Вдруг смотрю — Олег вдоль колонны идет с автоматом на плече: «Я с вами». — «У тебя отпуск, куда ты прешься?» — «А мне скучно». Я ему даже сказал, чтобы он дурака валять перестал, а он: «Все равно к вечеру уже вернемся, а завтра я и полечу за Надей».

Сели, поехали. Ка-а-ак вляпались! Рота Бекоева чуть ли не наполовину легла. Меня в очередной раз ранили в палец, прямо в нервные окончания — ранение не тяжелое, считай царапина, а боль такая, что искры их глаз сыплются.

Олег оттащил меня под стену и, пока санитар меня перевязывал, убежал отбивать третью роту. Пяти минут не прошло — слышу по радиостанции: «У «десятого» потери». Меня как торкнуло: «Олег!» И точно. Сразу насмерть, даже «мама» не успел сказать.

На следующий день к обеду приезжаем в батальон, а на плацу Надежда стоит. Лицом вся черная. Колонну ждет. Знала уже, что тело Олега у меня в боевой машине в десантном отсеке лежит.

На девять дней, когда она собрала поминки, думал, водка поперек горла станет, а на сорок дней горе понемногу утихло, были новые потери, подзабылось все, острота прошла, сгладилось, можно сказать. Говорил же, психика человеческая такая. Для мирного времени сорока дней мало, а на войне — вполне приличный срок.

Словом, помянули Олега, и я пошел караул проверять. А ребята пока еще у Надежды за столом оставались. Надя вышла меня провожать, на улице протянула руку, словно бы попрощаться, я тоже протянул. А она что-то сунула мне и обратно в дом зашла. Я ладонь разжал — а там ключ. Надо сказать, что нас никто не осудил. Олега-то все одно не вернешь, а жизнь продолжается — и это не красное словцо. А-ля гер ком а-ля гер.

Прожили мы вместе полгода. До моего второго подрыва. Я возвращаться уже должен был, мне семь дней до замены оставалось. Спим, Надя будит: «Тревога!» Прибегаю в штаб. Оказывается, в пятнадцати километрах от нас духи — не знаю уж, чем себя по ушам хлопало боевое охранение на аэродроме, но духов они прохлопали.

Представьте, двадцать четыре боевых вертолета, как на параде, стоят в одну линеечку строго друг напротив друга, все с боекомплектом. А духовская разведгруппа просочилась через посты боевого охранения на газнийский аэродром и долбанула по ближайшему вертолету из безоткатки почти в упор.

И это был Ми-24 огневой поддержки, и под каждым пилоном у него по двадцать четыре ракеты или что-то около того, и все они стали загораться и лупить точно по двум Ми-8, которые стояли напротив. Словом, с одного выстрела три вертолета как корова языком слизала.

Через несколько часов прилетел на аэродром генерал-майор, тогдашний начальник штаба армии. Ножонками затопотал, трибуналом загрозил: «У вас тут целый батальон спецназа под задницей, а духи шарашат, как у себя дома. Где разведчики?»

Наехал на комбата. Комбат, как водится, наехал на меня: «Готовь группу». — «Куда?» — «В Искаполь». Был такой духовский базовый район от нас неподалеку, оттуда их разведгруппа и пришла. Я, признаться, слегка струхнул, и было с чего. Некоторое время назад Искаполь пытались взять целой армейской операцией. Чуть ли не две дивизии участвовало, авиации в полнеба, артиллерия, танки — и все без толку.

Словом, вышла у меня с комбатом перепалка. «У нас первая рота на засаде, вторая на засаде, третья в карауле, рота минирования разукомплектована, людей нет как таковых!» Он говорит: «Роди!» Я пошел по ротам собирать больных, хромых, убогих — набрал-таки шестнадцать человек.

Вопрос уперся в то, кто группу поведет, ибо офицеров с опытом боевым тоже не было — все в горах. Словом, пришлось назначать командиром группы самого себя, хотя мне до замены семь дней оставалось. Я мыслями уже на родине был, ан нет, не тут-то было!

Подошел к комбату, говорю: «Я их близко к Искаполю не подпущу». — «И не надо. Пока нет нормальных разведчиков, ты с этими калеками походи и засветись, чтобы духи знали, что здесь работает наша разведгруппа».

Вообще-то задача гробовая. Засветившаяся разведгруппа — первый кандидат в покойники. А тут предлагают засветиться умышленно. Задумаешься о вечном.

Но худо-бедно и эту задачу мы выполнили. А вот на отходе к своим позициям подорвались на минном поле — ну не повезло, так бывает. На то она и война…

Было полчетвертого утра. Привезли меня в нашу медроту в несколько неадекватном состоянии: ноги и левая рука были перебиты, а в правую капельницу воткнули. Сознание плывет от потери крови.

Чувствую, кто-то сидит в темноте на кровати и душит меня. Чья-то рука на горле лежит — и не вздохнуть, и не выдохнуть. Я пошевелился, в себя пришел, а это Надя по шее гладит.

Принесли мою куртку. За пять минут до подрыва я накинул ее — холодно очень было в горах — и застегнул до горла, чего обычно не делал. Осколок попал в заклепку напротив сонной артерии, вырвал капюшон и ранил радиста за моей спиной.

В меня тогда девятнадцать осколков влезло. Один сидел в коленном суставе, и врачи долго думали, что теперь с ногой делать. Вопрос стоял, будет она теперь сгибаться или не будет уже никогда. Словом, пригодится она мне теперь или не пригодится.

И тогда Надька сказала: «Ты не сможешь жить с женой, если станешь инвалидом. Она будет чувствовать себя жертвой и доведет тебя своей жертвенностью до родимчика. Я тебя знаю лучше, чем она, хоть и у нее есть от тебя ребенок. Если ты не будешь ходить, я заберу тебя к себе». — «А ты не будешь чувствовать себя жертвой?» — «Нет. Для меня это шанс».

Через неделю врачи согнули мне ногу, выяснилось, что она будет работать. Надя уехала к матери в Тобольск, а я в Москву к жене и дочке.

Мы встретились через десять лет на могиле Олега под Петербургом. Я был уже разведен, а она так и не вышла замуж. Мы не пытались ничего склеить заново, но нам было хорошо те три дня, что мы прожили там. Год назад она позвонила мне в Москву и сказала, что все-таки вышла замуж. Первый раз в жизни. Она не решалась на этот шаг восемнадцать лет.

Я поздравил ее, счастья пожелал, и мне показалось, что искренне это сделал. И только положив трубку, вдруг понял, что в глубине-то души мне немножечко горько. 

 

Площадки газеты "Спецназ России" и журнала "Разведчик" в социальных сетях:

Вконтакте: https://vk.com/specnazalpha

Фейсбук: https://www.facebook.com/AlphaSpecnaz/

Твиттер: https://twitter.com/alphaspecnaz

Инстаграм: https://www.instagram.com/specnazrossii/

Одноклассники: https://ok.ru/group/55431337410586

Телеграм: https://t.me/specnazAlpha

Свыше 150 000 подписчиков. Присоединяйтесь к нам, друзья!