Автор: ПАВЕЛ ЕВДОКИМОВ

ИЗМЕНА И ПОДВИГ

«ВСЕ СЧИТАЮТ, ЧТО НАСТУПАЮЩЕЙ НОЧЬЮ НАЧНЕТСЯ ВОЙНА»

В бессмертной трилогии «Живые и мёртвые» писателя, поэта, драматурга, и военкора Константина Симонова, прошедшего Великую Отечественную войну от «А» до «Я», есть такой диалог:

«Слушай, — сказал Серпилин, перегнувшись через стол и глядя ему прямо в глаза. — Ты на этом же самом месте накануне войны сидел. Скажи мне: как вышло, что мы не знали? А если знали, почему вы не доложили? А если он не слушал, почему не настаивали? Скажи мне. Не могу успокоиться, думаю об этом с первого дня на фронте. Никого не спрашивал, тебя спрашиваю…»

«Спроси чего полегче!» — стукнул кулаком по столу Иван Алексеевич, и глаза его стали злыми и несчастными.

Серпилин не сробел перед этими глазами, он хотел спросить еще, но Иван Алексеевич остановил его, прижал его руку к столу и сказал решительно, почти грозно:

«Молчи! Врать не хочу, а отвечать не могу! — И, глотнув так, словно ему не хватало воздуха, спросил совершенно другим голосом: — Как твоя Валентина Егоровна? Как здоровье? Как выглядит? Тут, когда ты в окружении был, приходила ко мне. Совсем лица на ней не было…»

Весь этот разговор и передал Серпилин жене, со всеми подробностями, заставлявшими его бледнеть, когда он рассказывал, а ее бледнеть, пока она слушала.

— Не понимаю, — тихо сказал Серпилин, близко наклоняясь к жене и глядя в ее печальные глаза. — Не понимаю, в грудь готов себя бить — не понимаю: как такой человек, как Сталин, мог не предвидеть того, что готовилось?! В то, что не докладывали, не верю.

Генерал Серпилин задал своему другу вопрос, который всю жизнь мучил и его, хорошо знавшего Сталина, — так почему же?..

«ТАРТЮФ, ИЛИ ОБМАНЩИК»

В тот субботний вечер 21 июня в городских парках Минска звучали духовые оркестры, в кинотеатрах было полно зрителей, во многих школах шли выпускные балы.

На сцене Центрального клуба Красной Армии в Минске давали комедию Мольера «Тартюф, или Обманщик». На сцене корифеи МХАТа, приехавшие на гастроли из Москвы.

«Мы искренне смеялись, — вспоминает первый заместитель командующего войсками Западного военного округа генерал Иван Болдин. — Веселил находчивый артиллерист Яшка, иронические улыбки вызывал Попандопуло. Музыка разливалась по всему залу и создавала праздничную атмосферу».

Болдин ошибся: театр оперетты гастролировал в Минске весной, а это были актеры МХАТа. Генерала просто подвела память, что, в общем-то, немудрено — сколько событий (и каких!) прошло с той поры. Дело совсем в другом.

Посмотреть на игру московских актеров пришли первые лица республики — гражданские и военные. Среди них — первый секретарь ЦК КП (б) Б Пантелеймон Пономаренко.

«Неожиданно в нашей ложе показался начальник разведотдела штаба Западного Особого военного округа полковник С. В. Блохин. Наклонившись к командующему генералу армии Д. Г. Павлову, он что-то тихо прошептал.

— Этого не может быть, — послышалось в ответ. Начальник разведотдела удалился.

— Чепуха какая-то, — вполголоса обратился ко мне Павлов. — Разведка сообщает, что на границе очень тревожно. Немецкие войска якобы приведены в полную боевую готовность и даже начали обстрел отдельных участков нашей границы.

Затем Павлов слегка коснулся моей руки и, приложив палец к губам, показал на сцену, где изображались события гражданской войны. В те минуты они, как и само слово «война», казались далеким прошлым.

Никто из сидящих в зале, а тем более люди невоенные, даже предполагать не мог, что буквально рядом начинается поистине чудовищная война, которая повлечет за собой огромные жертвы и разрушения, тяжкие страдания и уничтожение бесценных культурных и научных богатств, созданных человеческим гением» (И. Болдин, «Страницы жизни», Москва, 1961 год).

Теперь мы знаем, что сообщил Павлову начальник разведки: большое движение немецких войск наблюдается на правом фланге, в течение полутора суток в Сувалкский выступ идут беспрерывно немецкие механизированные колонны. На участке Августов — Сопоцкин во многих местах со стороны немцев снята проволока заграждения…

Однако командующий округом продолжает находиться в театре, приобщаясь к искусству.

На седьмой день войны Минск пал.

Генерал Павлов был предан военному суду и по его приговору расстрелян (вместе со своими ближайшими подчиненными). Реабилитирован при Хрущёве Военной коллегией Верховного Суда СССР.

МИФ О «НЕОЖИДАННОМ» НАПАДЕНИИ

Готовя блицкриг, Гитлер не подозревал, что благодаря героизму, мужеству и высочайшему профессионализму советских разведчиков в Москве прекрасно знали практически все, что касалось плана «Барбаросса». В том числе время начала выдвижения войск Вермахта на исходные для нападения позиции. Не говоря уже о том, какие группировки и на каком направлении будут наносить удар.

Если исходить из рассекреченных и уже опубликованных на сегодня данных разведслужб о подготовке Рейха к войне, то едва ли найдется какой-либо аспект этой подготовки, который не был бы известен им, а, следовательно, и высшему военному командованию СССР.

Нападение на Советский Союз не было внезапным. Таково, кстати, категорическое мнение многолетнего начальника ГРУ генерала армии П. И. Ивашутина.

Однако это не позволило предотвратить катастрофу лета 1941-го. Почему? Согласно утвердившемуся мнению, войска, вопреки позиции Генерального штаба РККА, не дал привести в полную боевую готовность Сталин, утвердившийся в своей гениальности и не веривший в нападение Гитлера. Стало быть, он и виновен в катастрофе лета 1941-го.

По другой версии, которой придерживаются апологеты «исторической школы» предателя Резуна («Суворова»), Сталин сам хотел напасть на Германию, а Гитлер упредил его в этом намерении, нанеся сокрушительный превентивный удар.

…Выбирая дату агрессии, фюрер германской нации руководствовался несколькими соображениями. Приводя в действие план «Барбаросса», Гитлер предполагал обойтись без зимней кампании, разгромив противника в приграничных сражениях, и затем, развивая успех, вырваться на оперативный простор, к Москве, и одним ударом покончить со вчерашним заклятым союзником — что фактически и произошло. Не хватило самой «малости».

В своей знаменитой речи 3 июля 1941 года Сталин по политическим соображениям глобального порядка употребил слова «неожиданно» и «вероломно» применительно к факту нападения нацистской Германии на Советский Союз. Термином же «внезапно» впервые стал оперировать Хрущёв, начиная с ХХ съезда КПСС.

При наличии оперативной готовности само по себе объявление войны фактически не влияет на ход боевых действий и имеет только политический смысл; Гитлер, разумеется, не хотел терять лицо в глазах Европы, а потому действовал по классике: вначале разрыв дипломатических отношений, затем — война.

Но Сталин не дал ему такой возможности. Вот почему посол Рейха в СССР граф Шуленбург был принят наркомом иностранных дел Вячеславом Молотовым только после того, как началось вторжение, — ранним утром 22 июня 1941 года.

БЕЛОРУССКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ

Когда речь заходит о данных советской разведки относительно точной даты нападения Германии на СССР, часто забывают, что в мае и июне 1941-го по этому поводу царил полный разнобой: сообщалось то одно, то другое.

Более того: даты начала блицкрига не знал и сам Гитлер! И только за неделю до начала войны он принял окончательное и бесповоротное решение.

Кроме того, Берлин самым активным образом занимался распространением дезинформации относительно своих намерений на Востоке. Делалось это мастерски, профессионально, с привлечением представителей третьих стран.

Однако Гитлер не подозревал, что 15 июня советская разведка пограничных войск выявила факт подготовки Вермахта к повторному выдвижению на исходные для нападения позиции.

Были добыты документальные данные о распоряжении германских военных властей в адрес жителей приграничных сел до 4 часов утра 18 июня эвакуироваться в тыл на расстояние не менее 3 километров, а на некоторых участках — до 20 километров.

15 июня по линии Разведуправления Генштаба РККА поступили данные о том, что стратегическое развертывание войск Вермахта завершено. На следующий день были получены данные о предстоящем нападении Германии именно 22 июня.

Разведка НКГБ, опираясь на данные закордонных резидентур, в свою очередь, к этому времени один раз — 11 июня — уже сообщила дату «22 июня», а также информировала о завершении военных приготовлений Германии и готовности Вермахта к нападению в любой день после 17 июня.

Историк Арсен Мартиросян подробно проанализировал все, что предшествовало 22 июня. Вот что он пишет: «Со стороны Сталина, учитывая эти и еще массу других тревожных данных, последовала реакция. Был отдан приказ о срочном проведении в течение светового дня 18 июня воздушной разведки вдоль всей линии границы в полосе компетенции Западного Особого военного округа. Тот факт, что эта воздушная разведка была осуществлена в полосе именно Западного округа, означает, что Сталин особое значение придавал безопасности именно на Белорусском направлении. Это, кстати, одно из тех самых доказательств, что в его сознании Юго-Западное направление не превалировало над другими, как некоторые историки пытаются нам вдолбить» (цитата по «Красной Звезде» от 16 февраля 2011 года).

К сожалению, об этом знают только те, кто живо, вдумчиво интересуются трагическими событиями весны-лета 1941 года, собирая и анализируя разные источники.

«СО ДНЯ НА ДЕНЬ»

Как была проведена эта воздушная разведка? Вот как это выглядело в описании непосредственного исполнителя задания Сталина — Героя Советского Союза генерал-майора авиации (с 4 июня 1940 года) Георгия Нефёдовича Захарова, командовавшего перед войной 43-й истребительной авиадивизией Западного Особого военного округа:

«…Где-то в середине последней предвоенной недели — это было либо семнадцатого, либо восемнадцатого июня сорок первого года — я получил приказ командующего авиацией Западного Особого военного округа пролететь над западной границей. Протяженность маршрута составляла километров четыреста, а лететь предстояло с юга на север — до Белостока.

Я вылетел на У-2 вместе со штурманом 43-й истребительной авиадивизии майором Румянцевым. Приграничные районы западнее государственной границы были забиты войсками. В деревнях, на хуторах, в рощах стояли плохо замаскированные, а то и вовсе не замаскированные танки, бронемашины, орудия. По дорогам шныряли мотоциклы, легковые — судя по всему, штабные — автомобили […]

Количество войск, зафиксированное нами на глазок, вприглядку, не оставляло мне никаких иных вариантов для размышлений, кроме единственного: близится война. Все, что я видел во время полета, наслаивалось на мой прежний военный опыт, и вывод, который я для себя сделал, можно сформулировать в четырех словах: со дня на день.

Мы летали тогда немногим более трех часов. Я часто сажал самолет на любой подходящей площадке, которая могла бы показаться случайной, если бы к самолету тут же не подходил пограничник. Пограничник возникал бесшумно, молча брал под козырек и несколько минут ждал, пока я писал на крыле донесение. Получив донесение, пограничник исчезал, а мы снова поднимались в воздух и, пройдя 30-50 км, снова садились. И я снова писал донесение, а другой пограничник молча ждал и потом, козырнув, бесшумно исчезал. К вечеру таким образом мы долетели до Белостока и приземлились в расположении дивизии Сергея Черных…» (Захаров Г. Н. «Я — истребитель». Москва, Воениздат, 1985 год).

В результате, в режиме реального времени в течение одного светового дня была собрана интегральная разведывательная информация, наглядно подтвердившая факт начала выдвижения ударных группировок вермахта на исходные для нападения позиции.

Данное мероприятие было организовано по приказу Сталина командующим ВВС Павлом Жигаревым, который вместе с Богданом Кобуловым (заместителем Берии) 17 июня побывал в Кремле.

А как отреагировал на разведывательный полет командующий округом (уже фронтом!) генерал армии Павлов? Точнее, на собранные данные и главный вывод, что война с Гитлером начнется «со дня на день».

«Слушая, генерал армии Д. Г. Павлов поглядывал на меня так, словно видел впервые. У меня возникло чувство неудовлетворенности, когда в конце моего сообщения он, улыбнувшись, спросил, а не преувеличиваю ли я. Интонация командующего откровенно заменяла слово «преувеличивать» на «паниковать» — он явно не принял до конца всего того, что я говорил».

Тогда, по словам Захарова, командующий ВВС округа генерал И. И. Копец заявил, что нет никаких оснований брать доклад под сомнение, и командующий округом, чтобы сгладить возникшую неловкую паузу, произнес несколько примирительных во тону фраз и поблагодарил за четко выполненное задание».

«Позднее я узнал, что результатом нашей разведки и сообщения командующему был приказ одному из танковых корпусов срочно подтянуться к границе из района летних учений. Но и эта минимальная мера предосторожности запоздала: война застала танковый корпус на марше», — заключает генерал Захаров.

ТЕЛЕГРАММА ЖУКОВА

Готовя блицкриг, Гитлер в последние перед нападением дни «ушел на дно». По приказу Сталина нарком Вячеслав Молотов обратился к германскому правительству с предложением срочно принять его с визитом.

Данный факт четко зафиксирован в записи от 20 июня 1941 года в дневнике начальника Генерального штаба Сухопутных сил Рейха генерала Франца Гальдера: «Молотов хотел 18.6. говорить с фюрером». На это предложение последовал немедленный отказ немецкой стороны.

«После такой основательной проверки у Сталина не осталось никаких сомнений в том, что война грянет через четыре дня, — отмечает Арсен Мартиросян. — И когда 18 июня Тимошенко и Жуков доложили ему полученную из Киева от Пуркаева (начальника штаба КОВО — Авт.) информацию от перебежчика, которая в очередной раз свидетельствовала о том, что нападение произойдет ранним утром 22 июня, Сталин сделал свой решающий вывод.

19 июня 1941 года управления Западного и Киевского особых военных округов были преобразованы во фронтовые. Это подтверждается как документально, так и в мемуарах переживших войну старших командиров.

Днем раньше, 18 июня по указанию Сталина телеграммой начальника Генерального штаба РККА командующие войсками пяти округов были официально предупреждены о возможности нападения Германии в ближайшие дни без объявления войны.

Телеграмма Г. К. Жукова предписывала также необходимость приведения вверенных им войск в боевую готовность. Причем в ряде случаев это указание было доведено и до сведения командиров дивизий. Об этом свидетельствует ряд архивных документов.

18 июня в тринадцать часов на основании директивы Военного совета Прибалтийского Особого военного округа командир 12-го механизированного корпуса генерал-майор Шестопалов отдал приказ:

«…Полковнику Черняховскому с получением настоящего приказа привести в боевую готовность все части в соответствии с планами поднятия по боевой тревоге, но самой тревоги не объявлять. Всю работу проводить быстро, но без шума, без паники и болтливости, иметь положенные нормы носимых и возимых запасов, необходимых для жизни и боя».

В тот же день танковая дивизия Черняховского в полной боевой готовности двинулась в новый район сосредоточения, ближе к границе с Восточной Пруссией.

А вот свидетельство маршала М. В. Захарова, в означенный период он являлся начальником штаба ОдВО: «За несколько дней до начала войны» в Одесском военном округе «проводились работы по оборудованию предполья» в укрепрайонах… «в соответствии с директивой Генерального штаба».

Вот почему в послевоенном опросе командиров частей западных округов, инициированном Сталиным через генерал-полковника А. П. Покровского, третий пункт был сформулирован так: «Когда было получено распоряжение о приведении войск в боевую готовность в связи с ожидавшимся нападением фашистской Германии с утра 22 июня; какие и когда были отданы указания по выполнению этого распоряжения и что было сделано войсками?»

«Телеграмма Жукова» не обнаружена историками в архивах РФ. Она, по всей видимости, была уничтожена в период правления Хрущёва, когда архивы были основательно подчищены по многим позициям. Историки «официальной школы» отрицают наличие такого документы. Не было и все тут!

Зато четкое упоминание об указанной выше телеграмме содержится на 79-м листе 4-го тома дела по обвинению командования ЗапОВО, где зафиксировано показание начальника связи генерала А. Т. Григорьева: «И после телеграммы начальника Генерального штаба от 18 июня войска округа не были приведены в боевую готовность…»

Выслушав свои показания на суде, бывший командующий Павлов отвечает: «Все это верно».

Теперь мы знаем, что аналогичные упоминания имеются и в некоторых ответах опрошенных «комиссией Покровского». Об этом же свидетельствуют и отдельные документы командования Прибалтийского округа, а также донесения командующих флотами о приведении вверенных им флотов в боевую готовность № 2, которые датированы 19 июня.

Теперь уже очевидно, что руководство НКО и ГШ, как минимум, не контролировало исполнение своих же указаний, переложив все на командующих округов. А как максимум?..

Как пример: лишь в одном (!) военном округе, Одесском, получив 6 мая 1941 года Директиву ГШ на разработку нового Плана прикрытия границы, сам «ПП» подготовили, а командиры дивизий и корпусов с ним были ознакомлены еще на стадии разработки.

Только в этом единственном округе войска вступали в войну в соответствии с новым планом прикрытия (обороны), «зная свой маневр». В остальных округах — в ПрибОВО, КОВО и особенно в Белоруссии — войска вступали в войну, имея на руках устаревшие «ПП», которые не соответствовали новой обстановке.

«НОЧЬЮ НАЧНЁТСЯ ВОЙНА»

В тот же день резидентура Лубянки сообщила из Берлина о дате 22 июня со ссылкой на сведения, полученные от ценнейшего агента советской внешней разведки «Брайтенбаха» — Вилли Лемана, руководящего сотрудника Гестапо.

Рискуя своей жизнью, агент проинформировал, что в его ведомстве получен приказ военного командования 22 июня после 3 часов утра начать военные действия против Советского Союза. Эти сведения были немедленно переданы в Москву и доложены Сталину.

19 июня 1941 года резидент НКГБ в Риме сообщил в Центр: «…На встрече 19 июня «Гау» передал сведения, полученные им от «Дарьи» и «Марты».

Вчера в МИД Италии пришла телеграмма итальянского посла в Берлине, в которой тот сообщает, что высшее военное немецкое командование информировало его о начале военных действий Германии против СССР между 20 и 25 июня сего года».

Советская контрразведка перехватила телеграмму итальянского посла в Москве Аугусто Россо, направленную в Рим, в которой с прямой ссылкой на германского посла в Москве графа Шуленбурга он сообщил, что война разразится через три дня.

Семь раз в промежутке с 10-го по вечер 21 июня агент советской военной разведки в германском посольстве в Москве Герхард Кегель («ХВЦ», «Курт»), информировал своего куратора полковника ГРУ К. Б. Леонтьева о дате нападения. Его данные концентрировались преимущественно вокруг временного промежутка 20-24 июня.

Ранним утром 21 июня 1941 года «Курт» сообщил полковнику Леонтьеву, что германский посол «получил телеграмму из министерства иностранных дел в Берлине». По его сведениям, «война Германии против СССР начнется в ближайшие 48 часов».

Прощаясь с агентом, полковник Леонтьев попросил его еще раз внимательно проверить все данные и предложил встретиться в 19 часов того же дня.

В назначенное время «Курт» сообщил, что посол Шуленбург получил из Берлина указание «уничтожить все секретные документы» и приказал всем сотрудникам посольства до утра 22 июня упаковать все свои вещи и сдать их в посольство, живущим вне посольства переехать на территорию миссии».

Подводя черту, Кегель сказал: «Все считают, что наступающей ночью начнется война».

После встречи полковника Леонтьева с Кегелем начальник военной разведки генерал-лейтенант Ф. И. Голиков приказал офицеру специальной связи срочно доставить донесение Сталину, Молотову и Тимошенко. На конвертах было указано: «Только адресату. Сотрудникам аппарата не вскрывать».

ПРОДОЛЖЕНИЕ.