Автор: Егор Холмогоров

АЗБУКА НАЦИОНАЛИЗМА-3

Формирующийся русский национализм не может быть таким же, каким был наивный национализм позапрошлого или даже прошлого века. За вторую половину ХХ века либеральная западная наука разобрала националистическую идеологию «по косточкам», постаралась объявить её «мифом» и сделать все, для того, чтобы к национализму перестали относиться серьезно. В качестве «полезной идеологии» национализм был разрешен только странам Восточной Европы и СССР, поскольку сепаратистский (то есть местечковый) национализм Латвии, Грузии или Украины был направлен против советского интернационализма, на разрушение Советской и Русской Империи. А для «демократизированной» России национализм был сразу же запрещён, поскольку все прекрасно понимают: русский национализм не бывает «местечковым». Русский национализм – это национализм имперский. И для защиты русского национализма нужно быть во всеоружии современного знания, поэтому я заранее прошу у читателя прощения за то, что сегодняшнее рассуждение будет написано чуть более сложным языком, чем предыдущие и последующие части нашей «Азбуки».

«Национализм порождает нации, а не нации порождают национализм» – таково мнение современных западных ученых. Они представляют дело так, что нация – это результат искусственного «конструирования» со стороны националистов. Что нация – это, по сути, фикция, которую изобрели националисты для своих интересов. Нации – это, якобы, феномен эпохи «модерна», Нового времени, начавшегося с Английской и Французской революций. А национализм – это технология изготовления наций «из ничего», точнее – из хаотического человеческого месива.

Эта западная теория игнорирует любые элементы национального сознания, национальной политической солидарности, национальной исключительности в древности и средневековье. Исследователи попросту отметают такие примеры со словами: «ну это же совсем не то…». Нация считается существующей лишь тогда, когда она сама называет себя нацией. Хотя, вообще-то, утверждать подобное – примерно то же, что говорить, будто электричества не было до 19 века, когда его открыли.

Впрочем, и в современной науке о нации находится достаточно авторов, которые отрицают «модернистскую» трактовку нации и, опираясь на исторический материал, на реальные факты истории, смело говорят о «досовременных» нациях. Но противопоставлять «досовременные» и «современные» нации – так же нелепо, как противопоставлять «доэдисоновское» и «эдисоновское» электричество. Разница не в предмете, а в умении, технологическом навыке работы с ним. Новое время дало национализм, который позволяет нации осознать себя и выработать методы самоутверждения и самосовершенствования.

Национализм – это технология мобилизации нации, а никак не её создания. И в качестве технологии национализм действительно современен. Хотя это не означает, что национальная мобилизация отсутствовала в античности или в средневековье. Не случайно, что героиня французского национализма – Жанна Д“Арк – это совсем не припудренный манекен конца XVIII века, а простая крестьянка. Крестьянка, умевшая провозглашать c подлинным и искренним пафосом базовые для французского национализма принципы. Жанна – подлинная мученица национализма, освященного светом христианской веры. Но отнюдь не первая его мученица. Примеры национальной мобилизации и националистического сознания разбросаны в истории от древнего ханьского Китая и Эллады, до Макиавелли и Святого Патриарха Гермогена.

Национализм как технология

Современный национализм – это осознавшая себя и задокументированная (что особенно важно) технология национальной мобилизации.

Его появление – часть общего процесса цивилизации. Суть этого процесса – в овладении человеком навыками управления собственным поведением, эмоциями, а затем и стратегическими целями собственного поведения. Цивилизация предполагает развитие в человеке сознательного контроля над своим поведением, и, одновременно, «автоматизацию» многих поведенческих форм, превращение их сознательного действия, требующего умственного усилия, в почти биологический поведенческий фон. Если древний и средневековый этап этого процесса шел по линии выработки правил и принципов поведения, – этоса поведения, то современный, «европейский» этап является технологическим.

Технология ориентирована не на должное, а на наиболее эффективное и рациональное, предполагающее определенные правила, с помощью которых максимальный результат достигается с помощью минимальных затраченных усилий. Древний национализм существовал как свод должных правил поведения по отношению к своему народу, современный же национализм предполагает организацию совместной деятельности народа. Должен наступить и следующий этап – смысловой, на котором человеку будет доступно овладение и рациональное использование смыслов своего поведения.

И тогда на смену технологическому национализму, предполагающему «массовое общество» – массовую армию, всеобщее голосование, средства массовой информации, может придти национализм смысловой – полагающий для нации некоторые предельные цели (и анти-цели, то есть то, чего мы не хотим и что мы отрицаем).

Для этического этапа характерно было стремление к овладению «правами», – то есть возможностью устанавливать правила и ограничения для других и не допускать установления их для себя. В пределе это сводилось к идее «своим всё можно, а чужим ничего нельзя».

Для технологического этапа важнейшим делом было овладения «ресурсами» – капиталом, коммуникациями, политическими позициями. Опять же, в пределе это сводится к идее «у нас должно быть всё, а у чужих не должно быть ничего».

Для смысловой эпохи на первое место выходит овладение смыслами и умение их видеть, выдвигать, или, напротив, разрушать. Поэтому первейшей задачей национализма становится умение задать смысловое пространство нации и оградить его от чуждых и ложных смыслов, дезорганизующих жизнь нации.

У нас есть все основания связывать этот новый этап с Россией, а не с Европой или Америкой, как технологический, а новый тип «смыслового национализма» с формирующимся русским национализмом. Русская идея состоит в том, чтобы все идеи были русскими, а нерусских идей не было вообще.

На новом этапе нам понадобится способность формулировать национальные проекты, смысловые целостности направляющие деятельность нации в согласии с общей целью. Старинный национализм возникает тогда, когда перед нацией встают грозные вызовы и не ставит перед собой долгосрочных целей. Национальный проект, когда он возникает, опознается уже задним числом, после своего окончания. Современный национализм начинается с выдвижения и осуществления проекта. Он мобилизует нацию не только в ответ на угрозу, но и для идеальной цели. Однако для этого ему требуются многочисленные приводные ремни «технологии».

Смысловой этап истории национализма предполагает, что сам по себе факт выдвижения определенных идей, само провозглашение проекта, запустит механизмы его реализации. А мобилизация нации будет тотальной и постоянной за счет того, что отныне мобилизующим фактором является сам строй мысли.

Задача русского национализма как идеологии и мобилизационной технологии – с самого начала создавать себя прежде всего как смысловую систему, а затем распространять себя на «нижние этажи» – технологический и этический. Наш порядок национального действия: от национальных смыслов, через национальный порядок к национальному поведению. Именно поэтому борьба за интеллектуальную гегемонию является для русского национализма первенствующей задачей, из решения которой будут вытекать как задачи чисто политические (овладение властными и материальными ресурсами) и образовательные (то есть формирование матрицы, этики национального поведения). Можно сказать, что именно установление смыслократии, приобретение Россией интеллектуального доминирования на новом этапе процесса цивилизации и является тем национальным проектом, той сверхзадачей, которую ставит перед собой русский национализм после реализации им первичных оборонительных задач.

Нация как субъект конфликта

Правильное понимание феномена национализма избавляет нас от целого спектра ложных трактовок нации. Прежде всего тех трактовок, которые предлагают нам понимать нацию как «продукт» национализма. В результате нация из полновесного политического смысла, который властно побуждает людей убивать и умирать, жертвовать и строить, превращается в надувательство, в фантом, который растворится в воздухе так же легко, как был в свое время соткан.

Если нация может быть «изобретена», то получает совсем другой статус феномен «самопровозглашенных наций», сепаратистских образований, раскалывающих большие исторические нации во имя местного национализма. Историчная концепция нации позволит отличить нации-подделки от подлинных наций, а западный «конструктивизм» их смешивает, приравнивает исторические нации и недавно слепленные новоделы друг к другу: дескать, всё это поделки и подделки.

Один из исследователей сравнил науку о национализме с группой слепых ученых, которые пытаются описать слона наощупь. Один держится за ногу и говорит, что слон похож на столб, другой за хобот, и сравнивает слона со змеей, третий прикасается к клыкам и считает слона оружием. Но при всей яркости этого образа он поверхностен. Предполагается, что зрячий ученый увидел бы слона «на самом деле» и смог бы дать его описание. Но представители всех социальных наук, в этом случае, слепы. Даваемые ими определения никогда не достаточны и предмета не исчерпывают.

Социальное познание можно уподобить мифологическому сознанию древних, когда солнце уподоблялось то корове, то ладье, то колеснице, и в этом мифологическом описании не усматривалось никаких противоречий. Большинство важнейших понятий являются такого рода мифологемами. К ним приложимы десятки противоречивых описаний, каждое из которых описывает не просто «часть» предмета, но предмет целиком, однако лишь в определенном контексте. Меняется контекст – меняется и полное описание. И лишь держа в уме образ, возникающий в наложении друг на друга этих описаний мы можем ухватить смысл самой мифологемы и обращаться с ней умело и аккуратно.

Понимаем мы нацию так или иначе – меняются наши образы политики и истории, меняются и сама политика и история, причем не только в настоящем и будущем, но и в прошлом. Конструктивная и смыслообразующая роль наций в истории и подсказывает нам первое, наиболее общее определение нации. Нации – это человеческие объединения и группы, экономическая, политическая и культурная конкуренция между которыми выходит за пределы одного-двух поколений. Но вообще-то нации конфликтуют в длительной временной протяженности, многие столетия, если не тысячелетия.

Когда люди пишут историю, то за единицу исторического структурирования берутся большие и малые народы и государства, этими народами создаваемые. Однако между народом и нацией надо проводить строго различие. Народ – это носитель культурной самости, носитель идентичности, которая утверждается и отстаивается в историческом конфликте. Но народ может быть и не конфликтен, может существовать «в себе», не входя в «большую историю», но и не теряя от этого своего лица. Нация рождается в конфликте, нации не существует до тех пор, пока на горизонте исторического существования народа не появится «другой», причем этот другой выступает как в той или иной степени «враг» – представитель не просто иной культуры, но конкурирующих притязаний на то же жизненное пространство.

Существование «врага» формирует этническую идентичность «против кого-то», политическое тело этноса, которое и выступает в истории как нация. (Иногда, впрочем, и внутренний конфликт может быть оформлен как конфликт двух наций – но это уже другая тема).

Первые прото-нации появились тогда, когда древние племена впервые столкнулись в борьбе за территории и ресурсы, а настоящие нации появились, когда ставкой в игре стали большие пространства, великие властные притязания и «общечеловеческие» религиозные и культурные идеи. Эпохой рождения «настоящих» наций следует считать период «осевого времени», то есть эпоху, когда поведению и мифам этнических групп дается «общечеловеческое» истолкование, порождающее возможность настоящего непримиримого конфликта.

Первым документом этого этического национализма является Ветхий Завет, конституирующий Израиль как «нацию», сотворенную, подобно первому человеку, непосредственно Богом. Именно ветхозаветный дух придал особую интенсивность европейскому строительству наций и национализму, который далеко обошел национализмы других цивилизаций по степени разработанности и уровню самосознания. Европейский национализм был не «изобретением наций», а их реализацией на новом технологическом уровне – как не было изобретение ружья изобретением оружия, а изобретение книгопечатания изобретением книги. Нации стало намного «удобнее» существовать, а культура политического конфликта между ними была доведена до утонченности, в которой конфликт из-за сравнительно незначительных ресурсных интересов мог быть представлен как столкновение глобальных цивилизационных смыслов.

Классический пример именно такого столкновения – Первая Мировая Война.

Именно эта война стала переломным этапом в истории наций и национализма. С одной стороны, после нее была утеряна европейская «эксклюзивность» в обладании технологией нации – началось великое пробуждение Востока. Причем сплошь и рядом, и на Востоке и в Европе, наряду с технологизацией старых наций появлялись псевдо-нации, вырывавшие у колониальных держав независимость, после чего погружавшиеся в свои местные племенные конфликты. Здесь, в зонах малоинтенсивных племенных конфликтов, не вышедших даже на уровень «этического национализма», попросту отсутствовали объективные политические предпосылки для национализации: кроме колонизаторов не оказалось никакого «общего врага».

С другой стороны, начался бунт смыслов против реальной и технологичной «реальной политики» – большевизм и фашизм породили великие смысловые системы. Этот бунт смыслов был подавлен лишь после Второй Мировой войны. Безоговорочное торжество демократического мира над коммунизмом в свою очередь породило новые конфликтные смысловые модели – от «антиглоаблизма» до «исламизма», и, в частности, нарождающуюся модель русской реакции, русского смыслового национализма. Различение «друга» и «врага», разделенных «большими смыслами» ведет к фактическом рождению «мега-наций», таких как «Европа» или «исламский мир» (разумеется не все исламские страны, а те, в которых принимается конфликтная исламская модель). Переживающая период распада советской мега-нации, распространившейся далеко за пределы СССР, – в Восточную Европу, на Кубу, даже в Африку, Россия, обретя свой национальный смысл, начнет формировать контуры новой мега-нации, оформленной новым политическим смыслом.

Нация и государство

Различение «друга» и «врага», «своего» и «чужого», порождает феномен политики и государства. Государство задает политическую структуру нации и мобилизует её ресурсы на ведение конфликта, подавляя внутренние противоречия, которые мешают успешному ведению внешних конфликтов. Технологические разработки национализма – это разработки в области националистического «снятия» внутренних конфликтов, порождающих коллаборационизм, предательство, феномен «пятой колонны». И здесь заря «смысловой эпохи» значительно потрясла архитектуру конфликта, созданную в рамках традиционных националистических технологий. «Пятая колонна» – фашистская, коммунистическая, демократическая стала всеобщим явлением, порождая массовое «национальное предательство». Это предательство было, на самом деле, предательством на «политическом», но не на «смысловом» уровне, на котором выковывались новые мега-национальные идентичности, принадлежность к которым для коллаборантов была важнее старых национальных.

Однако самым важным и фундаментальным достижением развитого национализма стала идея политического контроля нации над государством, и идея права нации на выбор государственности, которая адекватно представляет нацию в историческом конфликте. Для многих государств «старого порядка» это «открытие национализма» ознаменовалось революциями, в ходе которых старое государство либо разрушалось, либо подчинялось нации, начавшей претендовать на непосредственный политический суверенитет. Национализм сделал редкостью государства, отказывавшиеся быть инструментом национальных интересов, то есть либо «государства в себе» старого образца, либо «иноплеменные» государства, вроде манчжурского режима Цинь в Китае.

Национализм породил понимание нации как этнокультурного сообщества, претендующего на политический контроль над государством или создание новой государственности, выступающей инструментом реализации интересов этноса в историческом конфликте.

Говоря проще, нация – это народ (этнос), который претендует на политическую власть в государстве.

Национальный союз

Оформление нации исторической как нации господствующей не может не привести к возникновению естественного вопроса о соотношении этой господствующей нации с другими народами, включенными в государственную систему страны. Если одна нация господствует, то что происходит с остальными? Означает ли это, что они оказываются в рабстве? В отличие от древних и средневековых этнократий, при которых один национальный элемент чаще всего действительно порабощал другой, иногда – в рамках одного государства, национализм предоставил возможность ассоциации различных этнокультурных групп с господствующей нацией.

Вообще, является очень распространенным заблуждением мнение о том, что национализм ввел в историю понятие национальной нетерпимости и национальной исключительности. Напротив, донациональное, племенное понимание конфликта двух этнических групп чаще всего вело к примитивной резне в стиле «тутси-хуту», поскольку отсутствовало то общее, ценностное поле, которое один народ мог бы передать представителям другого народа, включив их в конфликт не в качестве врагов или мешающего под ногами кустарника, а в качестве союзников и друзей.

Идея нации, наполняя исторический конфликт ценностным содержанием, позволила выстроить иерархию тех, кто «за» или «против» той или иной стороны в конфликте. Идея нации не исключает, а требует идеи национального союза, выстраивающего иерархию тех, кто выступает на стороне той или иной нации. Эта иерархия начинается от периферийных групп главного этноса – бретонцы, провансальцы во Франции, казаки, староверы или поморы в России, и через ассоциированные и ассимилирующиеся этно-культурные группы вплоть до наций-союзников, имеющих самостоятельные исторические роли (а подчас и государственность), но подчиняющие себя историческому конфликту нации-лидера как основному. Представление о нации, как политической структуре, несущей гнет и уничтожение другим народам лишено оснований.

Национализм смягчает этнический конфликт, неизбежно возникающий при оформлении нации. Однако он предполагает унификацию периферийных культурных групп, ассимиляцию ассоциированных этносов и жесткое место в иерархической вертикали для союзных наций. Но утверждать, что приносимый национализмом «национальный гнет» – худшая из форм гнета, а порождаемый национализмом «великодержавный шовинизм» – худшая из пыток, является чушью. Обычно носителями таких воззрений являются либо представители этносов, с трудом находящих место в национальном союзе в силу их низкой лояльности, либо носители сепаратных национализмов. Но обычно именно эти последние национализмы и доводят идею национального гнета до абсурда, до самых омерзительных его форм. Зрелище утверждающих себя сепаратных квази-наций и в самом деле на редкость гнусно, поскольку они утверждаются за счет ломки этнической иерархии, которую национальные союзы выстраивали столетиями. «Кто был ничем, тот становится всем, а кто был всем, тот должен стать ничем»: пример «новых наций» нынешней Прибалтики с их ультрафашистской политикой в отношении «русскоязычных» (то есть принадлежавших к прежней иерархии национального союза) элементов в этом отношении вполне показателен.

Еще один уровень осуществления нации и самоопределения нации – это уровень этнический. Нация на нем выступает как форма упорядочения межэтнических отношений в виде иерархического национального союза. Основным критерием для формирования этого национального союза является политическая лояльность к государству, созданному народом-главой союза и соответственно к историческому конфликту, в который вовлечен этот народ. Национальный союз формируется по очень простому принципу: «За русских», «За немцев», «За американцев». Америка – очень интересный случай, – базовой нацией в данном случае безусловно выступают WASP (белые-англосаксы-протестанты), однако в американскую нацию очень быстро интегрируются всё новые и новые группы. Но невидимая черта между основным, «базовым» американским этносом и основными ассоциированными группировками всё равно сохраняется. И в политических границах единого государства такой союз составляет единую политическую нацию. Члены нации лояльны как граждане к государству и лояльны к тому конструирующему политическое пространство конфликту, инструментом которого это государство является.

Существование единой политической нации, особенно в технологическую эпоху цивилизации, предполагает высокую степень её внутренней унификации. Это – естественное следствие не столько феномена национализма, сколько его технологической стадии. На этой стадии в качестве инструментов национальной мобилизации используются «массовые» технологии – печать, радио, телевидение, массовая армия, высокая и «популярная» культура. Всё это требует стирания различий между составляющими нацию элементами до той степени, чтобы мобилизационный призыв доходил до всех частей нации с одинаковой скоростью – и передовицы центральных газет и армейские команды должны подаваться на одном языке.

Предшествующая эпоха такой строгой внутринациональной унификации не требовала, ей достаточно было этической лояльности, наличия чувства долго перед монархом и страной. Смысловая эпоха также не потребует столь жесткой внешней унификации политической нации, поскольку трансляция смыслов возможна не только при точном, но и при «условно-адекватном» переводе, включенные в большую нацию этносы могут «играть» в основном конфликте за основной народ не уподобляясь во всем до мелочей этому народу. Зато значительно более жесткие формы приобретает смысловое, идеологическое подавление.

Нация технологической эпохи допускает внутреннее разномыслие при умении быстро и четко отрабатывать команду – неважно, как внутренне мотивирует человек исполнение – главное, что он четко исполняет (знаменитый английский принцип – «права моя страна или нет, но это моя страна»). Нация смысловой эпохи может предоставить своим членам значительную свободу по части формы и времени реализации мобилизационного призыва. Зато она требует, чтобы сам призыв был понят правильно и абсолютно адекватно, поскольку иначе мотивированное строгое исполнение может привести к куда более драматическим последствиям, чем исполнение вольное, но всё же ориентированное на заданный смысл.

Точка «омега»

Эта смысловая точность становится особенно важной, когда мы говорим о четвертом значении понятия нации, связанном с предельным политическим смыслом, с эсхатологией, с обращенностью в будущее. Мы уже определили нацию через её участие в историческом конфликте большого времени, через её доминирование в качестве политической нации над государством, и через иерархический порядок этнических отношений внутри единой нации. Однако исторический конфликт, тем более конфликт в большом времени, имеет своё логическое завершение. «Конец мира» – это тот смысл, который оформляет и запечатывает историю как целое, как смысловую и коммуникативную систему. Любое историческое мышление, – это мышление так или иначе сконцентрированное на идее «Конца Света».

Сам Конец, при этом, может быть разновариантным в зависимости от культурной, цивилизационной и религиозной традиции, варьироваться от катастрофического пессимизма Рагнарёка и катастрофического оптимизма Второго Пришествия, к эволюционному оптимизму коммунизма или либерального «Конца истории». Важно то, что любая нация определяет себя в выбранных ею эсхатологических координатах, задает себе то место, которое она хотела бы занять в «точке Омега» тем самым вынеся своё существование за границу истории. Эта эсхатология задает многие черты национального сознания и действия, национальные цели, образ нации для самой собой и внешнего мира. Нация становится сообществом людей, объединенных общим долгосрочным будущим, общим местом в Конце Истории.

Существует ли русская нация?

Сегодня само существование русской нации находится под вопросом. Одни заявляют, что таковой вовсе нет и не будет. Другие обещают суровыми мерами эту нацию построить строго по западным чертежам. Третьи вообще зовут создавать «российскую нацию» вместо якобы «не существующей» русской. И от ответа на вопрос, существует ли уже русская нация, или же националистам придется заниматься её «конструированием», зависит в проекте будущей национальной России очень многое.

Русские, несомненно, представляют собой исключительно древнюю и почтенную историческую нацию, весьма успешно действующую в историческом конфликте «большого времени». Столь же несомненно русские представляли собой (и представляют до сих пор, даже несмотря на сепаратизм) иерархический национальный союз, объединенный общей идеей строительства единой и великой державы. И так будет до тех пор, пока этот союз не разрушат «борьба с русским национализмом» и проповедь «многонациональности России». Проповедь многонациональности означает проповедь неустранимой внутренней конфликтности России, внутри которой различные нации борются за ресурсы и доминирование. Идея, что в России живет много наций, это бомба и под единую русскую нацию, и под государственность и вообще подо всё, что есть в России хорошего.

Значительно большие трудности Россия испытывает сегодня с определением русских как политической нации и с эсхатологическим самоопределением. В России никогда не было национальной революции. И царская власть и большевизм брались за реализацию национальных целей, но в каком-то смысле факультативно. В результате кризиса высших идей, которыми была мотивирована наша государственность, Россия была ввергнута в политическую анархию, поскольку национальные цели не доминировали в открытом виде в политической логике.

Суверенной политической нацией русские по прежнему не стали, и борьба за государство является приоритетной задачей русского национализма.

Другой столь же значимой задачей современного национализма является эсхатологическое самоопределение русской нации. Выбор образа будущего и «конечной точки» в этом будущем, ради которого нация существует. Интуитивное эсхатологическое самоопределение у русских сильно как у мало какого другого народа. Мы являемся, может быть, самой эсхатологической нацией мира. Но конкретная формула места русских в «точке омега» нам самим сегодня не ясна. Одни смысловые аспекты потеряны и оттеснены на второй план, другие – едва формируются…

Русские – древняя и великая историческая нация, создавшая для реализации своих национальных задач прочное и могущественное государство и объединившее десятки этносов вокруг себя в успешный национальный союз, способный быть единой политической нацией. Развитие этих принципов русского устроения является важнейшей задачей русских националистов. Но первостепенной задачей для нас должно быть превращение русских в политическую нацию, то есть установление национального доминирования над государством, которое сегодня, в условиях кризиса руководящих им высоких идей потеряло свой смысл. Государство нужно нам только в том случае, если оно является государством русских людей и существует для русских людей.