Автор: Владимир Мейлицев

ЭВОЛЮЦИЯ АМЕРИКАНСКОЙ МОЩИ

На протяжении всей известной истории человечества сильные державы стремились к доминированию в пределах своей ойкумены. Египет, Вавилон, Ассирия, Александр Македонский, Цинь Ши-Хуанди, Рим, Каролинги, Чингисхан... Рост знаний и развитие техники расширяли эти пределы, пока ойкуменой цивилизованного человека не стала вся планета. Поначалу ни у кого не хватало сил установить свою гегемонию в таком масштабе. Не смогла это сделать Испания эпохи Великих географических открытий и золотых американских караванов. Не смогла и Британия, владычица морей. Однако, планируемые цели их экспансии и не заходили так далеко. Первым государством в истории, которое осознанно и успешно занялось установлением своего господства над всем миром сразу, стали Соединенные Штаты Америки.

В 1973 году вышла книга американского теоретика в области военной политики и стратегии Джона Коллинза с сильным названием “Большая стратегия”. В ней автор делит развитие геополитических интересов США и их глобальной военно-политической активности на четыре больших периода, качественно отличных друг от друга.

Первый период простирается от 1793 года, года «Бостонского чаепития» и начала открытой антиколониальной борьбы с англичанами, и до конца XIX века. Этот период описывается Коллинзом как время мирного роста США в условиях равновесия сил в Европе и господстве британского флота.

Однако назвать его мирным можно лишь с очень специфической точки зрения. Выиграв войну за независимость 1775 – 83 годов, американская республика выказала яркий темперамент в области внешней политики, в особенности в части увеличения своей территории за счет соседей. Чаще всего цель достигалась с помощью вооруженной силы.

В июне 1812 года американцы объявили войну Англии, пытались вторгнуться на территорию Канады. Королевские войска одержали ряд побед, в том числе в 1814 году заняли и частично сожгли Вашингтон, но в конечном счете по Гентскому мирному договору США сохранили свои довоенные границы. Их независимость и международное положение укрепились.

Чем американцы и воспользовались в полной мере. В 1819 году американское правительство принудило Испанию продать Флориду, де-факто уже захваченную раньше. В 1823 году была провозглашена “доктрина Монро”, декларировавшая лидирующую роль США в Западном полушарии. В 1836 году у Мексики отторгли Техас, который в 1845 присоединили к своим владениям – в одностороннем порядке. Поставив агрессию в южном направлении на широкую ногу, в результате войны 1946 – 48 годов захватили почти половину мексиканской территории. В 1854 и 1858 годах под давлением силы были заключены неравноправные договоры с Японией и Китаем… Всё это американский стратег называет “периодом мирного роста”.

Хотя, конечно, начало второго (по Коллинзу) периода показало, что у патриотов звездно-полосатого флага хватает пороху и на реализацию еще более интересных военно-политических инициатив.

Второй период – с1898 по 1948 год – назван автором стратегией “интервенционизма специального назначения”. Его содержание раскрывается следующим образом: установление американского господства на море и непосредственное участие США в делах всего мира. В это время политика Соединенных Штатов приобретает откровенно экспансионистский характер. В просторечии она получила название “политики большой дубинки”.

Второй период начался с испано-американской войны 1898 года, в результате которой к Соединенным Штатам отошли заокеанские владения бывшей великой колониальной державы – Филиппины, Гуам, Пуэрто-Рико. Фактически было установлено господство над Кубой, которая в 1899 – 1902 году находилась в американской оккупации. В 1903 году американцы организовали переворот в Панаме, приведший к ее отделению от Колумбии и отдавший в руки США Зону Панамского канала, который был достроен в 1914 году. В начале ХХ века проблема исключительного американского влияния в Латинской Америке была решена положительно и окончательно.

В Первую мировую войну США вступили 6 апреля 1917 года, предварительно изрядно привязав к себе Антанту многомиллионными кредитами и займами. К концу войны страны Европы были должны им свыше 10 миллиардов долларов. Американская военная и прочая помощь имела огромное значение. В 1917 году был момент, когда Англия была буквально поставлена на грань катастрофы немецкими подводниками, почти сумевшими парализовать доставку необходимых ей грузов из-за океана. Включившись в военные действия, американцы благодаря своей несравненной финансово-промышленной мощи быстро стали захватывать руководящие позиции в стане государств, ведущих борьбу с Тройственным союзом. И по окончании Первой мировой они уже очевидно доминировали в мире - в экономическом и, в известной степени, в военном плане.

Правда, это стало не единственным геополитическим результатом той войны. Еще более важное значение для будущих судеб мира имела революция в России и образование СССР с его принципиально новым государственным устройством. Но в 20-х и 30-х годах Советская Россия не выглядела сильным соперником на международной арене, и Америка относилась к ней временами даже дружелюбно.

Ситуация в корне изменилась после следующей мировой войны, из которой Советский Союз вышел с сухопутной армией, с которой не могла даже отдаленно сравниться никакая другая армия в мире, и в окружении восточноевропейских стран, принявших социалистическую ориентацию. Мир стал приобретать черты двуполярности, и противоречия между полюсами быстро приобрели небывало острый характер.

Джон Коллинз из своего 1973 года видит два периода развития “большой стратегии” США в этом новом мире. Третий период – “сдерживания коммунизма” – он располагает в 1948 – 69 годах, а началом четвертого считает принятие “доктрины Никсона” и стратегии “реалистического устрашения”.

Четвертый период Коллинза проходит под знаком угасания американской глобальной гегемонии.

Но для нашего анализа такое разделение выглядит слишком грубым и неточным. После появления ядерного оружия коллизии сосуществования на планете Земля двух антагонистических центров силы становятся очевиднее и, применяя известную лексику, “судьбоноснее”. Имеет смысл подробнее рассмотреть послевоенную историческую ситуацию в Северном полушарии, с ее обострениями и смягчениями, с изменением мирового баланса сил и вызываемой им сменой военно-политических доктрин и концепций.

Еще один американский аналитик, генерал Эткисон, в середине 1970-х дал свою, более подробную периодизацию послевоенной эволюции стратегии США и взглядов на строительство вооруженных сил. В ней 1945 – 47 годы – время, когда американцы располагали монополией на атомную бомбу – называются периодом “ухудшения сотрудничества между великими державами”. С одной стороны, приятно, что СССР признается великой державой, причем других держав, кроме СССР и США, американский генерал не видит. С другой стороны, в этом проявляется американская привычка к иносказаниям. Ведь в это самое время один за другим разрабатываются планы уничтожения СССР, не располагавшего оружием массового поражения, в ядерной войне: “Тоталити” (1945 год), “Чариотир” и “Флитвуд” (1948). По плану 1949 года “Дропшот” предусматривалось сбросить 300 атомных бомб на промышленные и административно-политические центры СССР с последующей оккупацией СССР и стран Восточной Европы войсками США и НАТО. Вдобавок к атомной бомбе американцы опирались на свои многочисленные сухопутные контингенты, размещенные на тысячах военных баз и объектов, разбросанных по всему миру после Второй мировой войны. Слов нет, “ухудшение сотрудничества” налицо…

Коллинзовское “сдерживание коммунизма” тоже прошло ряд этапов. Ядерное оружие, начиная с 1945 года, стало основанием для возвышения роли военно-воздушных сил как единственного тогда инструмента его применения; тому же способствовал опыт крупнейших операций стратегической авиации США во Вторую мировую войну. Быстрый рост ядерного арсенала США, дополняемый их многократным превосходством над СССР в стратегической авиации, достигшей в первой половине 1950-х межконтинентальных дальностей, привел к провозглашению в 1954 году стратегии “массированного возмездия”.

Против Советского Союза и социалистических стран предусматривалось ведение только одного вида войны – всеобщей ядерной. Американцы любят чеканные формулировки. Основы этой стратегии в части, нас касающейся, были названы принципами “гарантированного уничтожения” и “ядерного превосходства”. Что ж, действительно все понятно и однозначно, можно обойтись без пояснений.

Но предпосылки, обеспечивавшие Америке возможность безнаказанно грозить кому угодно атомным истреблением, довольно скоро истощились. Советский Союз, испытав в 1949 году свою атомную бомбу, пошел дальше, и уже термоядерную – водородную – бомбу взорвал раньше, чем его самоуверенный соперник. Дальняя авиация у нас тоже была. Увы, мы никогда не могли сравняться со Стратегическим авиационным командованием ВВС США, во всяком случае, в количественном отношении.

Зато мы первыми сделали межконтинентальную баллистическую ракету – поистине абсолютное оружие для 50-х годов прошлого века. Несмотря на то, что в США был вывезен выдающийся конструктор германского ракетного оружия Вернер фон Браун, наши ракеты 1950-х годов были больше американских - то есть могли доставить к цели более тяжелую и мощную боевую часть.

Вообще говоря, ситуация для американцев сложилась крайне неприятная. После войны они располагали самыми мощными в мире стратегическими силами, состоящими из авиации и флота с его авианосными соединениями. Атомное оружие многократно увеличило их глобальную мощь – количественно! Советские же МБР с ядерным зарядом изменили ситуацию качественно: Америка перестала быть недосягаемой. А ведь она была таковой с самого своего рождения – нельзя же считать серьезными посягательствами попытку Третьего рейха разрушить Эмпайр Стейт Билдинг двухступенчатой ракетой, или японские планы наносить бомбовые удары по континентальной части США при помощи дрейфующих аэростатов или крохотных самолетиков, доставляемых к побережью подводными лодками.

После испытаний нашей водородной бомбы американские стратеги еще рассчитывали на “массированное возмездие” - уже не за счет атомной монополии, а за счет громадного превосходства в количестве боеприпасов и средствах доставки. Но к началу 1960-х стало ясно, что Советский Союз ценой невероятныого напряжения, догоняет их по этим параметрам, и рано или поздно догонит. Пришлось признать, что всеобщая ядерная война неминуемо приведет к уничтожению американского государства, а такой вариант не мог быть оправдан никакими политическими целями. Это осознание привело к очень серьезному изменению “большой стратегии” США – в 1961 году на смену “массированному возмездию” пришло “гибкое реагирование”.

Новая система взглядов признавала возможность ведения между любыми противниками разных типов войн: мировых и локальных, ядерных и обычных, больших и малых. Сила должна была применяться дозированно – в зависимости степени угрозы интересам США. Самым, пожалуй, главным отличием новой стратегии от предыдущей было то, что она допускала возможность ограниченной ядерной войны в Европе. В такой войне, говорили американские теоретики, цели должны сознательно сужаться, средства ведения и районы боевых действий – ограничиваться. В частности, рассматривалась война против социалистических стран с применением только тактического ядерного оружия, ведущаяся при стремлении сторон договориться о районах его применения, максимальной мощности используемых боеприпасов, поражении только определенных целей.

Кажется, в вероятность такого хода событий мало кто верил. И хотя на поверхности лежало “предложение” ограничить суммарную мощность взорванного урана и водорода, фактически стратегия гибкого реагирования была еще более агрессивной, чем массированное возмездие, так как у США появлялась возможность вести войны где угодно, не опасаясь удара по своей территории.

Для реализации новой военной политики потребовалось устранить доставшийся от прошлого десятилетия крен в сторону стратегических вооружений и возвратить подобающую роль традиционным силам общего назначения. В соответствии с этим изменились взгляды на строительство вооруженных сил: теперь по-крупному они должны были состоять из стратегических наступательных сил (дальние бомбардировщики, МБР, подводные лодки с баллистическими ракетами – ПЛАРБ); стратегических оборонительных сил (ПРО, ПВО, противокосмическая оборона – ПКО) и сил общего назначения (сухопутные войска, тактическая авиация и ВМС без ПЛАРБ), предназначенных для ведения ограниченных войн и участия во всеобщей ядерной.

Стратегия “гибкого реагирования” базировалась на концепциях “достаточности” и “ограничения ущерба”. “Достаточность”, которая применительно к стратегическому уровню проблемы носила уже знакомое название принципа “гарантированного уничтожения”, должна была обеспечить нанесение Советскому Союзу неприемлемого ущерба даже после нашего первого удара. Неприемлемый ущерб определил в свое время министр обороны Р. Макнамара: “Очевидно, разумно предположить, что уничтожение, скажем, 1/5 – 1/4 части населения и половины – 2/3 промышленного потенциала Советского Союза означало бы устранение его с мировой арены как крупной державы на многие годы”.

“Ограничение ущерба” должно было достигаться нанесением упреждающих ударов по нашим ядерным средствам и действиями ПРО, ПВО и ПКО, а также правильно организованной и хорошо оснащенной гражданской обороной. Достаточность сил общего назначения определялась концепцией “двух с половиной войн” и состояла в их способности одновременно вести две больших войны – одну против стран социалистического содружества в Европе и одну в Азии – и один или несколько мелких конфликтов в разных районах мира.

В таком виде стратегия гибкого реагирования была предложена Соединенными Штатами их союзникам по НАТО. И вызвала большие возражения.

Действительно, уже сама разница в географическом положении между США и Европой не могла не привести к противоречиям. Американцы считали, что в Европе можно вести неядерную войну, отходя вплоть до Рейна; а немцам было почему-то жалко жертвовать своей территорией, и они, а с ними и другие европейские страны, настаивали на применении ядерного оружия на самых ранних стадиях конфликта – любой ценой остановить русские танки!

Выявилась разница и в трактовке понятия всеобщей войны. Для американцев всеобщей является война между СССР и США, в которой используются все ресурсы этих стран и находится под угрозой само существование их как наций. А европейцы считают, что всеобщий конфликт – это уже тогда, когда опасность уничтожения нависает над Западной Европой. То есть стратегические ядерные силы США должны быть применены не только в войне, которая захватит территорию США, но и когда она будет вестись только в Европе. В этом вопросе удалось достичь компромисса: США приняли предложенную союзниками концепцию передовых рубежей, вынесенных поближе к границам ГДР и ЧССР – если вооруженные силы соцстран их перейдут, то автоматически вводится в действие ядерное оружие; а европейцы, в компенсацию, согласилась с возможностью некоторой эскалации войны в Европе без участия американских стратегических сил. И в 1967 году стратегия гибкого реагирования была принята в качестве официальной коалиционной стратегии Североатлантического блока.

Принятие стратегии гибкого реагирования и следование ей было связано с правительствами президентов-демократов Кеннеди и Джонсона. Понятно, что в стране двух великих партий она не могла не подвергаться критике со стороны республиканцев; и, надо сказать, критика эта не была бессмысленной. Будущий министр обороны США Лэйрд, являясь во времена Джонсона членом подкомиссии Палаты представителей по военным ассигнованиям, требовал, чтобы “стратегия, при которой США лишь реагируют на мероприятия противника”, была заменена стратегией инициативы, при которой осуществляются все “необходимые меры в момент появления лишь первых признаков обострения ситуации”. Обоснованием решений должны быть не та или иная активность противостоящей стороны, а национальные интересы США. А для этого реагировать надо не на действия противника, а на его возможности.

Кроме внутренних причин необходимости модернизации военной политики США, имелись и достаточно веские внешние. Советский Союз уже приблизился к достижению стратегического паритета с Америкой; существенно изменился внешнеполитический курс пятой ядерной державы – Китая, все более становящегося самостоятельной крупной силой на мировой арене; война во Вьетнаме вызывала сомнения в соответствии американских вооруженных сил требованиям концепции “двух с половиной войн” – составной части стратегии “гибкого реагирования”...

Новая военно-политическая доктрина США получила название “стратегии реалистического устрашения”. Она была провозглашена в 1971 году. В своем докладе конгрессу тот же Лэйрд, будучи уже министром обороны, объяснял ее преимущества: “Прежняя стратегия была направлена на обеспечение способности наших сил к ответным действиям... была в основном стратегией сдерживания и приспособления. Новая стратегия является позитивной и предусматривает активные действия”.

В основу стратегии “реалистического устрашения” были положены три принципа: сила, партнерство и переговоры. Относительно первого специальных разъяснений не требуется; но есть красивые иллюстрации. Так, Ричард Никсон в традиционной майской речи американских президентов в академии сухопутных войск Вест-Пойнт в 1971 году сформулировал такую мировоззренческую максиму: “Хотя многое меняется в мире, в 70-е годы неизменным остается один факт: сила Америки – это краеугольный камень структуры мира”.

Появление принципа партнерства выявило недовольство руководства Соединенных Штатов недостаточным, по их мнению, участием их разнообразных союзников в деле совместной защиты ценностей западного мира. В соответствии с этим принципом американцы брали на себя ответственность за развитие стратегических и тактических ядерных сил, а от союзников требовали наращивания мощи сил общего назначения. Наш фермер, говорили они, платит свои налоги ради создания “ядерного зонтика” для всех своих друзей; несправедливо требовать от него, чтобы он еще посылал своих сыновей служить в гарнизонах Европы или Японии – пусть этим займутся сыновья тамошних фермеров.

Третий принцип подразумевал усиление внимания к переговорам с СССР, которые должны были вестись на фоне силового превосходства и иметь основной – хотя, может быть, и не очень декларируемой – целью достижение односторонних преимуществ для США.

С точки зрения строительства и применения вооруженных сил стратегия “реалистического устрашения” опиралась на три основных концепции: “стратегической достаточности”, “полутора войн” и “стратегической мобильности”.

“Стратегическая достаточность”, коротко говоря, стала продолжением и дополнением “гарантированного уничтожения” времен гибкого реагирования, адаптированным к новым условиям. Никсон в своем внешнеполитическом докладе конгрессу в 1970 году изобразил эти условия так: “... Советский Союз получил в свое распоряжениее могущественные и совершенные стратегические силы, приближающиеся к нашим, а в некоторых категориях превышающие их по количеству и тактико-техническим возможностям, и от этого нам в 70-е годы никуда не уйти”. Акцент был сделан на качество: вместо постоянного наращивания числа единиц ядерного оружия следовало сочетать модернизацию существующих образцов с разработкой новых для принятия в будущем на вооружение.

Разумеется, задача сохранения превосходства над СССР в ядерных вооружениях оставалась; но, согласитесь, “стратегическая достаточность” звучит намного лучше, чем это людоедское “гарантированное уничтожение”!

Вьетнам показал, что вести “две с половиной войны” для американской армии нереально, и доктринальная установка была скорректирована. В том же послании конгрессу в 1970 году Никсон писал: “Стремясь согласовать доктрину и возможности, мы выбрали то, что можно было бы лучше всего охарактеризовать как стратегическую концепцию “полутора войн”. Лэйрд определял направления совершенствования вооруженных сил: уменьшение численности при повышение боеготовности за счет технического лидерства, лучшего снаряжение и вооружения, усиления резервных компонентов, перехода от воинской повинности к контрактному комплектованию.

Концепция “стратегической мобильности” стала в каком-то смысле дополнением, а в каком-то – альтернативой концепции “передового базирования”. Ставилась задача значительного увеличения способности армии и соответствующих обеспечивающих структур к крупномасштабным переброскам по морю и воздуху. В сочетании с наращиванием обычных вооруженных сил союзников эти переброски должны были дать коалиционным силам возможность вести длительную большую войну с применением преимущественно обычных средств поражения.

Вот так, главным образом вследствие роста военного могущества СССР, менялись взгляды наших главных оппонентов на содержание и методы ведения войн эпохи ядерного оружия. За 25 лет их взгляды эволюционировали от категорического “массированного возмездия”, осуществляемого одной лишь всемогущей американской десницей, до “реалистического устрашения” с его уважением к возможностям противника, многотипием вооруженных конфликтов и потребностью в полноценной помощи союзников.

Но на рубеже 1960-х и 1970-х годов процесс пошел еще дальше, достигнув некоего качественного порога. Как писал Джон Коллинз, с цитирования которого мы начали эту статью, “впервые в истории люди сейчас ломают себе голову больше над тем, как предотвратить войну (при существующем положении вещей), чем над тем, как ее вести”.

Действительно, мир устал и от аффектированной подготовки к будущей большой войне между двумя социальными системами, и от реально ведущихся войн, тоже оказавшихся отнюдь не маленькими. Европе не хотелось больше ощущать себя территорией, на которой должны разыграться основные события ядерной войны – будь она хоть всеобщая, хоть ограниченная. Советский Союз, не участвовавший в эти годы в серьезных боевых действиях, устал напрягаться в необходимости догнать мощнейшую державу мира и не отставать от нее. Очень важно, что устала и Америка, понесшая во Вьетнаме потери в 360 тыс. убитых и раненых. Американцам надоела многолетняя конфронтация, они ждали от своих руководителей результативных мер по снижению напряженности в противостоянии гигантов.

И президент Никсон сделал то, чего от него ждали: его московская 1972 года встреча с Л.И.Брежневым стала переломным моментом во взаимоотношениях между СССР и США, а значит, и во всем развитии событий на планете после Второй мировой войны.

Наступила недолгая эпоха “разрядки международной напряженности”.