Автор: Андрей Морозов

НЕИЗВЕСТНЫЙ ВТОРОЙ ФРОНТ

начало

История в цифрах и фактах существует лишь для историков, профессионалов и любителей. В широких массах живут скорее образы войны, картины, нарисованные кинодокументалистами и публицистами, работающими для широкого круга читателей. После того, как демократические идеологи в нашей стране принялись перекраивать историю под себя, Вторая Мировая война существует для русских в виде двух совершенно непохожих образов. На Восточном фронте русские генералы-мясники бросают в лоб, на немецкие укрепления, танковые массы и «живые волны» пехоты, подгоняемые злобными комиссарами. На Западном фронте — человеколюбивые союзнические генералы ведут вперед своих солдат без потерь, сокрушая оборону противника налетами неуязвимых «летающих крепостей». На самом же деле у Западного фронта была своя изнанка — настоящая война, на которой нет места человеколюбию.

Прежде всего, следует поподробнее изучить человеколюбие и гуманность американских и английских генералов. Каждый из них щадил своих солдат только в той степени, в какой мог распоряжаться солдатами других национальностей.

У американцев для вытаскивания каштанов из огня под рукой обычно оказывались англичане, у англичан — австралийцы, новозеландцы, индийцы, южноафриканцы, канадцы, поляки и марокканцы. Помимо североафриканской эпопеи, наиболее ярким примером такой «командной работы» был штурм немецких укреплений «Линии Густава» в районе старинного итальянского монастыря Монте-Кассино зимой и весной 1944 года. После того, как первая атака 22 января, проведенная американскими войсками, не увенчалась успехом, в бой были брошены марокканские солдаты из «Свободной Франции». После многодневных атак, не достигнув особых успехов, американцы 15 февраля разбомбили аббатство, превратив его в бесформенные груды камня, идеально подходящие для маскировки обороняющихся. Немецкие пехотинцы и парашютисты, закрепившиеся у Кассино, через месяц выдержали еще один штурм и продолжали успешно обороняться до середины мая. К этому моменту союзники наконец-то нашли идеальный вариант наступления. После очередной бомбежки и шквального артиллерийского огня в атаку на немецкие укрепления с трех сторон отправлялись польский корпус, французский корпус и британский корпус (новозеландцы). Связав боями немцев, они давали американскому корпусу возможность прорыва южнее Кассино, которой американцы и пользовались.

Основную тяжесть последнего штурма вынесли на себе поляки, потерявшие более 4000 человек. Выжившие получили на память о жестоких боях кресты «За Монте-Кассино» и сложили невесёлую песню про «Алые маки под Монте-Кассино», еще не подозревая, что в будущем это победа будет записана в великие победы американского оружия, так как и они, и марокканцы, и новозеландцы формально входили в состав одной из американских армий.

Однако ни взятие Кассино, ни морской десант у Анцио, в тылу немецкой обороны, не помогли союзникам быстро и решительно разгромить немецкие войска в Италии. Плацдарм у Анцио немцам удалось блокировать, а последовавшее за взятием Кассино американское наступление, нацеленное на Рим, не помешало немцам отвести войска с «Линии Густава» на следующую линию обороны и сражаться в Северной Италии до самого конца войны.

Естественно, те солдаты союзников, которым приходилось сражаться на правах пушечного мяса, имели не слишком приятные для пленных и местного населения привычки, приписываемые западными историками исключительно «варварству советской армии» или, в крайнем случае, «перегибам на местах» доблестного немецкого вермахта. Рыцарские правила войны в таких ситуациях, мягко говоря, чуждый элемент, и не было ничего удивительного в том, что маори из новозеландских дивизий вырезали захваченных немецких раненых, а марокканцы позволяли себе значительные вольности в приватном общении с итальянками. Американские снайперы, индейцы-полукровки, развлекались скальпированием своих жертв: «Хорошо все, что заставляет падать боевой дух противника!»

Через полтора месяца после завершения боев у Монте-Кассино союзники вновь опробовали свое «международное разделение труда», теперь уже во Нормандии. 6 июня 1944 года американцы, британцы и канадцы высадились на побережье, обороняемое плохо вооруженными немецкими дивизиями, сформированными из тех, кого было бесполезно бросать на Восточный фронт. Однако расширение плацдарма существенно замедлилось, когда через несколько дней немцы подтянули резервы — танковые дивизии вермахта и СС, дислоцированные в глубине Франции.

Здесь мы встречаемся со следующим мифом: о грандиозном значении западного наступления для войны на Востоке. Западные историки и кинодокументалисты любят упоминать якобы имевшие место постоянные переброски немецких войск с востока на запад «для затыкания дыр на фронте». Но внимательное исследование немецких данных позволяет сделать вывод о том, что ничего подобного не происходило. Высадка союзников на Сицилии летом 1943 года, в разгар Курской битвы, потребовала такой переброски, однако единственную бронетанковая часть, которую перевели в Италию с востока, потрепанную элитную дивизию СС «Адольф Гитлер», смогли снять с фронта только ближе к августу, когда судьба Сицилии уже была решена. Интересно, что перед отъездом дивизия вынуждена была сдать все свои танки соседям по фронту, а в конце осени и сама вернулась обратно — на выручку.

Эту же легендарную дивизию поминают среди прочих западные историки, обсуждая, насколько сильно отвлекли союзники силы немцев от русского фронта, высадившись в Алжире и Марокко в ноябре 1942 года и двинувшись на Тунис. В самом деле: как бы тяжко пришлось русским, окажись под Сталинградом все те немцы со своими танками, что хлынули п отоком в Южную Францию! Западные историки, вероятно, не в курсе, что как раз перед этим моторизованное соединение СС «Адольф Гитлер» было отозвано с восточного фронта по той простой причине, что немцы уже не в силах были обеспечивать боевые действия такого количества моторизованных частей в глубине русской территории. Измотанных летними боями эсесовцев, уже ставших специалистами в маневренной войне, отводили в тыл, в то время как обычные дивизии, истекавшие кровью в городских боях на улицах Сталинграда, продолжали получать пополнения.

Не отвлекла силы с русского фронта и высадка в Нормандии летом 1944 года: все немецкие части, отражавшие русских, уже были расквартированы в Западной Европе, пополняясь и отдыхая после жестоких весенних боев на востоке. А вот элитную парашютно-танковую (танковую с парашютистами в качестве мотопехоты) дивизию «Герман Геринг» ближе к осени пришлось даже перебросить из Италии на русский фронт, против Сандомирского плацдарма.

Вообще с момента принятия решения об открытии Второго фронта политика союзников в оказании военной помощи Советскому Союзу заключалась в обеспечении Красной Армии автотранспортом и горючим, необходимыми для того, чтобы связать боями на востоке большую часть немецких мобильных сил. Русские же должны были принимать на себя контрудары бронированных кулаков вермахта, чтобы обеспечить союзникам свободу действий на западе. Ту самую свободу, благодаря которой они могли проявлять человеколюбие к своим войскам, удерживая уровень потерь достаточно низким и безнаказанно уничтожая бомбардировками и артобстрелами французские городки и деревушки, укрепленные немцами.

При этом предполагалось, что сами русские не смогут воспользоваться своей возросшей мобильностью в достаточной степени, и в Берлин все-таки войдут англичане или американцы. Даже немцам, пережившим близкое общение с советскими танковыми армиями, еще долго казалось, что «русские создали инструмент, которым они никогда не научатся владеть». Однако русские научились, и летом 1944 года немецкий фронт на востоке рухнул. Союзники же в это время получали первый опыт боев с ветеранами Восточного фронта.

В жестоких сражениях под Канном, сразу после высадки в Нормандии, в июне-июле 1944 года англичане и канадцы столкнулись с теми самыми эсесовскими дивизиями, которые набирались сил во Франции после мясорубки в России. Так, например, 12 июня ветераны Северной Африки из английской 7-й танковой дивизии решили расположиться на привал в деревушке Виллер-Бокаж. В оказавшейся поблизости роте «Тигров» из эсесовского 101-го батальона тяжелых танков служил ветеран Курска оберштурмфюрер Михаэль Виттман, решивший наказать врага за беспечность. Экипаж Виттмана на одном из «Тигров» ворвался в деревню, и в считанные минуты численность 7-й танковой сократилась почти на три десятка боевых машин. Получив несколько попаданий английских снарядов почти в упор, «Тигр» благополучно удалился.

Погиб Виттман, самый известный из немецких асов-танкистов, 8 августа, в бою с польскими и канадскими танками «Шерман». Сумев ценой нескольких подбитых танков подойти к «Тигру» достаточно близко, союзные танкисты положили конец его двухмесячной охоте на западе. Никакой существенной разницы в методах по сравнению с действиями советских танкистов в подобных ситуациях не наблюдалось.

Уже после первых боев с многоопытными эсесовцами, мало чем отличавшихся от описанного в плане результатов, командующий англичан Монтгомери понял всю серьезность ситуации на своем участке. Он отказался от широких маневров, опасных в ситуации, когда его неопытным в массе своей войскам противостояли моторизованные дивизии немецких ветеранов. Повторяя свои же наработки времен африканской кампании, Монтгомери начал постепенно теснить немцев, нанося один за другим небольшие удары, поддерживаемые всей мощью союзной авиации и артиллерии. В результате взятие Канна стоило англичанам достаточно больших потерь в людях и технике и массу времени, однако было проведено с тем и только тем риском, который был оправдан.

Планировать хитрые охваты и прорывы можно только в тех случаях, когда есть отлично обученные солдаты, способные исполнить подобные планы. В остальных случаях куда полезнее до поры до времени проводить местные операции, в которых войска набираются опыта. Глубокая операция на охват или окружение, запланированная без учета опыта войск, может обернуться поражением с еще большими потерями, чем те, которые обещает позиционная война.

Фактически и в тяжелых боях под Аламейном осенью 1942 года, и в боях под Канном летом 1944-го Монтгомери в уменьшенном масштабе воспроизводил советскую манеру реализации численного преимущества, постепенного превращения его из чисто количественного в количественное и качественное. Другое дело, что у него для этого было больше времени и более благоприятные условия, чем у советской армии, которая, собственно, эти условия и обеспечивала.

Однако и на такую предельно рациональную манеру ведения войны немедленно нашлись критики. Нашлись они, естественно, на тех участках фронта, где у немцев были более скромные силы — и качественно, и количественно. Одним из таких критиков был американский генерал Паттон, имевший давний зуб на Монтгомери и неоднократно обвинявший его в медлительности и чрезмерной осторожности. Паттон забывал, что и в Италии, и в Нормандии англичане воевали на самых сложных участках фронта, против самых сильных немецких частей на Западе.

Впрочем, и сам Монтгомери не был лишен честолюбия. «Сэр Уинстон Черчилль, — писал Монтгомери в своей « Краткой истории военных сражений», — однажды отозвался обо мне как о личности Кромвелева склада, ибо, по его словам, я всегда старался полагаться на Бога и махал рукой на боевое снабжение». К этакому портрету удалого рубаки неплохо бы добавить еще один штрих: «У Монтгомери, — писал еще во время войны его визави Роммель, — была абсолютная мания все время придерживать в запасе значительные резервы и рисковать настолько мало, насколько было возможно».

Интересны и замечания Роммеля о боевых действиях в Нормандии, проливающие свет на методы войны обоих сторон. В своих рапортах о ситуации, отправляемых в Берлин, он неоднократно отмечал подавляющее превосходство союзников в количестве войск и техники, позволяющее им добиваться успехов в боях с опытными и храбрыми, но плохо обеспеченными немецкими войсками.

В то же время в частных разговорах он постоянно сетовал на вмешательство Гитлера в руководство войсками: «В приказе, где мы пишем «сопротивляться до последнего патрона», приписывают «до последней капли крови». Надо заметить, что отрицательная оценка действий Гитлера, отдававшего подобные приказы, не всегда обоснована. Гитлер, не ограничиваясь в планировании чисто военными вопросами, проводил единственно возможную осмысленную линию для нацистской Германии — разменивал оставшиеся военные козыри, доблесть солдат и их жизни, на политические выгоды, которые хотел извлечь из затягивания войны. В случае устранения Гитлера от власти спектр возможных действий мог стать существенно шире, однако немецкие генералы, как известно, в этом не преуспели. «Заговор 20 июля» провалился.

Что касается других британских генералов, кроме победоносного Монтгомери, то им в основном достались поражения первого периода войны, однако английский историк никогда не скажет о них, что они были глупы, недальновидны и не умели командовать. «Дело не в том, что британские генералы оказались менее способными, чем германские, — пишет известный английский историк и военный теоретик Джон Фуллер, — а в том, что их знания устарели. Британские генералы учились на опыте позиционной войны 1914-1916 гг. и не были подготовлены к танковой войне, которой им пришлось руководить». Да уж, «кровожадным и тупым советским генералам», бросающим своих солдат «в лоб на пулеметы», от наших нынешних демократических историков таких теплых ободряющих слов не дождаться.

Помимо «советских методов ведения войны», особым почетом пользуется у современных историков тема завышения потерь противника в советских отчетах. Считается, что и здесь союзники безупречны, однако даже история первой их крупной победы на Западе заставляет в этом усомниться.

В середине мая 1943 года союзники объявили, что капитулировавшая в Тунисе группировка немецко-итальянских войск насчитывает более 250 000 человек. Эту цифру (половина — немцы, половина — итальянцы) с точностью до 10 000 подтверждают в своих мемуарах все участники событий со стороны союзников — Брэдли, Монтгомери, Александер, Черчилль, Эйзенхауэр и другие. И только британский историк Лиддел-Гарт в своей «Истории Второй Мировой войны» скромно намекает на то, что еще до начала жестоких апрельских боев численность войск оси не превышала 180 тысяч. Немецкий генерал Мюллер-Гиллебранд, автор книги статистических материалов о вермахте, еще более точен — в плен в Африке попало только 94 000 немцев. В свою очередь немецкий фельдмаршал Роммель указывает в своих записках, что «ось» потеряла в Тунисе пленными всего 130 000. Видимо, союзным генералам не давали покоя лавры Советской армии, разгромившей под Сталинградом трехсоттысячную группировку Паулюса. Так почему бы не удвоить цифры?

Союзники не обошли стороной и завышение потерь противника в технике, якобы свойственное только «советской пропаганде». Например, после неудачного рейда на Дьепп в августе 1942 года, когда семитысячный морской десант, состоявший из канадских войск, был частью пленен, частью уничтожен, англичане представили крайне оптимистичный отчет о воздушных боях над плацдармом — 97 сбитых и 137 поврежденных немецких самолетов. Реальные потери немцев оказались куда скромнее — 34 сбитых и 11 поврежденных, в то время как собственные потери англичан — 106 сбитых и 66 поврежденных. (После этого не удивительно, что для себя, в узком кругу, историки считают завышение потерь противника в 2-3 раза нормальным явлением: мол, точнее в военное время не сосчитаешь.)

Вообще воздушная война на Западе оказалась для союзников удивительно тяжелым беременем, несмотря на то, что Восточный фронт приковывал к себе массу немецких самолетов, пилотов, техники и горючего, а союзники располагали всем этим в изобилии. (Средний вылет «Летающей крепости» представлял собой доставку экипажем из 10 человек 4 тонн бомб на территорию Германии с расходом 11 тонн высококачественного бензина.)

Для начала англичане отказались от массированных глубоких рейдов дневных бомбардировщиков на территорию Германии, так как на практике убедились, что подобные рейды связаны с большими потерями. Дальних истребителей прикрытия для таких рейдов у них пока не было, и решено было ограничиться беспокоящими дневными налетами на не слишком удаленные объекты. Война и так представлялась англичанам чересчур тяжелой, чтобы еще позволять себе нести большие потери. Бомбить решили ночью, а так как попасть ночью по военным и индустриальным объектам сложно, было принято решение бомбить жилые кварталы. Англичане, защищенные Ла-Маншем и избавленные Восточным фронтом от угрозы вторжения, могли позволить себе такую войну, войну с низкой эффективностью, главное было — не допускать высоких потерь в собственной авиации. Потери среди немецкого мирного населения никого не интересовали. После войны гораздо больше, чем эти потери, всех интересовали «зверства русских в Европе». Сожженный заживо во время варварских воздушных рейдов миллион немцев не интересовал никого. Ну, а оплачена была эта «победа» потерей почти 12 000 британских бомбардировщиков за пять лет воздушной войны на Западном фронте.

Американцы несли еще большие потери, так как они все же стремились добиться больших результатов. У пилота «Летающей крепости», совершавшей дневные полеты на бомбежку военных объектов, шансы на выживание были довольно умеренные — после 30 рейдов средняя бомбардировочная группа теряла 70% личного состава. В тех случаях, когда командование требовало более решительных результатов, потери были выше средних — некоторые бомбардировочные группы уничтожались немцами почти полностью. В конце концов, американцы пришли к выводу о необходимости обеспечивать и без того хорошо защищенные «Летающие крепости» истребительным прикрытием.

Однако, несмотря на все меры предосторожности, воздушная война над Европой обошлась союзникам примерно в 159 000 человек убитыми, пленными и пропавшими без вести, а каждый из тысяч потерянных четырехмоторных гигантов стоил как шесть обычных истребителей. Создать огромную армаду из десятков тысяч таких самолетов, армаду, способную стирать с лица земли целые города, союзникам позволило время, выигранное ценой жизни советских солдат, которые не могли выпрыгнуть с парашютом из окопа под Москвой или под Сталинградом. И именно этот фронт, русский фронт, самый жестокий из всех фронтов той войны, стал настоящим Вторым фронтом, спасшим союзников, к лету 1941 года проигравших почти все на первом фронте, Западном.

Как видим, прописная истина о том, что историю пишут победители, подтверждается и в наши дни. Победители в Третьей Мировой, Холодной, войне, переписывали и будут переписывать историю, вымарывая из нее неприглядные куски, замалчивая поражения, неудачи и потери, выписывая себя идеальными полководцами, прозорливыми и человеколюбивыми, свою военную машину — идеальной, технику — лучшей в мире, а своих солдат — неуязвимыми терминаторами. Однако же с суровой реальностью все это имеет очень мало общего.